Читать книгу Счастья и расплаты (сборник) - Евгений Евтушенко - Страница 13

Предчувствия любимых – как прозренья.

Оправданы любимых подозренья,

когда несчастье где-нибудь нас ждет —

и у чужих, и у родных ворот.

Я не гадал, что принесет тот август.

Какой позор, что трусость, или наглость,

или, скорей, их мстительный гибрид

в сановных старичках заговорит,

и арестуют приглашенных чехов,

на танках по-хозяйски в Прагу въехав,

и вот от этих воинских успехов

социализм, как Палах[10], сам сгорит.

Когда посол Добрынин так неловко,

глаза припрятав, ноту зачитал,

в руках дрожала мятая шифровка

о том, что государственный металл

(а сиречь танки – дружбы упаковка)

по просьбе чехов помогать им стал,

то Киссинджер не рвал и не метал,

а оченно довольно захихикал,

готовый для заслуженных каникул.

А я в то время, ну, не то что хныкал,

но чуть самоубийцею не стал.

И мне помог и голубь из Сантьяго,

и образ Доры – красота, отвага,

когда мой идеал – социализм —

вдруг развалился, падший символ блага,

где воры и убийцы завелись.

И мать моих двух мальчиков Мария,

которая мне сдаться не дала,

так срифмовалась с именем Россия,

как будто ею с девочек была.

Я буду счастлив за мой дух в потомках.

Пусть они будут

          не слепцы в потемках,

пусть – ни слабцы

          и ни в крутых подонках —

ответят

          (не за чье-то «Very good!»):

«Мы Евтушенки.

          А они не лгут».

Все в моей жизни горькие разводы

мне не давали от любви свободы.

Я не умею разлюбить любимых,

и потому я из живых —

          не мнимых.