Читать книгу Быть людьми… Книга первая. Вальс Хачятуряна - Ирина Гарталь - Страница 20

***

В восемь лет Арине Истоминой вырезали аппендицит. Обессилевшая от крика и слёз, она лежала в полном одиночестве в послеоперационной палате и думала о том, что ей не дожить до утра. Пытаясь притерпеться к жгучей боли, девочка невольно приноравливалась к её нраву: пусть слёзы текут сами собой, только бы не всхлипывать. Поднимать голову, шевелить ногами нельзя: расплаты не избежать. Коварная боль набросится и будет терзать, пока не убедится: её жертва – парализована. Арина, дважды рискнувшая повернуться на бок, теперь боялась шелохнуться. Она изо всех сил пыталась сдержать рвущийся из груди кашель – не удалось. Боль обрушилась мгновенно и такая, что потемнело в глазах, словно кто-то с размаху резанул раскаленным ножом по живой плоти. Девочка едва слышно застонала и замерла, боясь повторения ужасных ощущений. Она со страхом думала: «Неужели её оставят на всю ночь одну? Почему, почему рядом нет мамы? Хоть бы кто-нибудь заглянул в палату! Хоть бы кто-нибудь дал попить!» – Она без конца облизывала пересохшие губы и шептала: «Позовите маму! Позовите мою маму!»

Девочка видела сквозь стёкла двери скользящие мимо тени, слышала голоса, но никто не заходил к ней. А вдруг все забыли, где она лежит, и разыскивают её по всей больнице? Арина осторожно положила обе ладошки на живот, чтобы избежать малейшего движения под медицинской повязкой, и с трудом подала голос:

– Эй, я здесь…

Через несколько минут повторила попытку. Тени всё так же равнодушно скользили мимо, словно её, Арины Истоминой, и не существовало на белом свете. Если бы рядом была мама, она бы подула на горящий живот, дала бы воды… Как хочется пить! Ослабевшая девочка стала потихоньку стучать костяшками пальцев по перекладине металлической кровати. Неумелая морзянка предательски отозвалась внизу живота. Арина оставила свои попытки привлечь внимание людей, снующих по коридору. На едва слышный стук среагировала полнотелая медсестра в сбившемся на бок колпаке. Не подходя к Арине, держась за ручку открытой настежь двери, она зычным голосом пророкотала:

– Ну, чё стучишь? Чё спать не даёшь больным? Пить? Тебе нельзя! В туалет? Так ещё нечем! Тебя всю промыли! Такая большая девочка и такая бессовестная! И стучит! И стучит! Чё стучит – непонятно! Тут не курорт, – всем больно. Терпи. Скоро пройдёт. От аппендицита ещё никто не умер. А будешь безобразничать, доктор тебя завтра же выпишет с дыркой в животе, вот тогда узнаешь!

Явление грубого колпака в дверном проёме только добавило страданий. У Арины в голове противно закопошилась мысль о том, что она просто никому не нужна. Помощи ждать неоткуда. А если и правда – выпишут из больницы с дыркой в животе? Как же она до дома доберётся в одном халате?!

Эти неосознанные страхи вызвали новый приступ боли, только теперь болело где-то в самом центре груди, словно и там что-то надрезали и вскрыли. Воспалённое воображение услужливо нарисовало девочке картину выдворения из больницы на морозную улицу. От отчаяния и ужаса она снова заплакала и едва слышно запричитала, копируя бабуню:

– Родимая ты моя мамунюшка. Да забери ты меня из этой гадской больницы. Я умру тут! Умру!..

К утру, измотанная болью и страхом, она впала в забытье.

На следующий день её перевели в общую палату. Лёжа среди заботливых, ласковых женщин, она думала о том, что мама непременно заплачет от жалости к ней. Осторожно прижмёт к себе и будет долго-долго греть её голову тёплыми движениями ладоней от макушки к щекам. Вообразив эту картину, Арина, отвернула голову к стене и плакала до полного опустошения. Она представляла, как изменится у мамы выражение лица, какие хорошие слова она будет говорить ей. Девочке казалось, что после такого страшного для неё испытания, мама постоянно будет спрашивать: как она себя чувствует, не болит ли у неё живот, не хочется ли ей мороженого или чая с малиновым вареньем?..

Но ничего такого не произошло. Нина Андреевна не заплакала, увидев дочь, скорчившуюся, словно запятая, не поцеловала её. Торопливо бросила на ходу:

– Ну что, жива? Пошли быстрее на остановку. Пришлось из-за тебя отпрашиваться с работы, а там дел невпроворот…

Она так спешила, что не догадалась подсадить с трудом двигающуюся дочь в автобус, высокие ступеньки которого обледенели и скользили, как горка на морозе. Арина сидела напротив матери и с трудом подавляла в себе острое желание всем телом прижаться к ней, подставить голову под её ладонь. Если бы мама спросила, она бы ей всё, всё до капельки рассказала и про толстую тётю в мятом колпаке, и про то, что во время операции доктор спросил, какие книжки она читает… Дурачок, что ли? Она бы рассказала маме, как её, связанную по рукам и ногам, напуганную видом целой кучи блестящих металлических инструментов, обманули люди в белых марлевых повязках: больно не будет, больно не будет – как комарик укусит в живот. А потом длинной иголкой впились в самую глубину живота и все по очереди возмущались: ты чего орёшь как резаная? А сами резали и резали. И никто не понимал, что она умирает. Хорошо было девчонке из соседней палаты – сразу после операции к ней пришли папа с мамой и по очереди держали её за руку, жалели, смачивали водой пересохшие губы, подолгу что-то выпытывали у врачей в коридоре. Арина видела заплаканные глаза чужой мамы.

Всю дорогу до дома она робко пыталась завладеть вниманием матери: ёрзала, прикладывала ладонь к животу. Но Нина Андреевна, напряжённо глядя в окно автобуса, словно забыла о ней. И только вечером, скользнув взглядом по лицу дочери, заметила:

– А ты побледнела, осунулась. Глаза – торчком. Налегай на еду, – и положила на кровать старую куклу в новой шляпке, связанной крючком.

Окончательно поправившись, девочка долго носила с собой на улицу эту куклу и небрежно роняла в разговорах с соседскими девчонками: вот, когда она лежала на операции, мама специально связала шляпу её кукле. Плакала о ней и вязала. Плакала и вязала… А ещё сшила ей, Арине, новое платье. Девчонки, заинтригованные непонятным словом «операция», недоверчиво смотрели на её потёртый лыжный костюмчик. Перехватывая эти взгляды, она уверенно добавляла: пока не дошила, но к Новому году – обязательно! Верная подружка Поля утвердительно кивнула.

Арину часто донимала ангина и почему-то обязательно в разгар лета. Обычно взрослые не замечали начала болезни. Подвижная, неугомонная девочка, словно опалённое солнцем растение, молча, никому не жалуясь, укладывалась в укромный бабунин уголок за печкой и отворачивалась лицом к стене. Ангина расправлялась с ней стремительно: перекрывала горло, не давая дышать. Хорошо, если бабуня, вечно занятая хлопотами по хозяйству, вовремя спохватывалась, прижимала шершавую, пахнущую сывороткой ладонь к горячему лбу внучки и, страдальчески причитая, начинала действовать. В ход шли отвары трав, содовые полоскания, мед и компрессы. А если температура взлетала до сорока градусов, поселковому фельдшеру приходилось вызывать подмогу из города. Но случалось и так, что в критический момент бабуни не оказывалось дома – уезжала в гости к сыну Матвею. И тогда за дело брался ангел-хранитель Арины. Однажды и он чуть не просмотрел свою подопечную.

Это случилось в один из холодных сентябрьских дней. Истомины отмечали день рождения Нины Андреевны. Гостей было так много, что к ночи в доме негде было прилечь – все спальные места, включая кровати в детской комнате, заняли самые неустойчивые к возлияниям товарищи.