Читать книгу Заветы старого мироведения. О Проявлениях Прави и Нави, Правильной Нави и Явных Наветах - Илья Николаевич Черных - Страница 10

Я хочу мысленно обратиться ко времени зарождения наук, когда поэтический философ Парменид явил миру снизошедшее на него «божественное откровение». Знаменит же он стал как создатель «неопровержимых» парадоксов.

Богиня прояснила юнному искателю мудрости, что приближение к «пути истины» (aletheia) вероломно для смертных, кто идёт в суждениях «общепринятым» «путём кажимостей» (doxia). Веро-ломно и я пытаюсь ломать фундамент массового заблуждения. Это проясняющее вероломство.

Говоря о смертных, богиня наверняка имела в виду многочисленных тех, чьи мнения смертны, ибо недоступен им «путь истины», распахнутый Пифагором и формализованный позже Аристотелем. Логика бессмертна. Древние считали, что она божественна. Логичность умозаключений необходима, но не достаточна для того, чтобы следовать по «пути истины». Необходимы ещё и адекватность понятий и правильные допущения, а это часто сложнее, чем освоение математического аппарата.

Парменид сам даёт нам намёк на то, что его благословенное божественное откровение может быть неправильно интерпретировано смертными, склонными размышлять только так, как ведётся. Но и он сам – лишь смертный во всём, кроме открывшегося ему понимания «божественной истины». И мы можем расшифровать источник его откровения, если поймём нечто, что, возможно, счёл недостаточно важным молодой Парменид для включения в известные нам отрывки поэтического пророчества. Вполне вероятно, что просто до нас не дошли его мысли, недопонятые теми, по чьим цитатам мы знаем фрагменты его поэмы «О природе».

Подозреваю, что проблема адекватности широкодоступной интерпретации была не только у Парменида, но и у других смертных, кто получал божественные откровения. Да простят мои сомнения те, кто беззаветно верит канонизированным толкованиям великих пророчеств.

Труднейшая задача – выразить ясность в неоднозначных терминах языка, предназначенного более всего для объяснения кажимостей. И Парменид пытался исправлять это, начав вводить строгие понятия «бытия» и «небытия», «пути истины» и «пути кажимости».

Прежде, чем научить отличать правильное суждение от ложного, богиня раскрыла Пармениду две аксиомы. Первая из них о том, что «бытие реальности» тождественно себе. Вторая аксиома, составляет глубочайшую гипотезу, лежащую в основе гносеологического оптимизма. На современном языке она формулируется просто и очевидно (как и положено аксиоме): правильное мышление – выводы строгой логики, отталкивающейся от правильных исходных допущений и оперирующие адекватными понятиями (эйдос), отражающими реальность – тождественно Истине.

Взглянем на слова богини с точки зрения уже понятой позиции Триглава. По поводу первой аксиомы о том, что всё, что есть – есть (бытие – всё, что есть), необходимо уточнить, где оно есть-то. В материальных проявлениях Законов, в самих Законах или в нашем восприятии Законов? В терминах Триглава: в яви, Прави или нави. Поскольку свойства различных субстанций отличаются существенно, то рассуждения верные для объектов одной из субстанций могут оказаться ложными для объектов другой. Нельзя же, например, свойства творческих фантазий распространять на реальные физические объекты. Можно смело утверждать, что богиня не пропагандировала абсурд о том, что существование в Прави означает и существование в нави или что существование в нави всегда отражает Правь. Иначе бы она не убеждала в двух последующих главах о различии несовместимых навий: «пути истины» и «пути мнений-кажимостей».

Второй постулат богини утверждает не вполне очевидное: во-первых идеальные объекты в человеческом уме и в невещной части реальности (в Прави) сопоставимы, во-вторых, человеческие умопостроения могут быть абсолютно правильны, в-третьих, показан метод правильного мышления приводящий к познанию Прави, в-четвёртых, в последующем тексте поэмы объяснено, что этот метод единственен, а все остальные ненадёжны ибо содержат недостоверные гадания-угадывания.

Далее богиня (в изложении Парменида) делает вывод о том, что нельзя помыслить то, чего нет – мысля правильно, нельзя прийти к ложному выводу. И у нас нет сомнений, что это так.

Парменид в своём труде неоднократно подчёркивает, что речь вела богиня о существенности. А существенность, конечно же, нематериальна (не явна, по-гречески: не феноменальна, а ноуменальна). Она – часть Прави-Истины, если понята правильно. Кажущиеся противоречия снимаются, если мы примем, что богиня говорила только лишь о существенной части реальности – о Прави, ещё она говорила о правильных выводах строгих рассуждений, касающихся этой (порой скрытой) существенности. Скрыта же она за кажимостями – предубеждениями, интерпретирующими явь (проявления неявной существенности).

Для древних мыслителей не было очевидно – остаётся или исчезает прошедшее. Может быть то, что было мгновение назад, ещё есть? А может быть, уже есть то, что скоро будет? Тогда что движение? А если прошлого (уже) и будущего (ещё) нет, то сколь существенна мимолётность? Значима лишь стабильность с непонятной устойчивостью? Или существенны лишь Законы изменения (в том числе для понимания степени устойчивости)? Может быть, материальная явь пассивна и абсолютно податлива Прави и правильной нави? Подобные вопросы подталкивают к гипотезе, что бытие физического мира (то, что есть и останется) это только неизменная Логос-Правь.

С точки зрения физика, в реальности (physis) есть нематериальная часть – это Законы естества. Они, оставаясь неизменными, воздействуют на изменения явного мира с необходимостью и неизбежностью. О них, составляющих Правь-Бытие, говорит Парменид как о «едином», «вечном», «однородном», «неизменном», «всепроникающем». Он пишет, что никакая сила не может ослабить их воздействие – никогда и нигде. И, читая речитатив его стиха, ты понимаешь, что опыт отражений материальных изменений достоин исследования лишь потому, что он может натолкнуть эвристический пытливый ум на гипотезы о бытии. Бытие ведь по Пармениду это то, что есть.

Законы естества – они всегда и везде есть. Они – содержательная существенность физического бытия. Существенность – она есть, а её вещные (материальные) проявления в явь – сплошное изменчивое становление. И здесь нет противоречий с современником Парменида – Гераклитом. Эфесский философ называет эту всепроникающую неизменную существенность – Логос (рациональность естества), а Элейский считает её Архе – первопричиной и необходимостью материальной (феноменальной-явной) реальности. Кроме этой Архе-Логоса-Прави в physis-реальности – лишь переменчивость. Из-за переменчивости материальность временна и ненадёжны те знания о ней, что получены без понимания существенности (что вся в Прави).

Ключевые представления досократиков не противоречат никаким современным естественным наукам. Это становится ясным, если представить, что Парменид, говоря о невозможности движения-изменения, имел в виду лишь Правь, а Гераклит, говоря о том, что всё течёт и изменяется, имел в виду явь.

Явь ощущается. А сущность яви – она мыслится. Одно лишь чувственное познание не позволяет понять сущность (это первый троп Энесидема). И для познания этой сущности нужно правильное мышление, способное отвлечься от недостоверных впечатлений, оставляемых явью в чувственных восприятиях.

Ксенофан Колофонский (учитель Парменида) аргументировал, что Бог един и ничем не похож на людей. Это он и есть – средоточие существенностей и смыслов. Бытие – это Бытие Бога. Тогда и выводы Парменида о Бытии – все о нём. И тогда всё выстраивается стройно: Бытие физической реальности истинно, и всё оно ноуменально – мысль, что всё сущее движет. И в нём нет небытия. И тогда ничего не исчезает и не становится, а извека одно и тоже в существенной части physis-реальности – в Прави. И в ней нет движения. И она едина и неразделима. Иначе из того, чего нет, образовывалось бы то, что есть. В ней нет гибели, иначе бы из того, что есть, образовывалось бы то, чего нет. Бытие-Правь неподвижна, вечна и совершенна.

В результате смены исходного утверждения, лежащего в основе рассуждений, логика Парменида ведёт к неизменности Прави. Парменид же, смешав явь и Правь, сделал скандальный вывод об отсутствии движения в яви и о кажимости нашего восприятия феномена изменения.

Парменид, одухотворённый откровением, говорит, что небытия нет, потому что небытие – это то, чего нет. Богиня же толковала ему, что нет небытия в существенности physis – в Прави. Его нет в реальности, но это не значит, что его нет нигде.

Не всякая мысль (кажимость) правильна. Не всякая мысль эквивалентна Прави, иначе меняющаяся мысль (даже глупая) меняла бы природу по желанию. Тогда человек стал бы Богом. А это – ересь хлыстовская. Прости, Господи. Человеческое мышление неспособно повлиять на Правь.

Правильные мысли существуют, они непротиворечивы ни между собой, ни с проявлениями Прави в материальную явь. Вероятно, богиня пыталась рассказать юному Пармениду про Триглав, но он, подойдя в рассуждениях к правильности, всё же увлёкся яркостью парадоксов – интеллектуальным эпатажем.

Нам, понимающим взаимоотношения субстанций Триглава, ясно, почему для того, чтобы мыслить правильно, необходимо, чтобы и понятия, и суждения были реалистичными и не противоречили практике. Явь никогда не противоречит Прави. Небытия нет в переменчивой яви, поскольку движения яви с необходимостью подчинены Прави – подчинены её Законам. Реальность Прави однозначно отражается в реальности яви, но неоднозначно в нави. Да и явь отражается в нави неоднозначно (по мере испорченности сознания). Небытие может быть в неправильной нави.

Для всех близких мне по миропониманию является бесспорным, что если понятия, которыми мы рассуждаем, не отражают явный мир, а хотя бы частично принадлежат иллюзорной нави, то никакими строгими рассуждениями мы не приблизимся к истине.

Только особое (правильное) мышление способно правильно отражать существенность. Только специально обученное строгое сознание видит за явлениями суть. Ну и конечно же, только та навь способна отражать Правь (то есть правильна), которая не противоречит яви. Однако, это совсем не значит, что навь правильна, если она не противоречит некоторому количеству проявлений, не составляющих группу всех возможных проявлений. То есть, практикой можно подтвердить и обосновать, но не доказать – она не критерий истинности суждения.

Характерная скептическая способность противопоставлять явление мыслимому (явь и навь) – это способность исследования. Триглав ему не догма, а опора.

Нужно внести ясность и в понимание «верных исходных допущений». Без них никому не получится делать правильные суждения.

Если не относиться серьёзно к свидетельствам о вещих снах (в которых избранникам богов откровения давались непосредственно), то нам неоткуда взять правильную отправную точку рассуждения, кроме как из анализа проявлений Прави в явь. Для этого нам понадобится не только пассивное восприятие, но и продуманный эксперимент и использование приборов, многократно расширяющих возможности органов чувств. Только такие научно верифицированные знания о Прави (для которых выявлен диапазон устойчивости) и нужно использовать в качестве начальных допущений в правильном мышлении. Мы так и делаем всегда.

Противоречие результата строгого рассуждения с практикой указывает на неправильность начального предиката рассуждения. Примеры парадоксов и апорий элейских философов учат нас тому, что нельзя считать правильной гипотезу, положенную в основу суждений, только на том основании, что в течение многих лет никто не смог её опровергнуть.

Мы судим о Прави по тому, что проявилось в яви и стало подмечено, понято и строго описано кем-то и проверено (экспериментально и теоретически) остальными понимающими. И, кроме того, мы достоверно знаем то, что дано нам как ощущение правильности – логика, продуманная и непротиворечиво развитая до «математики», что доступна многим.

Парменид многих людей не считал мыслящими. Он ставил себя выше толпы – ему непосредственно и лично приоткрылась Правда. Но суматошные столпотворения и по прошествии более двух с половиной тысячелетий так же повально ведутся на небылицы. Доказать, что мыслят они неправильно порой не просто, если они логичны но исходят из непроверяемого. А такого дополна измысливается для обольщения народов, потерявших или не имевших традиционный стержень ясномыслия. И некоторые коварные «мудрецы» бессовестно грешат хитро выстроенными идеологизированными совращениями. Пожалеем же их последователей за увязание в непроходимом недоумении. Таких обвороженных не меньше сейчас, чем было встарь.

То, что многие (или почти все) могут верить в неправильную навь, не делает её правильной ни на сколько! Об этом третья глава стихотворной книги Парменида – об этом его предупреждала богиня в пророчестве. Из этого предостережения следует, что большинством нельзя решать вопрос что правда, а что неправда. Большинство предубеждено каноническими верами и примитивными верованиями в привычные догмы. Оно может демократически подавить меньшинство тех, кто понимает «путь истины». Меня убеждали, что придётся смиренно принимать такую «законность». Но есть отступники, кто живёт своим умом, стараясь обезопаситься от такой общепринятой нави. Справедливо ли дать им жить, не мешая заблуждениям большинства? Иль истребить их, как бывало, во имя прописных «принципов»?

Сон разума есть в неправильной нави. Потому и сторонились встарь русские люди того, кто измышлял нежить всякую богомерзкую и жил в навязчивом за-бытии-кажимости.

В нави есть заблуждения как общепринятые, так и личные. И там же есть и крупицы истины. Мы их часто не распознаём из-за суеты и навязанной неправильным образованием привычки выучивать и принимать влиятельные мнения без сомнения и обоснования. А отстранившись от навязчивого информационного потока, мы можем мобилизовать интуицию и логику, которые, при должном упорстве и навыке, помогут распознать крупицы «божественной» мудрости (софии) в нави собственного одухотворённого рассудка. Чувство найденного непротиворечивого решения – это удовольствие. Мы распознаём его по всплеску дофамина. Тех, кто вкусил любовь (филию) к таким открытиям, в древности называли философами. Мы их ценим за то, что осветили они нам путь исканий. И правильность Триглава откликается наслаждением ясности в представителях близкой мне культуры и злостью в тех, кто хочет нажиться на наших заблуждениях.

Парменид гениально, жёстко и лаконично определил человеческое бытие: быть значит (правильно) мыслить, а мыслить – значит быть.

А без правильных мыслей и животные как-то не по-людски живут-бытуют.

Неправильная мысль в нашей культуре называется «блажь», что убедительна лишь для всуе верующих суеверных. И искренность верований – не оправдывает фанатичной не людской мизантропии. Нет человечного бытия в упорстве безмыслия. С этим следствием парменидовского определения человеческого бытия совсем даже спорить не хочется.

Для особо чувственных натур в сих объяснениях захочется найти место милой им мистике. Её можно по недомыслию сколько угодно представить себе в воображаемой части Прави, которая, якобы, может не закономерно, а волюнтаристически влиять на явь, или в воображаемой объективной «сверхъестественной» части нави, якобы, способной существовать без людей. Но эти недомыслия разрушают стройность представления о Триглаве. О такой нави, рождённой из фобий и кошмаров, Гераклит сказал, что ни в какой мистике, почитаемой людьми, нет ничего святого. А Парменид говорил, что во мнениях смертных нет правды, имея в виду то, что Правь не зависит от мнений ни лидеров, ни толпы, – даже если в какой-то из предрассудков верят все. Мистификации вовсе не нужны для миропонимания. Они – лишь признак обмороченного воображения.

Парменид рассуждает не разделяя существования явлений, «бытия в нави» и «бытия в реальности». Эта ложная отправная точка его рассуждений приводит его к абсурдному выводу, что явный мир – лишь кажущаяся недостоверная навь. Этот парадокс солипсизма – показатель заблуждения.

Мысля категориями Триглава, мы легко избавляемся от схоластического парадокса о том, что раз уж небытие существует (упуская, что это существование в doxia-нави, через посредство которой оно очень даже влияет на скудность человеческого жития-бытия), а физическое бытие – это всё, что существует (упуская, что это существование в physis-реальности), то «бытие тождественно небытию».

Парадоксы не в реальности существуют, а отражают ложность предпосылок рассуждения. Они существуют лишь в нави-doxia.

Наше врождённое чувство Правды восстаёт, когда рассуждение, верное для идеальной существенности, переносится на смертную переменчивую явь и на склонную к заблуждениям навь. Неспособность отличать одно от другого заводит в бесплодье умственного тупика – вот в чём разгадка.

Более тысячелетия тому назад достигнута была разгадка древнего парадокса. Но фанатичное преследование неверия в заморские догмы заставляло наших предков оберегать потомков от той части ставшего опасным трезвомыслия, которую не удалось вплавить в русское православие. Слава Богу, что вплавлено было немало. Но всё же была предана забвению ясность Триглава.

За времена мрачного морока завалы «общеобязательных» кажимостей (doxia) перекрыли пути (aletheia) гуманитарного познания (episteme).

Умение различать aletheia от doxia и сейчас актуально для тех, кто противостоит попыткам ввода в заблуждения, якобы, «справедливыми» доксиями. Их навыдумано немало: и пара-доксальных, и даже орто-доксальных.

Так просто и ясно объясняется с помощью Триглава тот самый Парменид, который наводил ужас даже на Сократа.

Бог в этих рассуждениях нужен для того, чтобы ответить на вопрос о том, чьими же мыслями является ноуменальная Правь. Без субъекта как-то неуютно до сих пор некоторым рассуждателям. Обосновать, правда, правильность этого чувства им затруднительно. Они просто доверяют этой кажимости.

То, что человеческая мысль сопоставима с Правью ещё не означает, что Правь – чья-то мысль.

Однако, как мы видели, разумное допущение существования Бога не разрушает трезвомыслие Триглава. В этом вопросе я скептически выберу эпохэ – философское воздержание от суждения. Меня не смущает isosthenia – равносильность двух разновидностей мышления, до тех пор, пока различия не в реальности и на понимание реальности не влияют. К тому же, если Бог неподвижен, то не обладает он свободой воли, независимо от того, сколь благо его неумолимое естество. Основатель элейской философской школы Ксенофан шутя передал нам великое не мистическое пантеистическое понимание единого Бога.

Чудесным свойством истины является то, что её можно понять до всей глубины и объяснить тем, кто умеет правильно мыслить. А небытие познать до ясности невозможно. И его невозможно ясно донести до понимания тем, кто научился мыслить правильно. Оно существует лишь в такой нави-доксии в которую можно только поверить. Если поверят многие (или все), то небытие в их нави станет лишь их общим заблуждением. Чаще всего такие заблуждения строятся на трансцендентных понятиях. И это продуктивный путь построения массовых поверий, поскольку рассуждения об идеях-эйдосах, не имеющих однозначной связи с реальностью, не могут быть опровергнуты практикой.

Немаловажно и то, какая богиня откровенничала с Парменидом. Это была богиня Дике – богиня Правды. Всё опять сходится к Триглаву! Учитель учил, что Бог един, а ученик упоминает лишь богиню Правды. Может быть, нет Бога кроме Правды-Прави? А разная вера – лишь отражения мнений разных пророков, по-разному интерпретировавших снизошедшие на них пророчества? Тогда и воевать за веру не стоит, а надо уважать в каждой вере праведность. Это положение очень гармонично нашей традиционной веротерпимости ко всем (кроме как к безумно воинствующим фанатикам, да к тем, кто веру использует как повод для разжигания человеконенавистничества). Мы привыкли уважать всех последователей разных религий, которые стремятся к праведности, а не абсолютизируют, как завороженные, какой-нибудь ритуал.

Ценность Правды для русскости отражена в дошедшем к нам из глубины веков понимании «Святой Правды». Чтобы яснее понять исток этой святости и помочь восстановить в себе её смысл, я напомню отношение к ней в древней культуре, близкой нам по языческому духу.

Правду почитали просвещённые посвящённые орфики в лице Дике – дочери Фемиды и Зевса. Она была той небезразличной к людям богиней, которая приоткрывалась и Пармениду, и Пифагору. Она олицетворяла естественный порядок в отношениях и стремлениях. Понимание её уложений сдерживает благоразумных. Она – охранительница равновесия. Благим делом было содействие ей, чтобы не допустить раскачивания её весов. От её взвешенной неумолимости не спасает ни незнание, ни неверие. Это её заботами и заслуженное воздаяние, и безжалостное возмездие неотвратимо следуют за поступками и проступками, одинаково карая осознающих и заблуждающихся. Её месть и награда людям, родам и народам священны. Её власть не ослабла доселе. И не ослабнет никогда. Она объективна и единственна. Она – божественная справедливость в действии. Так же прекрасна и Правда, что составляет Правь! И эта Правда, с глубокой древности почитаемая народом, нашла отражение в право-славии наших предков – вере, где не было места человеконенавистничеству, но было смирение перед божественной справедливостью воздаяния и за дела, и за порывы, и за пристрастия.

Правильные человеческие идеи и дела имеют шанс на бессмертие или долгую славную жизнь, а бесчисленный сонм остальных умирает бесследно в обществе, ценящем Правду.

Нам повезло, что есть у нас свои обычаи выстраивать мысли и вершить дела, к которым мы можем вернуться. В том наследии больше мудрости и жизненности, чем в известных мне идеологиях сект и партий.

Эта книга о русском Триглаве. А рассмотрения широко известных эпатажных положений элейской философской школы лишь дали мне удобный повод прояснить Триглав, помогая осветить с ещё одной стороны древнее мироведение, неразрывно укоренившееся в нашем характере.

Отступление в досократовские измышления великих натурфилософов ещё с одной стороны показывает нам, как ясно упрощаются все рассуждения, если исходить из того, что всё объективное идеальное – Правь, а субъективное идеальное – навь.