Читать книгу Заветы старого мироведения. О Проявлениях Прави и Нави, Правильной Нави и Явных Наветах - Илья Николаевич Черных - Страница 4

В соседнем дворе в Кинель-Черкассах жили две сельские интеллигентки-вдовы: Мария Ивановна, заведующая аптекой, и Берта Григорьевна, школьная учительница, приехавшая в село во время войны. Бабушка, уходя по делам, оставляла меня на их попечение.

Аптека тоже была в соседнем дворе, на Красноармейской улице. Мария Ивановна была очень пунктуальной. Она никогда не спешила и никуда не опаздывала. Всё у неё было спланировано и каждому делу отводилось разумное время. Мне это нравилось. Мне очень захотелось иметь часы, чтобы научиться также размеренно и вдумчиво жить, успевая всё.

При аптеке служил конюхом фронтовик дядя Саша. Я с удовольствием помогал ему ухаживать за белым конём по кличке Васёк. Они тоже никогда не опаздывали. Дядя Саша называл себя «порученцем». Чувствовал он себя не менее, чем адъютантом Марии Ивановны. Кроме положенных дел, он готов был по её «приказу» доставить лекарство, привезти врача или фельдшера больному в любое время. И сейчас помню: дядя Саша, слушая чёткие указания Марии Ивановны, спешно распрягает из телеги коня, осёдлывает его и быстро скачет куда-то. Это было типично. Забота о больных не входила в их обязанности, но у Марии Ивановны были возможности: цепкий ум, деловитость, образование и честь. Они жили «по совести» – правильно. Их уважали. Приличные люди – такие, как мои родственники, не забывали сделанное им добро. И я уверен, что таких было большинство вокруг меня.

Чем больше я сталкиваюсь с культурными особенностями разных народов, тем яснее понимаю, что у тех людей был типично русский образ жизни. Я не мог стать другим, находясь в этой среде. Их жизненные установки и безотказная взаимная поддержка делают и людей, и народы совместимыми.

Берта Григорьевна в каникулы после пятого класса занималась со мной русским языком. Она незабываемо интересно рассказывала о мировой литературе. Она зарождала интерес к тому, что было важнейшим эстетическим содержанием её жизни. Я вспоминаю, как вдохновенно она читала Эдуардаса Межелайтиса, показывая мне прекрасные иллюстрации Стасиса Красаускаса. Я до сих пор храню подаренную ею книжечку ливанского поэтического философа Джебрана Халиля Джебрана. Берта Григорьевна помогла мне осознать интернациональность человечности. Она была удивительно светлым, глубоким и добрым человеком, несмотря на тяжёлую судьбу. Берта Григорьевна была одним из тех моих детских авторитетов, кто зародил во мне интерес к пониманию других культур. И он не оставлял меня всю мою жизнь. В ней не было никакой фальши. Детям очень ценно это почувствовать – чтобы начать следовать.

Я с благодарностью вспоминал её, когда много десятилетий спустя мне посчастливилось провести целый день в беседах о культуре, истории, теологии и политике с интереснейшим ливанским интеллектуалом.

Он удивился, когда узнал, что я знаю наизусть кое-что из сочинений их великого Джебрана. К тому времени я уже читал не только его переводы, но и его книги на английском. В то время я со своим партнёром и кипрским другом изучал возможность организации дочернего бизнеса в Ливане. Принимающая сторона оплатила работу этого ливанского профессора с нами на весь день. Он должен был провести нам экскурсию по Бейруту. Поскольку мои друзья не очень интересовались историей и культурой страны, они замкнулись на обсуждениях друг с другом технических деталей возможного совместного дела. Киприот уже создал там дочернее предприятие и предложил нам принять в нём участие. Меня более всего в той поездке интересовала оценка рисков такого проекта. Оставшись вдвоём, мы обсуждали и историю, и современное влияние различных конфессий и сект, партий и зарубежных интересантов. Внутриполитический анализ, данный мне в тот день, убедил меня: несмотря на большой потенциал возможностей и усталость жителей от войны, вероятность кровавых конфликтов оставалась неприемлемо высокой. Инвестировать в ту страну силы, время и деньги было нецелесообразно. История последующих лет показала правоту видения того учёного мужа. Случилось почти всё из того, чего он опасался.

За ужином в ресторане на морской платформе собралась компания ливанцев, которые уже знали, что русский вникает в тонкости их страновых особенностей. Конечно же, пошли расспросы – для чего. В основном они были представителями христианских конфессий, которые составляли большинство населения страны в течение двух тысяч лет вплоть до конца ХХ века. Я рассказал им о моей учительнице, и мы подняли бокалы прекрасного вина из долины Бекаа за её светлую память. Ливанцы очень серьёзно и с симпатией отнеслись к моему предложению по русской традиции помянуть её заразительное жизнелюбие, крупицы которого остались, наверное, во многих её учениках. Ливанцам, оказывается, очень близки и понятны такие традиции. К тому моменту я уже дал им понять, что мы не будем участвовать в проекте.