Читать книгу Билбэт - Игорь Евтишенков - Страница 8

Когда раннее солнце, набирая силу, залило всю долину за рекой ярким светом, в племени туматов уже давно все были на ногах. Поднимаясь всё выше и выше, яркий диск согревал людей на высоком берегу реки, наполняя землю силой тепла и жизни, питая слабые ростки травы и почки на деревьях, которые спешили появиться из-под укрытий коры и шелухи веток. Земля начинала парить, и от неё стал подниматься всем знакомый запах прелых кореньев – скоро всё должно было расцвести буйным цветом, обещая людям еду и благополучие.

Однако туматы не радовались. К полудню, когда солнечные лучи уже разогрели всё вокруг до нестерпимой жары, главные охотники и седовласые старейшины стали покидать свои гэры, чтобы направиться к большой утоптанной площадке у жилища Дзэтая, нового шамана племени. Здесь всегда проходили их ритуальные собрания и танцы перед большой охотой или проводами умерших в долину предков. Плотная, утоптанная земля даже зимой не покрывалась снегом и льдом, как бы напоминая о своей особенной роли и необходимости чтить этот круг больше всего остального. Говорили, что в эту долину по ночам опускаются души предков и духи леса. Иногда женщины даже видели тени, хотя точно их описать никто не мог, но какое-то свечение и искры, туман и качающиеся ветви деревьев видели все, даже те, кто никогда не выходил из своих гэров по ночам.

Внутри жилища шамана в это время всё кипело и бурлило: два котелка с водой извергали вверх столбы пара, большой огонь снизу согревал не только их, но и воздух вокруг, а обильные испарения делали его влажным и душным. Жена шамана, молодая, сухощавая женщина с худым, вытянутым лицом, на котором, казалось, навсегда застыла кривая гримаса неудовольствия, была раздражена больше обычного. Муж не хотел слушаться и решил снова заварить не те травы, которые советовала она. После неудачи с женой вождя, когда Гризе удалось уговорить мужа отправлять старой Ситхе смесь из шэмэдэга, аяганга, сабхана, шарасэсэга, нохойна и почек берёзы, он испугался и перестал прислушиваться к её советам. Гриза была уверена, что эти травы лишат Айлану жизненной силы, её сердце станет биться реже, и красивая жена вождя в конце концов высохнет, как старая берёза на краю обрыва, после чего тихо умрёт.

Передавая травы через сына, она сама подсматривала за ним, а потом и за знахаркой, которая бросала всё в котёл и варила питьё для заболевшей жены вождя. Но что-то пошло не так, и Айлана выздоровела. А тут ещё вождь вернулся с плохими новостями, и теперь всё племя ждало от шамана помощи. Хитрая Гриза понимала, что это был прекрасный случай заслужить доверие сурового вождя, который после смерти предыдущего шамана пока не сильно доверял её мужу. Гриза искала способы добиться большего уважения в племени, чтобы им чаще приносили добычу и чаще обращались за лечением и помощью при родах.

Согнувшись над одним из чанов, она нюхала своим длинным, худым носом пар, напоминая цаплю на болоте, и всё время спрашивала мужа, что он туда положил. Но Дзэтай отвечал неохотно, коротко и часто не с первого раза. Он думал о том, какое питьё сварить для охотников и старейшин, а какое дать вождю, чтобы тот стал добрее и снисходительнее к нему, чтобы поверил в те предсказания, которые он будет говорить, когда все обратят к нему свои взоры и наступит его очередь сказать веское слово в судьбе племени. Но это слово должно понравиться Баргуджину, вождю, иначе всё может оказаться зря. Мало, очень мало времени прошло после ухода прежнего шамана, не успел Дзэтай ещё втереться в доверие к тем, кто раньше знал его просто как знахаря и собирателя трав. Однако у него было одно средство, которое помогало ему общаться с душами умерших и невидимыми покровителями степей, лесов, рек и озёр. Это были странные грибы, которые он однажды нашёл в лесу под мокрым валежником. Они напоминали небольшие плоские пятна светло-серого цвета, с маленькими ножками и ровной поверхностью под шляпкой, без всякой бахромы. Оставленные без присмотра, грибы высохли и долго лежали на дне в большой корзине у входа, пока он разбирал травы.

Однажды, когда Дзэтаю понадобилась эта корзина для других дел, он руками вытряхнул из неё пыль, в которую превратились забытые там грибы, и продолжил готовить отвар для простудившегося сына. Ловко хватая длинными, тонкими пальцами сухие листочки трав, он не замечал, что сами пальцы и ладони были покрыты у него мелкой серой пылью. После того как юноша выпил отвар, он лежал какое-то время тихо, а затем стал потеть и скидывать с себя тёплые шкуры. Глаза его закатились вверх, он стал что-то бессвязно говорить, то и дело выкрикивая незнакомые слова, метался по полу, тычась в прутья стены гэра и ноги отца до глубокой ночи, пока не замер, провалившись в беспамятство. Утром Тускулу стало лучше, жена радовалась и хвалила свои травы, а Дзэтай задумчиво подошёл к котелку, взял его и вышел наружу, щурясь от яркого солнца. Перелив весь настой в небольшой глиняный кувшин, он вытряхнул из котелка осадок и протёр стенки пучком сухой травы. Затем сказал Гризе, что идёт за травами в лес, а сам направился к пещере над рекой. Там он осторожно понюхал кувшин и, решившись, сделал несколько глотков. Что произошло потом, трудно было описать словами. Его голова наполнилась светом, настроение стало радостным и беззаботным, губы сами растянулись в улыбке – Дзэтай был счастлив. Он видел, как со стороны стойбища потянулись жители племени. Они подходили и разговаривали с ним, как с вождём, благодарили, улыбались и всем было хорошо. Только старый шаман Улуг почему-то был грустным. И ничего не говорил. Он стоял у выхода из пещеры и молча наблюдал за всем происходящим.

Когда Дзэтай пришёл в себя, он обнаружил, что уже наступила ночь. Звёзды на небе сияли ярким светом, вокруг никого не было, а кувшин лежал на боку – пустой и ненужный. Там должно было ещё что-то остаться, потому что дно было круглым и толстым, а горлышко – узким. Но когда Дзэтай стал осторожно наклонять его, чтобы посмотреть внутрь, его ждало глубокое разочарование – кувшин оказался пуст. Несмотря на тяжесть в голове и сухость во рту, ему хватило ума понять, что это сделал кто-то другой… и специально. Однако в этом месте никто не жил, пещеры над рекой были пустыми, и только один человек из их племени раньше приходил сюда, чтобы пообщаться с духами леса. Это был Улуг, старый шаман.

Испуганно пряча кувшин под шкурой, Дзэтай вернулся в тот день в гэр и, ничего не говоря ворчавшей Гризе, лёг спать. А на следующий день, проснувшись вместе с восходом солнца, сразу же бросился в лес, где собрал все грибы, которые только смог найти на сырой земле, под густым валежником.

Но сегодня всё было по-другому. Ему нельзя было ошибиться. Поэтому в один котёл он решил добавить сонную шарасэсэгу – это был отвар для главных охотников и вождя. Этот напиток должен был их успокоить. В другом котле, чуть поменьше, который он уже снял с огня и поставил у входа, будет смесь орхоодоя, хурааба и сагэгу – для старейшин. Пару глотков должны придать им сил и бодрости, которой они не испытывали уже давно.

– Отец, охотники идут, – взволнованно сообщал Тускул, заглянув в гэр. Дзэтай нахмурился. Сын был похож на мать, он почти ничего не унаследовал от него, даже глаза были такие же большие и светлые, как у неё. Но характер был совсем другим – парень рос открытым и весёлым, вот только верховодить хотел над всеми остальными. Это, пожалуй, единственное, что досталось ему от отца. Телом он был сильнее многих других своих сверстников. Тускул не раз обгонял других юношей в играх, легко мог поднять бревно, которое с трудом отрывал от земли взрослый охотник, и очень помогал отцу во время сбора трав и кореньев, таская за спиной по несколько мешков с разными сборами, когда они уходили на несколько дней от стоянки и ели только то, что могли собрать или поймать сами.

– Давай, возьми этот котелок, – кивнул он сыну. – Я тот принесу. А ты иди, будешь наливать, – буркнул он жене, не поднимая взгляда.

– Да уж, а что же ещё мне делать? – сразу же выпалила в ответ она. – Ты смотри только, не спеши ничего предлагать, подожди, пока все выговорятся, чтобы Баргуджин тоже сказал своё слово. А потом уже…

– Заткнись! – не сдержался Дзэтай. – Сам знаю. Стой там и молчи! – он понимал, что за этим последуют долгие ночи споров и разногласий, обид и оскорблений со стороны Гризы, но сейчас она мешала, а ему, наоборот, надо было сосредоточиться. Он хотел уловить общее настроение, чтобы потом оно передалось ему во время общения с тенями духов и душами предков. Дзэтай очень надеялся, что в этом случае они подскажут ему правильные слова, но для этого надо было взять с собой пыль серых грибов, которые он так долго хранил в небольшом мешочке в самом дальнем углу гэра. Сняв с продольной палки над головой тонкий кусок кожи, он обмакнул его в воду, потом протёр и осторожно опустил один конец в мешочек. Затем вернул мешок на место, а кожаный обрезок завязал узлом на связке ракушек, цветных камней и разрисованных шишек, которые висели у него огромным ожерельем на груди.

Баргуджин пришёл на место сбора вместе со старейшинами. На краю, где всегда сидел вождь, уже лежала шкура медведя. Все охотники тоже были здесь. Многие даже сняли свои рубашки, не говоря уже о накидках из тёплых шкур. Солнце припекало, и лица у всех присутствующих блестели от пота. Только старейшины выглядели так, как будто зима осталась в их душах навсегда и теперь даже самое жаркое солнце не могло растопить лёд в уставших сердцах. Сухие, морщинистые лица, покрытые редкими седыми волосами, напоминали кору берёз, а глаза – замёрзшие ягоды черники. Тихо переговариваясь, охотники брали у жены шамана деревянные чашки с горячим напитком и делали первые глотки. Шаман с сыном раздавали отвар из другого котелка охотникам, соблюдая почтение и стараясь делать это медленно. Баргуджину подали чашу, конечно, первому. Выпив горячий травяной отвар, он поднял руку и сказал:

– В память о наших предках мы пьём этот настой, пусть они помогут нам в трудные времена и защитят от врагов, – вождь обвёл всех взглядом и остановился на Дзэтае. Одетый в ритуальные одежды, в шапке с перьями и с оберегами на шее, браслетами на кистях и с посохом, который венчал череп коршуна, шаман выглядел устрашающе, но почему-то на этот раз его лицо было спокойным. Он не заискивал и не улыбался. Это было странно. Однако сейчас вождя волновало только одно – что скажут старейшины. – Отцы и братья, – снова обратился Баргуджин ко всем, – пусть сегодня каждый скажет, что он думает. Стоит ли нам готовиться к приходу Орды или покинуть эту землю и уйти к Большому Озеру? – на краю площадки приподнялся молодой охотник, и Баргуджин сразу узнал нетерпеливого Буая, который вспылил накануне. – Подожди! – сказал он ему. – Пусть начнут старшие охотники. Жугэй, ты водишь свою семью на охоту уже пятнадцать зим. Что ты думаешь?

Невысокий, коренастый воин с татуировкой на лице и теле, тяжело встал и какое-то время молчал. Затем осторожно заметил:

– Жугэю сложно говорить. Ты вчера всё правильно сказал: разобьём тысячу, за ними придут десять тысяч. Жугэй – охотник, а монголы – воины. У них – кожаные накидки с железными пластинами и лошади. А у Жугэя даже топора нет. И где взять столько стрел с железными наконечниками? А длинные ножи? У монголов два длинных ножа. Они рубят ими людей, как ветки в лесу. Жугэй не сможет победить монгола, туматы не смогут победить Орду, даже если мы все станем воинами. Реку не остановишь, и гору с места не сдвинешь, ты сам знаешь.

– Жугэй боится! – вдруг выкрикнул у него за спиной молодой Буай. – Он хочет спрятаться за словами. Это страх. Он прячет свой страх!

Все онемели от неожиданности. Такого неуважения ещё никто не проявлял к старшим. Однако охотник Жугэй, видимо, долго думал об этом, поэтому на его лице не дрогнул ни один мускул. Вместо резкого ответа он погрустнел и со вздохом ответил:

– Ты прав, Жугэй боится. За всех боится. За свою семью и родственников, которые умрут просто так, ни за что. Ведь это всё равно, что взять и своими руками убить их. Какая разница, придут монголы и убьют Жугэя или Жугэй сам это сделает? – он обращался к юному Буаю, но получалось, что говорил это всем остальным. Юноша хотел что-то возразить, но тут уже возмутился Баргуджин.

– Сядь на место и молчи! Иначе пойдёшь шкуры чистить… вместе с женщинами, – приказал вождь, и ослушаться его молодой воин не посмел. Баргуджин повернул голову к главному воину. – Все услышали тебя, Жугэй. Теперь пусть скажет твой сосед Шугай.

Охотники вставали один за другим и высказывали своё мнение. Большинство склонялось к тому, чтобы уйти на север, некоторые осторожно намекали на выкуп, но никто не предлагал сражаться. Все понимали, что суровая зима заставила зверей уйти на юг, и на севере будет ещё хуже. И вот настала очередь старейшин. После них вождь по закону племени должен был сказать своё окончательное слово. Как он скажет, так и будет, никто не посмеет ему перечить.

Однако сам Баргуджин пребывал в растерянности. Он до сих пор не знал, что ему делать и куда направить своё племя. Да, оно было самым многочисленным из всех в междугорье, за последним хребтом перед долиной мёртвых камней, которая пока ещё скрывала их от монголов, но всё равно охотники были правы – они не воины, у них нет лошадей и длинных ножей, щитов и копий, стрел с наконечниками и тугих луков с железными стрелами, пробивающими по несколько человек сразу.

Его мысли текли по руслу беспощадной реки зла и жестокости, где царил только один закон – закон силы, и Баргуджин кивал головой, слушая своих соплеменников, хотя на самом деле пытался в это время придумать хоть какой-то выход. Почти все были за отход на север. Только один старый тумат по имени Баргуз, предложил опередить монголов и заранее отправить к ним послов с дарами, чтобы откупиться и не злить страшного врага. Старик считал, что всесильный вождь монголов, Чингисхан, не захочет идти так далеко на север ради разорения охотничьих племён.

Баргуджину было ясно, что Баргуз выжил из ума и жил в мире надежд. Однако его слова пришлись по душе некоторым воинам, они подхватили их и стали обсуждать. Авторитет старика был слишком высок, чтобы оставить его слова без ответа. Иначе мнение Баргуза могло быстро стать мнением большинства.

– Твоя мудрость помогает нам всем думать и искать правильную дорогу, – обратился он к седовласому старцу. – Наверное, ты прав, и я на месте Чингисхана тоже не пошёл бы, если бы мне предложили несметные богатства в обмен на мир. Но скажи нам, мудрый Баргуз, что мы можем предложить монгольскому вождю, который уже разорил половину империи Цзинь, где едят на блюдах из золота и строят гэры выше сосен? Он покорил десятки племён вокруг Великой Степи на юге, что ему ещё может быть нужно от нас? У нас ведь нет ничего, кроме наших жён и детей. Ты хочешь предложить их взамен на нашу свободу? Но зачем она нам без наших родных? – Баргуджин протянул вперёд руку, вопрошая уже теперь всех остальных, но люди сидели, опустив головы, и смотрели в землю. – Нельзя торговаться с тем, кто всё берёт даром!

Туматы вдруг зашумели, как кроны деревьев, наполнившихся ветром перед скорой грозой. Послышались возгласы:

– Так что же нам делать? Ты знаешь?

– Ты – вождь, ты должен решить.

– Так что, уходим на север? Когда?

– Снимаемся сейчас или в конце лета?

Баргуджин медлил. В голове стучали барабаны, в груди бешено колотилось сердце, но разум оставался ясным. Что-то сдерживало его, не давая принять немедленное решение и согласиться со своим племенем. Это было какое-то неприятное неясное предчувствие. К тому же он вдруг вспомнил об Айлане и её медальоне, о словах шамана Улуга и его предсказаниях.

– Ваш вождь оставил двух охотников в племени ситучей. Онул и Тайгал – опытные люди. Они пошли в долину усуней вместе с теми ситучами, которые были там зимой и видели чёрный дым и много всадников на лошадях. Вождь ситучей предложил объединиться. Но перед этим он хотел ещё раз убедиться в том, что опасность уже близко. – Как ваш вождь, я тоже хочу сначала услышать Онула и Тайгала. Скажу вам всем… сердце Баргуджина против бегства и сражения. О детях и жёнах я даже говорить не хочу. Выкуп – это смерть. Ваш вождь должен сохранить племя, но моё сердце подсказывает, что время для решения ещё не настало.

Охотники и старейшины одобрительно стали качать головами, и только шаман вдруг встрепенулся и, приподнявшись со своего места, осторожно заметил:

– Великий вождь, позволь мне сказать? Ещё никогда собрание охотников не заканчивалось без последнего слова вождя. Для этого нужен знак свыше. Наши предки должны сказать нам, как быть, если… – он не успел договорить, так как со стороны реки раздался громкий хлопок, затем – треск и снова громкий хлопок. От неожиданности многие вздрогнули, и только несколько мгновений спустя послышался женский крик и радостные детские голоса:

– Река пошла! Лёд ломается, лёд ломается…

– Это – знак! – подняв руку вверх, первым произнёс старейшина Баргуз. – Никогда ещё лёд не сходил так рано.

– Да, это знак, – согласился Баргуджин. – Но ты должен закончить это, – обратился он к Дзэтаю. – Неси угли и разливай настой!

Посреди площадки сразу появились несколько дымящихся поленьев, на которые шаман насыпал мелкую траву. Вместе с дымом вдоль по площадке стал разноситься горький запах горелых листьев и сухой осени, вызывая у собравшихся кашель и лёгкое головокружение. Жена шамана и его сын налили в чашки уже остывший настой и отнесли котелки в гэр. Дзэтай, чувствуя, что теперь настало его время, отвязал от ожерелья кожаный ремешок и засунул в рот. На языке сразу появился знакомый кислый привкус. Постукивая в бубен, он начал в такт ударам ходить по кругу вокруг тлеющего костра, тихо напевая старую шаманскую песню, слова которой многие уже не понимали, но хорошо помнили, так как она всегда сопровождала собрания их отцов и дедов. Извиваясь всем телом, Дзэтай подпрыгивал, изображая то птицу, то тигра, то ставшего на задние лапы медведя, а сидевшие рядом охотники, как зачарованные следили за ним, внимая каждому звуку, каждому слову, как будто в них таился глубокий смысл, помогавший им охотиться и выживать в этих землях.

Постепенно шаман стал терять контроль над своими движениями и медленно опустился на землю. Яркие лучи света стали наполнять его голову, вслед за этим послышались голоса и стали проявляться едва уловимые контуры фигур. К нему подходили какие-то люди, трепали по плечу, голове, говорили что-то на ухо, а он повторял и смеялся, радуясь, как ребёнок.

– Да, да, я тоже вижу… красивое озеро, там много уток и рыбы. Тучи прошли, дождя не будет, но он льётся за горой, прямо в реку… Нет, я не видел летающих тигров, здесь только медведи… Их никто не боится. Я вижу дорогу и много цветов. Трава растёт по пояс…

Охотники и старейшины, слушали, пытаясь уловить знакомые им по смыслу слова и сочетания, чтобы найти в них тайный смысл, но вскоре они сами стали терять ощущение реальности от горького дыма и выпитого травяного настоя.

В это время жена шамана стояла у входа в гэр и наблюдала за происходящим через узкую щель между шкурами. Сын сидел с другой стороны, положив голову на колени. В какой-то момент дым добрался и до их жилища, Гриза закашлялась, из глаз у неё потекли слёзы и, закрыв рот рукой, она бросилась к кувшину с водой, чтобы подавить кашель. Тускул краем глаза видел очертания её фигуры, склонившейся над шкурами в глубине гэра, но вдруг мать резко выпрямилась и решительным шагом направилась к выходу. Когда Тускул поднял голову, чтобы спросить, куда она собралась, перед ним только мелькнула закрывавшая вход шкура. После чего внутрь ворвался большой клуб дыма и окутал его с ног до головы, заставив закашляться и на время забыть обо всём, что он видел.

На земляной площадке плотный густой дым тем временем окутал всех охотников и старейшин, добравшись даже до Баргуджина. Чтобы лучше слышать слова бившегося в конвульсиях шамана, вождь встал и подошёл к нему поближе. В это время позади него проскользнула большая тень в длинной накидке из волчьих шкур. Никто не заметил её, и через мгновенье тёмное пятно исчезло за ближайшим гэром.

Когда Тускул откашлялся, он увидел, что его мать по-прежнему стоит на коленях возле кувшина и промывает себе глаза.

– Ты вернулась? – растеряно спросил он.

– Что? – хрипло переспросила Гриза и на мгновенье перестала тереть глаза мокрой ладонью.

– Ты же вышла… – начал, было Тускул, но осёкся, вдруг поняв, что это была не его мать – слишком большой и широкой была фигура, слишком уверенно и широко шагала она мимо него. Нет, его мать так не ходила.

– Кто вышел? – Гриза закашлялась и, сплюнув слюну, снова стала плескать водой на ладонь, чтобы потом протереть глаза. Её сын какое-то время сидел в задумчивости, но потом всё это стало казаться ему случайным, выдуманным и несуществующим. В итоге, Тускул решил, что ему просто что-то показалось.

Однако на самом деле это было не так.