Читать книгу Заветы старого мироведения. О Проявлениях Прави и Нави, Правильной Нави и Явных Наветах - Илья Николаевич Черных - Страница 5

Мои деды не дожили до моего рождения. Прадеды сгинули, не вписавшись в повороты перемен. Подводя промежуточный итог моих одолений, нужно признать немалое влияние их недолгих жизней на то, что делаю (и чего не делаю) я. Их русский дух и умение справляться со сложностями предыдущих укладов, были плохо совместимы с требованиями новых властителей народов. На русский характер плохо налезало ярмо «порядка» победивших интернационалистов. Но есть и те, кому оно было вполне терпимым. А кому-то даже – комфортным. И, если они не агрессивны в безумной защите ярма, к ним надобно отнестись с пониманием, и им даже хочется помочь вернуться к их родным родовым корням.

Для многих, уважаемых мной, не делать то, что противно их персональной обоснованности было важнее, чем делать то, что они хотели. Это типично и для моего рода, и для родственных по миропониманию родов.

Мы чувствуем родственность нравов, выбирая друзей и жён. И эта родственность и совместимость нравов важнее и кровного родства, и классового совпадения меркантильных интересов. Нам ещё повезло, что в немалой мере склад ума (частично сформированный регулярным и домашним образованием) определяет классовое позиционирование в обществе, где мы живём. Это не всегда и не везде было так.

Я знаю многих близких и далёких, для кого «правильность» та же, что и передавалась мне. Я осознал её значимость не сразу, а лишь когда трудности, взваленные на мою шею, вырвали меня из относительно беззаботной научно-преподавательской тихой заводи в шторм бизнеса 1990-х, кишащий «акулами». Там пригодились навыки выживания без озверения, доставшиеся мне благлдаря опыту прошлых поколений моего рода.

Я хотел понять себя через жизнь тех, чьи нравы, традиции и меры правильности осваивал с малолетства – так же предопределённо и так же естественно, как дети осваивают родную речь. Это был столь же многосвязный и трудно формализуемый процесс. Мы учимся ему долгие годы, опираясь на тысячи одобрительных и укоризненных взглядов своих родных, усваивая примеры их реагирований на обстоятельства. Мы формируем отношения на примерах поведения тех, кто становится достойным нашего почтения. В нас оставляют след многие уже забытые суждения, когда-то принятые или отторгнутые нами. Взрослея, мы отшлифовываем родовую систему взглядов осознанно. И на этом этапе, к сожалению, порой огрубляем её, засовывая в рамки словесных формулировок. Образовавшуюся интуитивную систему предпочтений и приоритетов неправильно называть подсознательной.

Она – надсознательная.

И это надсознание нас ведёт и управляет нами. Особенно на перепутьях.

Эта надсознательная система формирует совесть. Совестью, в свою очередь, меряется традиционная для родной культуры справедливость. Такой справедливостью испокон оценивались и поступки, и желания.

На этих базовых для каждой культуры пониманиях, как на фундаменте строится этическая парадигма, которая, учитывая множество факторов, выбирает наиболее приемлемый мотив к действию, пользуясь своей специфической упорядоченностью предпочтений. Для тех, кто был для меня примером, этическая парадигма включала не много безусловных назиданий и императивов. В ней больше ценностей, приоритетов и многосвязанности. Это не просто сформулировать и, тем более, запрограммировать. Но я затеял эту книгу в надежде, что смогу пробудить в родственных душах то наследие нравов, которое досталось им. Общность этой этической парадигмы гораздо важнее, чем кровное родство, национальность или гражданство. Оно в существенной мере определяет общность культуры. Я называю свою – русскостью. Она для меня – отчий завет.

Способность принимать правильные решения в сложных условиях – это ценная часть нашей «отчины», нравов нашего многовекового рода, его нравственность. Она так же важна для нас, как и выученная в детстве родная речь. Имея эти навыки, мы принимаем решения в результате более сложного мыслительного процесса, чем посредством силлогизмов и сравнений. Это стержень наследной культуры. Когда этот стержень становится сходным и доминирующим у большого количества родов, они формируют народ.

Даже родственников, живущих «не правильно», считали изгоями в традиционных сообществах (общинах, станицах, слободах). Отвержение было приговором в далёкие времена, когда многие поколения жили на своей земле, опираясь на поддержку родных и друзей-соратников, с которыми готовы были умереть «плечом к плечу», защищая семьи и землю. Веками та отчая земля и та связь с соотечественниками были для них главным в понимании Отечества. То, в какой мере государство на разных этапах нашей истории играло эту роль, я коснусь в последующих разделах. В наш век, когда стало нормально, что человек живёт как «перекати-поле», наблюдается небрежение родовыми нравами и утеря накопленного веками ценного богатства – родового духа. Тяга к духовным корням сильнее среди людей достойных. Как ни странно, те, кто живёт и работает за границей, часто ценят и берегут этот стержень национальной идентичности не меньше, чем родной язык. Это касается не только русских эмигрантов, гордых своей сохранённой традицией. Я уважаю это и среди своих друзей черкесов, турок, афганцев, евреев и правильных людей других национальностей.

Постмодернистское поветрие затуманивает неустойчивые умы. Нашим потомкам предстоит противостоять всё новым средствам подтачивания сознания на фоне пропаганды пересмотра гуманных ценностей в сочетании со сменой приоритетов образования, из-за чего реальность становится плохо отличимой для них от не выдерживающих критики мнений. Если не сломить эти пагубные накаты злых наветов, то рациональная критика будет понятна лишь всё более узкому слою соотечественников. Остальных будет всё легче искусить жаждой разрушения. С помощью новых технологий объектом атаки теперь делается, в первую очередь, объединительные скрепы народов, а потом уже – государство.

Когда этот стержень идентичности уничтожается – народ растворяется в других. Основной метод уничтожения народа – внедрение чуждой идеологии. В прежние времена необходимо было завоевать народ войной, чтобы уничтожить его этическую парадигму, вплетённую в традиции чести, справедливости, правильности и в родную веру. Мыслящих по-пролетарски даже слова эти коробят. Для них это то, чего нет. У них и нет. У них и не будет.

Культура – она в значительной мере о правильности и справедливости. Об этом большинство значительных произведений. Язык и культура – это взаимосвязанные объединяющие скрепы. Особенности этих родовых скреп определяют особенности народов. А сходство нравов – фактор их совместимости.

Я, будучи русским, описываю в этой книге русские нравы. Но я знаю, что они будут по нраву представителям других народов, получившим такое же понимание правильности и честности. Родовые традиции правоты у многих приязненных нам стоят на уважении к жизням умудрённых праотцов.

Мне пришлось много работать с разными иностранцами. С багажом проанализированных родовых представлений я осознанно выстраивал юридические и человеческие условия кооперации на фоне трудно разрешимых конфликтов интересов. Не язык, а различия в ментальности составляли главную сложность и основной интерес в той работе. Умение находить общее в главном и с юмором относиться к различиям помогало совместно зарабатывать, опираясь на сильные стороны оппонентов. Немаловажными результатами были и дружеские отношения, и эпикурейские удовольствия от преодолений пустых стереотипов и недоверия.

Мне довелось общаться с представителями других, более примитивных культур, где этика построена на писаной морали – нехитром наборе заветов и запретов. Часть представителей таких культур называет себя русскими, но для меня они – чужаки.

Необходимость учитывать национальные особенности контрагентов и партнёров стала для меня стимулом ценить то, что бережно передавалось мне, и то, что я, чего греха таить, едва не растерял, увлечённый космополитизмом.

Некоторые по разным причинам не получили такого внутреннего многопланового стержня ограничений и мотиваций. Для них важнее внешние рамки: законов, писаной морали и стыда.

Родовые нравы могут быть чужими и непонятными для тех, у кого чувство правды заменено суррогатом правил, выдуманных их авторитетными «вождями».

Я много раз убеждался – как жалко через несколько лет выглядят те, кто намеренно убивает в себе свою русскость для облегчения адаптации на чужбине. Они завидуют потом другим, более успешным, кто сохраняет целостность. Эти другие, встречаясь, вместе размышляют о времени, когда они станут востребованы в России и когда пора будет возвращать свой «центр жизненных интересов».

Бывают идеологии, направленные на сплочение народа. Это происходит, когда они становятся вместилищем родовых нравов и чаяний. Так случалось во времена войн, в которых вороги стремились изничтожить нашу русскость. Лучшие приверженцы церковных и партийных идеологий привносят даже в них традиции народной правильности. До поры таких временных попутчиков терпят коварные идеологические кукловоды. Традиционный менталитет устойчивее и ценней придуманных или «ниспосланных» моралей.

Во времена господства средневековых укладов, гуманные религии были использованы в качестве инструмента построения тоталитарных порядков. Это на века стало тормозом гуманитарного развития.

Величайшие мыслители философии модерна избавляли своё мышление от идеологических рамок, оберегаемых религиями. Беда в том, что в сознании слишком многих атеизм означал необязательность морали. Плачевным результатом в веке ХХ стало навязывание нерелигиозных идеологий, которые закрепощают неискушённое сознание не меньше, чем догмы, проповедуемые жрецами. Либерализм был незаметно для многих тоже превращён их апологетами в идеологию. Я здесь попытаюсь увлечь вас приёмами освобождения сознания от идеологий. Это может заинтересовать тех, кто живёт осмыслением, а не выученными рутинами. А на картинках из жизни во второй половине книги постараюсь проиллюстрировать, что это освобождение – совсем не безнравственный путь.

Идеологии в судьбе народа – лишь «поветрия», как сказали бы встарь.

Моя книга не может понравиться всем. Она, прежде всего, не придется по вкусу злостным манипуляторам, которых я постараюсь вывести на чистую воду. Возможно, при невнимательном прочтении, возникнет неприязнь и у тех, кто доверчиво позволил чужим злым наветам стать «своими» убеждениями.

Глубокий смысловой слой ключевых категорий древнерусского текста составляет концептуальный стержень этой книги.

Я хочу разбудить и спровоцировать чересчур поглощённых рутиной быта и работы. Таким долгие годы был и сам. Я постарался написать просто, как для детей, чтобы детям позднего школьного и раннего студенческого возраста тоже стало интересно.

Осмысливая здесь истоки и содержание родовых заветов, я кратко остановлюсь на своём толковании древнего текста из «Велесовой книги». Надеюсь, что мои рассуждения развлекут читателей, дадут им дополнительный повод гордиться дальними языческими предками и позволят им ощутить, насколько живы во многих из нас отголоски их великой культуры. Уверен, что эти тексты достойны более скрупулёзного анализа. Рассмотрение даже небольшого выбранного мною фрагмента рельефно проявляет глубину отличия ясного образа мыслей забытых веков от более позднего мышления, по-средневековому идеологизированного и мистифицированного. Именно идеологизациями был закрыт для пониманий ясный и глубокий смысл древней концепции мироустройства. Мистической пеленой в тёмные века стремились завуалировать древнюю мудрость. Надеюсь, что будет не только интересно, но и по-эпикурейски приятно широкому кругу читателей погружение в философские суждения, поясняющие один из древних столпов нашего мироведения. Для начала, я хочу ограничиться относительно поверхностным рассмотрением. Надеюсь, что многим из соотечественников захочется продолжить рестоврацию истоков нашей древней общности.

Смысл древнего текста «Велесовой книги» созвучен более известным философским концепциям. Подражая моим гуманитарным друзьям, я не только логически последовательно, но и ассоциативно рассмотрю с разных сторон связи различных воззрений. Уважение к древнему наследию не позволяет мне подвергнуть большему упрощению корень миропонимания дальних предков-язычников.

Я очень бы хотел, чтобы внук превзошёл меня во всём, но главное – в любви к мудрости и в чувстве реальности. Это должно помочь ему правильно наладить свой путь. Я не тешу себя иллюзией, что моя книга научит его жизни, но она сможет сориентировать его, сократив печальный опыт ошибок. Многие из тех, что совершал я, были не столько из-за собственных недомыслий, сколько из-за коварно вложенных в наши головы непониманий. Обращение же к не устаревающей мудрости прадедов вылечивает от заблуждений и помогает обрести целостность. А она может стать ступенью к философской атараксии, что защищает от эмоциональных наветов, отравляющих жизнь. И она же делает возможным массу других достижений, которые недоступны позволившим сбить себя с толку догмами.

Я надеюсь на диалектические беседы с внуком, когда он будет к этому готов.

Поддайтесь и вы на провокацию.