Читать книгу Божии пристани. Рассказы паломников - Группа авторов - Страница 12

Возвращаясь после купания, я случайно наткнулся на монастырские огороды. Между грядами копался главный огородник, малорослый, горбатый, колченогий, но с удивительно добрым выражением неказистого лица. Ватный черный клобук был вздернут на затылок и как-то набекрень. Монах с любопытством оглядывал нас, видимо, одолеваемый охотой разговориться с живым человеком. При мне он с тремя даровыми работниками из годовых богомольцев деятельно трудился над грядами. Тут росли: лук, капуста, картофель, огурцы, морковь, редька. Это под 65 градусов северной широты! А еще говорят, что огородничество невозможно в Архангельской губернии! Несмотря на неблагоприятное лето – холодное и сухое, овощи шли превосходно. Мы разговорились.

– Я вятский. Из крестьян. Крепостным был – теперь иеромонах. Вот огородом заправляю… Что ж, поживите у нас, мы гостям очень рады. Очень мы гостей любим, потому одичаешь без человека вовсе… Помолитесь угодникам. Было время, у нас и пели хорошо. Хор на славу был, да непригоже монастырю этим заниматься. Новый настоятель уничтожил пение это. Теперь, как батька сказал: прекратить, так бросили. Самое пустынное пение у нас ноне…

– Зачем же было уничтожать певчих?

– Не подобает монаху о красе клиросного молитвословия заботиться. Просто, пустынно петь надо. Чтобы слух не занимало. В миру – дело другое…

– Каковы огороды у вас?

– Огороды у нас первый сорт. Ничего в городе не покупаем. Все, что нужно монастырю, здесь есть. От сиверка мы лесом защитились. Однако и Господь помогает, потому у нас хозяева такие, угодные Ему, – Зосима и Савватий. Хорошие хозяева, блюдут свой дом и стадо свое охраняют!

– Неужели вам и в мир никогда не хочется?

– Правду скажу тебе, не как иные прочие, что от мира открещиваются, а сами душой к нему стремятся! Не привлекает нас мир, а почему, хочешь знать? Потому что все мы из крестьян, и было у нас в миру, в России, житье куда горькое. Что в нем, в миру-то? Грех один. Ежели помышления блудные и одолевают, сделаешь сотни две земных поклонов – все отойдет… А бес соблазняет… как не соблазнять, все бывает. А только Господь хранит, потому велика Его милость и покров Его над нами!

– Неужели в монастыре мало монахов из духовного или из чиновников?

– А, пожалуй, и двадцати не насобираешь. Да и не надо грамотных нам. Работать не работают, а смута одна от них… Грамотности не требуется. Соблазну меньше, мы ведь здесь по простоте!

– А всего-то сколько?

– С послушниками – поди, сот пять будет. Много нас; сказано – обитель святая… Други милые, вы поотдохните немножко, – ласково обратился он к работникам. – Чайки только одолевают нас. Расподлая птичка. Страсть, как она огороды клюет. Мы было вересом обсаживать стали – не помогает. Лисиц у нас много, повадились те яйца у чаек есть. Что ж бы ты думал? Чайки-то подкараулили и выклевали глаза у лисиц!

– Будто?

– Верное мое слово. Она птичка умная. У ней всякой свое место есть, которая с яйцами или птенцами. Всякая мать свою округу имеет, а другие уважают это. Сторонняя чайка ни за что на ее землю не зайдет, издали перекрикиваются.

– А с чего это они пароход встречают?

– Тучей летят. Это они как заслышат свисток, так и летят: потому богомольцы прикармливают их, они и любят. Ноне батька велел лисиц разводить, чтобы чаек уничтожить, потому одолели!

Савватиевский скит на Соловецком острове. Литография 1899 г.

А между тем, несмотря на нелюбовь монахов, чайки придают этому монастырю особенно поэтический оттенок. Белые стаи их беспрестанно кружатся в воздухе, описывая громадные и красивые круги над старинными стенами. Резкий крик их, когда к нему привыкаешь, а это бывает в первый же день, кажется даже приятным для уха. Он немолчно раздается в монастыре и днем, и ночью. В нем есть что-то радостное, задорное, возбуждающее. Да и что за красивая птица сама чайка! Серебристо-белая, грациозная, она великолепна, когда, широко разбросив крылья, сверкает высоко над вами, кокетливо ныряя в синем небе. Хохлатые, большеголовые, сизые и серые птенцы их также не лишены некоторой красивой неуклюжести. Они по целым часам стоят, уставившись носом в землю и рассуждая о чем-то весьма глубокомысленно.

Мы невольно любовались огородами.

– У нас еще в Макарьевской и Савватьевской пустынях огороды есть. Арбузы, дыни, персики и разную нежную ягоду в теплицах разводим; потому краснобаев у нас мало, зато работников да знающих людей много. Всякий свое дело несет. Со всех концов России к нам сходятся, ну мы и присматриваемся, что где лучше, так и делаем!

Обращение иеромонаха-огородника с рабочими-мирянами было почти нежным. Эту черту потом мы замечали у всех монахов. Они, действительно, братски относятся к забитому и загнанному крестьянину. Оно и понятно. Почти все монахи вышли из этой среды; произнося обеты отречения от жизни, они не могли окончательно порвать все связи со своим прошлым. Им не раз вспоминается томительная бескормица далекого, снегом занесенного села, где с утра до ночи над непосильной работой изводят свои силы их матери, братья и сестры. Отсюда любовь к богомольцу-рабочему. Несладка жизнь последнего дома, и его пребывание в монастыре – мирный отдых. Повсюду его встречает братская ласка, приветное слово, улыбка. Их иначе не называют, как голубчики, кормильцы. Крестьянин оживает здесь и бодро смотрит вперед, мечтая, рано или поздно, войти в эту добрую рабочую семью в качестве ее полноправного члена. Кроме того, надо отдать справедливость соловецким монахам: они и сами едят хлеб в поте лица своего. Они трудятся, как дай Бог трудиться каждому мирянину. Монах, например, огородник своим рабочим подает первый пример труда; он не ограничивается ролью наблюдателя, но сам прикладывает руки к делу, возится в грязи, и, в конце концов, сделает больше всякого богомольца. Так у них везде. Поэтому хозяйство их цветет, и монастырь, помимо своего аскетического значения, имеет все признаки хорошей рабочей общины. Даже наместники работают как простые чернорабочие, исполняя разные «послушания», не говоря уже о разных иеромонахах, которые, кроме мантии, надеваемой в церковь и за трапезу, ничем не отличаются от прочих иноков.