Читать книгу Сага о Фениксе. Часть 1: Из пепла - - Страница 17

Теодор О’Прайор – красивый и симпатичный пятнадцатилетний парень скандинавской внешности: высокий и жилистый, с широкими и свободными плечами, холодным оттенком голубых глаз, блондинистыми длинными волосами, которые убирались за уши, был пределом фантазий не только сверстниц, но и дам по старше, однако он держался относительно строго к влюбленностям и посвящал всего себя только саморазвитию, предпочитая общаться только с ограниченным кругом людей, в который входил в первую очередь Мелдор (тот самый, с кем Дэниел в тайне от остальных враждовал), а также одногруппница Кесседи, изредка подвижные и активные Ваня и Джеймс.

Предрасположенный к магии воздуха, он в одиночестве проводил всё время на тренировочной базе Ильверейн, вне зависимости от дня недели или даже погоды. На ужинах Тед появлялся только по воскресеньям, предпочитая в вечернее время оставаться немного голодным. Он обожал слушать сплетни Эмели, но сам говорил только по делу и сдержанно высказался, словно пастырь, слушавший исповедания грешников.

Дэниел сразу понравился Теду, как Эмели и Ване, даже Кесседи, столкнувшаяся с ним в библиотеке: она при встрече с одногруппником сказала, что тот был «неискушенным безумцем» или «отрешенным гением» – для человека с аутизмом такие слова походили на комплимент. Конечно, существовала другая сторона, представленная придирчивыми и нелестными высказываниями Джеймса, но пятна тут же успевали размазываться антитезой Вани.

Именно Ваня познакомил в открытую Дэниела с Тедом незадолго до наступления ноября: суровые холода задерживались – оставалась последняя зелень, не опавшие листья на потускневших каштанах и ясенях, красовавшиеся среди оголенного дубняка за территорией академии; коричневые сопки теряли молочно-кофейный окрас и чаще напоминали серые нагромождения, сливавшиеся в пасмурном небе.

На летающем острове протекала ранняя осень, за исключение буйных ветров. Помниться, Тед тренировался с воздушным посохом и обещал показать Ване несколько боевых и не агрессивных приёмов, но не ожидал увидеть Дэниела, ведь не запланированные посторонние сбивали иногда его с толку (чаще всего огромным количеством вопросов, на которые он отвечал только из-за врожденной с детства тактичности), но почему-то почувствовал облегчение и сразу приступил к тренировке.

Оба мага оттачивали личное мастерство, в котором, безусловно, парировал все сильные и неоднозначно уместные атаки Тед. Огненные бумеранги отскакивали от воздушных барьеров словно грубые удары мячиков, и в последствие стремились сбить противника с ног, но к счастью, Ваня успевал не быть жертвой вышибала.

Дэниела захватывало. Он не в первый раз наблюдал за тем, как магия приводилась в действие и какие имела особенности, и все же он находился под искренним впечатлением. Ему тоже хотелось хоть на маленький атом почувствовать себя собирателем и пользователем такого тонкого взаимодействия с материей и энергией. Тед заметил это желание.

– Хочешь научу? – предложил он.

– Я?! – стыдливо переспросил Дэниел – Но я ведь не маг?

– Но ты глаз не сводишь с моего посоха и рук, – Тед пытался утереть страх юноши, и решил действовать иным методом – Иди, не стесняйся!

– Правда?!

Детская, первооткрывательская «правда!?» покорила Теда – уже не терпелось испытать возможные навыки начинающего учителя.

– Мне говорили, что «магия» есть в каждом человеке, а значит её искусство тоже принадлежит всем. – говорил он, чтобы доказать Дэниелу право извлечь из его мастер-класса пользу.

Тед сразу приступил показывать правильное движение рук и корпуса тела, и его осенило – у Дэниела проблема состояла в слабой разработанности плечевого состава и спинной группы мышц, и он рассчитывал исправить положение, приметив достоинство – свободную пластику запястий и пальцев, поворотливость туловища.

– Надо поработать с телом, – делал корректные замечания. – Расправь его, особенно плечи…

– Я очень нескладный! – снимал с себя ответственность Дэниел, но это не удивило Теда, который хотел, чтобы ученик увидел, что всё не так плачевно, как предполагал и по этой причине сразу опускал руки.

– Дело вовсе не в этом. Тело выдает тебя: оно очень зажато, но и в тоже время обладает пластичностью. Об этом говорят твои руки, – говорил старшекурсник. – Они хоть слабые, но выдают потребность в свободе движений всего тела.

Тед пошёл на эксперимент и попросил произвольно изобразить движение воздуха. То, что он увидел от импровизации вселило веру в неплохие способности Дэниела, если бы тот был магом, – он не страшился представлять картину, в которой, при альтернативе, тот обладал элементом воздуха, сочетавшая в классических приёмах несколько редких техник.

– Вот, видишь теперь… – старался он придать уверенности. – Твоё запястье напрягается наподобие струны или тетивы. Талия неустойчивая, но обожает при всяком удобном случае выворачиваться. Это техника применяется только магией воздуха. Она наисложнейшая, сочетает анатомическую метафизику водного приема….

– Ты думаешь… – не видел еще никаких особенностей Дэниел: для него это были красивые движения, которые выходили нелепыми.

– Ничего страшного. – подбадривал Тед, и озвучил следующую идею: «Знаешь, что я тебе посоветую?»

– Что же? – заинтересовался юноша вместе с Ваней.

– Учится стрелять из лука. – после послышался щелчок пальцев. – Стрельба отлично помогает сфокусировать корпус талии, ровно стоять и развить мышцы рук, нерабочих плеч, а про спину я уже ничего не говорю – это поможет тебе с нынешней координацией выйти на новый уровень…

Тед дал хороший адрес и имя человека. Странно: он как будто угадывал потайные и нереализованные прихоти Дэниела, мечтавший испытать на себе образ крепкого и прозорливого воина-самурая, который обладал превосходными навыками самообороны, искусно владел оружием, видел и нападал словно ястреб.

Далее он решил показать, то, чему собирался значительно позднее научить Ваню, сделав исключение из правил:

– Я осваиваю это уже два года с тех пор, как нашёл родную стихию.

Они втроём начали двигаться, следуя наставлению «ведущего». Получался особенный круговой танец с вытянутыми скрещенными руками: верхняя ладонь левой руки едва касалась запястья, а когда цикл заканчивался пальцы другой ладони сменялись, с каждой минутой то поднимались (но не выше груди), то спиралевидно опускались планомерным тактом часовой стрелки, то соединялись и разъединялись.

– Это самая основанная и тяжёлая техника во всем магическом искусстве. – убеждал старшекурсник. – Она называется «Круговорот эллей». – и возвращал внимание к Дэниелу. – И кстати, это у тебя получается гораздо лучше.

Как покажет позднее время, старания Теда окажутся не напрасными….

Мало кто знал, но Тед был глубоко несчастным юношей, который умел самым любимым всё прощать и терпеть их «выходки». Он много лет страдал с тех пор, как родной отец ушёл из дома и перестал его практически навещать из-за жены, не принимавшая развода. Ему было семь, и через полгода он нашёл заботливую мать в ванне – в момент её попытки совершить самоубийство. Тогда, вернувшись из начальной школы, хватило ума понять, что других успокоительных объяснений и родительских оправданий было недостаточно. Как-только у отца завелся роман на стороне и не понятно с кем, Тед испытал на себе чувство брошенности, хотя никогда и ни в чём не смел винить слабость матери – он сам порой подумывал о смерти, когда дрался с мальчишками, называвшие его слабаком – всегда отвечал сполна и злость выпускал до конца, и в итоге перешёл на домашнее обучение. До занятий толком руки не доходили с появлением бабушки-судьи, поселившаяся, чтобы хоть как-то присматривать за любимой невестой и внуком, вместо выслушивания душевной правды её сына.

В тихо и уютно свитом гнезде спокойно не становилось. Через полгода нервные и неконтролируемые вспышки маниакально-депрессивного поведения заточили мать в тяжелую форму психического расстройства. Соседи старались сочувствовать, а глупые дети и сверстники насмешливо шептались, называя миссис О’Прайор «сумасшедшей» и после дали ей кличку «Шаткая Клавдия». Тед сумел все смолчать, лечил мать и ни разу не жаловался, не понадеялся на помощь безучастных родственников, особенно устойчиво держался при переменных визитах старшего брата и двух сестёр-близнецов – никто не верил в её выздоровление кроме него и бабушки.

Жизнь в родном Айседале придавалась смыслом только частыми рассветами и закатами уходящих надежд. Маленькое хозяйство, а именно огород, облагораживался стараниями Теда, который пытался радовать мать самым малым – большим урожаем терпкой смородины и прихотливой крохотной водянистой после дождей клубники; ясной погодой, ухоженным домом, где всё лежало на своих местах; поездке на часовой электричке до ближайшего укромного побережья. Бесснежными и ветреными зимами было куда морально сложнее, но он не сдавался.

С поступлением в Ильверейн, Тед первые два года не находил себе места и выглядел зашуганным, неусидчивым и несобранным. В первые каникулы усугубленный препаратами вид матери пугал его, но бабушка заставила внука вернуться и не сметь думать об исключении из академии – глубоко в душе она знала, что ему нужен глоток чистого не обременительного воздуха, нужно будущее. Клавдия, сумев немного оклематься, оставшись в подвешенном состоянии в каждом письме молила сына не переживать понапрасну и не думать о несчастном исходе, советовала обзавестись друзьями – он же ей отвечал примерно так, используя ручные слова на бумаге:

Дорогая мама, с последнего письма прошло около двух недель. Мне приятно слышать, что у вас с бабушкой всё хорошо. Писала Эйда, вы уж пожалуйста не ссоритесь – она очень склочная, но всё же моя сестра. Я выписал со своих стипендиальных накоплений билет в Восточный Босфор, сходите пожалуйста в театр, ради меня… Там будут показывать новый балет, такой красивый и не долгий (мне посоветовал Мелдор, он сам там не был, но слышал замечательные отзывы от сокурсников). У меня все хорошо, правда, не волнуйся… Учусь прилежно, как подобает любящему сыну. Жду не дождусь уже лета. Можно побыть подольше, съездить на Сосновую бухту. Вода там чудесная, теплая…. Я сейчас сижу в комнате, один, как всегда, после тренировки.

В новом письме появились, незнакомое матери лицо в пронзительных предложениях:

Знаешь, мама, у нас в Ильверейн появился очень удивительный парень. Его Дэниел Сноу зовут. Он знаком с Ваней, я тебе уже рассказывал много раз. Дэниел… Такой…. Как тебе объяснить? Необычный, не как все….

Он очень добрый. Нет, слишком однозначно пишу…. Вот, если бы ты его видела вместе со мной, сказала, что мы с ним братья, но он другой. Он работает у директрисы Олдридж, Мелдор говорит о его рассеянности и нерасторопности, но удивительно, наша директриса его очень ценит – ей трудно угодить, она ведь довольно строгая и принципиальная, а на днях, я увидел её немного что ли отдохнувшей, или расслабленной. Не знаю в чём дело, но Дэниел мне тоже понравился. Кстати, он сегодня с Ваней был в качестве ученика, изучал некоторые приёмы, хотя совсем не маг. Представляешь, что он сделал после занятия? Он поклонился мне и назвал меня «мастер»! Мастер?! Так приятно стало, и никакой лести я не увидел. У него глаза тоже карие, это такая редкость, особенно сейчас. Они, конечно, намного темнее, но твои глаза не сравняться…

Так хочется съесть твою любимую ореховую пасту с шоколадом. Если сможешь – сделай, я буду очень благодарен. Бабушка писала, что вы были у доктора. Слава богу, всё хорошо. Скоро выпишут новые препараты. Я договорился с отцом Пенни, он в этом разбирается. Тебе же в ответ она присылает специальный отвар. К письму я прикреплю посылку. Пей этот чай, он помогает. Пей и думай о том, как она для тебя старалась…

Я очень тебя люблю, напишу как обычно,

Искренне и со всей душой обнимаю,

Твой сын, Тео.

Письма с матерью и адаптация в Ильверейн облегчали внутренние страдания Теда, делали его счастливым, особенно после дружбы с Мелдором. Они были очень близки, у обоих в жизни происходило нечто похожее – только с ним он чувствовал себя в полной безопасности: спокойно тренировался и становился достойным в будущем звания мага воздуха, пока не встретил Дэниела. В голове кружилось много непонятного. Ему казалось, что у юноши тоже было нечто сравнимое с его бедой, в нём проснулось желание посодействовать их дружескому сближению, и он не видел ничего в этом дурного, если бы не одно, но…

Одним субботним утром Мелдор встретился с Тедом и заявил, что следил несколько раз за ним и заставал того за тренировками с Дэниелом. Надо заметить, претензии не касались ни Джеймса (юмор и вездесущность которого он едва ли выносил в своей компании, пытался потушить огонь незаметной конкуренции), ни простачка Вани, клюнувший на угодливое поведение ассистента. Тед, обескураженный эмоциональностью и наглым недовольством, прямо заявил, что не собирается уступать в глупом требовании.

– Ах, так! – давил на него Мелдор.

– Да, – спокойно ответил Тед и положил посох о камень – Чем он тебе не угодил?

– Не твоё дело! – пугала взбешённая отговорка.

– Тогда не твоё дело лезть в мои отношения с другими людьми. – защищался он. – Я сам решаю с кем общаться и с кем тренироваться, и кого тренировать.

– Давно ли ты так осмелел? – близкий товарищ отыскивал слабину. – Забыл, как ты мне плакался?!

– Ну знаешь ли… – Тед не ожидал проявления таких манипуляций, и разочарованно отказался говорить дальше с Мелдором.

Ссора никак не вылилась на Дэниела, и никто о ней не знал. Один раз в неделю, по субботам Тед помаленьку обучал нового знакомого, и наконец-то понял в чем была между ними похожесть. Дело заключалось в упорстве, существовавшем по принципу «курочка по зернышку». Отличило их только проницательное умение Дэниела выходить за рамки чего-то обычного.

Дэниел через долгое время узнает всё и будет считать себя камнем преткновения в чужой, крепкой, но былой близости двух одаренных студентов, что встретились благодаря общим пережитым душевным волнениям, Тед же переубедит его не испытывать чувства вины, поймёт, что в жизни ничего не происходит просто так, и наступает время что-то с легкостью обретать, а что-то с трудом терять.

Кружился отчетливый момент дня рождения Теда, когда он присел на сухую траву и открылся на этот раз Дэниелу – не просил ни о чём, кроме того, чтобы послушать игру на деревянной флейте, которая всегда привычно лежала в кармане куртки или мантии, а после достал её и начал играть в одиночестве. Тед создавал мелодию, перемещая пальцы с одного отверстия на другое, закрытыми глазами, а Дэниел молча лежал, смотрел на небо и покорялся музыке. Грустный мотив. Очень протяжный, лирический и светлый. Он трогал за душу и позволял заглянуть за высоту несущихся облаков. Они оба закинули руки за голову и не сводили взора с холодного голубого неба, просвечиваемой на солнце разбавленной синевы. Еще одно блаженное чувство ёкнуло и замерло в безвременье.

Да, судьба Теда не внушала иллюзий о вечном счастье или покое через сотни человеческих страстей и испытаний. Близкий друг открыл для Дэниела, наверное, важную вещь – он помог найти ему веру в себя самого, продолжить поиски с единственной безусловной оговоркой – ничто не забудется и ничто не заставит даже погибшую и потерянную душу оказаться в вечной власти пустоты. У Теда находилось этому доказательство – даже, если все обстоятельства против тебя, не надо говорить и с уверенностью утверждать, что нельзя в дальнейшем стать этими обстоятельствами. Всегда есть выход, даже в замочной скважине без ключа, потому что этим ключом являешься только ты сам.