Читать книгу Быть людьми… Книга первая. Вальс Хачятуряна - Ирина Гарталь - Страница 7

Глава 1

Оглавление

***

Анатолий Одинцов тосковал. Он не смог бы ответить на вопрос: сколько же времени его душа пребывает в этом мучительном состоянии? В последние годы после внезапного исчезновения милой соседской девчушки, которой он написал четыре письма из армии, такое с ним случалось нередко.

По натуре Анатолий был летним, теплокровным и чувственным человеком. Но ему хватало упругости, чтобы скрыть эти качества под маской иронии. Лёгким нравом он притягивал к себе людей. Быстро обрастал приятельскими связями и производил впечатление энергичного и обаятельного малого. Со стороны казалось, что Одинцов влюбчив, лёгок на подъём и азартен в любом симпатичном ему деле. Но люди редко вдумываются в суть живущей рядом души, обходятся абстрактными представлениями, которые рождаются из случайных фраз, порывов, и мало соответствуют истине.

О безмолвной внутренней стороне его натуры, грусти, которую он до сих пор испытывал, проходя мимо соседских ворот, никто из друзей не догадывался. Да и как могли догадаться, – не откровенничал, в душу к себе не пускал, ни одним намёком не проговорился. А среди посвящённых в историю с Алёной были только мать да бабушка.

Алёна. Роскошная коса, гибкая талия, крепенькие ножки. Донская казачка. Девочка – манок. Ему было лет шестнадцать, когда он до рассвета простоял у её дома, с трудом унимая первую неодолимую лихорадку. А потом этот её приезд в родительский дом, спустя год после его возвращения из армии…

При воспоминании об Алёне стойкое чувство вины поднималось в груди, как ядовитый шип, – отравляло настроение, вызывало прямо-таки презрительное отношение к самому себе. Почему не взбунтовался, раз и навсегда не очертил границу, переступать которую не вправе были бы даже самые дорогие люди? Побоялся обидеть родных. Не упрекал, не выказывал обиды – затаился. С тем и жил: с полынной тоской по Алёне и чувством непоправимой потери.

Одинцов во всём любил опережать других, но никогда не задумывался о том, что каждый его шаг – это попытка заслужить одобрение. Его подвижный ум импульсивно выдавал идеи, воплощать которые следовало не иначе, как стремглав. Что его откровенно тяготило – это монотонность в любом деле, отсутствие риска и остроты ощущений, благодаря которым можно было показать, на что он способен. Но кого интересовали его способности? В семье родителей всё складывалось так непросто, что не могло быть и речи о задушевных отношениях с отцом или матерью, которые всеми силами старались поднять троих сыновей, не вникая в их внутренний мир.

Поступки Анатолия часто противоречили общепринятым традициям, а если он пытался что-то объяснить, это и вовсе заводило людей в тупик. Невозможно было принять на веру метафоры его богатейшего воображения. Но ни одна живая душа не догадывалась о том, что за его широко развёрнутыми плечами кроется мальчишеская неуверенность в себе: спасибо родным и близким!

Иногда Анатолию казалось, что теперь он живёт как все. И это «как все» наводило смертную скуку. Слава богу, подвернулась работа на новом заводе. Оформлял светлые цеха, увлёкся мозаичным панно, много рисовал. Работа – лучшее средство от хандры. Во всяком случае, так учили школьные наставники.

Он не любил тягостные зимние месяцы, безжизненные серые пейзажи и неугомонность степных ветров. Приближение тепла Одинцов чувствовал раньше других. Но после той единственной ночи с обжигающими поцелуями и сладким сбивчивым шёпотом – южная весна обостряла в нём чувство одиночества. Он и на турслёт поехал, поддавшись уговорам вечного комсомольца, заводского секретаря, пытавшегося заинтриговать приятеля появлением в команде новой девушки.

– Смехотурная, не передать! – описывал Володя Арину Истомину. – Сибирячка. Складная такая! Намалюй мне её портрет, вывешу для разнообразия в комитете комсомола рядом с членами политбюро…

Володя не обманул. Девчонка притягивала взгляд. Главным образом мимикой и сочетанием цветов: ярко красным спортивным костюмом с черными лампасами, белой кожей и синими, вытянутыми к вискам, глазами. В какой-то миг Одинцов подметил странное выражение этих глаз: наверное, так смотрят на мир пугливые таёжные зверьки. Но её смех был настоящим подтверждением крепкого сибирского здоровья.

Одинцов наблюдал, как девчонка вприпрыжку подтаскивала к автобусу то рюкзаки, то палатки, порывисто бросалась на помощь ребятам. Выйдя из темноты лестничного пролёта в залитый солнцем коридор, он почти не разглядел её. Только и успел ухватить взглядом несколько штрихов: плавный изгиб бёдер да оттенок роскошных волос. А как забавно она отскочила с этим мешком! И какой странной походкой пошла дальше… Плечики словно судорогой свело. Испугался ребёнок!

Боковым зрением видел: сидит напряжённо, не шелохнётся, будто чувствует, как он прикасается взглядом к её взъерошенной макушке. Интересно, от рождения такие волосы или краска настолько совершенна? В природе не часто встретишь глубокий золотой колер. А какое редкое имя Арина – строгое, сильное. Хотя ей больше подходит Аришка, Ариша. Понежнее на звук, прикинул про себя Одинцов. Как же родители отпустили её из Сибири в такую даль? Наверняка поездом дней пять тащиться надо. Может, родственники здесь? Вряд ли. Володя, вроде, говорил, что живёт она в общежитии. Жаль, что эта пичуга не в его вкусе. Ничего общего с Алёной. И какая тут может быть игра?

Что-что, а игру в отношениях Одинцов с некоторых пор ценил превыше всего. Но с такой девочкой всё надо обставлять серьёзно: ухаживание, сватовство, церемонии… Всё, как хотят его родители. А ему это надо?

Быть людьми… Книга первая. Вальс Хачятуряна

Подняться наверх