Читать книгу Уроки без перемен. Книга жизни - Игорь Карпусь - Страница 24

По-другому вышло с классической музыкой. Пока учитель объяснял и проигрывал отрывки для всех, я был совершенно безучастен. Но вот однажды на рынке я заглянул в магазинчик уцененных товаров и увидел на прилавке кипу очень дешевых грампластинок – по рублю за штуку вместо положенных десяти. Именно дешевизна и подтолкнула меня к покупке. Я принес домой 5 дисков «Руслана» с голосами Лемешева, Фирсовой, Нэлеппа, Петрова, Вербицкой, включил проигрыватель и при первых же громовых аккордах увертюры вздрогнул от восторга узнавания. Бывает так: долго не видел близкого человека, не брал в руки прочитанную книгу, отсутствовал в родном доме. И вдруг мелькнет полузабытое лицо, откроется страница, покажется заветное крыльцо. И вмиг ударит в сердце горячая волна воспоминаний. Один взгляд, одно слово, одна вещь влекут за собой сонм картин, образов, впечатлений. Жизнь внезапно вырывается в прошлое и будущее, открывается незнакомыми гранями. Так волшебный «Руслан» увлек меня в мир высокой музыки.

Я заиграл пластинки до хрипоты, выучил оперу наизусть, она стала клеточным материалом моего существа, эталоном совершенства, красоты, смыслового и мелодического богатства. Восхищение, радость были безмерны, хотелось их с кем-нибудь разделить. Я позвал сестру Нину, запустил радиолу и по мере звучания оперы давал торопливые пояснения. Нинуля, как и я, сразу подпала под обаяние глинкинской музыки, запомнила многие мелодии, и если я начинал, она тотчас присоединялась:

Через 50 лет я не поверил глазам, когда прочитал в серьёзной газете, что «Руслан», «длиннющая и скучнющая опера», переделан в лёгкий водевиль «Мученики любви». Какой же слух надо иметь, чтобы не услышать этот, по выражению Б. Асафьева, «музыкальный эпос русского народа». Сделали из искусства развлекательную дребедень, но алхимией тут не пахнет. Те пытались превратить олово в золото, эти поступают наоборот. Вместо сложной и увлекательной алхимии расцвело прилюдное мародёрство. Со страниц газеты заявила о себе эпоха, когда тон задаёт не человек, а возведённая им цивилизация: совсем другие уши, другие глаза, другие понятия – всё мировосприятие, в котором зрелой красоте нет места. Маргарин вытеснил масло, и маргариновое поколение не знает, что такое масло, потому что вскормлено на эрзацах. Эрзац прост, доступен и совсем как масло, тем более что цвет и аромат подделаны под натуральные. Полвека я слушаю оперу и нахожу всё новые и новые оттенки – «Руслан» неисчерпаем. А по богатству заложенных чувств и душевных состояний он не имеет соперников в мировой оперной литературе.

Я горжусь своим детским открытием, как гордился всю жизнь гениальный Римский-Корсаков. Он услышал «Руслана» примерно в моём возрасте и «сразу решил, что автор… – личность, по таланту из ряда вон выходящая». В письме к родителям 11 октября 1859 г. юноша восклицает: «Чья лучшая опера в свете? Глинки «Руслан и Людмила». Кадет Морского корпуса Римский-Корсаков уже хорошо знал европейскую классику, он регулярно посещал Петербургскую оперу и сравнивал с Моцартом, Россини и Беллини, Доницетти и Верди, Вебером и Мейербером. Но Глинку безошибочно поставил выше всех.

Вслед за «Русланом» пришли «Иоланта», «Садко», «Царская невеста», рапсодии и поэмы Листа, симфонии Рахманинова и Бородина – всё в благодатную детскую пору, когда душа открыта на все стороны и алчет понимания, отклика, чуда.

Звучащие диски, купленные по случаю, развернули мою жизнь в новом направлении. Я бредил ариями и мечтал о карьере оперного певца. «Хованщину» вобрал и пережил от первого звука до последнего – уже сознательно, имея большой опыт слушателя. Меня потрясли изумительно-певучие речитативы, бесшабашные стрельцы и непреклонные раскольники, гордая и бесстрашная Марфа: в любви и вере – до конца. «Хованщина» дала мне для понимания нашего народа и истории больше, чем сотни книг и документов; начинаясь рассветом, она завершается костром и самосожжением непокорных и отвергнутых. И полыхают эти костры до сих пор. Я впервые задумался: что же это за страна, где легче сгореть, чем договориться; проще обмануть, чем выполнить?

Погружение в музыку было так велико, что в 1963 году, 17-ти лет, я под впечатлением «Хованщины» взялся за сочинение собственной «музыкальной драмы».

Тогда я был опьянен некрасовской поэмой «Кому на Руси жить хорошо». Она насыщена песенной лирикой и настолько музыкальна, что сама просится на голос. Я до сих пор удивляюсь, почему никто из великих не положил на музыку эту несравненную вещь.

Конечно, то была безумная дерзость, немыслимая в годы зрелости и расчетливости. Юность безумна от избытка сил, старость от безысходности. В 68-м я привез на экскурсию в Москву 120 школьников. В Третьяковской галерее мне сообщили, что все экскурсоводы заняты, и просили подождать. И тут я решился на дерзость. «Ждать из-за такого пустяка? Не буду», – и повел за собой толпу молодежи. Не помню, что я говорил, но когда через час остановился у картины «Черное море» Айвазовского, то обнаружил, что меня слушает вдвое больше людей. Думаю, что сейчас я бы не отважился на подобную выходку.

А что же моя «музыкальная драма»? Прежде всего, я выбрал из сборников и переписал в нотные тетради полсотни народных песен – обрядовых, плясовых, семейных, лирических. Я не только узнал неведомые мне мелодии, я буквально пропитался строем и духом родной песни. Тогда-то я и понял: то, что звучит с эстрады, весьма отдалённо напоминает подлинный крестьянский мелос, это зазывные размалеванные матрешки. Вечерами в потемках, когда отключали свет, моя хозяйка баба Соня просила: «Игорек, спел бы ты „Поле“, что-то на душе муторно». Я брал баян и протяжно, на широком дыхании, без нажима выводил грустный рассказ о неоглядных просторах, долгой разлуке и молодой загубленной жизни. Когда я уходил от бабы Сони, она мне высказала: «Характерный ты и дюже гордый, а вот за песни я бы тебя всю жизнь обиходила».

Как и полагается, я составил либретто, занявшее три школьных тетради, наметил список действующих лиц и расписал голоса, а затем принялся за сочинение. Листаю сохранившуюся нотную тетрадь и читаю названия готовых номеров: Веселая, Солдатская, Голодная, Барщинная, две песни Матрены, песня Гриши, притча Ионы, дуэт Гриши и Саввы, песня молодки, хор «Русь». Вот и все, что удалось сделать в короткие осенние каникулы того года. Непосильная затея как вспыхнула, так и погасла. С той поры музыка перестала быть обычным наслаждением. Она звучит во мне постоянно. Я сочиняю без бумаги.