Читать книгу Залив Полумесяца - Лана Фаблер - Страница 10

Дворец Нилюфер Султан.

– Что ты выяснил?

Этот вопрос встретил Демира-агу, едва он переступил порог опочивальни. Его цепкий взгляд тут же охватил все даже против его воли. Коркут-паша высился возле окна, сложив руки на груди, и смотрел на него в нетерпеливом ожидании. Выглядел он плохо – очевидно, за всю ночь так и не сомкнул глаз.

На ложе сидела такая же уставшая Мерган Султан и с таким видом держала в своей ладони руку спящей матери, будто не была уверена, имела ли на это право. Она смотрела на Нилюфер Султан хмуро и с явным беспокойством. И не обратила на него никакого внимания, увлеченная своими, без преувеличения, безрадостными раздумьями.

Лекари уже ушли, заявив, что они сделали все, что было в их силах. Теперь оставалось лишь надеяться на то, что Нилюфер Султан оправится после отравления. Если же ей не хватит на это сил… Что же, лекари заверяли, будто сил у нее достаточно.

– Паша, – приблизившись к своему господину, Демир-ага склонил голову в знак почтения и, понизив голос, заговорил: – Я допросил всех слуг во дворце. Одна из личных служанок султанши подсыпала яд в вино, когда вы распорядились о нем. Она же принесла отравленное вино с кухни в покои. Утверждает, будто сделала это сама и хотела отравить вас, а не свою госпожу. Якобы от обиды за грубость в отношении нее и остальных слуг. Разумеется, она лжет. Но без вашего приказа я решил не приступать к… радикальным мерам.

– Я сам ее допрошу, – решительно произнес Коркут-паша. – Где она?

– По моему приказу ее заперли в темнице.

Обойдя его, Коркут-паша перед тем, как уйти, подошел к дочери и, скользнув своей крупной смуглой ладонью по ее плечу, тем самым привлек к себе ее внимание.

– Оставайся с матерью. Я ненадолго отлучусь.

Мерган Султан неопределенно кивнула и снова повернулась к матери, а паша со своим подручным отправились в подвальные помещения, где среди прочего располагались узницы, предназначавшиеся для провинившихся.

Едва подойдя к двери нужной им темницы, Коркут-паша почуял неладное. Возле нее не было охраны, а дверь была немного приоткрыта. Переглянувшись с Демиром-агой, они настороженно вошли в темницу и замерли, увидев весьма неприятную картину.

Служанка распласталась по сырому каменному полу, а на ее шее алел глубокий порез, из которого кровь медленно стекала на пол, образовав вокруг ее головы темную лужицу.

– Кто-то не хотел, чтобы она заговорила, – подытожил Демир-ага и мрачно посмотрел на пашу. – Очевидно, во дворце она была не одна. Или же сюда кого-то подослали, дабы расправиться с ней, когда заказчикам убийства стало известно, что вместо вас отравлена Нилюфер Султан.

– И ты так спокойно об этом говоришь? – грозно осведомился Коркут-паша, обернувшись на него. – В моем дворце каждый может подложить яд на мой стол, прирезать служанку и, может, меня самого, когда я сплю?! – его голос из приглушенно-яростного обратился в громогласный, полный гнева и возмущения. Демир-ага, виновато смотря в пол, поморщился. – Твоя обязанность – защищать меня и мою семью от любой опасности!

– Прошу простить меня, господин. Я подвел вас.

– Еще одна ошибка – и я собственноручно сотворю с тобой куда более худшее, чем то, сотворили с этой несчастной, – угрожающе нависнув над ним, процедил тот. – Найди мне предателя и принеси его голову!

С покорностью поклонившись, Демир-ага развернулся и вышел из темницы, твердо намеренный исполнить приказ во избежание жестокой расправы. Коркут-паша же, брезгливо посмотрев на труп служанки, с раздражением отвернулся и крикнул, уходя:

– Охрана! Где вас, черт возьми, носит?!

Дворец Топкапы. Дворцовый сад.

Нермин очень любила сад Топкапы – даже в осеннюю пору он был прекрасен, поражая своим размахом и ухоженностью. И настолько же сильно она сторонилась самого дворца. Во всем своем великолепии Топкапы пугал ее. Здесь постоянно что-то происходило и непременно плохое. Интриги, козни, лицемерие и коварство жили в его стенах. В них жил и могущественный падишах с его семьей, каждый из членов которой так или иначе принимал участие в негласной борьбе за власть. И победы в ней доставались слишком дорогой ценой…

Ее матушка Эсма Султан, наоборот, любила бывать в Топкапы, где она провела свои юные годы. К тому же, с повелителем ее связывали очень близкие, полные любви отношения, из-за чего султанша часто его навещала. Взгляд ее с теплом коснулся дворца, когда она следом за дочерью выбралась из кареты и ступила на гравийную дорожку сада.

Михримах Султан была последней, кто покинул карету. С трепетом в груди она окинула взглядом до боли знакомую картину, и на душе у нее стало тяжело. Вспомнилось, как они с матерью и сестрой прибыли сюда из Старого дворца – тогда их жизни изменились резко и бесповоротно. После она вышла замуж, о чем вспоминать совершенно не хотелось – слишком много боли принес ей этот брак. Не меньшей болью было наполнено воспоминание о том, как они с Нилюфер похоронили мать, собственными руками оборвавшую свою жизнь. Тоска по ней все еще жила в сердце султанши. Иногда ей так не хватало ее ласковых объятий и добрых советов…

– Вот и Топкапы, – обернувшись на нее, улыбнулась Эсма Султан. – Прежний, не так ли? Только теперь в его стенах вершатся уже чужие судьбы. И все, что было, осталось в прошлом…

К этому моменту к ним подошел Мехмет, который ехал верхом впереди кареты. Он видел Топкапы впервые, осмотрелся с прохладным любопытством и заложил руки за спину.

– Значит, здесь живет падишах, – заключил он. – Дворец и вполовину не так прекрасен, как вы его описывали, матушка.

Михримах Султан улыбнулась, посмотрев на сына с мягким укором.

– И все же во всей нашей империи подобного ему не найти, – заметила Эсма Султан, задумчиво улыбаясь. – Согласитесь, дух захватывает от мысли, сколько историй о любви, о стремительном возвышении и унизительном падении он помнит…

Мехмет после сообщил им, что хочет навестить Искандера-пашу, и отправился к нему на мужскую половину дворца, а женщины направились в гарем. Первым делом Эсма Султан пожелала привести подругу к своей тетушке – к ней они и заявились, оказавшись во дворце.

В покоях Валиде Султан снова сменилась хозяйка – заметила про себя Михримах Султан, войдя в них и обнаружив, что и сейчас они отражают характер своей владелицы. Здесь было тепло и уютно среди преобладающих в обстановке золотистого и коричневого цветов. Фатьма Султан оказалась женщиной в годах в изысканном богатом платье из красной парчи, которая с достоинством восседала на тахте и попивала что-то из золотого кубка. Ее главенствующее положение в гареме подчеркивала возвышающаяся на ее темноволосой голове крупная корона, инкрустированная рубинами. Однако она все же уступала тем коронам, которые в свое время носила Хафса Султан. Михримах Султан совершенно неосознанно сравнила этих женщин.

– Султанша, – озарившись улыбкой, поприветствовала тетушку Эсма Султан. Она поклонилась, а после обернулась на подругу, которая с робкой улыбкой встала рядом с ней. – Михримах Султан. Она приехала на днях в Стамбул из Эрзурума, где жила с сыном.

– Неужели? – приятно удивилась Фатьма Султан и, не глядя передав кубок подоспевшей служанке, поднялась с тахты. – Очень рада! Я много о тебе слышала, Михримах, и все ждала, когда же ты почтишь нас своим приездом. Надеюсь, у вас с сыном все хорошо? Он с тобой приехал?

– Благодарю за ваши теплые слова, султанша, – любезно отозвалась та. – Да, Мехмет тоже здесь. Мы приехали, чтобы он получил от повелителя должность, ведь мой сын уже давно вырос и жаждет самостоятельности. Я не стала чинить ему препятствий. Дай Аллах, его жизнь благополучно устроится, и тогда я буду спокойна.

– Надеюсь, так и будет, – покивала с пониманием Фатьма Султан и с видом радушной хозяйки повела рукой в сторону столика. – Прошу, садитесь. Я распоряжусь, чтобы нам принесли шербет и фрукты.

Все разместились за столиком – Фатьма Султан на тахте на своем привычном месте, рядом с ней Эсма Султан, а на подушках по бокам от них Михримах Султан и Нермин. Слуги поспешили исполнить приказ управляющей гарема, и вскоре женщины угощались щербетом и фруктами на любой вкус, ведя при этом светскую беседу.

– Как ты, наверно, уже знаешь, вскоре повелитель вернется из военного похода. Уверена, он будет очень рад увидеть тебя, Михримах. Ведь столько лет прошло с тех пор, как ты уехала…

– Верно, он обрадуется, – согласилась Эсма Султан с тетей и ласково посмотрела на подругу, которая крутила в руках веточку винограда. – Он часто спрашивал у меня о тебе, интересовался твоими делами. Так что не волнуйся, повелитель даст Мехмету достойное назначение – он все эти годы тревожился о вас.

– Как он? – поинтересовалась Михримах Султан. – Здоров ли?

– Моего брата в последние годы стали мучить те же симптомы сердечной болезни, что когда-то и нашего покойного отца, – с сожалением ответила Фатьма Султан и вздохнула. – Но он еще полон сил и энергии. Все рвется воевать…

Эсма Султан по-доброму усмехнулась, а Михримах Султан почему-то погрустнела. Нермин, которая, как всегда, хранила робкое молчание, присутствуя при беседе взрослых, удивленно покосилась на нее.

– Если хочешь, побываем там сегодня же, – Эсма Султан, в отличие от остальных, все поняла.

– Где же? – Фатьма Султан в недоумении смотрела на них.

– В мечети султана Мехмета, – пояснила Михримах Султан и виновато улыбнулась ей. – Вы упомянули покойного султана, и я подумала, что хотела бы побывать в его усыпальнице. Рядом с ним и матушка моя похоронена вместе с ее детьми.

– Да покоятся они с миром, – сочувствие наполнило темные глаза Фатьмы Султан. – Загляни и в тюрбе своей бабушки, Хюмашах Султан, что в мечети ее матери Михримах Султан. Она, помнится, когда ты была еще ребенком, очень тебя любила. Жаль, ей оставалось совсем мало и султанша не смогла взять тебя под свое крыло…

– Да, я тоже часто об этом думаю… Но я благодарна Эсен Султан за то, что она позаботилась обо мне, когда моих родителей не стало. Я ей очень многим обязана. Она подарила мне семью и любовь.

– Да, так и есть. К слову о семье… – почему-то беспокойно заговорила Фатьма Султан. – Вы с Нилюфер еще не виделись со времени твоего приезда?

– Нет, – немного скованно ответила Михримах Султан. – Но я хотела бы…

– Тебе следует ее навестить. Кое-что случилось… Как мне сообщили, вчера она была отравлена. Обстоятельства произошедшего мне неизвестны, но, говорят, она плоха, однако, должна поправиться.

В покоях стало ужасно тихо. Эсма Султан и Михримах Султан пораженно переглянулись, а Нермин испуганно распахнула свои и без того большие зеленые глаза. Михримах Султан отложила веточку винограда обратно на блюдо и потерянно поднялась на ноги.

– Не торопись, Михримах, – остановила ее Фатьма Султан, осознав, что она собралась во дворец к сестре. – Лучше… не беспокоить Коркута-пашу, который сейчас, верно, расследует это дело. Он человек, не терпящий… вторжений. Вряд ли там сейчас ждут гостей. Ты лучше на днях отправь в их дворец весточку, что желаешь проведать Нилюфер. А там посмотрим.

– Я тоже думаю, что так будет лучше, – встряла Эсма Султан, наполнившись тревогой. – Не стоит ехать туда сейчас. Коркут-паша и в обыденные дни радушием не отличается, а уж после такого…

– Что же, хорошо, – против воли согласилась Михримах Султан, переполненная тревогой за сестру, пусть и всю жизнь отвергавшую ее. Она уже без всякого энтузиазма покосилась на столик. – Эсма, может, выйдем в сад? Мне нужно подышать свежим воздухом, чтобы успокоиться.

Дворец Топкапы. Покои Айнур Султан.

Когда Бельгин Султан вошла в покои дочери, та возлежала на своей кровати поверх расшитого серебряной нитью покрывала и, подложив руку под подбородок, с тонкой улыбкой на губах увлеченно смотрела на…

Султанша остановилась у самого порога и в недоумении уставилась на стеклянный резервуар в форме шара, открытый сверху и наполненный водой, в котором плавали две крупные красивые рыбки – одна ярко-красная с золотистым отливом, а другая – черная, с тонкими золотыми полосками.

Он разместился на прикроватном столике рядом с красивой расписной вазой. А в ней стоял благоухающий букет из алых роз, которые еще росли в октябре по причине длительного периода цветения этого сорта и теплой осени здешнего края.

– Что это? – будучи от природы любопытной женщиной, с удивленной улыбкой воскликнула Бельгин Султан и направилась к ложу.

– Матушка?.. – не менее удивленно откликнулась Айнур Султан, обернувшись на нее и быстро сев на кровати. Она спустила вниз босые белокожие ножки с тонкими щиколотками и оправила задравшееся платье из бирюзового шелка. – Простите. Я думала, это Алиме пришла.

Чуткая и восприимчивая Бельгин Султан сразу же уловила в ее голосе нотки напряжения, которого прежде не было в их общении.

– Рыбы? – она все-таки улыбнулась, чтобы сгладить неловкость. Подошла ближе к резервуару и посмотрела на плавающих в воде рыбок. – Откуда они у тебя?

– Не знаю, – с затаенной радостью Айнур Султан пожала плечами. – Проснулась утром, смотрю, а они стоят прямо здесь, на столике. И розы. Не правда ли они прекрасны? Так чудесно пахнут!

– Розы… – эхом отозвалась Бельгин Султан, и улыбка ее померкла. – Известно, кто способен на подобную выходку… – с намеком, причем, мрачным, добавила она.

Айнур Султан быстро на нее посмотрела и закусила губу, а после с показательно невозмутимым видом снова обратила взгляд к рыбкам.

– Я назвала их Эрос и Антерос, – поделилась она и, поймав на себе растерянный взгляд матери, которая ничего не смыслила в подобном, терпеливо заговорила, зная наверняка, что объяснение ей не понравится: – В честь древнегреческих богов любви. Эрос – божество взаимной, счастливой любви, – она указала пальчиком на золотисто-красную рыбку. – Любовь издревле считалась одной из самых могущественных сил, управляющих миром. Она так сильна, что порабощала и богов, и людей, рождая меж ними чувственное влечение и тем самым обеспечивая продолжение жизни, которого нет без любви – духовной или плотской.

Бельгин Султан настороженно слушала ее, с некоторых пор чувствуя необъяснимые опасения, когда дочь заговаривала о любви. И, надо сказать, чаще она говорила только о книгах.

– Древние греки верили, что у Эроса был брат-близнец, родившийся вместе с ним из первоначального Хаоса вместе с третьим божеством Хроносом, покровительствующем времени. Хотя по более поздней версии их родителями стали считаться бог неистовой войны Арес и богиня любви Афродита, что во многом объясняет черты Антероса. В отличие от своего брата, Антерос был олицетворением темной стороны любви, когда она безответна или порождает в человеке ненависть к объекту любви, желание его уничтожить. Или же это маниакальная страсть – злобная и причиняющая страдания.

Выслушав ее, столь увлеченную своим повествованием, Бельгин Султан присела на ложе рядом с дочерью и задумчиво посмотрела на нее.

– Порою мне становится не по себе от того, сколь много всего умещается в твоей голове. Это должно быть утомительно – постоянно читать книги, учиться языкам неверных, изучать то, во что они верили… И ведь ты ни на миг не останавливаешься, а еще так юна!

– Разве это не увлекательно – каждый день узнавать что-то новое? – возразила Айнур Султан с искренним непониманием. – Я хотела бы знать все на свете, но человеческая жизнь слишком коротка, чтобы вместить в себя подобное знание. Жаль, ведь обладай человек большими знаниями – не только знать, и простой народ – он бы не совершал тех ошибок, которые совершает в своем неведении, по глупости считая, что это правильно и ничего более не видя за очерченными им же границами!

Именно в такие моменты не без досады и горечи Бельгин Султан сознавала, сколь глубока на самом деле пропасть меж ней и девушкой, которую она называла своей дочерью.

Айнур Султан всем своим существом тянулась ко всему возвышенному, к миру духовному, а она сама, наоборот, все больше приобщалась к земному миру, становясь приземленной, сосредоточенной лишь на своих жизненных ролях – жены и матери. И не было для нее большего счастья, чем обнимать своих детей и знать, что они живут благополучно.

Айнур Султан тоже почувствовала это и разочарованно сникла, а после вспомнила о том, что мать намерена выдать ее замуж, даже не спросив ее мнения, и отвернулась. Она-то, конечно, думала, что поступает подобным образом ей во благо. Матушка совершенно искренне полагала, что все женщины, как и она, желают обрести спокойное и тихое счастье с мужем и детьми.

Кому-то этого и вправду было достаточно, но Айнур Султан – нет. Честолюбие – еще затаенное, не раскрывшееся – подталкивало ее к высоким желаниям и стремлениям. Она питала жажду стать кем-то большим, чем простой женой и матерью. Человеком, который вне зависимости от связей с кем-то, то есть сам по себе, представляет некую ценность.

– Кстати, Мехмету уже лучше, – чтобы нарушить это неловкое молчание, проговорила Бельгин Султан. – Хочешь навестить его?

– Конечно! – с энтузиазмом согласилась Айнур Султан, которая за дни болезни брата успела соскучиться по нему. – Отправимся к Мехмету сейчас же.

Дворец Топкапы. Гарем.

Айнель-хатун не знала, почему, но она чувствовала себя рядом с этим человеком неловко и скованно – так, словно она в чем-то провинилась. Прежде в гареме всем заправляла она, так как на Идриса-агу полагаться не приходилось. Но с появлением Кемаля-аги положение ее резко изменилось. Не сказать, что она была не рада этому, но чувствовала дискомфорт. Ибо Кемаль-ага столь неусыпно следил за порядком, так тщательно и расчетливо вел все гаремные дела, что ей попросту не оставалось возможности как-либо проявить себя. Евнух, по сути, не оставлял ей работы – теперь она лишь, как и положено по должности, ведала финансами гарема, да выслушивала бесконечные жалобы слуг на чрезмерную строгость нового главного евнуха.

Она, как могла, справлялась с их возмущением и, наоборот, проявляла мягкость и терпимость, буквально уговаривая их работать как следует, дабы получать поменьше выговоров и замечаний бдительного Кемаля-аги, который каким-то мистическим образом умудрялся уследить за всем и каждым во дворце.

Немного волнуясь, Айнель-хатун прошла по ташлыку и привычно окинула быстрым изучающим взглядом наложниц, которые при ее появлении тут же притихли. Ее вызвал к себе в комнату Кемаль-ага, и женщина направлялась туда с тяжелым сердцем. Очевидно, что-то случилось, ведь прежде он удовлетворялся парой сухих слов в ее адрес, брошенных как бы вынужденно, так как формально она была выше его по должности.

Предварительно постучав, Айнель-хатун отворила дверь и вошла в комнату, которая заметно изменилась с тех пор, как здесь поселился Кемаль-ага. Все подушки на тахте, на которых любил возлежать Идрис-ага вприкуску со сладостями, исчезли, а на прежде заставленных всяким хламом полках шкафов ровным строем стояли одни лишь книги.

Кемаль-ага с прямой осанкой стоял возле письменного стола и с хмурым видом перебирал какие-то бумаги. Он даже не обернулся и, продолжая изучать некий документ, сдержанно проговорил:

– Айнель-хатун. Долго же вы добирались до моей комнаты. Я успел полностью изучить расходные документы за этот месяц.

– Неужели? – она удивилась и напряженно покосилась на документ в его руке, который он неспешно отложил к остальным и, заложив обе руки за спину, обернулся к ней с невозмутимым видом. – Что послужило для этого причиной? По-вашему, я тоже не справляюсь со своими обязанностями? – нотки возмущения прозвучали в ее голосе.

– Я лишь исполняю поручение госпожи о наведении в гареме порядка, – Кемаль-ага никак не отреагировал на ее тон и остался раздражающе сухим. – Уверяю вас, я очень хотел бы, чтобы хотя бы в ваших делах не было никаких проблем, но, увы, они есть.

– Что вы имеете в виду? – Айнель-хатун волевым усилием сохранила самообладание.

Она всегда выполняла свою работу как положено и была уверена, что проблем быть не должно. Ему, верно, попросту нравится тыкать человека носом в его ошибки, даже тогда, когда их нет.

– Насколько я могу судить по этим документам, золота из казны в гарем в этом месяце поступило недостаточно для того, чтобы выплатить жалованье всем наложницам и слугам, однако, его хватило на то, чтобы госпожи заказали персидские ткани, украшения из золота и серебра со всевозможными драгоценными камнями и… – он, словно забыв что-то, взял один из документов и быстро поглядел на него. – … трех лошадей редкой и оттого весьма дорогой породы. Это, верно, заказал кто-то из шехзаде.

– Вопрос с выдачей жалованья уже решен, – решив проявить твердость, заявила Айнель-хатун. – Я не вижу смысла обсуждать это.

– А я и не поднимал вопрос о жаловании, хотя стоило бы, признаться. Меня интересует, почему госпожи позволяли себе подобные ненужные траты в то время, как финансы гарема не позволяют даже жалованье выплатить их же слугам.

– Султанши привыкли к такому укладу, – недоумевая из-за его вопроса, ответила хазнедар. Чего он хотел от нее? – Они – члены монаршей семьи. Я же не могу запретить им…

– Можете, если на то есть весомые основания, – отрезал Кемаль-ага, и женщина осеклась. – Государственная казна опустошена. Мы все ждем возвращения повелителя с тем золотом, что ему выплатила Испания за заключенный мир. Но сдается мне, особенно на него рассчитывать нам, гарему, не стоит. Это золото пойдет на государственные нужды, которые, я думаю, важнее, чем выплата жалованья гаремным рабыням и тем более каким-то слугам. Если наши финансовые возможности будут урезаны, монаршая семья попросту избавится от лишних ртов. Наложниц поскорее выдадут замуж, а слуг вышлют в захолустные дворцы или даже продадут. Вы понимаете, к чему я веду?

– Будьте любезны, поясните, – холодно ответила Айнель-хатун, которая не понимала.

– Нам нужно быть готовыми к серьезным проблемам, – отвернувшись от нее, жестко произнес евнух. – Никто из наложниц или слуг не захочет по собственной воле покидать дворец. Родится недовольство, а, значит, конец порядку. Но это еще полбеды. Без золота в следующем месяце мы снова не сможем выплатить гарему жалованье. Сомневаюсь, что и на этот раз Афсун Султан даст в долг свое золото. К слову, нам и нынешний долг нужно выплатить ей. В связи с этим траты султанш на шелка и драгоценности не представляются возможным. Итак, что вы предлагаете в таком положении, как глава гарема?

Это что, проверка? Айнель-хатун нахмурилась и после недолгого молчания поймав на себе ожидающий взгляд, заговорила:

– Следует оповестить их об этом – это во-первых. Во-вторых, нужно предупредить возмущение наложниц и слуг, уже сейчас отобрав тех, кого будет разумно отправить из дворца. У кого-то возраст подошел, кто-то не лучшим образом справляется со своими обязанностями. Если выдадим замуж кого-нибудь из наложниц, получим немного золота. С отбытием части гарема будет уже легче выплатить ему жалованье, я полагаю. А долг Афсун Султан Фатьма Султан пожелала выплатить из личных средств – она намерена продать одно из своих имений в Эдирне.

Кемаль-ага оценивающе посмотрел на нее и, видимо, удовлетворенный ответом, сдержанно кивнул.

– Вам осталось лишь отдать соответствующие приказы и сообщить обо всем Фатьме Султан, чтобы она предупредила траты других султанш. Согласитесь, таким образом много проще работать? Знать заранее, на что рассчитывать и к чему стремиться. Планирование – это одна из основ порядка. Другая – контроль, и я советую почаще обращаться и к нему.

– Я не забуду ваш совет, – немного колко ответила уязвленная Айнель-хатун. – Надеюсь, теперь я могу идти?

– Еще кое-что… Этот Идрис-ага, он должен оказаться в числе тех, кто покинет дворец.

– Это решать не нам, а управляющей гарема, – чуть усмехнулась Айнель-хатун, решив тоже осадить его. – Если ей будет угодно, он уедет. Необходимо обсудить этот вопрос с ней. Хотя бы это, я надеюсь, вы в состоянии сделать сами, не раздавая советы другим?

Она, не дожидаясь ответа, развернулась и степенно ушла, шурша подолом своего темно-синего платья, а Кемаль-ага с тенью удивления смотрел ей вслед.

Не успела Айнель-хатун покинуть его комнату и отправиться в ташлык, как возле его дверей встретила идущего ей навстречу Идриса-агу. Он подошел к ней и без обычной заискивающей улыбки проговорил:

– Афсун Султан желает видеть тебя.

– Что такое? – изумилась она.

– Ты, чем вопросы задавать, лучше поторопилась бы. Она давно за тобой посылала.

Поджав губы, Айнель-хатун недовольно посмотрела на него и, обойдя евнуха, пошла в сторону покоев султанши. Он же засеменил ей вслед.

Дворец Топкапы. Покои Афсун Султан.

– Сынок, оставь книгу хотя бы за столом, – поглядев на него через столик, снисходительно улыбнулась Афсун Султан. – Что это ты так увлеченно читаешь все утро?

Шехзаде Ибрагим, опомнившись, виновато посмотрел на мать и послушно захлопнул книгу, положив ее на край столика.

– Орхан учит меня латинскому языку, и он велел прочесть мне эту книгу.

– Вы с ним часто видитесь? – как бы между прочим уточнила Афсун Султан. Она-то своего старшего сына видела крайне редко.

– Да, я прихожу к нему вечерами, и мы долго разговариваем, – довольно сообщил Ибрагим. – Он мне столько всего рассказывает! Но вчера мы не успели толком поговорить… – поведал он уже с досадой.

– Отчего же?

– Пришла Айнур, и она плакала, – ответил мальчик и заглянул матери в глаза. – У нее что-то случилось, да?

– Мне об этом ничего не известно, – с недоумением отозвалась та.

Султанша задумалась, что могло послужить причиной такому состоянию Айнур Султан, но размышления ее были прерваны приходом Айнель-хатун в сопровождении Идриса-аги.

– Султанша, вы желали меня видеть? – после поклона учтиво поинтересовалась хазнедар.

– Ибрагим, ты уже позавтракал? – обратилась к сыну Афсун Султан, и тот кивнул. – Тогда отправляйся на занятия. Удачного тебе дня, милый.

Шехзаде Ибрагим безропотно поднялся с подушки, подошел к матери и, поцеловав ее руку, ушел, не преминув захватить с собой книгу, которую буквально не выпускал из рук в последние дни. Его тяга к знаниям порой удивляла…

– Айнель-хатун, у меня к тебе есть вопрос, – с достоинством восседая на тахте, заговорила Афсун Султан и в то же время жестом велела служанке убрать со стола. – В связи с последними событиями в гареме я обнаружила в себе готовность и желание помогать другим. Мне хотелось бы использовать подобные мои стремления с пользой. Другими словами, я хотела бы заняться благотворительностью, но, право, не представляю, с чего мне следует начать. Ты служишь в гареме много лет, поэтому я и обратилась к тебе. Что посоветуешь?

Айнель-хатун, мягко говоря, удивилась подобному намерению султанши и оглянулась на Идриса-агу, но тут же постаралась взять себя в руки. В гареме никто, даже Фатьма Султан, не занимался ничем подобным. После Хафсы Султан, которая не только управляла благотворительными фондами своих бабушки и матери, но и открыла свой собственный, не было женщин, готовых, как она, жертвовать свои время и золото на благие дела.

Хотя, возможно, все объяснялось другим. Фатьма Султан, когда она только взяла власть в гареме в свои руки, попыталась получить разрешение у повелителя стать во главе фондов Хафсы Султан, однако тот твердо отказал ей. Видимо, после предательства Хафсы Султан он не хотел допустить хоть какого-то вмешательства женщин в политику. И после этого никто больше не предпринимал подобных попыток.

– Ваше стремление достойно восхищения, султанша, но… – проговорила Айнель-хатун, осторожно подбирая слова. – Одобрит ли его повелитель? Известно, однажды он не позволил Фатьме Султан возглавить столичные благотворительные фонды.

– С тех пор много воды утекло, – невозмутимо ответила Афсун Султан и улыбнулась с уверенностью. – Он не станет препятствовать, я полагаю. В отличие от Фатьмы Султан, я не имею почти никакой власти, так что повелитель вряд ли усмотрит в моем стремлении нечто недопустимое. Я просто хочу позаботиться о нуждающихся, протянуть руку помощи тем, кто оказался в беде или не в состоянии позаботиться о себе самостоятельно.

– Что же… – скованно воскликнула Айнель-хатун. Деваться ей было некуда. – Вы можете пожертвовать средства на строительство бань или фонтана в столице. Еще можно сделать пожертвование в один из благотворительных фондов. Самый крупный из них – фонд Хафсы Султан. В прошлом султанша объединила в нем фонды Хасеки Хюррем Султан и Рустема-паши, которые достались ей в наследство от матери Хюмашах Султан.

– Если же он ныне действует, кто им управляет? – вдруг заинтересовалась султанша.

– Совет попечительниц. Отправляясь в ссылку, Хафса Султан по приказу повелителя передала бразды правления в их руки. Это жены столичных пашей.

– Любопытно… – задумчиво протянула Афсун Султан. – Пожалуй, я отдам распоряжение построить в столице медресе. Я выделю столько средств на строительство, сколько потребуется. В будущем я, конечно, хотела бы сделать нечто более значительное… И еще я хочу сделать пожертвование в фонд Хафсы Султан. Пятьдесят тысяч акче.

Идрис-ага удивленно уставился на султаншу, а Айнель-хатун попросту растерялась. Она знала, что как хасеки, Афсун Султан получала ежемесячное жалование в размере тысячи акче. Пятьдесят тысяч акче – внушительная сумма для нее. А если учесть, что до этого она одолжила гарему также немалую сумму, возникал вопрос – откуда у нее такие средства?

– Султанша, но ведь это большая часть ваших сбережений… – в ошеломлении воскликнул Идрис-ага. – А еще ведь нужно выделить золото на строительство медресе.

– Что же, придется снова продать какое-нибудь из моих владений.

Так вот, откуда она взяла то золото, которое одолжила Фатьме Султан. Продала свое имение. Айнель-хатун подивилась такой неожиданной самоотверженности со стороны султанши. И сразу же заподозрила неладное. Прежде за Афсун Султан она подобного не замечала. Очевидно, она делала все это неспроста… Но чего она добивалась, с вызывающей легкостью расходуя такие суммы?

– Если вам так угодно, я отдам соответствующие распоряжения, – она склонила голову, выражая покорность и вдруг вспомнила о своем разговоре с Кемалем-агой. – Султанша, но, я думаю, вы должны знать. Думается, нам не стоит рассчитывать на то золото, что везет с собой повелитель, ведь оно пойдет на государственные нужды. Снова возникнет трудность в выплате жалования гарему, и нам даже придется выслать часть рабынь и слуг. В подобном свете крупные траты… не разумны. Кемаль-ага даже просил меня предупредить всех султанш о том, чтобы они… умерили свои траты на ткани и драгоценности, ведь золото на их оплату идет из казны гарема.

– Не волнуйся, Айнель-хатун, – со спокойной улыбкой выслушав ее, заверила Афсун Султан. – Все мои траты пойдут из моих личных средств, и они никак не повлияют на финансы гарема. Ты бы лучше предупредила Айнур Султан – она у нас известная любительница редких тканей и драгоценностей, – она произнесла это, как дружелюбную шутку, но в ее голосе чувствовалась ирония.

Промолчав, Айнель-хатун поклонилась и, уходя, напряженно переглянулась с Идрисом-агой. Стоило дверям за ней закрыться, как евнух подошел к своей госпоже и ехидно улыбнулся.

– Фатьма Султан, верно, как узнает, еще больше переполошится. Как же, ей не позволили заниматься благотворительностью, а вы без всякого разрешения взялись за благие дела, да еще с такой щедростью. Все будут почитать вас, а не ее.

– Ты знаешь, я делаю все это не для того, чтобы кого-то унизить, – мягко осадила его Афсун Султан. – Я и правда хочу творить добро, но ты прав. Таким образом я снова выставлю себя в лучшем свете и брошу тень на Фатьму Султан. Однако, для того, чтобы иметь вес и в гареме, и за его пределами мне нужно сделать что-то более значительное. Например, возглавить этот самый фонд Хафсы Султан. Пусть повелитель увидит, что мои намерения серьезны, и что я способна выступить в роли управляющей.

– Возглавить?.. Но как же это устроить?

Афсун Султан помолчала, раздумывая над этим, и вскоре решила:

– После моего пожертвования, я полагаю, совет попечительниц будет настроен ко мне доброжелательно. Ты разузнай, кто в нем состоит, Идрис-ага, и пригласи ко мне на ужин. Я узнаю, как они относятся к тому, чтобы одна из султанш встала во главе фонда, и осторожно намекну им, что ею могла бы стать я.

– А как Фатьма Султан к этому отнесется? – обеспокоился евнух, сдвинув седеющие брови. – Видит Аллах, ей это не понравится…

– Я это переживу, – снисходительно улыбнулась Афсун Султан и, решив, что тема закрыта, нарочито спокойно поинтересовалась: – Как там мой шехзаде Орхан? Надеюсь, никаких происшествий?

– Нет, госпожа, ничего. Шехзаде регулярно посещает занятия, каждое утро катается верхом и усердно занимается с мечом в саду.

– Может, успокоился… – с облегчением отозвалась султанша и тихо вздохнула. – Есть еще какие-нибудь новости?

– Сегодня во дворец приехала Эсма Султан с дочерью. С ними Михримах Султан. Родственница повелителя, его двоюродная сестра. Она долгое время жила в Эрзуруме после казни супруга Искандера-паши, но, как выяснилось, на днях вернулась в столицу вместе с подросшим сыном. Верно, хочет пристроить его на какую-нибудь должность.

– Ее не стоит опасаться? – насторожилась Афсун Султан, удивленная подобной новостью.

– Вовсе нет, – усмехнулся Идрис-ага. – Она – ангел во плоти.

– Стоит ее поприветствовать, а заодно увидеться с Эсмой Султан.

– А зачем она вам?

– Есть у меня кое-что на уме… – загадочно улыбнулась в ответ султанша и поднялась с тахты в своем элегантном бордовом платье с длинными рукавами и шлейфом.

Дворец Топкапы. Гарем.

В сопровождении двух служанок и Идриса-аги султанша вышла к ташлыку и по счастливому стечению обстоятельств встретила идущих ей навстречу Эсму Султан, как всегда, бывшую образцом изысканности и вместе с тем роскоши, ее кроткую и милую дочь по имени Нермин, а также незнакомую ей невысокую и хрупкую женщину со светлыми волосами, действительно похожую на ангела.

– Султанша, – Афсун Султан с почтением кивнула, озарившись сияющей улыбкой. – Мы все польщены вашим приездом. Надеюсь, вы пребываете в здравии?

– Афсун Султан, – с приязнью кивнула ей в ответ Эсма Султан, не уличив в словах той неискренности. – На здоровье не жалуюсь, хвала Аллаху. А как вы?

– Прекрасно, – учтиво ответила Афсун Султан и, глянув на скромно стоящую подле матери Нермин, произнесла: – Здравствуй, Нермин. Я давно тебя не видела. Ты так похорошела… Уже и замуж пора, не так ли?

Нермин порозовела от смущения и покосилась на мать, а та как-то беспокойно сверкнула темными глазами.

– Пока рановато об этом говорить, – с неожиданной твердостью ответила она за дочь. – Всему свое время.

– Да, разумеется, – мягкий голос Афсун Султан прозвучал легко и непринужденно, без намека на неловкость. – А вы, полагаю, Михримах Султан?

– Верно, – миниатюрная светловолосая женщина улыбнулась чистой и доброй улыбкой ребенка. – Я рада знакомству с вами, султанша. Слухи не врут, вы и вправду очень красивы.

– О, благодарю вас, – якобы смутилась Афсун Султан, которая о своей красоте прекрасно знала. Правда, счастья она ей принесла немного, но хотя бы тешила самолюбие. – Все в Топкапы, я уверена, будут несказанно рады также познакомиться с вами. Знаете ли, я думаю, было бы уместно даже организовать празднество в честь вашего приезда. Все-таки, вы тоже – член династии.

– Не знаю, право… – смутилась Михримах Султан и в поисках поддержки повернулась к подруге. – Это слишком, я думаю.

– А я думаю, это хорошая мысль! – с энтузиазмом воскликнула Эсма Султан – известная любительница веселья и праздников. – Афсун Султан права. Заодно все смогут познакомиться с тобой, Михримах, и повеселиться. Что нам в моем дворце скучать?

– Надеюсь, Фатьма Султан не станет возражать, – озабоченно заметила Афсун Султан. – Ведь она должна дать свое позволение. Известно, в последнее время ей не очень-то нравятся мои затеи…

Тут-то Идрис-ага и понял, в чем заключался хитроумный замысел его госпожи. Очень осторожно и ненавязчиво она теснила в сторону Фатьму Султан, выставляя себя в более выгодном свете, и, видимо, была намерена также отдалить ее от других членов династии.

И он был изумлен. Его прежняя госпожа Хафса Султан обладала острым умом, но она была полна коварства и не боялась запачкать руки. Ум Афсун Султан был другим – она совершенно иной хитростью добивалась своего. Через лесть, улыбки и намеки. Как часто говорила сама султанша, она не стыдилась склонить перед кем-то голову или сделать вид, что склоняет ее.

– Глупости! – с улыбкой отмахнулась Эсма Султан. Будучи любимой дочерью повелителя, она всегда чувствовала себя уверенно в стенах его дворца. И сейчас, сама того не ведая, играла отведенную ей роль. – Я сама отдам все распоряжения.

Дворец санджак-бея в Манисе.

Еще недавно редкие облачка неотвратимо сгущались и темнели, знаменуя приближение грозы. Воздух словно наэлектризовался, а порывы ветра становились все яростнее и холоднее. Шехзаде Мурад со своими сыновьями и слугами возвращался с конной прогулки. Расслабленно восседая в седле, он поднял голову и беспокойно поглядел на густые тучи, которые грозили вот-вот разразиться ливнем. Где-то вдалеке, еще только подбираясь, рокотали отголоски грома. Мужчина надеялся, что они успеют добраться до дворца к тому моменту, когда начнется гроза.

Шехзаде Алем, который ехал следом за отцом вместе со своими извечными спутниками в лице друзей-воинов Дастана и Яхьи, уверенно держался в седле и увлеченно обсуждал с ними перспективу охоты, о которой на прогулке упомянул его отец.

Воинственному шехзаде уже не терпелось отправиться на нее, поскольку охота была истинно его стихией. Он наслаждался не столько преследованием добычи, сколько свободой и действиями в команде. Да и ему ужасно нравилось проводить время с отцом, вдали от дворца и гарема – они с ним всегда действовали слаженно, без лишних слов понимая друг друга. Порою им хватало просто взглядов, чтобы о чем-то договориться.

Шехзаде Сулейман тем временем угрюмо смотрел на дорогу перед собой и в мыслях проклинал этот день. В седле ему было до жути неудобно с непривычки, спина ломила от боли, а ноги затекли. Он не выносил долгих поездок с неясной для него целью прокатиться по провинции. Словно в этом заключалось некое удовольствие! Юноша предпочел бы провести этот день за увлекательной книгой в тишине и спокойствии, но его отцу вздумалось «провести время со своими сыновьями». И Сулейман был вынужден трястись верхом на лошади с раннего утра, а теперь они еще и попали в грозу.

Подтверждая его мысли, уже совсем рядом громыхнул гром, и лошадь под Сулейманом нервно дернулась, как будто чувствуя его неуверенность. Он едва удержался в седле, поправился и смущенно оглянулся. Кажется, никто этого не заметил.

Однако в следующий раз ему повезло меньше. Раскат грома был столь громок и резок, что его лошадь подскочила и резво бросилась вскачь, а шехзаде, не удержавшись в седле, свесился с него на бок. Послышались встревоженные возгласы, кто-то поскакал ему вслед, а Сулейман окончательно выпал из седла и больно рухнул на землю, но почему-то продолжил волочиться по ней за испуганной лошадью. Его нога застряла в стремени.

– Помогите! – задыхаясь от грязи и пыли, закричал Сулейман. – Помо… – он задохнулся пылью, залетевшей в рот.

Помощь вскоре подоспела. Тот, кто поскакал за ним, видимо, ухватил лошадь под уздцы и заставил ее остановиться. Все прекратилось, и Сулейман, закашлявшись, с усилием перевернулся со спины на бок. Его спасителем оказался отец. Он тут же спешился с коня и поспешил к нему, сев на корточки.

– Ты как, сын? Не сильно ушибся?

Чувствуя невыносимое унижение, Сулейман хмуро посмотрел в ту сторону, откуда к ним скакали его брат и слуги – они смотрели без сочувствия, но встревоженно и словно бы неодобрительно. Ведь не пристало шехзаде, старшему наследнику, так плохо держаться в седле. А еще это унизительное падение и последовавшее за ним волочение по земле… Лицо Сулеймана покрылось красными пятнами, и он, пряча от отца взгляд, сел на земле.

– Я в порядке! – буркнул он, увернувшись от его руки, которая потянулась было, чтобы коснуться его лица.

Шехзаде Мурад поджал губы, понимая чувства сына, но все же помог ему подняться несмотря на слабое сопротивление.

– Я же сказал: я в порядке! – раздраженно воскликнул Сулейман.

Оглянувшись на второго сына, шехзаде Мурад кивнул ему, и Алем отдал приказ слугам немного отъехать, дабы дать брату прийти в себя. Проводив их угрюмым взглядом, Сулейман выдохнул и потупился. Ему еще никогда не было так стыдно.

– Со всеми бывает, сынок, – попытался утешить его шехзаде Мурад, подойдя и положив руку ему на плечо. – Ты не виноват в том, что лошадь так себя повела.

– Алем бы не упал, – невесело усмехнулся тот и нахмурился, опустив голубые глаза. – Вам, наверно, стыдно, что у вас такой сын, как я.

– Вовсе нет! – уже твердо произнес шехзаде Мурад и, обхватив ладонями лицо Сулеймана, заставил его посмотреть на себя. – Ты – мой сын, и как отец я всегда буду любить тебя. Возможно ли, чтобы родитель стыдился своего ребенка?

Шехзаде Сулейман недоверчиво смотрел в темные глаза отца и искал в них намек на неискренность. Но его не было.

Он все эти годы жил с ужасным ощущением того, что был не в силах удостоиться гордости отца. Что не мог даже сравниться с своим братом, которого так любила и восхваляла вся семья. И он привык к этой мысли, а теперь… В его голове все смешалось. Сулейман, наконец, услышал то, что мечтал услышать всю свою жизнь. Отец любит и его.

– Простите, что… – в пылу чувств сбивчиво заговорил он. – Что я подвожу вас. Раньше я старался быть достойным вас, но потом… Потом я понял, что мне это не под силу. У вас перед глазами всегда будет Алем, а я…

– Что за вздор? – перебил его возмущенный шехзаде Мурад. – У меня двое сыновей, и я горжусь ими обоими. Да, Алем воин, но ты… Ты похож на меня куда больше, чем другие мои дети, Сулейман. Я, признаться, не всегда так хорошо сидел в седле, – мужчина усмехнулся в бороду и, отпустив лицо сына, поглядел задумчиво в сторону. – Я и меч-то в руках держать не мог как следует. Я любил книги, поэзию, науки… Совсем как ты.

Шехзаде Сулейман жадно слушал каждое слово отца, и в его груди пела радость, полная облегчения.

– Как я?..

– Да, – с улыбкой подтвердил шехзаде Мурад. – Но я учился. Годами тренировался в езде верхом и в воинском умении. У меня в юности был хороший наставник, – взгляд отца на этих словах почему-то повеселел.

– Кто же?

– Нилюфер Султан.

В полном недоумении Сулейман уставился на отца, не ожидав услышать женское имя, да еще из династии.

– Она – мой большой друг до сих пор. Но речь не об этом… Я хочу, чтобы ты понял, сын. Мы – это наш выбор. Вся наша жизнь есть череда принятых нами решений. И только от них зависит, кем мы станем. Если пожелаешь, ты будешь владеть мечом лучше любого воина в империи – стоит лишь взять в руки меч и без капли жалости к собственной слабости начать заниматься. И тогда ты увидишь, как спустя время слабость уступает место силе.

Уязвленно опустив взгляд на землю у своих ног, Сулейман с досадой понял, что прежде он и правда шел на поводу у своих слабостей. Он никогда еще не пытался бороться, а заведомо признавал себя проигравшим. Без всякой борьбы, без попыток это изменить, он всех обвинял в несправедливости. В том, что они раз за разом не принимали его в расчет. И, верно, именно это вызывало огорчение его отца. Ведь он-то в свое время сумел найти в себе силы побороть свою натуру и стать настоящим воином. Отец победил самого себя, свою слабость, и теперь ждал, что и он, его сын, наследник, поступит также.

– Тогда… мне тоже понадобится наставник, – наконец, выдавил он и немного неуверенно посмотрел на отца.

Тот впервые улыбнулся ему с одобрением и подошел ближе.

– И им стану я, – шехзаде Мурад с теплом смотрел на сына. – Иди сюда.

Раскрыв объятия, он крепко обнял подавшегося к нему сына, и почувствовал, как Сулейман порывисто обхватил его руками за торс, словно ребенок, уже давно отчаявшийся дождаться ласки, но вдруг получивший ее. Мужчине стало не по себе от чувства стыда, которое прожгло его грудь. Сам того не ведая, он был несправедлив к собственному ребенку…

Они стояли так, обнявшись у обочины дороги, и вдруг после оглушительного раската грома из туч резко грянул ливень, тут же намочивший их кожаные дуплеты и головы.

Восседая верхом на своем коне, Алем не обращал внимания на дождь и с неясным чувством наблюдал за тем, как отец и брат, засмеявшись, отстранились друг от друга и поспешили к ним. И почему-то тот факт, что рука отца при этом покровительственно лежала на плечах Сулеймана, отозвалось в нем болью и тихой ревностью.

Дворец Топкапы. Покои шехзаде Мехмета.

– Мой милый, ну как ты себя чувствуешь?

Шехзаде Мехмет смущенно покосился на сестру, но та, стоя за спиной у матери, смотрела на него с тем же беспокойством. Они давно не виделись – с тех пор, как он заболел, Айнур его не навестила ни разу. Матушка объяснила ему, что она сама ей запретила, боясь, что и Айнур с ее хрупким здоровьем подхватит простуду, но от этого едва ли становилось легче.

– Уже намного лучше, валиде, – со скованной улыбкой ответил он. – Не волнуйтесь.

– Мы с Айнур так переживали… Но, хвала Аллаху, ты поправился, – ласково скользнув ладонью по лбу сына, Бельгин Султан с нежностью ему улыбнулась. Он еще лежал в постели, а султанша сидела подле него поверх одеяла. – Лекарь сказала, на днях ты уже сможешь покидать покои. Но на улицу тебе еще нельзя выходить. Ты слышишь, Мехмет?

Выдохнув, тот с вымученной улыбкой кивнул. Он давно усвоил: мать никогда не оставит его без своей заботы, порою излишней и даже удушающей. И поскольку это объяснялось всего лишь ее любовью к нему, шехзаде Мехмет с покорностью это принимал и терпел.

– Теперь я смогу навещать тебя, – воскликнула с ободряющей улыбкой Айнур Султан. – Я, кстати, принесла тебе книгу, – она приподняла руку, в которой держала небольшую книгу в ветхом переплете. Очевидно, что-то очень старое и ужасно интересное. – Будем вместе читать по вечерам. Ты не против?

– Конечно, не против! – не сумев сдержать своей радости, с энтузиазмом ответил шехзаде. И уже чуть смущенно добавил: – Я буду… ждать тебя.

Бельгин Султан с явным довольством наблюдала за ними и с облегчением вздохнула.

– А на балкон хотя бы ему можно выходить? – уточнила Айнур Султан. – Столько дней сидеть взаперти, без свежего воздуха…

Шехзаде Мехмет с мольбой взглянул на мать, но та осталась непреклонна, как всегда в вопросах, касающихся благополучия ее единственного и горячо любимого сына.

– Разумеется, нет. Он ведь только поправился, а на улице такой холодный ветер. Все-таки конец октября, если вы не забыли.

Молодые люди устало переглянулись и одинаково расстроенно понурились.

– Я тогда просто приоткрою двери, чтобы внутрь влетел свежий воздух, – нашлась Айнур Султан и, не дожидаясь позволения, быстро подошла к дверям, ведущим на террасу.

Шехзаде Мехмет только сейчас понял, как он скучал по небу, по ветерку, по запахам осени, когда она отворила двери, и его покои наполнились прохладой. Бельгин Султан, нахмурившись, поспешно натянула одеяло ему по самую шею и не обратила никакого внимания на недовольный взгляд уже давно выросшего для подобного сына.

– Если только на пару минут.

Уже собравшись было вернуться к ним, Айнур Султан через приоткрытые двери случайно наткнулась взглядом на бредущих по саду юношу и девушку, которых она тут же определила. Их нельзя было не признать: высокую фигуру брата она знала слишком уж хорошо, а такими красивыми и длинными рыжими волосами в гареме могла похвастаться лишь одна женщина – его русская наложница, Тансу.

Все в султанше тут же зазвенело от напряжения, разлившегося по всему ее телу – от головы до кончиков пальцев на ногах. Орхан никогда еще не проводил столько времени в обществе своих фавориток и уж тем более не брал их с собой во дворцовый сад. Он терпеть не мог неспешные пешие прогулки, предпочитая им одиночные поездки верхом по предместьям дворца, и делал исключение лишь для нее одной. А теперь шел по саду под руку с этой Тансу, которая заливисто рассмеялась над какими-то его словами, запрокинув рыжеволосую голову и ведя себя невыносимо развязно.

Ей было трудно совладать со своими чувствами, но Айнур Султан все же сделала это и вовремя заметила направляющихся к беседке старшую сестру Эсму Султан с ее дочерью Нермин и еще какую-то незнакомую ей невысокую женщину со светлыми волосами.

– Валиде, а кто это в саду с Эсмой?

– Ах да, Айнель мне сказала, что на днях в столицу из Эрзурума вернулась Михримах Султан – кузина повелителя. Они с Эсмой Султан давние подруги и сегодня вместе приехали в Топкапы. Видно, Михримах Султан хочет со всеми нами познакомиться. К слову, мы с ней еще не сталкивались.

– Так давайте сходим в сад и поприветствуем ее? – как ни в чем не бывало предложила Айнур Султан. В ней загорелось абсолютно эгоистичное и детское желание помешать «влюбленным голубкам». – Мне любопытно, какая она. Вам разве нет?

Дворец Топкапы. Покои Валиде Султан.

Пока в Манисе бушевала гроза, в небе над столицей царило безмятежное спокойствие. Сквозь плотные и густые облака с трудом пробивался солнечный свет, из-за чего все казалось словно прикрытым тончайшей серой дымкой. Небо, земля, облетевшие ветви деревьев, увядающие кустарники и поздние осенние цветы – все это было одинаково блеклым и неброским. Яркие краски неумолимо меркли в преддверии зимы.

Но и у такой погоды была своя, особенная красота. Она навевала легкую грусть с оттенком романтичности, от которой в груди становилось болезненно-сладко. И она же рождала в голове неторопливые и тягучие, как плывущие по небу тучи, мысли. Кутаясь в теплые меховые накидки, Фатьма Султан с племянницей разместились на ее просторном балконе и с ощущением уюта попивали горячий ромашковый чай, одинаково наслаждаясь прекрасным видом и спокойствием этого пасмурного дня.

– Как обстоят дела Кемисхана на новой должности? – между прочим поинтересовалась Фатьма Султан, сделав обжигающий глоток чая и неспешно поставив чашку обратно на блюдце, которое держала второй рукой.

– Я полагаю, хорошо, но в последние дни он какой-то напряженный, – поделилась Нергисшах Султан и задумчиво посмотрела на одно из деревьев, возвышающееся во дворцовом саду. – Не знаю, как объяснить. Когда я спрашиваю его о делах в казначействе, он сразу… закрывается. Переводит разговор в другое русло, словно не хочет это обсуждать со мной. Обычно Кемисхан всегда охотно делился со мной своими заботами, когда я сама ими интересовалась.

– Вполне возможно, что на самом деле ему приходится нелегко на новом месте и на такой ответственной должности, однако он не хочет волновать тебя своими жалобами. Мужчине подобное и не пристало. Кемисхан освоится, и тогда это напряжение уйдет. А ты постарайся создать для него дома уютную и спокойную атмосферу, чтобы он мог расслабиться рядом с тобой и детьми.

– Благодарю за совет, султанша, – улыбнулась тете Нергисшах Султан и повернула голову в сторону вошедшей на террасу Айнель-хатун.

Та выглядела, мягко говоря, встревоженной. Явно с плохими новостями. Фатьма Султан тоже поняла это, взглянув на свою верную помощницу, и отставила блюдце с чашкой на столик.

– Что случилось, Айнель?

– Госпожа, мне было велено сегодня вечером устроить праздник в гареме. Я тут же к вам пришла, чтобы об этом сообщить.

Фатьма Султан озадаченно уставилась на нее, и ее плечи напряженно поджались.

– Кто отдал такой приказ? Да еще в обход меня… Снова Афсун?

– Нет, Эсма Султан так распорядилась. Но ее, верно, надоумила Афсун Султан, когда они повстречались в гареме.

– Эсма?.. – удивилась Фатьма Султан и поглядела на свою племянницу, которая выглядела обескураженной. – Даже не посоветовавшись со мной? Прежде она такого себе не позволяла… Это странно.

– А зачем вообще понадобился этот праздник? – воскликнула Нергисшах Султан, повернувшись к хазнедар. – И разве в гареме есть золото на его устройство?

– Вроде как в честь Михримах Султан. Эсма Султан заверила меня, что сама оплатит все расходы, – ответила Айнель-хатун и осторожно обратилась к своей госпоже: – Что мне делать, султанша? Я воле Эсмы Султан противиться не могу… Если только вы велите мне не исполнять ее приказ.

– Понять не могу, зачем Афсун нужен этот праздник? – вслух размышляла Фатьма Султан. – Если она посоветовала Эсме его устроить, значит, у нее есть свой интерес.

– Я тоже так думаю, – согласно кивнула Нергисшах Султан. – Снова она мутит воду…

– Вот что, Айнель, – все-таки приняв решение, заговорила ее тетя. – Я ничего не имею против Эсмы и Михримах. Пусть будет устроен праздник. Но следите за Афсун. И за ее служанкой, Ширин, тоже. Мало ли, что они задумали… Может быть, хотят отвлечь наше внимание от чего-то иного?

– Как вам будет угодно. Мы с Кемалем-агой за всем проследим. И…

– Что-то еще?

– Кемаль-ага посоветовал мне попросить вас, госпожа, в нашем нынешнем неустойчивом положении… убедить султанш умерить свои запросы. Он уверен, что гарему не стоит полагаться на испанское золото, что везет повелитель. Мол, оно пойдет на государственные расходы. А нам ведь еще нужно выплатить слугам и рабыням жалованье. В связи с этим придется кого-то выслать из дворца, чтобы казна гарема смогла в полной мере осуществить выплату жалованья.

– Еще и этот долг перед Афсун… – вздохнула Фатьма Султан, покачав темноволосой головой с рубиновой диадемой, воздетой на нее. – Не представляю, как мы со всем этим справимся… Но Кемаль-ага рассудил верно. Я предупрежу наших султанш о ненужных тратах, а вы присмотрите в гареме тех, кого можно будет отправить из дворца.

– Я могу попросить Кемисхана выделить немного больше положенного золота в казну гарема, – предложила Нергисшах Султан. – Он сделает это ради вас.

– И тем самым подставит себя. Нет, милая, не стоит. Я разберусь со всем сама. Возможно, придется взять в долг у ростовщиков… Иного выхода я не вижу. После, когда государственная казна наполнится, мы сможем закрыть все наши долги.

– Но это опасно, султанша, – встревожилась Айнель-хатун. – Повелитель, возможно, сможет помочь вам, если вы…

– Ты что, Айнель? Если он обо всем этом узнает, его гнев не уместится между небом и землей. Он мне доверяет, и я не хочу подорвать это доверие. К его возвращению мы решим все проблемы. И никому о них ни слова, это ясно?

Нергисшах Султан и Айнель-хатун покорно кивнули и напряженно переглянулись между собой.

Дворец Фюлане Султан.

Она на скорую руку писала ответное письмо матери, как всегда, полное лжи о своем семейном счастье и покое, что она обрела в окружении своих детей, когда в покои после стука вошел Кенан-ага. Подняв на него голову, Фюлане Султан наградила слугу надменным взглядом и медленно вернула перо в чернильницу.

– Итак? – сухо осведомилась она.

– Угрозы нет. Я обо всем позаботился, госпожа. Калфа получила мое послание и… заставила рабыню навсегда замолчать, как вы и велели. Коркут-паша не сможет выяснить обстоятельства отравления.

– Такой человек, как Коркут-паша, если не выяснит – никогда не успокоится, – поднявшись из-за письменного стола, произнесла Фюлане Султан, чем изрядно удивила мужчину. – Он должен найти заказчика убийства и покарать его. А мы ему в этом любезно поможем.

– Я понял, – с готовностью кивнул Кенан-ага. – Кто им станет?

– А вот это решишь ты, ага, – усмехнувшись, Фюлане Султан пронзила его взглядом своих темных глаз. Она к этому моменту подошла к настенному шкафу и, открыв его, достала из его недр небольшой кожаный мешочек, в котором позвякивали золотые монеты. – И устроишь все так, чтобы Коркут-паша самостоятельно вышел на него и поверил в его виновность. Я же не зря столь щедро плачу тебе, верно?

– Да, госпожа, – не посмев возражать, выдавил Кенан-ага и опустил взгляд в пол.

– А мне порою кажется, что зря, – вдруг сказала султанша своим обманчиво мягким медовым голосом. Она подошла к слуге и со змеиной усмешкой встретила на себе его недоуменный взгляд. – Любое дело, что я тебе поручаю, заканчивается провалом. Сначала сорвалось нападение в лесу, когда паша был почти что без охраны. Теперь отравление, столь неумело организованное, что яд подали на стол, за которым сидел Коркут-паша вместе с женой. Неужели нельзя было дождаться момента, когда он, будучи один, распорядится о вине, которое, как известно, весьма и весьма ценит?

Снова опустив глаза, Кенан-ага напряженно проговорил:

– Простите, госпожа. Мы снова вас подвели. Но я клянусь: больше этого не повторится.

– Надейся на это, ага, – всучив ему мешочек с золотом, хмыкнула Фюлане Султан. – Потому что иначе я избавлюсь от всех вас и найду себе более ловких слуг, которые будут в состоянии выполнить мои приказы.

Поклонившись, Кенан-ага спрятал свое «жалованье» за пазуху и, поклонившись, решительным шагом покинул покои, в которых чуть не столкнулся с дочерьми султанши. Гевхерхан подозрительно посмотрела на него, ведя за руки младших сестер, а после наткнулась на преувеличенно радостную мать, которая раскрыла свои объятия.

– Мои красавицы! – она со смехом обняла подбежавших к ней Хюррем и Айше, но, посмотрев на старшую дочь, немного насторожилась, поймав на себе ее хмурый взгляд. – Гевхерхан, все в порядке?

– Да, все хорошо, – заставила себя произнести та. – А кто этот ага? И почему он так часто бывает у нас во дворце?

– Ну-ка, садитесь, – пропустив эти вопросы мимо ушей, ворковала над дочерьми Фюлане Султан и повела их к тахте. – Сейчас мы с вами велим принести нам шербет и непременно много-много сладостей, да? Гевхерхан, и ты садись с нами. А где мальчики?

– Они играют в холле. Назлыхан с ними, – ответила Гевхерхан и принудила себя против желания притвориться, как и мать, что ничего не происходит. – Я, пожалуй, пойду к себе, валиде.

– Что такое? – удивилась Фюлане Султан, нежно приобняв Айше и Хюррем, прильнувших к ней с обеих сторон. – Не хочешь побыть с нами?

– В последнее время от избытка сладкого у меня стало сводить скулы, – колко ответила та и, поклонившись, ушла, заставив напускную улыбку матери дрогнуть.

Дворец Топкапы. Дворцовый сад.

– Здесь по-прежнему очень красиво…

С упоением оглядываясь в саду, Михримах Султан с улыбкой на лице сидела вместе с Эсмой Султан и Нермин в деревянной беседке, которая укрывала их от ветра.

– Помнится, здесь мы с тобой и познакомились, – заметила Эсма Султан с оживлением. – Правда, тогда царило лето. И мы были еще такие юные…

Нермин, которая сидела подле матери и преимущественно помалкивала, потеряла нить беседы, когда увидела идущих по направлению к ним двух женщин. Издалека они были похожи, но по мере их приближения к беседке это ощущение пропадало.

Бельгин Султан даже в свои годы выглядела все еще молоденькой и полной жизни женщиной, милое лицо которой светилось добротой. Ее светлые волосы были собраны в сложную прическу с косами – она часто предпочитала подобную – и в них сверкала на свету небольшая корона с песочно-желтыми камнями топазов. Они как нельзя лучше подходили под ее светло-коричневое платье, поверх которого султанша надела накидку из рыжеватого меха.

Но взгляд Нермин был прикован не к ней. Тайком она всегда ею восхищалась и… немножко завидовала. Айнур Султан просто поражала ее своей неземной красотой, подобной которой она никогда не видела. Эти белоснежные волосы, струящиеся много ниже талии, столь же белая тончайшая кожа, словно подсвеченная изнутри, разноцветные глаза и женственная хрупкость. Наверно, девушка сама этого не осознавала, но она, невесомо шагая по гравийной дорожке, была подобна ангелу, сошедшему с небес. И Нермин, смотря на нее, тихо вздохнула, сетуя на свои обыкновенные русые волосы, немного нескладную фигуру и неброские мутно-зеленые глаза.

Эсма Султан тоже заметила их и вроде бы осталась дружелюбной, но ее темные глаза словно бы кольнули Бельгин Султан. Неосознанно султанша все же ревновала внимание отца к этой женщине и больше даже из сочувствия к матери, а не из-за эгоистичного нежелания делить с кем-то любовь повелителя.

– Султанша, доброе утро, – поклонилась Бельгин Султан, смотря на нее с бесконечно милой улыбкой. – Как хорошо, что вы приехали. Мы давно вас не видели.

– Благодарю вас, – приветливо ответила ей Эсма Султан и, повернувшись к младшей сестре, тепло ее оглядела. – Айнур, и ты здравствуй. Как поживаешь? Ты что-то похудела…

Не сказать, что Айнур Султан недолюбливала свою старшую сестру – вовсе нет. Та всегда была очень мила и заботлива. Но большая разница в возрасте сыграла свою роль, к тому же… Айнур Султан уязвляло то, что отец обожает Эсму Султан, а ей достаются лишь крохи его внимания. Эта пресловутая ревность и обида заставляли девушку сторониться единственной сестры. Рядом с ней она чувствовала себя неуютно, как будто та бросала на нее тень. И вела себя с ней подчеркнуто вежливо и отстраненно.

– Рада нашей встрече, султанша, – с прохладной, скорее вынужденной улыбкой воскликнула Айнур Султан. – Я чувствую себя вполне хорошо. А как вы?

– Прекрасно! – Эсма Султан, напротив, лучилась благодушием. – Кстати, это Михримах Султан. Вы еще не знакомы, верно?

Михримах Султан оказалась такой же приятной женщиной, как и Эсма Султан, только более спокойной и скромной. Бельгин Султан сразу же почувствовала в ней родственную душу, и они принялись увлеченно беседовать. Айнур Султан, которая не имела интереса к их разговору, из вежливости побыла в их обществе некоторое время, а после, заметив на себе робкий взгляд Нермин, вдруг улыбнулась ей и воскликнула:

– Нермин, ты не хочешь пройтись со мной?

Бельгин Султан с радостным удивлением обернулась на нее. Ее дочь никогда не проявляла особого стремления к общению с кем-либо, кроме своих братьев.

Ошеломленная Нермин, которая не ожидала подобного поворота событий, смутилась и вопросительно поглядела на свою мать. Эсма Султан улыбнулась ей, показывая, что она не против.

– Вам, наверно, скучно слушать нас, – заметила она, чтобы подбодрить дочь. – Ступайте непременно.

Девушки поднялись на ноги и, поклонившись, вышли из беседки, обе чувствуя себя неловко – прежде они никогда не оставались наедине. Признаться, Айнур Султан не слишком-то тяготилась обществом Нермин – ее мысли были заняты другим. Предложение прогуляться с ее стороны было лишь поводом сбежать от матери, чтобы отыскать Орхана.

Проводив ушедших по одной из дорожек девушек, султанши с довольными улыбками переглянулись.

– Было бы неплохо, если бы они подружились, – выразила общее мнение Эсма Султан. – Моей Нермин дружба со сверстницей пойдет на пользу. Она слишком много времени проводит подле меня, во дворце.

– Да и Айнур не помешает женское общество, – удовлетворенно добавила Бельгин Султан. – Она постоянно с братьями. Подруги нужны всем. И вы с Михримах Султан служите тому прекрасным примером.

– Вы очень любезны, султанша. Кстати, я слышала, мой брат Мехмет захворал. Как он, поправился уже?

Дворец санджак-бея в Манисе. Дворцовый сад.

Гроза прошла, и ветер постепенно разогнал облака. На лазоревом небе снова засияло солнце. Воздух был влажный и на удивление теплый, и дождевые капли сияли в солнечных лучах, словно рассыпанные повсюду крохотные алмазы. Ступая по все еще сырой земле, Фаниса Султан с грустью в золотых глазах любовалась всей этой красотой. Она держалась за руку Лейсан-хатун, которая молчала, чувствуя настроение своей госпожи.

– Вы за весь день и пары слов не произнесли, – наконец, воскликнула она и беспокойно оглядела султаншу.

Фаниса Султан вздохнула и, помолчав некоторое время, тихо ответила:

– На душе тяжело, Лейсан. Не хочется ни есть, ни говорить. Единственное, чего я сейчас хочу, это… снова стать ребенком. Жаль, что это невозможно. Было так славно быть всего лишь маленькой девочкой, радоваться всему, играть, ни о чем не беспокоиться и знать, что семья убережет тебя от всего плохого. А теперь выходит, моя семья и принесет мне несчастье…

– Решение о свадьбе еще не принято.

– Это лишь дело времени… – обреченно произнесла Фаниса Султан. – Ибрагим-паша не посмеет отказать шехзаде, наследнику престола. Да, к тому же, кто откажется жениться на дочери будущего падишаха? С воцарением отца Ибрагим-паша, как зять султана, войдет в совет и скорее всего займет место визиря. Он не ни за что не упустит эту возможность.

– И что же, вам придется выйти за него замуж и уехать в Египет? – грустно посмотрела на нее Лейсан-хатун. – Не может быть, чтобы все вот так сложилось в вашей судьбе.

– Выходит, это и есть моя судьба, Лейсан, – с горечью улыбнулась султанша и вдруг дрогнула.

Они вышли из-за зарослей кустарника и увидели тренирующихся на поляне шехзаде Алема и Дастана, окруженных другими воинами, которые наблюдали за ходом их поединка на мечах. Лейсан-хатун сочувственно поглядела на госпожу. Та же, замерев, смотрела на Дастана, и невыразимая печаль наполняла ее прежде всегда лучистый взор.

Он со смехом ловко увернулся от выпада шехзаде Алема и переместился на поляне так, что оказался лицом к девушкам. Дастан сразу же заметил их, и его темные глаза жадно впились в Фанису Султан.

Юноша лишь на миг потерял бдительность, и не ожидавший этого шехзаде, который атаковал в твердой уверенности, что воин, как всегда, отразит его удар, неожиданно для всех ранил его в плечо.

Дастан приглушенно вскрикнул, и против воли Фаниса Султан громко ахнула и дернулась вперед, к нему, но ее вовремя поймала за руку Лейсан-хатун. Все резко обернулись на них, но после тут же окружили раненого Дастана, скрыв его от глаз.

– Нам лучше уйти, султанша, – быстро зашептала Лейсан-хатун. – Мы и так привлекли к себе внимание.

Ей не составило труда увести обескураженную случившимся Фанису Султан из дворцового сада. Они вернулись в покои, но султанша места себе не находила от беспокойства.

– Что, если рана серьезная?.. О, Аллах, и зачем мы только там появились?! Если бы он не отвлекся на меня, этого бы не произошло! Лейсан, как ты думаешь, будет уместно пойти к брату и узнать о его состоянии? – перестав в тревоге расхаживать по покоям, обратилась к служанке Фаниса Султан, но тут же сама себе ответила: – Нет-нет, нельзя! Я и так вызвала подозрения своей реакцией. Вот глупая, чуть ли не бросилась к нему через всю поляну…

– Госпожа, не переживайте так, – пыталась хоть немного успокоить ее Лейсан-хатун. – Я уверена, что рана несерьезная. Шехзаде его только слегка задел. Но даже если вы и отправитесь к брату узнать о состоянии Дастана, вряд ли кто-то сочтет это неуместным. Ведь вы видели, как его ранили, значит, имеете основания для своего интереса.

– Тогда идем! – Фаниса Султан словно только и ждала этих слов. – Иначе я с ума сойду.

Держась под руки, они спешно ступали по коридорам дворца, направляясь в покои шехзаде Алема, как вдруг у них на пути оказался сам Дастан – целый и невредимый, не считая перевязанного бинтом плеча, на котором уже проступила кровь. Он шел в сопровождении своего друга Хасана. Видимо, он отводил его в лазарет.

Фаниса Султан, увидев его на ногах, испытала такое громадное облегчение, что ее собственные ноги едва не подкосились. Она замерла посреди коридора и смотрела на Дастана во все глаза. Тревога в ее душе утихала, уступая место смущению. Ведь она с головой выдала свои чувства! Чувства, в которых и сама еще толком не успела разобраться.

Дастан замедлил шаг, увидев ее на противоположном конце коридора, и по его лицу было ясно: он понял, что султанша к нему неравнодушна. Хасан подавил понимающую улыбку и, поклонившись, когда они с султаншей поравнялись, бросил другу через плечо:

– Пойду сообщу шехзаде, что все обошлось.

Лейсан-хатун тоже ни о чем не пришлось просить – она тактично отошла в сторону и отвернулась.

– Султанша, – не отрывая от не глаз, Дастан склонил черноволосую голову в знак почтения. – Надеюсь, я не заставил вас слишком уж тревожиться? Рана не опасна.

– Я тревожилась не больше положенного, но, надо признать, рада, что вы в порядке, – дрожащим голосом произнесла Фаниса Султан, и он выдавал ее не меньше, чем глаза. – Как раз направлялась к брату, чтобы узнать о вашем состоянии. Я испугалась, увидев, как вас ранили. Такое произошло на моих глазах впервые, поэтому, я надеюсь, вы простите мне мою… неуместную реакцию.

Темные глаза Дастана потеплели. Его согревала мысль о том, что султанша столь переживала о нем и пыталась так отчаянно это скрыть. Значит, его чувства не безответны, как он думал из-за того, что она избегала его после получения любовного послания.

– Простить вас? – он чуть усмехнулся и от этого стал совершенно невыносимо красив. – Я был бы счастлив, зная, что и мне есть место в ваших мыслях.

Фаниса Султан порозовела и, опустив глаза, в смятении вдруг вспомнила, что совсем скоро ее выдадут замуж. Вся ее радость, все волнение горьким осадком осели в душе, и вновь печаль заполнила ее до краев.

– Увы, вы не должны быть в моих мыслях, – она заставила себя сказать это, хотя хотела бы говорить совершенно иные слова, даже думать о которых было неловко.

– Почему нет? – Дастан шагнул к ней, заглядывая в лицо.

Не в силах выдержать его заволакивающий взор, переворачивающий все внутри нее, султанша обреченно произнесла, зная, что этими словами оборвет все то, что только-только зарождалось меж ними:

– Семья решила выдать меня замуж и уже даже выбрала мне жениха.

Дастан озадаченно нахмурился – он совершенно не ожидал услышать нечто подобное. Медленно он весь потемнел, и тепло исчезло из его глаз. Он сглотнул и мрачно произнес:

– Кому же посчастливилось стать вашим мужем?

– Наместнику Египта Ибрагиму-паше, – боясь взглянуть на него, Фаниса Султан смотрела на пуговицы его кожаного дуплета и боролась с желанием расплакаться прямо перед ним. – То послание… Нам нужно о нем забыть. И друг друга забыть, пока никто не узнал о том, что мы себе позволили.

– Забыть?.. – почему-то усмехнулся Дастан, и султанша растерянно подняла на него полные слез золотые глаза. Перехватив ее взгляд, юноша посуровел и жестко заговорил: – Уже несколько лет я пытался не думать о вас. Я ломал себя, заставлял свое сердце молчать, потому что был уверен – надежды нет. А теперь, когда вы мне ее подарили, тут же ее отбираете?

– Не я отбираю ее, – с безысходностью ответила султанша. – Моя семья приняла такое решение. И мне, и вам не остается иного выхода, кроме как смириться. Я не хочу, чтобы вы пострадали из-за меня. Поэтому вам все же придется забыть меня. И я забуду. Словно ничего и не было. Ни того послания, ни этого разговора.

– Возможно, вы и вправду меня забудете, – Дастан смотрел на нее с болью. – Я вас за это не виню – вы не чувствуете того же, что наполняет меня. У вас будет своя жизнь, муж, дети… Ну, а я останусь здесь и буду продолжать хранить память о вас, как о самом прекрасном, что было в моей жизни.

Раненая его словами, Фаниса Султан почувствовала, как слеза все же скользнула по ее щеке, но Дастан этого не увидел. Он уже обошел ее и двинулся прочь по коридору, удаляясь от нее все быстрее и быстрее, пока не скрылся из виду за поворотом.

Дворец Топкапы. Дворцовый сад.

Мехмет старался не показать, как ему было хорошо в обществе Искандера-паши, но удовлетворение и энтузиазм буквально переполняли его обычно холодный взгляд. Как только он отыскал пашу во дворце, тот на удивление радушно его встретил и, оставив дела, предложил прокатиться верхом по предместьям дворца. Мехмет не ожидал подобного, но отказаться даже из вежливости не смог.

Он говорил взахлеб, как никогда и ни с кем. Делился своими размышлениями по любому вопросу, которого только касался разговор. И Искандер-паша действительно его слушал, много улыбался, как улыбаются уже бывалые, опытные мужчины в обществе пока еще порывистых юнцов, и давал пищу для размышлений своими краткими, но дельными замечаниями.

Восхищенному Мехмету казалось, что он осведомлен обо всем, о чем бы они не заговорили. На протяжении жизни он так отчаянно жаждал обрести отца, что едва появившийся в ней Искандер-паша сразу же занял это место. Пока еще Мехмет и сам этого не осознавал, но чувствовал успокоение и тепло в груди, когда пребывал вместе с пашой. Как будто он нашел то, что так долго искал. И теперь все было на своих местах.

Они выходили из конюшни, уже закончив прогулку верхом, и, продолжая разговаривать, увидели пребывающих в беседке султанш. Михримах Султан сидела лицом к ним, и она тоже заметила их. Ее лицо осветилось любовью, а губы тронула улыбка при взгляде на сына. После глаза ее переместились на Искандера-пашу, который тоже перехватил ее взгляд, и султанша улыбнулась и ему, но уже с оттенком благодарности. Она видела, как расцветал ее сын в обществе паши, и была рада тому, что у Мехмета теперь есть рядом крепкое мужское плечо, опоры на которое ему так не хватало прежде.

– А вот и матушка, – воскликнул Мехмет, немного раздосадованный тем, что их единение с пашой нарушено. – Нам стоит подойти.

– Разумеется, – нарочито спокойно отозвался Искандер-паша, заставив себя оторвать взгляд от султанши, чтобы не вызвать ни у кого подозрений.

Они направились к беседке, изменив траекторию своего движения, и, подойдя, поклонились почти что одновременно. Эсма Султан искоса глянула на подругу и заметила, как она сияет, смотря на мужчин. После глаза ее обратились к Искандеру-паше, и султанша различила в его взгляде, направленном на Михримах Султан, благоговение и тепло. Что же, он действительно влюблен…

– Султанши, – поприветствовал их Искандер-паша. – Доброе утро. Надеюсь, мы вас не потревожили?

– Ну что вы? – будучи единственной, кто не смутился от появления мужчин, с ноткой веселья заговорила Эсма Султан. – Мы только рады, что вы разбавили собой наше исключительно женское общество. Вижу, вы с Мехметом тоже наслаждаетесь прогулкой?

– Да, госпожа, – будучи, как всегда, немногословным, ответил паша. – Мы катались верхом.

– Мехмет, ну как тебе наш дворец? – напомнив о себе, с вежливым интересом спросила Бельгин Султан.

– Надо признать, я восхищен, – Михримах Султан с удовлетворением заключила, что тон ее сына был безукоризненно учтивым. – Как, впрочем, и вами, султанша. Для меня честь познакомиться с вами.

– Знаешь, я была бы счастлива, если бы ты познакомился и с моим сыном, шехзаде Мехметом. Уверена, вы поладите. Правда, сейчас он нездоров, но вскоре поправится. Приезжай как-нибудь еще во дворец. Тогда и увидитесь.

– Непременно, госпожа.

На миг воцарилась неловкая тишина, но Эсма Султан быстро взяла ситуацию в свои руки.

– Мехмет, где-то в саду гуляют Айнур с Нермин. Ступай, поприветствуй и их, – когда юноша покорно поклонился и ушел, напоследок посмотрев на Искандера-пашу, который ему кивнул, султанша повернулась к Бельгин Султан. – Султанша, не желаете немного пройтись со мной? Я слышала, недавно вы получили письмо от повелителя. Мне хотелось бы узнать подробности.

– Да, конечно, – не смея противиться, Бельгин Султан с готовностью поднялась, но растерянно оглянулась на Михримах Султан. – Но будет ли уместно оставить Михримах Султан одну?

– Мы же ненадолго, – тут же ответила Эсма Султан и лукаво глянула на Искандера-пашу, как бы намекая ему, что она в очередной раз даровала ему шанс. – А в наше отсутствие ее отвлечет паша, верно?

Михримах Султан смутилась тона подруги и взглянула из-под ресниц на Искандера-пашу, который, поклонившись ушедшим султаншам, посмотрел на нее в легком смятении. Обоим сделалось неловко, но паша поспешил исправить это:

– Если пожелаете, мы тоже можем пройтись.

– Нет, не стоит, – скромно ответила Михримах Султан и, поборов взявшуюся неизвестно откуда робость, заставила себя быть учтивой. – Что же вы стоите? Присядьте. Заодно расскажете, как прошла ваша поездка верхом с Мехметом. Надеюсь, он вас не очень обременяет?

Тем временем в другой части сада две девушки ступали по дорожке, а подолы их длинных платьев и платки, покрывающие головы, ворошил ветер. Айнур Султан искренне старалась поддерживать разговор со слишком уж застенчивой Нермин, которая явно старалась завоевать ее расположение улыбками и попытками выдавить из себя хоть какие-нибудь слова. Как могла, Айнур Султан ей помогала, задавая наводящие вопросы, постоянно что-то уточняя и переспрашивая, чтобы девушка могла говорить больше и свободнее. А сама то и дело оглядывалась вокруг себя.

– Ты ищешь кого-то? – заметив, как она в который раз обернулась через плечо, удивленно спросила Нермин.

– Перед тем, как прийти в сад, я увидела с балкона своего брата, – не стала таиться Айнур Султан. – Возможно, он еще здесь? Я хотела поблагодарить его.

– Мех-Мехмета? – запнувшись, уточнила Нермин.

Они с матерью часто приезжали в Топкапы на праздники, и Нермин хорошо помнила всех его обитателей. Шехзаде Мехмет всегда казался ей очень милым и приятным юношей. Она предпочла бы, чтобы Айнур искала его, потому что другой ее брат, шехзаде Орхан, всегда вызывал у нее мурашки. Рядом с ним возникало тревожное чувство, как будто он – действующий вулкан, который в любой момент может взорваться. Самоуверенный, жесткий и где-то даже пугающий. Нермин всегда его сторонилась и побаивалась.

– Нет, Орхана, – отмахнулась Айнур Султан, быстро посмотрев на нее с натянутой улыбкой. – Мехмет захворал, и ему пока нельзя покидать покои.

Нермин тут же напряглась и поджала плечи. Встретить этого Орхана и уж тем более говорить с ним она хотела меньше всего на свете.

– Наверно, матушка уже ждет меня, – она стала поспешно искать пути отступления. – Я, пожалуй, вернусь к беседке.

– Да брось! – возмутилась Айнур Султан, оказавшись на удивление настойчивой девушкой вопреки своему хрупкому и ранимому облику. – Мы же ушли несколько минут назад. Прогуляемся еще немного.

Султанша не стала бы возражать, если бы не одно обстоятельство. Останься она одна, Орхану будет очевидно, что она намеренно искала их с Тансу, чтобы помешать их прогулке. Айнур этого не хотелось. Эта рабыня еще подумает, будто она расценила ее как соперницу за внимание ее брата. Возможно, и так, но признавать этого Айнур стыдилась. А если с ней будет Нермин, она с легкостью сошлется на то, что они с ней просто гуляли и совершенно случайно на них наткнулись.

– Ты, кажется, рассказывала что-то про вашу поездку с матерью в Манису? – она подхватила Нермин под руку и, поведя ее вперед, подтолкнула к разговору.

– Но я уже рассказала об этом, – робко ответила Нермин, однако Айнур промолчала. Чувствуя неловкость, Нермин решилась поинтересоваться из любопытства: – А за что ты хочешь его поблагодарить?

Лицо Айнур Султан тут же смягчилось, как будто она вспомнила о чем-то очень приятном, и девушка с чуть самодовольной улыбкой ответила:

– За подарок. Просыпаюсь утром и вижу двух рыбок – таких красивых, что невозможно оторвать глаз. Любопытно, как они называются?

– Настоящие рыбки?.. – изумилась Нермин.

Айнур Султан не ответила, потому что, наконец, нашла то, что искала. В ореховой роще, скрытой от чужих глаз и постороннего вторжения, на резной каменной скамье в своей манере сидел Орхан, а эта Тансу прильнула к нему сбоку и о чем-то ему говорила. Нермин проследила за ее взглядом и, остановившись, закусила губу.

– Он же не один. Может, не пойдем? – почти прошептала она.

– Глупости, идем! – Айнур Султан потянула ее за руку за собой в сторону рощи, но Нермин высвободила руку, почему-то вся побледневшая. – Что такое?

– Если хочешь, ступай. Я… я пойду к матушке. Мне уже правда пора.

Пролепетав это, смущенная Нермин развернулась и, как испуганная лань, скрылась из виду за ветвями деревьев с редкими пожелтевшими листьями на них. Проводив ее недоуменным взглядом, Айнур Султан пожала плечами, развернулась и направилась вперед своей легкой поступью.

Тансу первой заметила ее, прервалась на половине фразы и поспешно поднялась на ноги, чтобы поклониться. Приближаясь к ним, Айнур Султан против воли оглядела ее с головы до ног и с досадой заключила, что рабыня по-настоящему красива – красивее всех фавориток Орхана. Высокая, статная, стройная фигура с женственными формами, яркие и длинные рыжие волосы, густо ниспадающие по плечам, и выразительное лицо, притягивающее к себе внимание.

Но, распрямившись из поклона, Тансу вдруг кольнула ее взглядом с плохо скрываемым недовольством. Она явно была расстроена, что им помешали, и это отозвалось в душе Айнур Султан намеком на злорадство. Шехзаде Орхан выглядел слегка удивленным неожиданным появлением сестры и тоже поднялся ей навстречу. Взгляд его, теперь направленный на нее, неуловимо изменился, и Тансу отметила это не без ревности. В нем читалось какое-то неуместное в отношениях брата и сестры почтение, подобное даже трепету, и безотчетное, но искреннее благоговение.

– Айнур? – шехзаде Орхан подошел к сестре и оглядел ее с беспокойством. – Сегодня прохладно. Тебе не стоило выходить в сад.

– Не холоднее, чем обычно, – польщенная его заботой, улыбнулась Айнур Султан. Она подчеркнуто не обращала внимание на стоящую рядом Тансу, словно ее здесь и не было. – Я и не думала встретить тебя здесь. Мы с Нермин гуляли и вдруг увидели тебя.

– И где же Нермин? – чуть усмехнулся шехзаде, и взгляд его сверкнул насмешливостью.

– Она не пожелала подойти. Испугалась тебя, полагаю.

– Да, я ведь такой страшный.

Улыбнувшись из-за его самоиронии, Айнур Султан под влиянием неясного импульса подошла ближе к брату и, скользнув белой ладонью по его груди, заглянула в глаза.

– Я хотела поблагодарить тебя за подарок. Где ты смог их достать?

Тансу резко вдохнула через нос и отвела глаза в сторону, чувствуя, как внутри нее все вскипает. Она прекрасно понимала, что ее нарочно провоцируют, но ничего не могла с собой поделать и полыхала от негодования и ревности.

Наконец, обратив на нее свое внимание, шехзаде Орхан как-то даже пренебрежительно велел, что после его недавних ласк больно ранило Тансу:

– Возвращайся в гарем.

Та повернулась к нему лицом, но не шелохнулась, словно бы намеренная возразить. Все было так прекрасно, пока не пришла его сестра! Тансу не успела толком насладиться прогулкой и им самим, как вынуждена была уйти, оставить наедине с этой… Тансу толком не знала Айнур Султан, но уже терпеть ее не могла. Наверняка она намеренно им помешала, чтобы показать, что она по-прежнему на первом месте и не намерена это место уступать.

Заметив заминку, шехзаде Орхан обратил к своей заупрямившейся фаворитке тяжелый взгляд. Тансу, выдержав его всего пару секунд, все-таки опустила глаза в землю. Неохотно она поклонилась и ушла, рассерженно тряхнув волосами, которые сверкнули пламенным отблеском в солнечных лучах, пробившихся сквозь облака. Айнур Султан наблюдала за этим с мрачным удовлетворением, в котором, правда, не отдавала себе отчета.

– Я хотел тебя приободрить, – нежно коснувшись пальцами острого подбородка сестры, улыбнулся шехзаде Орхан. Но глаза его при этом остались серьезными. – Как ты?

– Не знаю… – честно призналась Айнур Султан, опустив разномастные глаза и обхватив тонкими пальцами его руку в области локтя, ладонь которой уже переместилась на ее шею в основании головы. – Я не спала всю ночь. А когда проснулась утром… – на этих словах она ласково улыбнулась и снова посмотрела на брата. – Утром, почувствовав аромат роз и увидев двух прелестных рыбок, я забыла обо всех своих печалях, – немного помолчав, султанша посмотрела в сторону и тихо вздохнула. – Матушке я ни о чем не говорила. Она и не догадывается, что мне обо всем известно… Мне кажется, что, если я с ней об этом заговорю, пути назад уже не будет.

– Когда вернется отец, я с ним поговорю, – решительно заверил ее шехзаде. – Пока ты этого не хочешь, никакой свадьбы не будет.

Айнур Султан с теплотой взглянула на него, но промолчала. Она боялась положиться на подобное обещание, ведь, в сущности, их с Орханом в семье еще не воспринимали всерьез. Отец не станет его слушать, а только разозлится на него еще больше за очередное проявление дерзости и вмешательство в дело, которое его не касается.

– Знаешь, как я их назвала? – решив отвлечь его, вдруг воскликнула султанша.

– И как же? – усмехнулся брат, поняв, что она говорит о своих рыбках.

– Эрос и Антерос.

Шехзаде Орхан насмешливо хмыкнул, хотя и ожидал чего-то подобного.

– Ты, главное, никому не рассказывай о том, чьи это имена, иначе кто-нибудь обязательно усмотрит в этом нечто непристойное.

– Я уже поведала матушке, – тихо рассмеялась Айнур Султан. – Видел бы ты ее лицо. Она была на грани того, чтобы покраснеть от смущения. Совсем как Нермин. И что в этом такого страшного?.. Подумаешь, божества любви и страсти. Как будто это что-то плохое. Отчего все стыдятся говорить об этом вслух?

– Ну как же, женщина должна быть благочестивой и скромной, – смотрящие на нее серые глаза шехзаде Орхан светились весельем.

– Но ведь женщины не меньше мужчин способны испытывать страсть и любовь. Почему мы обязаны прятать эти чувства за мнимой скромностью? Знаешь, я думаю, так угодно вам, мужчинам.

– Неужели? – брат слушал ее с усмешкой, позабавленный подобными размышлениями.

– Да. Вы принуждаете нас быть стыдливыми и скромными, боясь, что мы привлечем внимание других мужчин, и вам придется вести с ними борьбу за нас. Посмотри, как тщательно охраняются гаремы от взглядов других мужчин. Как вы прячете нас друг от друга за бесчисленными накидками и платками, лишь бы чужие глаза не увидели нашей красоты.

– Это скорее связано с нежеланием потерять женщину, нежели со страхом борьбы за нее. Любой мужчина, если любит, хочет, чтобы его женщина принадлежала лишь ему одному. Иначе это не любовь.

– Меня это, правда, не коснется, но ведь женщинам, например, живущим в гареме, приходится делить вас с другими, а вы сами отчаянно этого не хотите. Вы пытаетесь избежать той боли, которую вынуждаете испытывать нас. Это несправедливо и жестоко…

– Да, наверное, – уже чуть более серьезно ответил шехзаде Орхан. – Но так все устроено: мы, мужчины, правим этим миром, а вы – нами.

– Но это пока мы любимы вами. Когда же любовь уходит, а она уходит всегда, то у женщин ничего не остается… Выходит, все могущество женщины и заключается в любви?

– Бывало, из-за этой силы гибли тысячи людей и низвергались целые государства.

Задумчиво улыбнувшись, Айнур Султан в умиротворении прислонилась к его плечу. Выглянувшее из-за пелены туч солнце освещало их мягким золотистым светом. Где-то наверху в ветвях деревьев раздавался щебет одинокой птицы, и легкий ветерок овевал их, полный запахов осени. Шехзаде Орхан одной рукой приобнял сестру за плечи и коснулся губами ее виска, как вдруг неподалеку, разрушив эту идиллию, раздался испуганно-возмущенный голос:

– Айнур!

В удивлении отстранившись от брата, Айнур Султан обернулась и увидела застывших на тропинке, с которой она сама недавно увидела в роще Орхана и Тансу, свою мать и сестру. Если Бельгин Султан выглядела напуганной и смущенной, то Эсма Султан пребывала в несвойственном ей мрачном состоянии, свела брови и в возмущении смотрела на них.

– Матушка?.. – растерянно обернувшись на шехзаде Орхана, который остался подчеркнуто спокойным и невозмутимым, Айнур Султан все-таки почувствовала себя неловко из-за подобной реакции родных. Что они такого сделали? – Простите, мы вас не заметили…

– Да, это очевидно, – раздался в ответ буквально звенящий от напряжения голос Бельгин Султан. Она еще никогда не выглядела такой рассерженной и одновременно пристыженной. – Сейчас же ступай к себе.

– Но что?.. – хотела было возмутиться Айнур Султан, однако ей и слова не дали сказать.

– Немедленно!

Вздрогнув от того, что мать впервые повысила на нее голос, да еще в присутствии других людей, девушка порозовела от смущения и, искоса посмотрев на брата, подхватила в руки подол своего бирюзового платья и поспешно удалилась по дорожке. Бельгин Султан дождалась, когда дочь пройдет мимо нее, после чего наградила хмурым, осуждающим взглядом шехзаде Орхана и также спешно ушла.

– Орхан, подойди, – с видом строгой матери, намеренной выговорить провинившегося сына, произнесла Эсма Султан.

Тот смерил ее холодным взглядом, после чего с ленцой подошел и широко расставил ноги, как делал всегда, когда атмосфера вокруг него накалялась.

– Я не хочу выяснять, почему вы оба позволяете себе подобное. Однако, надеюсь, вы понимаете, что это не подобает брату и сестре. Я и помыслить не в силах, что однажды я и, например, Мурад позволим себе нечто такое, что позволяете себе вы с Айнур! Это же…

– При всем уважении, султанша, но вы мне не мать, – прервал ее шехзаде Орхан, тем самым резко остудив ее пыл. – И даже ей я не позволяю подобное. Я сам решаю, как мне поступать.

Он отвернулся, собираясь уйти, но Эсма Султан неожиданно властно вскинула ладонь, словно бы даже приказывая ему остановиться. Проследив за этим с холодным негодованием, юноша медленно обратил к ней хмурое лицо.

– А я не позволю говорить со мной в подобном тоне! – процедила явно оскорбленная старшая сестра. – Афсун Султан многое сносит от тебя, но я – не она, ты прав. И молчать не стану. Как тебе поступать решает наш повелитель. Все наши судьбы в его руках! И если ты не хочешь, чтобы однажды он потерял остатки терпения и жестоко покарал тебя, ты будешь прислушиваться и к матери, и к другим членам семьи. Пойми, Орхан, мы заботимся о твоем благе. Нельзя быть настолько неосмотрительным! Ты – шехзаде. И любое неповиновение с твоей стороны будет расценено как угроза власти падишаха, ему самому. Все мы знаем, что случалось прежде. В таких случаях падишах забывает, что он отец, и карает предателей даже казнью. Ты хочешь себе такой судьбы?

– Вы решили испугать меня тем, что мой собственный отец казнит меня? – с презрением отозвался шехзаде Орхан, ничуть не пристыженный. – Что же это за семья в таком случае, где любовь к сестре порицается, где запрещено иметь собственное мнение и где любой твой шаг оценивается с точки зрения угрозы престолу?!

– Это семья падишаха, – отрезала Эсма Султан, пораженная его пылом и буйством. Он даже не думает отступить, а ведь она его намного старше! – И ты – ее часть. Потому обязан следовать…

– Я много раз это слышал и отвечу вам то же, что и другим: ради трона я не стану ломать себя и изображать покорность. Он мне не нужен такой ценой. И я буду таким, какой я есть, до своего последнего вздоха! Вам всем стоит, наконец, с этим смириться и оставить меня в покое.

Он не стал ждать, что сестра на это ответит, обошел ее решительным шагом и скрылся среди деревьев, провожаемый досадливым взглядом Эсмы Султан. Как и все до нее, она потерпела сокрушительное поражение в попытке победить своенравие своего брата.

К тому времени Нермин уже почти вышла к беседке, как вдруг у нее на пути оказался шедший навстречу Мехмет. Она удивилась, не ожидав его встретить, и оробела, замедлив шаг, а после и вовсе остановившись. Мехмету тоже стало неловко, но он этого постарался не показать. Он ведь намеренно отправился в сад, чтобы отыскать ее. Правда, сам не знал, зачем.

– Вы… ищете свою матушку? – тихо спросила Нермин, не зная, что еще сказать. – Она была в беседке.

– Нет, я просто хотел прогуляться. Кстати, обращайся ко мне на «ты», иначе я чувствуя себя… странно. Мы же с тобой одного возраста.

– Х-хорошо, – от волнения Нермин всегда запиналась и от этого еще больше покраснела.

– Если ты идешь в беседку, я могу тебя проводить, – пытаясь сгладить неловкость разговора, предложил Мехмет.

Нермин неопределенно покивала, и, пряча глаза, вместе с ним двинулась по дорожке.

– Здесь очень красиво, не так ли? – Мехмет как мог пытался поддерживать беседу. – Вы с матушкой часто бываете в Топкапы?

– Не очень, – пожала плечами девушка. Она была такой беззащитной и милой, бросая на него взгляды из-под ресниц и отворачиваясь каждый раз, когда их глаза встречались. – Приезжаем по праздникам. Матушка, правда, бывает здесь чаще. Повелитель очень любит проводить с ней время, да и Фатьма Султан приглашает ее на ужины.

Нермин про себя удивилась, что так много наговорила. С Мехметом было легко говорить – он слушал с дружелюбием и улыбкой, словно не замечая ее смущения и запинок. И помогал наводящими вопросами.

– А почему ты не составляешь ей компанию? Вечно пребывать во дворце, наверно, очень скучно.

– Ну… Мне хорошо дома. Я всегда нахожу себе какое-нибудь занятие. Вышиваю или читаю. Еще люблю гулять в нашем саду.

– А что читаешь?

Так они и шли по саду, разговаривая о всяких мелочах. Нермин незаметно для самой себя раскрылась, как ни с кем и никогда. Она разговаривала с Мехметом также, как с матерью – открыто, не таясь и не робея. Оказалось, им нравятся одни и те же книги, о которых в дальнейшем и пошел разговор.

Но он прервался, когда они, наконец, вышли к беседке. Мехмет увидел свою мать, которая пребывала наедине с Искандером-пашой. Они над чем-то смеялись, мило беседуя. Нермин сначала не поняла, что послужило причиной резкой смены его настроения. Мехмет замолчал, нахмурился и весь разом похолодел. Нермин с удивлением предположила, что он… приревновал мать? Ведь он привык за годы жизни в Эрзуруме, что Михримах Султан уделяет внимание одному ему.

– Валиде, – окликнул он мать, едва приблизившись к беседке.

– О, милый, вы уже вернулись? – удивленно посмотрела на него Михримах Султан и смущенно переглянулась с Искандером-пашой. – Я и не заметила, как пролетело время.

– Я вижу, Искандер-паша крайне увлек вас, – от подобного замечания Мехмета всем присутствующим сделалось неудобно.

Искандер-паша посмотрел на него с мягким укором, после чего поднялся и учтиво кивнул порозовевшей от смущения за сына Михримах Султан.

– Госпожа, я был очень рад провести с вами время. С вашего позволения.

– Всего вам доброго, паша, – мягко ответила она.

– Мехмет, еще увидимся, – проходя мимо юноши, с неизменным теплом произнес Искандер-паша, но не дождался ответа и с достоинством удалился.

– Что такое, Мехмет? – едва тот отошел на приличное расстояние, в изумлении обратилась к сыну Михримах Султан. – Вы ведь хорошо поладили с пашой. А теперь ты так обошелся с ним, да еще без всякой на то причины?

От необходимости отвечать его избавила появившаяся Эсма Султан, которая по какой-то причине также была без настроения. А ведь она была так весела и энергична сегодня. Нермин в непонимании посмотрела на подошедшую к ним матушку, но та даже не взглянула на нее.

– Думаю, нам пора.

– Эсма, что-то случилось?.. – ничего не поняла Михримах Султан.

– Все в порядке. Идемте.

Никто не стал ей возражать, и все в молчании направились прочь из беседки, каждый погруженный в свои мысли.

Дворец Топкапы. Покои Айнур Султан.

В расстроенных чувствах Айнур Султан вошла в свою опочивальню, удивив своим состоянием служанку, и не успела присесть на кровать, как следом за ней вошла взвинченная Бельгин Султан, которая явно была не намерена оставлять случившееся без своего внимания.

– Уйди, – приказала Бельгин Султан служанке, и та, покосившись на свою госпожу, ретировалась, оставив их наедине в накаленной атмосфере. – Ты хотя бы представляешь, как мне было неудобно перед Эсмой Султан? – устало воскликнула она. – Сколько раз я предупреждала тебя, Айнур? Возможно ли, чтобы вы с Орханом… – она осеклась, не сумев договорить, и, покачав головой, с осуждением бросила: – Какой стыд!

Раздраженная Айнур Султан вскинула на нее неожиданно спесивый взгляд.

– Да что здесь постыдного? Если для вас обыкновенные объятия есть повод для стыда и осуждения, это – не моя проблема! Может, поэтому отец так и не забыл Афсун Султан – она-то способна выносить чьи-то ласки, не испытывая при этом стыда и вселенского ужаса!

Бельгин Султан даже отшатнулась от дочери, единственный раз за всю историю их отношений повысившей на нее голос. Она впервые встретила столь яростный отпор с ее стороны и даже задохнулась от возмущения. Прежде невинный и кроткий ангел, теперь Айнур Султан смотрела на нее с негодованием, даже с неприязнью, как будто презирала за что-то.

– Что это за тон?..

– Простите, я не хотела вас задеть, но… – поспешно заговорила Айнур Султан, осознав, что сказала лишнее, однако, злость ее так и не угасла. – Я устала от ваших извечных порицаний, валиде. И больше не хочу даже слышать о стыде и позоре, которые я якобы в вас вызываю.

Неверяще смотря на нее, Бельгин Султан выглядела совершенно ошеломленной и потерянной.

– Что с тобой, Айнур? Я тебя не узнаю… Прежде ты себе такого никогда не позволяла. И именно об этом я и говорила, когда предупреждала тебя о дурном влиянии Орхана. Ты…

– У вас все плохое, как я вижу, связано с Орханом! – все больше теряя над собой контроль, гневалась Айнур Султан и даже поднялась на ноги, как бы заняв атакующую позицию. – Он у вас виновник всех бед и несчастий! Конечно, как же так, кто-то оказался умнее и смелее Мехмета. Вы, верно, потому так ненавидите Орхана, что он в ваших глазах соперник вашего сына.

Это стало последней каплей. Бельгин Султан смотрела на дочь испуганно и недоверчиво, как будто перед стоял совершенно чужой, незнакомый ей человек. Она словно бы видела перед собой призрак Эмине Султан. Это ее глаза были столь переполнены пламенем гнева. И лишь ее ядовитые уста могли так больно ранить.

Собравшись с силами, Бельгин Султан поборола свои чувства, постаралась выровнять сбившееся дыхание и подошла ближе к дочери, решив, что она пока еще в силах с нею совладать.

– То, что ты наговорила мне сейчас, я постараюсь забыть. Я прощу тебя, как сделала бы любая мать. Но знай: мне было очень больно все это слышать, – эти слова, облеченные в полный горечи голос матери, заставили Айнур Султан остыть и устыдиться. Но лишь на миг, потому что после она услышала то, что снова ее воспламенило. – Я не хочу, чтобы подобное между нами повторилось, поэтому… – она сделала паузу, словно набираясь решимости сказать то, что намеревалась. – Поэтому я запрещаю тебе впредь проводить хоть сколько-нибудь времени с Орханом. Если ты сама не в силах оградить себя от его влияния, это сделаю я.

– Что?..

Айнур Султан не верила тому, что услышала. Единственное ее утешение в этом дворце, человека, который был для нее если не всем, то очень многим, у нее забирали. И за что? За то, что они посмели проявить друг к другу свои чувства, пусть и непонятные, чуждые другим.

– Ты еще не знаешь, Айнур, но династия уже задумалась о твоем браке, – сама того не ведая, продолжала убивать ее словами Бельгин Султан. Она полагала, что этим остудит пыл дочери и заставит ее задуматься о своем поведении. – По возвращении повелителя этот вопрос будет поднят. Ты скоро выйдешь замуж, и тебе не пристало накануне свадьбы иметь с кем-либо… подобные отношения. До тех пор, пока ты не покинешь этот дворец чьей-то женой, я не позволю тебе и дальше губить себя и, если уж на то пошло, Орхана. Если ты действительно так сильно дорожишь им, ты оставишь его и перестанешь бросать на него тень опасных подозрений. Он и так в них утопает. Не хочешь же ты усугубить его и без того шаткое положение?

– Но я не хочу оставлять его и… и не хочу выходить замуж, – уже со слезами на глазах, беспомощно и тихо воскликнула Айнур Султан. – Почему вы решаете за меня, что мне следует делать? – она говорила так устало, что Бельгин Султан разом растерялась. – Я хочу жить так, как велит мне мое сердце. Разве я не имею на то права?

– Айнур… – Бельгин Султан, переполненная сочувствием, шагнула к ней в желании утешить, но замерла, когда дочь резко шагнула от нее в сторону, не позволяя приблизиться к себе. – Я вовсе не хочу делать тебя несчастной, милая. Я лишь забочусь о твоем благе.

– Не нужна мне такая забота! – процедила девушка дрожащим от слез голосом и одарила ее таким ледяным взглядом, что Бельгин Султан ощутила, как ее сердце пронзила боль как от предательства. – Если уж на то пошло, никакая вы мне не мать. И не вам мне что-то запрещать и уж тем более решать мою судьбу.

– Что ты говоришь?.. – пораженно выдохнула Бельгин Султан. Теперь и ее глаза застлала пелена слез. – Разве не я растила тебя с младенчества? Не я любила, оберегала, заботилась, как о родной дочери? Я тебя всегда таковой и считала… Неужели это для тебя совсем ничего не значит?

Айнур Султан в других обстоятельствах никогда бы не сказала того, что сказала после, но в ней накопилось столько обиды и боли от непонимания ее матерью, что она не смогла сдержать себя.

– Вы так отчаянно стремились занять ее место, верно? Жаждали стать матерью нам с Османом, превратиться в единственную и любимую женщину повелителя. Мне жаль, что ничего из этого вам не удалось. Вы никогда в полной мере не замените ее ни в моем сердце, ни в сердце отца. И то, что ему больно даже просто смотреть на меня, говорит лишь об одном: он так и не смог ее забыть. И любил все эти годы лишь ее, а вы… Вы лишь одна из его попыток забыть мою мать. И большим стать не способны.

Ее настолько сильно поразили и ранили эти слова, что перед взором Бельгин Султан словно пролегла красная пелена. В своей вспышке гнева она не успела толком осознать, что произошло, как вдруг услышала звук хлесткой пощечины, а после чей-то болезненный вскрик и звон разбившегося стекла.

Женщина в ужасе прижала ударившую дочь ладонь ко рту и зажала ею его, увидев, что Айнур Султан, совершенно не ожидавшая от нее удара, не удержалась на ногах и упала на пол, случайно задев рукой резервуар с водой, где плавали ее рыбки. Он разлился, коснувшись пола, и рассыпался сотнями сверкающих осколков.

Среди них, задыхаясь, забились две красивые рыбки – красная с золотым отливом и черная с золотыми полосками. Их предсмертная агония не продлилась долго. Вскоре они омертвели под невыносимо печальным и беспомощным взглядом Айнур Султан, которая так и сидела на полу среди осколков с намокшим от разлившейся на нее воды платьем.

– Айнур, я… – Бельгин Султан с чувством вины наклонилась было к ней, но почему-то остановилась, понимая, что ее порыв не найдет отклика. – Я не хотела…

– Оставьте меня, – раздался пугающий своей пустотой голос Айнур Султан, на белоснежном лице которой особенно четко обрисовался покрасневший след пощечины.

Не зная, что ей делать, Бельгин Султан постояла пару мгновений, смотря на потерянную дочь, а после, глотая слезы, ушла с ужасным ощущением того, что им уже никогда не поправить то, что сегодня разбилось.