Читать книгу Уроки без перемен. Книга жизни - Игорь Карпусь - Страница 33

Ровесники всегда выясняют отношения, тут неизменно лидеры, покорные и гонимые. Избежал этого «заговора равных» и развивался беспрепятственно. С 14 лет я попал в общество молодых мужчин и женщин, которые пришли из армии, с заводов и строек. Для них я был как младший брат и пользовался их покровительством, расположением, поддержкой. Я признавал возрастное преимущество старших, они спокойно воспринимали моё ребячество, характер и склонности. Мне сразу отвели заслуженное мною место и никогда на него не покушались.

Наша группа считалась в техникуме самой талантливой: все девчата пели и танцевали, Коля Боченин проникновенно читал любимого Блока и не расставался с синими томами, Коля Александров славился русской пляской. Душой коллектива был Юра Печерский – музыкант-аккордеонист и неутомимый организатор. Он служил в ГДР, где руководил армейским ансамблем, умел без унижений подчинять своим требованиям, быстро составлял и ставил на сцене красивые концертные программы. Я близко сошёлся с этим открытым доверчивым парнем, нас породнило сходство характеров и любовь к музыке. Одно время мы даже жили и столовались вместе у бабы Груни. На репетициях и концертах Юры я получил крепкие навыки хорового и ансамблевого пения, усвоил его стиль общения с самодеятельными артистами. Позднее, в школах, когда я сам выступил в роли музыкального руководителя, мне пригодился этот разнообразный опыт.

В последний год я подружился с Колей Александровым. Он был старше на 7 лет, имел семью, и время от времени к нему приезжала миловидная жена с дочерью-малюткой. Коля был хорош собой: среднего роста, поджарый, сильный и гибкий, ходил пружинистой легкой походкой. Чистое правильное лицо с голубыми глазами привораживало, волнистые темно-русые волосы хотелось погладить. Он следил за собой, никто не видел его небритым и неряшливым. Обычные брюки, пиджак, белый шарф сидели на нем так, словно их подгонял первоклассный портной. Когда Николай выходил к доске отвечать урок, все женщины прекращали свои занятия и устремляли взоры на его статную фигуру. Он знал себе цену и держался горделиво, близко никого не подпускал, на женщин смотрел насмешливо и говорил с ними небрежно, как с малыми детьми. Резкая, грубоватая Валя Гук, бойкая на язык хохотушка Вера Кривицкая не выносили его манеры, постоянно вступали в споры и отпускали язвительные реплики. В этом случае Коля иронически улыбался, обнажая белые ровные зубы, произносил: «Что с вами толковать? Вы этого никогда не поймете», – и демонстративно открывал конспект.

И этот самый Николай, который у всех вызывал зависть, смешанную с досадой, не только заинтересовался моей особой, но и сам пошел навстречу. Сложных, умных разговоров между нами не было, был магнетизм взаиморасположения и доверия – то, что позволяет продолжать себя в другом существе. Повсюду мы появлялись вдвоем: сидели за одним столом, обедали в столовой, занимались в библиотеке, разгуливали по станице, ходили поочередно в гости и засиживались допоздна. К нашей совместной жизни так привыкли, что прозвали «папашей» и «сынком». Дружба с Николаем поднимала меня в собственных глазах и дала впервые почувствовать силу и благо мужской привязанности. Я многому у него научился, в нем для меня воплотилось то состояние, которое обычно именуется «старший товарищ». Он не пил и не курил, не признавал матерщины и чрезвычайно дорожил своей репутацией. То, как он ходил, говорил, раскрывался, вызывало мое восхищение – я невольно стал подражать. Сам того не сознавая, я проходил школу общения, учился понимать другого человека, угадывать его желания и настроение.

Со мной Николай вообще был учтив и мягок, я не помню ни одной размолвки, ни одного возбужденного разговора. Только временами, когда прорывалась моя глупая горячность, он останавливал меня: «Стоп, пацан, не торопись, подумай». Однажды он дал мне совет: «Никогда не унижайся и не унижай», – и я не раз вспоминал эти слова; не столько унижал сам, сколько по слабости унижался. Другой совет я тоже не забыл: «Не позволяй женщинам руководить собою, ты перестанешь быть мужчиной». Но мне казалось, что с женой он слишком суров и строг. Она, бедняжка, старалась угодить, вызвать улыбку, заглядывала в его глаза с покорным умилением, а он сухо, отрывисто отвечал, задавал вопросы и никогда не улыбался. Он не затрагивал в наших разговорах семейную тему, но я догадывался, что в его любви скрыта какая-то загадка.

На выпускном вечере мой друг в последний раз мелькнул ярким видением. Когда преподаватели и выпускники изрядно захмелели, он вышел внезапно из боковой двери в кумачовой рубахе с синим кушаком, выждал, пока пирующие развернутся в его сторону, пригладил волосы, широко развел руки, словно обнимая всех, и пошел отбивать мелкую упругую дробь. Не успели зрители опомниться, как его подвижное, ловкое тело, взлетая и опускаясь, заполнило все свободное пространство. Волны горячего воздуха, поднятые танцором, ударили в лица и заставили их неузнаваемо измениться. Перед глазами полыхало пламя разгорающейся пляски, и я забыл, где и с кем пребываю; перевел дух, когда это пламя так же внезапно погасло, как вспыхнуло.

Через час мы обнялись и разъехались навсегда – каждый в свою сторону.