Читать книгу Божии пристани. Рассказы паломников - Группа авторов - Страница 6

Качка становилась все сильнее и сильнее.

– Ну, будет потеха, – заметил моряк-монах другому, машинисту, только что выскочившему из камеры, где помещался котел. На этом тоже была скуфейка, только он снял рясу. Все его лицо было словно обожжено зноем и окурено дымом. Он с наслаждением вдыхал свежий, холодный воздух, навеваемый все крепчавшим северным ветром.

– А что, сиверко?

– Да, вишь: боковая и килевая!

– Искушение!

Почти вся палуба была покрыта мучениками. Вопли и стоны раздавались всюду. Больные быстро теряли силу; после первых двух пароксизмов они неподвижно лежали, не имея сил даже повернуться «с одного галса на другой», как объясняли моряки-монахи. Некоторых перекатывало с одной стороны парохода в противоположную.

– Господи!.. Око всевидящее!..

– Ой, труден путь!

– Только что чайку попила, и таково ли приятно попила!..

– Помру, отцы родные!

– Монашки благочестивые, бросьте вы меня, рабу, в море, потому нет моей моченьки!

– Грехи мои тяжкие!.. За всякий-то грех теперь… ой…

– Собрать на молебен надо бы. На Зосиму и Савватия!.. Молебен угодникам! – предлагали монахи. – По мере возможности…

Публика, разумеется, струсила еще больше. «Молебен» – значит, есть опасность… Старухи завыли, как сумасшедшие. Юноша в гороховом пальто, полчаса назад бодро пожиравший магнезию на том резонном основании, что с кислотами желудка магнезия образует нерастворимые соединения и предотвращает рвоту, катался теперь по палубе, призывая на помощь святого Тихона Задонского и обещаясь, по прибытии в монастырь, заказать три молебна с водосвятием. Куда девалась и химия: он чуть ли не громче всех требовал молебна, сознаваясь во всех своих прегрешениях.

– Полно трусить! Никакой опасности нет! – утешал его отец Иоанн.

– Как нет опасности? Ой, святые Зосима и Савватий… Помогите мне, грешнику. А я еще магнезии… Вот и «нерастворимые соединения»… Святый Боже! Нельзя ли повернуть обратно в город? Пожалуйста, поверните обратно!

Наступила ночь, а волнение все усиливалось. Паруса собрали: ветер, пожалуй, изорвал бы их в лоскутья. Валы поднимались выше бортов корабля. Пароход то вздымался на их гребнях, то вдруг его сбрасывало вниз, в клокочущую бездну. Бывали моменты, когда он становился почти перпендикулярно. Отец Иоанн делался все озабоченнее. Вот один вал опрокинулся на палубу и прокатился по ней от кормы к носу.

– Сгоняй народ в каюты и трюмы!

В одну минуту палуба была очищена. На ней остались только матросы, которых сбивало с ног каждым порывом неудержимо ревущего норд-оста… Отверстия трюмов и люки кают были закрыты.

– Будет буря! – сказал мне сквозь зубы капитан.

– Никто, как Бог… Молебен бы! – робко проговорил рулевой.

– Стой у руля да гляди, куда правишь. Ишь разыгралась как!..

Я сошел вниз, в свою каюту второго класса.

– Ну что, как ваша магнезия? – спросил я у юноши.

– Не по-мо-га-ет! А по химии выходит хоро… Святители! Ой, грешен я, грешен! – и опять он заползал по полу.

– Батюшка, – приставала к попу толстая барыня. – Хочу покаяться… Что ж ты? – немного погодя, повторяла она.

– Несообразная! Подумай, как я исповедовать буду, коли у меня ни рясы, ничего нет. Кайся вслух, при всех. Церковь это допускает!

– Да у меня, может, какие грехи есть! Господи, неужели ж без исповеди и помереть?

– Коли в Соловки, к угодничкам едем, так все одно что с исповедью…

– Ты говоришь, ноне треска дорога будет?

– Племянник сказывал, будто в Норвеге рыба дешевле! – слышалось в углу.

– Господи! И сколько-то я грешила… Люди добрые, простите меня…

– За что простить-то? – потешалась в углу чуйка, на которую качка не действовала.

– Как после мужа – вдовой, значит, – с военным офицером спуталась… Ахти мне, горькой… Пять годов жила.

– Го-го-го! – хохотали в углу. – А давно ли это было, мать?

– Тридцать годков, голубчики, тридцать годков… Простите вы меня!

– Господь простит… Го-го-го… Как же это ты, мать, с офицером?

– По дурости да по неразумию… Года наши такие… Опять же в Великий пост ноне согрешила – яичком искусилась…

– Пять годов, говоришь, с офицером? – любопытствовала та же чуйка.

– Пять годов, родненький!

– Ну, если пять, ничего!

– За это тоже, поди, на том свете не похвалят…

Старуху точно обожгло.

– И сама я знаю, голубчики, что не похвалят… наставьте, отцы, как мне мой грех замолить?

– А как кит-рыба нас в океан-море потащит? – пристала ко мне другая старушка.

– О, Господи, беда это наша пришла!

– Веруй в Бога. Это главное! – наставлял поп. – Вот сказано: не знаете ни дня, ни часа… Все, все здесь помрем. Деточек только своих жалко… Как-то вы одни сиротами останетесь. Кто-то приютит вас!.. Вот оно – вольнодумство наше…

– Да неужели ж мы в сам деле потонем? – встрепенулся вдруг молчаливо сидевший в углу купец.

– Уж потонули, голубчик, уж потонули!

– Боже мой! Как же я теперь буду… Праведники!

– Уж потонули… Все! Потонули! На тридцать верст, может, под землю ушли…