Читать книгу Быть людьми… Книга первая. Вальс Хачятуряна - Ирина Гарталь - Страница 14

***

Едва подруги миновали проходную завода и вышли в степь, Галину прорвало:

– Только через мой труп, слышишь? Забудь о нём, я тебе говорю! Арина, ты девчонка неглупая. Но ты заметила, как у наших девиц округлились глаза, когда они узнали имя твоего героя? Особенно у Грайворонской. Если он такой, каким ты его видишь, почему на девок столбняк напал? Да потому что полюбили тебя, дурочку! Испугались за тебя. Одинцов – это погибель! Ты для него – щенок бесхвостый. Он никогда на тебе не женится. Ты не имеешь представления о здешних обычаях. У тебя – ни обуть, ни одеть, даже приданого нет! И живёшь в общаге. Вот и прикинь. По-здешнему: мошна пуста, так запекутся уста. Донские казаки любят дом и порядок, выбирают родню по себе. Да и не будет он с тобой валандаться больше двух недель. Не терплю таких мужиков. Мы для них – развлечение на досуге… Подвернулась на турслёте чистая душа, и ту не обошёл. Ну не гад ли?!

– Галя! Замолчи! – Девушка закрыла уши ладонями и, затопав ногами, безудержно разрыдалась. На изумлённую Галину обрушилась физически ощутимая волна отчаяния:

– Как ты можешь, Галка?! Как ты не понимаешь?! Ты же не знаешь, какой он! Нас только потянуло друг к другу, а вы такими словами по нему! Он хороший! Он очень хороший! Я же чувствую!

Молодая женщина не верила своим глазам: лицо подруги выдало ей масштабы катастрофы. Поражали не слёзы на этом лице, а болезненная гримаса, та самая, по которой Галина безошибочно определяла неподдельное страдание. Она всхлипнула от жалости к Арине, а заодно и к самой себе.

Сойдя с тропинки в степь, усевшись на сухое, с корнем вывернутое из земли дерево, плакали уже вместе. Кто-кто, а Галина в неполных тридцать лет знала, чего стоит первая горячка крови. Женщина залилась слезами, вспоминая, какой глупой и доверчивой дурёхой она сама была десять лет назад. Вот так же, как эта наивная девчонка, лепила замки из песка. Тужилась, тащила на горбу проклятую иждивенку-любовь, а где она теперь?..

Арина с упоением рыдала, чувствуя, что только так можно избавиться от комка в горле. Почему никто не радуется за неё? Почему никто ей не верит? Зачем они все так плохо говорят о Тохе?! Никто кроме Полины не поймёт её. Не надо было рассказывать о нём всем подряд! Что за привычка бурлить от радости?..

– Арин, а чего мы воем-то? – спустя какое-то время опомнилась Галя, вытирая глаза и толкая уткнувшуюся в колени сибирячку. – Ну дуры! Господи, какие же мы дуры! Кого хороним?!

Девушка фыркнула, вытерла ладошками щёки и, осознав комичность ситуации, неуверенно хохотнула. В следующее мгновение подруги повалились на спины и, перекатываясь по траве, показывая пальцами друг на друга, захохотали во весь голос. Смеялись так, что по щекам опять потекли слёзы. Любая попытка успокоиться и заговорить заканчивалась ещё более острыми приступами смеха вперемешку со стонами и бессвязными выкриками. Приступ отчаянного веселья продолжался минут пять. Душевного напряжения как не бывало.

– А все-таки, котик, давай поговорим серьёзно. На что ты рассчитываешь? – поправляя причёску, снова заговорила Галина. – Неужели вообразила, что тебе удалось вот так, с первого взгляда, покорить неисправимого Дон Жуана?

– Галя!

– Хорошо, хорошо! Слова плохого о нём не скажу, но при условии, что ты будешь держаться с ним строго и не поддашься на его «сю-сю-сю». Как бабки говорят, ешь мёд, да берегись жала. А если он тебя обидит…

– Не обидит. Он сам сказал, что зла мне не причинит. Он на это не способен.

Галя застонала.

– Ой, та иди ты на гад! Где, в какой дремучей тайге тебя держали? Что ты вообще знаешь о мужиках, о жизни?

– А что знаешь ты? Почему не хочешь рассказать о себе? Девчонки говорят, у тебя муж – моряк, красив, как Бог, и любовь у вас, как в кино! Почему же ты меня не хочешь понять?!

Покусывая травинку, Галина потускневшим голосом отозвалась:

– Тогда слушай про мою любовь… как в кино. Как раз я тебя понимаю, как никто другой.

Я вылетела замуж сразу после техникума. Глаза и душа – нараспашку. Года хватило. Соперница у меня серьёзной оказалась. Не по зубам. Единственная страсть моего мужа – партия. Он работал инструктором в горкоме. На всю оставшуюся жизнь инструктажей наслушалась: как одеться, к кому подойти, какую фразу сказать. В какую бы компанию ни собрались, прежде чем вывести меня из дома, пятьдесят раз напомнит, что он инструктор, и что я должна соответствовать.

Один раз, помню, на первомайской демонстрации подошёл к нам какой-то мужчина, что-то смешное сказал, я ему ответила в тон. Вижу, мой изогнулся, как колосок к земле тянется, расстилается перед этим человеком. Мужчина не обращает внимания на моего мужа, а на меня – ну прямо вылупил белюки! Как понесло мою душеньку грешную! Знаешь, кураж такой, язык – что тебе помело. Смеюсь, глазки строю. Этот самец-красавец комплименты сыплет, мужа подхваливает, мол, вот какая у него жена молоденькая да остроумная.

Домой пришли, муж мне еще в прихожей благодарность объявил. Так, представь, и сказал: объявляю благодарность – удачно пошутила. Босс из области остался доволен. И тут же добавил, что надо меня чаще показывать начальству, только заранее обговаривать, на какую тему шутить будем…

Когда я от него уходила, на коленях ползал, плакал, умолял не губить его карьеру. Ну, ладно, первый блин – комом. Родители утешают, братья сочувствуют, сын растёт. Когда ему исполнилось два года, отец с матерью настояли, чтобы я попытала счастья на комсомольской стройке, в Набережных Челнах, на известном тебе КамАЗе. Попытала. Вот там со мной эта беда и приключилась. Любовь киношная, пропади она пропадом!

Стройку вспоминать не хочу. Мрак! Жили с девчонками в вагончике. В зиму попали. Вода в ведре за ночь замерзала. Спали одетыми, как на фронте. Ни бани, ни ду́ша. Я говорю – полный отпад! Вообще удивляюсь нашим людям: ни условий для них, ни заработков – любую идею на ура подхватывают и попёрли! Камикадзе!

Гриша-то говорит, что за бугром, если человек смолоду так навкалывается, как мы на КамАЗе, так он себя и семью на всю жизнь обеспечит. Где уж тут! Как мы, девчонки, мучились – не передать! Полная антисанитария. Другие хоть посильней были, ростом повыше, телом покрепче. А куда меня, пигалицу, понесло? По всей стройке спецодежды не могли подобрать. И сколько мы дурной работы там переделали, кто бы знал!

Один раз стоим в очереди в столовой, народу – не пробиться. Вижу, наш бригадир машет кому-то в толпу, мол, давай к нам. Подходит парень. Я ему как раз подмышку ростом. Меня оттеснили, затёрли. А у меня вспыхнуло всё лицо, как у тебя сегодня! Смотрю на него – не могу глаз оторвать. Красавец! Он что-то там с бригадиром балагурит, с девчонками заигрывает, улыбка – шесть на девять… А у меня от его голоса – мурашки по спине. Я сразу себе сказала: «Мой!»

И ты знаешь, когда он в толчее меня углядел, потянулся ко мне глазами. Сначала с удивлением: какая маленькая! А потом слегка смутился. Я ж в упор его расстреливаю! Взял обед, подсел к нашему столику. Бригадир нас познакомил. Я, конечно, есть при нём не смогла ни боже мой, но уходить не спешила. Та какая там еда! Только вышли на улицу, он девчонок оттеснил и, как бы между прочим, выспросил, в каком вагончике живу, в какую смену работаю, когда у меня выходной. «Свататься приду, жди», – говорит.

В воскресенье отсыпаемся с девчонками, стук в дверь… Открыли – он! Затопил печь, воды принес, розетку починил, а потом шампанское выставил, да и говорит: «Ну что, подруги, отдадите вашу Дюймовочку за меня?» Картина Репина: челюсти отпали.

Шампанское выпили. Соседки одна по одной рассосались. Остались мы вдвоем. Кинулись друг к другу, как угорелые! Прошли всё и сразу, даже слова сказать не успели. Пока моя артель вернулась, я похудела килограмма на три. С тех пор так и пошло: как попаду к нему в руки – бока западают. Где, какая жиринка заведётся – всё погорит! Страсть! Втюрилась по седьмой шейный позвонок. Не поверишь, котик, – плакала. Такое отвращение к прошлой жизни взяло! И вместе с тем сразу поняла, зачем на свет явилась. Ну родные и всё! Вот с первой минуточки, ещё и о семье не говорили, а уже кончилось ощущение сиротства. А с ним, видимо, то же самое происходило. Получилось так, что я вроде как отговаривала его брать меня в жёны. Удивился, конечно, что сын у меня, но возражений слушать не захотел. На другой же день заставил взять расчёт и отправил домой. А потом и сам заявился к моим родителям, с подарками, выпивкой. Мать с отцом увидели этого красавца, сразу мне все грехи списали за то, что сыну отца нашла.

Пожили месяц вместе. Тут он мне свою теорию изложил. Без своего дома для него, деревенского парня, жизни нет. Заработает на дом – тогда и свадьба. Сказал так и утёк в плаванье. Второй год видимся урывками. У него порт приписки – Клайпеда. Ходит в загранку, привозит вещи на продажу. Одевает, обувает всю мою семью. Через пару лет собирается дом покупать.

Но – это только эпиграф. А теперь конкретно про любовь. Гриша моложе меня на четыре года. Кровь играет. И, как на беду, очень видный он. Нашлись девочки, хорошо ему всё это объяснили. Красота для мужика – что? Приманка. Павлиний хвост. Особенно, если этим хвостом умело пользоваться. А он, срамотник, умеет!

Как-то увидела у него в чемодане кипу фотографий, в обнимку с девицами. Ты бы видела, в каких они позах и в каком белье! А на обратной стороне снимков – адреса этих девушек, имена и телефоны. Что и говорить – куколки. Не буду описывать, что я в ту минуту пережила. Ногами, как ты, не топала, но выла дня три, как по покойнику. Мать всполошилась. Она в Гришке души не чает. Порвала фотографии, а мне сказала: «Не ровняй себя с девками. Ты ему нужна, как опора, мать будущих детей. Ты его главный порт. Пусть развлекается пока молодой и вдалеке от тебя. Перебесится. Главное, чтобы в дом грязи не тащил. Не вздумай второй раз малого осиротить! Не прощу!»

Год назад договорились с ним расписаться, не дожидаясь покупки дома. Отец у меня умер. Гриша успел его застать живым и дал слово, что поженимся мы, не откладывая. Владик растёт, скоро всё понимать будет. Траур по отцу кончился. Со дня на день жду Григория из плаванья. Пойдём в ЗАГС, но нет у меня, девонька, уверенности, что надолго всё это. Изменился он или с самого начала таким был, – понять не могу. Чем больней делает, тем крепче меня к себе привязывает. Унизительно. Одной тебе говорю – с ума схожу. Не успеет он ко мне прикоснуться, только руку протянет, а у меня уже стон вырывается. Глаза сами собой закрываются – так люблю… Я вся с головой в нём утопла. Только вернулось ко мне ощущение сиротства. Не к добру это.

В последний приезд заметила: губы у него скривились. Лежу на кровати, простыня сползла, он посмотрел и говорит: «Что-то ты совсем высохла. Даже груди не осталось». И такое пренебрежение в голосе послышалось! А я и правда, почернела, похудела. Держусь на одном характере. Короче, не было счастья с утра, к вечеру не жди.

Моя жизнь течёт строго по синусоиде: взлёты-падения. Не успеешь обрадоваться – кубарем вниз, и такая стремительная крутизна, что взлётов почти не замечаю. С Гришаней всё сложно. Непредсказуем, неуправляем, не знаю, что от него ждать, как с ним договариваться? Не калдырь какой-нибудь, пьёт редко, но если капля в рот попала – разбегайтесь девки! Не поверишь – вою в бессонные ночи, а сделать ничего не могу. И каждый раз нахожу в душе уголок, чтобы уложить, утрамбовать, упрятать туда новую порцию боли. Упрятать и забыть. Иначе – рехнусь.

Хорошее в Грише вижу, хорошего много: хозяйственный, работящий. Для него важно, как у нас говорят: добыть – или дома не быть. Мои братья его уважают. Ведь он со всем вниманием к моему сыну, из каждого рейса – игрушки, подарки, сладости… Балует Владика.

Но мой муженёк может одним взглядом, одной репликой прилюдно обозначить свои «хотелки» в адрес какой-нибудь красавицы, типа Грайворонской. А кто же будет пренебрегать вниманием такого самца-красавца?! Хихикают в ответ, меня рядом не замечают. Я так сама себе противна! Ты меня хвалишь, а я удивляюсь: разве твои слова – обо мне? Привыкать начинаю к его безразличию. И знаешь, что я ещё открыла: говорить-то нам не о чем. Ты же видишь, какие у нас парни на заводе: всё знают, всем интересуются. С ними – и о кино, и о жизни, и пошутковать – милое дело. А он со мной – молчком. Не по душе мне это.

Сейчас бы случиться чуду, чтоб мне, не прилагая сил, с ним расстаться, пока не возненавидела. Гордыни во мне много. А сопоставь-ка мою гордыню с тем, что придётся моему малому пережить, если я отниму у него отца? Не хочу и сравнивать. Вывод из моей болтовни сделаешь сама. Давай двигать к дому.