Читать книгу Уроки без перемен. Книга жизни - Игорь Карпусь - Страница 41

Все решающие встречи обозначились сразу, все необязательные тянутся долго и скучно. Вспоминаю встречу с Сашей и не сомневаюсь: над нами витал гений. Только переступил порог приземистой халупы, как услышал голос Семёновны: «А вот и Игорь, о котором я тебе рассказывала. Знакомьтесь». И мне навстречу поднялся невысокий худощавый юноша с умными внимательными глазами: «Александр. Ты знаешь, благодаря Семёновне, я встречаюсь с тобой как с давним знакомым. Она дала тебе отменную характеристику». – «Привычка хозяев хвалить своих постояльцев, – слегка смущаясь, ответил я. – А ты как здесь оказался?» Саша объяснил, что переводится с заочного отделения на дневное и приехал досдать экзамены. «Общежитий я не люблю, там невозможно уединиться и что-нибудь усвоить». Я согласился, вспомнил годы учёбы в техникуме, и между нами сразу завязалась одна из тех бесед, которые возможны только в юности.

Ему было 18, мне 21, но умом и развитием он превосходил меня. Я был богаче жизненным опытом, во мне ещё громко звучала романтическая струна, и Саша это немедленно распознал. Он уже охладел ко многому и смотрел на людей с подозрением. Мы сблизились и соединили свои миры во имя истины и дружбы. Проснулся неутолимый голод, так торопились высказаться и вызвать на откровенность. Споров почти не было. Было наслаждение искренностью и поэзией узнавания. О чём мы говорили?

– Я не любил взрослых в детстве, они постоянно подчёркивали своё превосходство и всезнание. У нас все всё знают. – Глубокой основательной литературы, кроме классики, нет. Вот Булгакова разрешили, обязательно прочитай. – Ты заметил, что непозволительно отклоняться от вдалбливаемых идей? Когда требуют мышления, это означает всего лишь добросовестный пересказ чужого. – Студенческая среда та же богема, надо принимать её условности или отходить в сторону. – Чем больше наблюдаю людей, тем меньше оптимизма. Приглядись, чем они заняты. – Никого не интересует то, что происходит на самом деле. Занимает только видимость и «светлое будущее». – Мало кто собирается проходить свой путь самостоятельно, предпочитают массовость и подражание. – Тебе нравится наша эстрада, эта штампованная бодрость и грусть? – У меня случаются тяжёлые дни, когда мне никто не нужен, даже родители. Как умирающие животные забиваются в глушь, чтобы скрыть страдания и смерть, так и я. – Ты читал Торо, его «Жизнь в лесу»? Это про нас. – В истории процветают насильники и авантюристы. Герои, подобные декабристам, терпят поражение.

Я передаю то, что вспыхивает в памяти, как светляки в тёмной аллее. Позднее я прочитал несравненный эпос о Гильгамеше и сразу вспомнил нашу первую встречу: «Друг мой, всё, что есть злого, изгоним из мира!» Трудно поверить, что этим строкам более 4 тыс. лет. Именно декабристами мы завершили разговор под звёздным небом на дворе: я лежал в постели, Саша сидел в изголовье. Было за полночь, а мы не могли расстаться. Наконец, я сказал: «Пора, друг, иди спать. Договорим завтра».

Договаривали четыре года во время кратких неровных встреч. Саша то отдалялся и терял интерес, то радовал первоначальной открытостью и дружелюбием. Помню, как в феврале 69 приехал в Ростов, а на следующий день пришёл Саша. Он опростился, понял необходимое. Признался, что очень хотел встретиться. Я тоже, но далеко не в той степени, как год назад. Отношения стали совсем ровные и уважительные, говорили мало, понимая друг друга с полуслова. Он верно заметил, что я развиваюсь замедленно, а мне подумалось: если я, вследствие такой замедленности, перешёл его дорожку, то он перейдёт обязательно мою.

Я пригласил друга в Новороссийск, он охотно согласился. Ясным вечером, когда дул крепкий знобящий «моряк», я показывал ему город. На набережной он неожиданно спросил: «Помнишь, я рассказывал тебе о любимой девушке? С ней несчастье, я потерял её навсегда». После томительной паузы я услышал его сдавленный монотонный голос: «В поле не видно ни зги. Кто-то зовёт: Помоги! Что я могу? Сам я и беден и мал, Сам я смертельно устал. Как помогу?» При расставании он подарил свою фотографию с надписью: «Большое честолюбие издавна превращало многих разумных людей в безумцев. И. Кант».