Читать книгу Люксембургский сад. Из французской поэзии XIX-XX вв. - Коллектив авторов, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 29

Déjà les beaux jours, la poussière,

Un ciel d’azur et de lumière,

Les murs enflammés, les longs soirs ;

Et rien de vert : à peine encore

Un reflet rougeâtre décore

Les grands arbres aux rameaux noirs !

Ce beau temps me pèse et m’ennuie.

Ce n’est qu’après des jours de pluie

Que doit surgir, en un tableau,

Le printemps verdissant et rose,

Comme une nymphe fraîche éclose,

Qui, souriante, sort de l’eau.

Уж время тепла наступает,

Лазурное небо блистает,

И тени на стенах длинны:

Их отсвет из чистого злата,

В пейзаже оттенки заката,

И ветви деревьев черны!

Не нравится мне это время,

Меня тяготит его бремя,

Лишь дождь во мне будит мечты.

Весна, заалев на мгновенье,

Как Нимфа, природы творенье,

С улыбкой встает из воды.

La connais-tu, Dafné, cette ancienne romance,

Au pied du sycomore, ou sous les lauriers blancs,

Sous l’olivier, le myrte, ou les saules tremblants,

Cette chanson d’amour qui toujours recommence?..

Reconnais-tu le Temple au péristyle immense,

Et les citrons amers où s’imprimaient tes dents,

Et la grotte, fatale aux hôtes imprudents,

Où du dragon vaincu dort l’antique semence?..

Ils reviendront, ces Dieux que tu pleures toujours!

Le temps va ramener l’ordre des anciens jours;

La terre a tressailli d’un souffle prophétique…

Cependant la sibylle au visage latin

Est endormie encor sous l’arc de Constantin

– Et rien n’a dérangé le sévère portique.

Тебе ли, Дафна, не знакома эта песнь,

Звучащая под сикомором и под лавром,

Под миртом, ивой и оливой в хоре славном,

Поющем о любви? О горестная весть!

Ты помнишь Храм, где перистиль сияет весь,

Где золотых твоих лимонов горечь пряна,

Где пасть разинул грот, будто зияет рана,

Где побежден дракон и не хранитель здесь?

Ты плачешь о богах, в забвении они!

Но время возвратит былых мистерий дни,

Пророчествуй еще, ведь мир земной непрочен…

Но в прорицалищах Сивилла спит пока;

Под аркой древнею покоятся века.

– Суровый дух тяжелых портиков отточен.

Voici ce que je vis: – Les arbres sur ma route

Fuyaient mêlés, ainsi qu’une armée en déroute;

Et sous moi, comme ému par les vents soulevés,

Le sol roulait des flots de glèbe et de pavés.

Des clochers conduisaient parmi les plaines vertes

Leurs hameaux aux maisons de plâtre, recouvertes

En tuiles, qui trottaient ainsi que des troupeaux

De moutons blancs, marqués en rouge sur le dos.

Et les monts enivrés chancelaient: la rivière

Comme un serpent boa, sur la vallée entière

Entendu, s’élançait pour les entortiller…

– J’étais en poste, moi, venant de m’éveiller!

Вот что я видел там: деревья, словно тени,

Как отступающая армия в смятеньи.

Земля из-под копыт катилась все быстрей

Волнами черных глыб и мостовых камней.

Звон колокольный плыл среди полей зеленых,

Над черепицей крыш и стен домов беленых,

Бегущих, как стада баранов, вдоль равнин, —

Краснели тут и там отметины их спин.

И каждая гора, как во хмелю качалась,

Река, словно змея, вокруг них обвивалась.

Почтовая карета пряталась в холмах…

– Я пробуждался, я блуждал в мечтах!

Ici l’on passe

Des jours enchantés!

L’ennuie s’efface

Aux coeurs attristés

Comme la trace

Des flots agités.

Heure frivole

Et qu’il faut saisir,

Passion folle

Qui n’est qu’un désir,

Et qui s’envole

Après le plaisir!

Здесь отзвучали

Радостные дни,

В сердца вписали

Горести одни:

Сродни печали

Бурных волн они.

О миг беспечный,

Ты его лови!

Порыв сердечный,

Как огонь в крови.

Ведь ты не вечный, —

Так сейчас живи!

Il est un air pour qui je donnerais

Tout Rossini, tout Mozart et tout Weber,

Un air très vieux, languissant et funèbre,

Qui pour moi seul a des charmes secrets!

Or chaque fois que je viens à l’entendre,

De deux cents ans mon âme rajeunit…

C’est sous Louis treize; et je crois voir s’étendre

Un coteau vert, que le couchant jaunit,

Puis un château de brique à coins de pierre,

Aux vitraux teints de rougeâtres couleurs,

Ceint de grands parcs, avec une rivière

Baignant ses pieds, qui coule entre des fleurs;

Puis une dame, à sa haute fenêtre,

Blonde aux yeux noirs, en ses habits anciens,

Que, dans une autre existence peut-être,

J’ai déjà vue… et dont je me souviens!

Есть музыка, – рыданья в ней слышны.

Что мне Россини, Моцарт или Вебер?..

Я б отдал все, когда б коснулся ветер

Моей души звучаньем старины!

Лишь в тайне нахожу очарованье, —

Две сотни лет взлетают налегке:

Луи Тринадцатый…веков преданье,

Зеленый холм желтеет вдалеке.

Я вижу замок: переходы, арки,

Витражных окон ярко-красный цвет;

И вдоль реки таинственные парки

С деревьями, которым сотни лет.

Я вижу даму в том окне высоком, —

Она стоит в старинном одеянье

В судьбе моей и в сердце одиноком;

Я знал ее в ином существованье!

II a vécu tantôt gai comme un sansonnet

Tour à tour amoureux insoucieux et tendre,

Tantôt sombre et rêveur comme un triste Clitandre

Un jour il entendit qu’à sa porte on sonnait.

C’était la Mort! Alors il la pria d’attendre

Qu’il eût posé le point à son dernier sonnet;

Et puis sans s’émouvoir, il s’en alla s’étendre

Au fond du coffre froid où son corps frissonnait.

II était paresseux, à ce que dit l’histoire,

II laissait trop sécher l’encre dans lécritoire.

II voulait tout savoir mais il n’a rien connu.

Et quand vint le moment où, las de cette vie,

Un soir d’hiver, enfin l’ame lui fut ravie,

II s’en alla disant: Pourquoi suis-je venu?

Беспечно, как скворец, он жил, порхал скорей,

Всегда влюблен легко и весело, и нежно,

Но вдруг он, как Клитандр, мрачнеет безнадежно,

Звонок услышав днем у запертых дверей.

То Смерть была! Тогда он попросил отсрочки,

Чтобы успеть сонет последний дописать,

Как будто жизнь саму всю до последней точки,

Потом уж в ящике холодном угасать.

Всё было лень ему свой досказать сюжет;

И высохших чернил в чернильнице уж нет.

Он знания искал, но их не находил.

Когда ж настал момент – сгорела жизнь в тиши,

И зимним вечером не стало в нем души,

Ушел он говоря: Зачем я приходил?

Quiconque a regardé le soleil fixement

Croit voir devant ses yeux voler obstinément

Autour de lui, dans l’air, une tache livide.

Ainsi, tout jeune encore et plus audacieux,

Sur la gloire un instant j’osai fixer les yeux;

Un point noir est resté dans mon regard avide.

Depuis, mêlée à tout comme un signe de deuil,

Partout, sur quelgue endroit que s’arrête mon oeil,

Je la vois se poser aussi, la tache noire!

Quoi, toujours? Entre moi sans cesse et le bonheur !

Oh! c’est que l’aigle seul – malheur! – à nous, malheur!

Contemple impunément le Soleil et la Gloire.

Тот, кто хоть раз на Солнце пристально смотрел —

Шар ослепительный в его глазах горел,

Вокруг которого пятно, как тень, лежало.

Когда был юн и смел, я к Солнцу рвался сам:

Не отводил свой взгляд, что свойственно орлам.

Но точка черная во мне с тех пор, как жало,

Как траурный мой знак присутствует во всем,

Куда б я ни взглянул в желании своем

Увидеть истину и мир в тот миг победный!

И что же вижу я? Несчастья пред собой!

О горе нам – орлам, возвышенным судьбой

К тому, чтоб Солнце созерцал наш разум бедный.

Homme, libre penseur ! te crois-tu seul pensant

Dans ce monde où la vie éclate en toute chose ?

Des forces que tu tiens ta liberté dispose,

Mais de touts tes conseils l’univers est absent .

Respecte dans la bête un esprit agissant :

Chaque fleur est une âme à la Nature éclose ;

Un mystère d’amour dans le métal repose ;

«Tout est sensible!» Et tout sur ton être est puissant.

Crains, dans le mur aveugle, un regard qui t’épie :

A la matière même un verbe est attaché…

Ne la fais pas servir à quelque usage impie !

Souvent dans l’ être obscur habite un Dieu caché ;

Et comme un oeil naissant couvert par ses paupières,

Un pur esprit s’accroît sous l’écorce des pierres !

Не мнишь ли ты себя мудрейшим, Человек,

В миру, где жизнь звучит в космической пылинке?

А вот в тебе самом в извечном поединке, —

Вселенная молчит из-под прикрытых век.

В животном – ум живой, напротив, не поблек;

Душа Природы – мысль цветка на тонкой жилке.

Любовь заключена в металле и в травинке:

«Всё чувствует!» и всё – над логикой вовек.

Страшись в стене слепой невидимого ока,

Живительный глагол – в материи самой;

Не позволяй же ей служить, не помня Бога!

Хоть ищущий Его – во тьме бредет домой;

Но сквозь ресницы свет волной скользнет лучистой, —

Так чистый дух взрастет под коркой каменистой!

Elle a passé, la jeune fille,

Vive et preste comme un oiseau:

A la main une fleur qui brille,

A la bouche un refrain nouveau.

C’est peut-être la seule au monde

Dont le coeur au mien répondrait;

Qui, venant dans ma nuit profonde

D’un seul regard l’éclairerait…

Mais non, – ma jeunesse est finie…

Adieu, doux rayon qui m’as lui, —

Parfum, jeun fille, harmonie…

Le bonheur passait, – il a fui!

Она прошла походкой легкой,

Мелькнув, как птичка по утру.

В руке – цветок; и песня звонко

Из губ летела на ветру.

Она – одна на этом свете,

Чье сердце билось в такт с моим, —

Придет и ночь мою осветит,

Быть может, взглядом лишь одним…

Но юность кончилась, досада:

Прощай последнее тепло:

И девушка, и свежесть сада,

И счастье, – вот оно прошло!