Читать книгу Сага о Фениксе. Часть 1: Из пепла - - Страница 4

Пробудил февральский утренний свет. Дэниел почувствовал морозную солёную свежесть – одеяло напиталось прохладой остывшей комнаты – давняя ассоциация согревающего снега заботливо укрывавший траву.

Кратчайшее наслаждение обернулось растерянностью – юноша стыдливо оделся, нерешительно приоткрыл дверь, выглянув за щель, и спускался по скрипучей деревянной лестнице с мощными перилами и широкими ступеньками в гостиную.

Прохладные полы протрезвили шаткую бодрость и любопытство. Гостиная оборачивала взгляд на камин: на его пьедестале замечалось главное достоинство – несколько бело-черных фотографий (одна изображала супружескую пару с двумя маленькими детьми, а вторая заметно отличалась от состояния прошлого). Снимки затушевали серьёзную печаль, словно семья жила всегда счастливо. Потёртые выцветшие приятные кресла, а за ними небольшой диванчик, застеленный махровым пледом для более приемлемого вида. У широкого окна с занавесками из белого кружева пристроился большой квадратный стол из дуба: остались нетронутыми глиняный кувшин и тарелка с двумя яйцами, ломтиками сыра и рваными кусками свежеиспеченного хлеба.

Ужасный скрип сверху испугал неловкость Дэниела: он обернулся и увидел довольное лицо мальчика лет девяти-десяти, который непринужденно поздоровался первым и назвал гостя «сэр» – было сложно не замяться и не упасть от смущения. Отпечаток стеснения на вопрос о самочувствии ответил благовоспитанно – далекие и не совсем приятные привычки манерности.

– Ох, хлопот с вами! – избегал тактичности Лирел, – Зато сейчас вы – хрустящий огурчик! – шутил он, играя хитренькими и простодушными водяными глазками (Дэниел всегда завидовал голубым глазам – они олицетворялись с «его» небом или морем при лазурной погоде).

– Сколько я проспал?

– Два дня. Вас, кстати, пушкой не разбудишь…

– О, мне так неловко… – по наитию стыдился гость.

– Да что вы! – перебил его мальчик. – Лучше сядьте – поешьте. Больно на вас смотреть!

Дэниел улыбнулся и поразился бойкому характеру ребёнка, который мнил себя единственным хозяином дома. Лирел одновременно болтал и застегивал бежевую рубашку, собираясь в местную школу, затем попросил помочь завязать галстук. Они быстро переместились в прихожую. Лирел натягивал ботинки, частично походившие на валенки, умело закатывал под обувь штанины; напяливал кое-как чёрную шапку с огромным бубенцом и отряхивал зимнюю коричневую дубленку, отдававшая серым блеском из-за долгого отсутствия стирки.

– Дом полностью в вашем распоряжении… – оставлял указания он. – Можете делать всё, что не разгромит, не затопит и не сожжёт наш дом, – посмеивался он над собой. – Так моя мама говорит, когда я порой остаюсь один. Вы же ждите нас. Думаю, до вечера как-нибудь потерпите! – очень захотелось ему пригрозить пальцем, чтобы почувствовать себя взрослым перед скромным гостем.

– Так точно, капитан! – с ролевым подражанием ответил Дэниел.

– То-то же! – прозвучал залп.

Лирел поспешно прихватил в подмышку маленькую сумку с длинным и висячим поясом и вышел за дверь дома, навстречу двум школьным товарищам, выглядевшие поопрятнее.

Маленькое знакомство поспособствовало разыгравшемуся аппетиту, доносившийся урчанием желудка. Дэниел ел и думал о том, как ему понравился Лирел – он всегда любил бойких людей, чьё бескорыстное добродушие выражалось бестактной прямолинейностью.

До мельчайших деталей изучался дом. Далее, тесная продолговатая кухня, заставленная горой алюминиевой посудой, стеклянными банками, медицинскими флакончиками и колбами – она притягивала душистыми букетами высушенных трав: смесью имбиря с чертополохом, женьшеня с клевером и мать-и-мачехой, крапивы с рябиной, листьями смородины и хрена, багульника – целого знахарского пылесборника. Запах одурманивал печальной ностальгией и напрочь забил слабое осязание. Из широкого окна горизонт желал пройти жирной чертой над морем, но продолжал безнадежно сливаться в светлой серости неба. Дом от первой до последней комнаты состоял из сочетание камня и дерева; в нем становилось одновременно и скучно, и уютно – выделялся обыденный минимализм, как у всех, и не оставалось места для лишней мебели: стула, кресла, шкафа, полки, или прочего акцента.

Полуденное безделье вынудило приготовить ужин – сделать хоть что-нибудь в знак благодарности. Так, к седьмому часу вечера на столе поджидала запеченная картошка и овощное рагу.

На улице валил беглый снег. Восьмой час ознаменовался голосами в прихожей – бурчание Лирела и осуждающий взгляд матери, переменившейся при встрече с Дэниелом. Хозяйка снимала обувь и приятно уверяла – гостю не следовало утруждать себя таким делом как готовка; она покорилась вкусному запаху и приятному морганию глаз.

Было что-то, что обеспокоило Дэниела в общительности мисс Айзес – он врожденной настороженностью относился к моментальной открытости при знакомствах. Лирел, увидев смятение, успел на ушко предупредить о привычки матери быть всегда обходительной. На секунду волнение исчезло.

Мытьё рук затянулось, и Дэниел заключил одну наследственную черту между мисс Айзес и её младшим сыном – болтливость. Исключением из правила являлся только Кейтесс, который по словам Лирела изображал весьма серьёзного и занятого студента.

Наконец-то все уселись за стол. Морозные узоры, закрывали обзор, мешали Дэниелу удерживать внимание на каждом слове в трапезной беседе – если бы не оголодавшие слюнявые глаза Лирела и его желание положить добавки, то было бы сложно сохранить совестливый вид при задумчивом лице строками из пустых мыслей. Похвала прельщала и возвращала на землю, к людям, и он в ответ только посмеивался над ненасытностью растущего организма.

Отвлечение заложило некоторые результаты беглого анализа. Несомненно, образованность, начитанность и грамотность мисс Айзес позволили отыскать её главный недостаток – защитную наивность. Её поведение за столом напомнили прошлое, в котором приходилось сохранять «чистое» лицо – то, отчего он всячески пытался избавиться… Суровые и жестокие мысли нахально вытащили высокомерие на поверхность, – всё только для нерушимости привычки самоутверждаться за счёт другого во избежании погони за личными художественными прегрешениями. Захотелось верить, что исключительный пример наивности выдавался за прекрасное качество – черту, присущая людям более откровенным, чем он.

Вторая сухая трещинка в масленом портрете мисс Айзес вскрылась при противопоставлении сыновей. Лавровые предпочтения отдавались Кейтессу. Дэниел упрекал себя за внутреннюю несдержанность – отсутствовал аргумент однозначности. Лирел, очевидно, проигрывал взрослому брату. Девятнадцатилетний Кейтесс с отличием учился на последнем курсе Константинопольского университета и проходил практику в Архитектурном доме Восточного Босфора1, и по возможности приезжал домой только на выходные. Мать певчей птицей заливалась питательными надеждами к старшему, а младшему предсказуемо советовала взяться за ум – впредь она не собиралась выслушивать нотации педагога за прогулы уроков изобразительного искусства, на которые тот по собственной воле записался.

– Я не вижу смысла рисовать детские картинки! – недовольно ответил Лирел, сложив протестные руки в замок.

– Если все ходят на уроки, то и ты должен. – настаивала мисс Айзес. Её родительская правильность подтверждала реальность найденных изъянов. – Это полезно для тебя…

– Извините, – вмешался Дэниел, однако не собирался этого делать – какая-то давняя детская зубастость не усидела на месте, и не продолжило из вежливости молчаливо изображать тупой бездушный взгляд наблюдателя. – Учится рисовать можно и без уроков рисования.

– Дэниел, я вижу вы – ярый сторонник индивидуализма! – насмешливо ответила без намека на обиду она.

– Судя по всему, как и ваши сыновья. Ничего не поделать – «отцы и дети»…

Женщине ничего было сказать поперек чужой правоты, она согласилась, что плохо знала Лирела, мало доверяла его неокрепшему мнению. Дэниел прикусил язык, когда прочитал на её лице отчаяние, и самое страшное – чувство вины за никчемность. Он готов был сквозь землю провалиться.

Недолгая пауза сменилась не особо лицеприятным тактическим ходом мисс Айзес – медленно узнать Дэниела. Он это уловил, намеревался и не увиливать от вопросов, и не дать при этом никаких ответов.

– Дэниел, а как вы здесь очутились? – спросила якобы невзначай она. – Откуда вы и что с вами случилось?

– Я благодарен вам за всё, – говорил он, словно отрепетировал заученный текст, чем только вредил себе и чужому спокойствию. Снова эта манера – та, самая, которая владела общением и наполнялась формальностью, – Однако, разве это так важно? – плоский ответ вынудил незаметно выдохнуть, продолжить применение абстрагированных конструкций. – В общем я направлялся на Айседаль, но так случилось…. – Дэниел не постеснялся нарочито избежать прямоты, использовал намёк, мол, это его секрет и личное дело, оказывал спонтанное лёгкое давление, нависшее с плавным переходом. – Если я не ошибаюсь, то вы живете в Тиле, а добираетесь на экспрессе в Уэм. Следовательно мы с вами находимся где-то в юго-западной части острова Дейхур2… И в целом, мне сложно сейчас говорить. Знаете, я очень тороплюсь туда…

– Ох, как знаете… – ложно успокоила его мисс Айзес, восприимчиво кольнувшись от скомканного ответа. Возросло непоказное волнение из-за установления не простой связи между замкнутостью Дэниела и разногласиями с Лирелом. Может быть так она хотела в чем-то убедиться? Чему-то найти подтверждение? Она сдерживала расстроенные чувства. – Извините…

– Мне понятна ваша обеспокоенность, но мне не хотеться вас ничем стеснять. Я не привык ….

– Не говорите чепухи! – заканчивала женщина, и проявляла другую эмоциональность – туманную. – Оставьте, я не сомневаюсь в вашей порядочности.

Дэниел отреагировал скрытой улыбкой, которая поменялась на отведённый взгляд; в чужих глазах прочиталась слепая надежда. Прикованная сдержанность не имела права так поступать – и дело не в благодарности, просто оба видели друг друга насквозь, оба нуждались в искренности. Мисс Айзес в коротком молчании сидела и твёрдо видела – лицо тускнело и холодело от непробиваемости льда. Это ей кое-что напомнило…

Лирел смотрел на взрослых и интуитивно ощутил напряжение, но ещё не до конца умел осознать первопричины их подавленного настроения. Он молчал, чтобы никого лишний раз не огорчить неуместным вопросом.

Вечер закончился ранним отходом ко сну. Позднее всех улеглась мисс Айзес. Она долго лежала в кровати. Её «плохой» материнский опыт описывал Дэниела – самого загадочного человека из всех, кого она только встречала в жизни, но потерянного – такого же, как она после смерти мужа. Женщина словно наблюдала за повторной перемоткой кадров отснятой киноленты. Настиг наплыв обреченности перед неисправностью ошибок. Не впервой ей приходилось сталкиваться с подобными барьерами….

Уже утром, перед отходом на работу Анна (так звали мисс Айзес) слушала извинения и просила Дэниела не беспокоиться по лишнему поводу – а лучше выпить приготовленное лекарство. Лирел, медленно одеваясь, ухитрился попросить гостя дать несколько уроков рисования, заключив негласное пари. Мама мальчика довольно поджимала губы, и уверовала в бесспорную победу «мистера Сноу», которому оставалось, провести в одиночестве ещё один день – оно временами только шло на пользу, особенно снимало внешние обременения, дарило раздумьям свободу. Дэниел был рад отведённым часам.

Дэниел остался на хозяйстве, и заранее попросил разрешения покормить весь скотный дворик и заодно навести порядок в доме. В старом, давно не ремонтируемом сарае ютились цыплята, куры, пара петухов и гусей. В дальнем проулке глупо таращилась коза возле помещения для изготовления домашних изделий. Лошадиное стойло было завалено до потолка объёмным сеном, а крытый дровяник выходил на внутренний двор небольшого огорода и бедного сада.

Кормёжка и пойка животины прошла быстро: практически все приняли заботу чужака без ропота и набуханий эмоций, за исключением трех вредных куриц, цапнувшие от вредности за палец. Несмотря на мелкую оказию, Дэниел уходил довольным с нескольким десятком куриных яиц и небольшим ведерком козьего молока. Внешне нежные руки, окоченевшие от ветреной морозности, отлично справлялись с простым хозяйственным трудом и спешили поскорее отогреться в тёплом доме.

Генеральная уборка поставила цель – бороться с залежами пыли. Не найдя жидкого хлора для дезинфекции, Дэниел использовал весь кусок дегтярного и хозяйственного мыла – двойной эффект заставил блистать не только деревянные полы и лестницу, но и каменные стены. Запах стоял прелестный! Пришлось проветриться и выйти на улицу.

От вчерашнего снега не осталось ни следа – только полу мёрзлые кучки. Зима в южной части Курильских островов немногим отличалась от климатических предпочтений Айседаля, где снег шёл чаще, а снежинки казалась пёрышками, что лоснились к ладони и мгновенно таяли; обитала просторная береговая открытость, пушистые пустоши мнимо заменялись на белоснежные лесные шапочки на ветвях и окоченелую от морских ветров землю, что грелась под холодным одеялом; по особенному обыкновению пахли кусты алых роз. Дэниел опомнился, отведя обманчивый взгляд от окна, и направился на кухню готовить луковый суп с гренками и фирменное жаркое.

В дверях появился новый человек – Кейтесс. Он, такой же сероглазый, как и его мать, предстал весьма угрюмым и молчаливым высоким парнем, несмотря на красивую внешность, какую хотелось заиметь Дэниелу: четкую выраженность скул, заметную возмужалую молодую щетину, завитые длинные волосы, собранные в творческий пучок. На приветствие Кейтесс ответил усталой сдержанностью, лишь прибавив, что искренне рад выздоровлению гостя. Мисс Айзес выглядела очень суетливой.

Второй вечер проходил за очередной хвалой кулинарных способностей Дэниела, радовавшийся добрым упрекам за неусидчивость – хозяйка признавалась, что в последние месяцы запустила домашние дела после перехода на новую должность заведующей сестринского отделения в районной больнице.

Тихий прилежный ужин перекочевал в чаепитие с вкусным печеньем и прочими сладостями – в одном пряталось цельное ядрышко фундука – Дэниел давно не ел сладкого и никак не припоминал, когда в последний раз с огромным удовольствием растягивал вкус лакомства. Мисс Айзес, заметив блаженное лицо, не удержалась и добавила:

– Мне моя бабка говорила, что если человек слишком эмоционально наслаждается сладостью, то в его жизни её не хватает или вовсе нет.

– А если хочется солёненького или кисленького? – играючи спросил Дэниел.

– Тогда вы беременны! – пошутила она.

Они вдвоём посмеялись. Флегматичная обстановка, словно крепкий чай правильно разбавилась кубиком приторного сахара.

Неожиданно, после усмирения смеха, мисс Айзес услышала:

– Вы хотели вчера услышать почему я возвращаюсь в Ильверейн… – начал Дэниел.

Никто не заметил никаких различий между «Ильветэрр» и «Ильверейн». Протяжность речи не оставляла позади теней сомнений говорить на чистоту. – Боюсь, одного вечера не хватит, чтобы всё рассказать. Я либо говорю всё, либо ничего – считаю так, проще найти точки соприкосновения.

– Буду признательна, если вы попытаетесь. Вы, кажется, способны чем-то покорять.

«Что на него нашло?» – подумала мисс Айзес. – «Удивительно непредсказуемый…»

– Вы действительно считаете, что не побоитесь услышать всё? – удивился он, учуяв раскрепощённость реакции.

– Чего греха таить: всем хочется знать чужие тайны жизни, чтобы отыскивать ответы на собственные … – улыбчиво ответила она и глубоко хлебнула из кружки.

Да, мисс Айзес считала важным убедить Дэниела довериться ей. Она видела в нём желание выговориться с кем-то непредвзятым, найти частичку душевного успокоения в долгом диалоге.

Дэниел на такой смелый знак взглядом усмехнулся и съел ещё одно овсяное печенье от жадности.

Кейтесс и Лирел незаметно уселись ближе, расслабившись на диване. Им тоже не терпелось узнать почему они ревновали родную мать, которая ни с того ни с сего «оживилась». Мисс Айзес поглядела на хитрость сыновей. Кейтесс укрыл её в любимую вязанную шаль, и продолжил заниматься с младшим братом оригами, которые с ужасом не давались Дэниелу в детстве, как и скороговорки. Лирелу удалось научить делать всех сердце и аиста.

После увлекательного занятия, Дэниел вернулся в кресло и приступил допивать остывший чай, не спуская взгляда с мисс Айзес. Все жаждали узнать неожиданного гостя как личность безошибочно противоречивую. Его всесильная задумчивость и грустные мягкие черты лица, отуманенного внутренней улыбкой, предполагали, что он являлся чуткой и романтичной натурой – витавшей в облаках, разгонявшейся в полёте на ряду с неумолимыми ветрами, превращавшейся в тихий ураган.

Истомно-горящий взгляд Дэниела приготовился говорить, не утаивая ничего важного и неважного, но имеющего смысл.

– А вы умеете убеждать всей семьей! – добавил перед этим он. – Хочу просто предупредить: меня видят совсем не таким каким вижу и ощущаю себя я.

– Начните с малого, Дэниел, – поддержал Кейтесс. – Нам с Лирелом очень любопытно узнать, какими чарами вы околдовали нашу мать.

«Ах, не слепые – чуют… Это хорошо…» – подумал Дэниел, и приготовился говорить в открытую, – С малого?! К вашему сведению, я привык брать не вершину айсберга, а его глубину. – он поймал стремление превосходить в мыслях остальных и принял вызов усмирять гордость, не смевшая до этого исповедовать душевную слабину.

Видя по-прежнему ожидающий трепет, Дэниел не стал дальше сопротивляться и попросил всех посмотреть на жар огня – он верил в его могущество не позволять лгать или утаивать безотносительную правду, спрятанную внутри искр, которые спешили вырываться из пекла – при малейшей уловке глаз они впивалась, проникали в самое сердце, а грудь так и щемило. Слова из мыслей просачивались на язык, в голове возникали картинки – пламя отступало вне пределов его тревожного, замещалось теплом, сопутствовавшее чистоте разума, раскрывало преддверие пережитых чувств.