Читать книгу Заветы старого мироведения. О Проявлениях Прави и Нави, Правильной Нави и Явных Наветах - Илья Николаевич Черных - Страница 13

Многим моим читателям, возможно, более привычно посмотреть на изложенное выше, пользуясь иными устоявшимися понятиями, несколько затасканными из-за злоупотреблений.

В нас заложены: дух правильности суждения, дух Правды и дух Красоты. Эта точка зрения подчёркивает их нематериальность. В сильных духом они развиты и воспитанием, и обучением, и опытом. В бездуховных же ослаблены эти скрепы души с реальностью и её Законами. У них нет своих ориентиров.

Наши предки считали, что душа – «образ и подобие Бога» (Логоса-Прави). Согласно Канту, душа – способность мыслить, а именно – способность до опыта связывать и подводить многообразие представлений под единство апперцепции на пути к ясности и отчётливости понимания. Кант в своём «трансцендентальном единстве апперцепции» опирался на мнение Лейбница о том, что «в уме нет ничего, что первоначально не было бы в чувствах, кроме самого ума», опирающегося на искры божьей Прави. Благодаря им мы можем создавать правильные суждения.

Душа, будучи не связана сильными духовными скрепами с реальностью, впадает либо в малодушие, либо в душевную болезнь, зависнув в «застывшем сновидении».

Наветы малодушных построены на трусости, зависти, агрессивном недовольстве или желании доминировать. Немало малодушных ищут для себя стайной причастности и вожака. А не находя – страдают от одиночества. Им плохо в этом мире. В единственном реальном мире. Я, вслед за Лейбницем, считаю его лучшим из миров, а они, вслед за Шопенгауэром, – худшим. Они пытаются из него бежать в мир грёз, где «у каждого своя правда», где «красота лишь дело вкуса» и где правильное умозаключение неразличимо от иных «мнений». Малодушным малодоступна любовь. У них осталась лишь жалость. И большая часть её – к себе. Они даже других жалеют, представляя себя в их ситуации. У них из-за этого бездуховность, несмотря на их «веру». И верят они часто в то, во что выгодно. Поэтому нередко и потакают своим страстям во вред и себе, и близким. У них разумная часть души потеряла вожжи удержания в узде рвущих на части яростных и похотливых страстей, так ярко и безысходно представленных нам гением Достоевского.

У совсем нищих духом – иллюзорное блаженство «во сне наяву». Им не надо менять явь пониманием и волей. Им почти ничего не надо в реальности. Их, блаженных, царство – трансцендентное «царство божие». Вот и блажат нам блажь несусветную…

Малодушных легко убедить в коварстве и злонамеренности сильных духом, поскольку по себе судят. Не сомневаются, ведь так распорядились бы сами, будь у них преобразовательная сила. Порой они бывают в этом правы. Но не часто. Силы у них маловато из-за столь нестойкого духа Правды в душе. У малодушных есть их «родные» идеологии. Эти средства контроля созданы специально для них. Но созданы не такими, как они. Их идеологии выдумываются для того, чтобы использовать духовно неустойчивых. Те, кто создают идеологии, знают, как замутить разум выбранного сегмента слабодушных, подчас заманивая ложным представлением о силе духа.

А бездуховная власть ведёт к катастрофам, где неукрощённой похоти отпущены удела, и ярость собирает жатву изломанных судеб. Массовый психоз умело расстроенных личностей опьяняется снятыми запретами на страсти, потому что в стае они «как все». А стаю не судят, а лишь осуждают. Мой добрый приятель из Одессы сказал об этом: «Это целая наука – выживать в созданных нам катастрофах». Согласно Платону, тот, кто не умеет подчинять вожделение долгу и обуздывать ярость умом, а не только страхом, должен быть рабом, а не гражданином. Если человек не обладает инстинктами, а инстинкты обладают им, то и относиться к нему надо как к умному и опасному зверю. Даже под полным контролем он теряет человечность. Сегмент таких личностей вполне вычисляем по трудно скрываемым признакам.

У того, в ком сильны духовные скрепы с реальностью, душа становится способной создавать особый вид образов будущего – исполнимые мечты. Эта конструктивная навь может быть воплощена в жизнь волей и трудом. Сильных духом труднее сбить с пути коварным идеологическим наветом, их сложнее заманить халявной приманкой. А малодушным никчёмностям, и малая халява – желанный прибыток, который пересилит какую-то там мораль с труднопонятной духовной обоснованностью. Они опять будут первыми за уравнивание вплоть до истребления «слишком умных».

У духовно несвободного не нрав определяет стремления и поступки, а дозволенность. И поэтому у них тяга к безответственной вседозволенности. Эту антитезу они путают со свободой. И по этому признаку легко определить таких выродков рода. Они очень любят власть. Но лишь времена сломов и революций выбрасывают наверх те страты, как мутную пену.

Коллективно усреднённая свобода воли в различных общественных сегментах реагирует на воздействие, выводящее из равновесия. Эта реакция нави подчинена объективным стохастическим Законам, которые – Правь. Эти законы сложнее формализуются, но от этого не становятся менее объективными. Я уверен, что их успешно формализуют ещё до конца этого тысячелетия с использованием ещё неразработанного сегодня математического аппарата. Это дело времени, а не принципа. Правовые акты, принимаемые с учётом этих Законов (эмпирические зависимости, которые вполне рассчитываемы с хорошей точностью), имеют шанс стать исполнимыми законами, определяющими задуманный порядок. А те, что принимаются без учёта Законов, – не имеют шанса.

В предположениях о целесообразности творения и «избранности» нашего вида, обсуждаемая духовность, как и аналитический ум, даны нам, чтобы повысить выживаемость. Это некоторая компенсация за весьма скромную физическую силу, а также за отсутствие приличных когтей и зубов.

Я встречал умных, но малодушных. Многие из них озлоблены, завистливы, коварны, ненасытны и, как правило, очень несчастны.

Истина для Сократа – это не мнение, а соответствие божественности. Для него существуют истинные добро и нравственность. Нравственность – это понимание того, что есть добро и благо. Нравы людей отличаются от истинной нравственности. Эта истина объективна и познаваема майевтикой и диалектическим противопоставлением аргументов – методом раскрытия противоречий между пониманием и проявлениями истины.

В человеческом духе искал Сократ основы нравственности и справедливости, потому что, по его убеждению, этот субъективный (человеческий) дух содержал крупицу объективного (божественного) духа. Именно для его познания человек должен был познать самого себя, чтобы понять и мир, и бессмертных богов! Поэтому для Сократа самопознание – путь к истинности, добру и нравственности. Если бы было неверно допущение, что есть в нас прирождённая искра истины, то его диалектический метод не работал бы. А он доказывает свою работоспособность уже третье тысячелетие. Через рассудительное преодоление сомнения наметил Сократ самопознание. И лучше с тех пор никто ничего особенного и не придумал.

Для тех, кто неспособен к логичным рассуждениям и обоснованным сомнениям, до сих пор более важны методы «познания» через выучивание авторитетных писанин и через следование авторитетным лидерам. Но это по сравнению с Сократом – дикарство. Так много такого дикарства обладает широким авторитетом и властью в нашем веке, что даже опасно стать жертвой «демократии» в местах его процветания.

Сократ движется к пониманию индукцией, обобщая опыт и отсекая редукцией к абсурду и к противоречиям с практикой, неправильные пути рассуждений и сужая тем самым область поиска Истины. Он основывается на постулате, что истина одна и она объективна! И проявления (в явь) никогда ей не противоречат! Этот метод познания лёг в основу «научного мышления». В ХХ веке на долгие годы ведущие средства массовой информации забывали о старых приёмах познания Истины. Во многих странах привластным смутителям душ была безразлична Истина. А посмотрите сами – что творится сейчас!

Миф говорит, что было то время до времени. Нам уже понятно, что имелось в виду не объективное время, а характеристика человеческого существования в своей существенности. Было время безвременья, когда не было совершенствования в нави: не создавались новые методы хозяйствования и управления, не открывались новые ценности и смыслы. Все жили «как заведено»: одни традиционным (почти инстинктивным) трудом добывали пропитание и кров, другие добывали это же войной и дележом добычи, как диктовала им их народная традиция. Эти две психологии пережили тысячелетия. Они и сейчас отражены в разных нравах.

Не зря были братьями Эпиметей, что занят был мыслями о пережитом, и живущий представлениями о грядущем Прометей. Их совместный труд, где на детальном анализе прошлых успехов и неудач строится план, позволял превратить мечту в задумку, а далее – замысел грядущего в будущее. В знакомых нам уже терминах Триглава они вместе обладали способностью творить преобразовательную навь.

Бог-Деус-Зевс был против задумки Прометея поделиться с людьми искрой божьей. В мифе сказано, что воскликнул он именно так: «Ни одной искры! Иначе люди будут как мы». Предвидения Зевса были мрачными. Можно ведь и как разрушительную силу использовать божественный огонь…

Но именно те искры божьи априорной связи с реальностью похитил и вложил в людей оптимистичный провидец Прометей. Так и стали врождёнными в нас искры Логики (мерила Истины), совести (мерила Правды) и способности восхищаться (мерила Красоты). Эти искры – лишь отблеск триединой объективной (казавшейся трансцендентной) гармонии Прави-Абсолюта. И те, кто берёг и раздувал в себе эти искры, стали менее зависимы и от произвола богов, и от произвола интерпретирующих божественную волю жрецов, и от религий, и от идеологий разных мастей. Из таких искр зажигается огонь вдохновения в тех, кто отгородил себя от увещеваний встать в строй, не задумываясь выполнять указания «старших». И божий дар этого огня делает нас человечными людьми. А затушившие в себе те просветления души в поворотные моменты истории запросто могут за компанию и человечность потерять. Достигнув состоятельности, такие потребляют как завороженные, – чтобы казаться себе живыми.

Конструкция рационального Триглава в основе своей оказалась столь соразмерной, лаконичной и многогранной, столь гармонично примиряющей различные философские концепции, что мне очень захотелось поверить в её истинность. Я стал проттивопоставлять её уважаемым философским концепциям, но обнаруживал её согласованность с мудростями близких нам культур. Я находил в ней основу, которая роднит русскость с национальными мировоззрениями совместимых с нами народов.

Одним из достоинств этой конструкции миропонимания является нам то, что она системна. Она должна вызвать агрессивное неприятие проповедников или жертв «антисистем» в их гумилёвском понимании. Она может быть преобразована и в религиозном направлении, и в умеренно агностическом, и даже в атеистическом. Её легко развивать и углублять. Я оставлю это высокое творчество единомышленникам, перейдя к иллюстративным поверхностным частностям, которые нередко волнуют более, чем философская ясность непротиворечивых гипотез. Эти частности затронут упоминание некоторых закономерных проблем, невнимание к которым может привести к шторму человеческих несчастий.

Под предлогом поиска решения древней загадки, может быть, удастся убедительнее обозначить важные для меня отношения? Мне хочется предложить моему внуку мой, не самый общепринятый, подход к жизни. Ненароком приучив сомневаться.