Читать книгу Залив Полумесяца - Лана Фаблер - Страница 11

Глава 11. Жертва и охотник

Оглавление

Амасья.

Спешившись с коня, шехзаде Осман в вечерней темноте не спеша огляделся. Особняк Гримани располагался вдали от города, словно на отшибе, намеренно спрятанный от чужих любопытных глаз. Со всех сторон его окружал густой непролазный лес, сейчас кажущийся черной стеной, который как бы предупреждал «тебе не убежать». А такое желание, надо признать, возникало у многих, кто здесь оказывался.

Озаренный светом полной луны особняк в готическом стиле поражал своей мрачной красотой. Он был воплощением европейского вдохновения и извечно угрюмого настроения представителей рода Гримани. Пугающе мрачный и одновременно с этим по-своему прекрасный. Все в нем словно бы стремилось в черные, усеянные звездами небеса: высокие и острые шпили, многочисленные башенки, большие, как бы вытянутые вверх окна с витражами и стрельчатыми сводами.

– Европейцы, – с усмешкой шехзаде Осман качнул светловолосой головой и, оставив охрану, направился к витиеватым железным воротам, две створки которых, соединяясь, образовывали из двух половин изображение герба Гримани.

Внутри особняк хотя и выглядел не хуже, но не отличался особой помпезностью и шиком. Вдоль стен располагалась неброская мебель, напоминающая древнеримскую и украшенная резьбой. Кое-где на стенах висели редкие и дорогие полотна, изображающие совсем не аппетитных, по мнению шехзаде, европейских женщин и смешно одетых мужчин. Шехзаде Осман почти не обращал внимания на внутреннее убранство, потому как уже сотни раз бывал здесь. Хотя с последнего его визита прошла пара лет, поэтому он все же поднял голову и устремил взгляд в причудливые ажурные своды, в которые витражи на окнах отбрасывали завораживающие блики лунного света.

Казалось бы пустынный особняк, наконец, отозвался звуком чьих-то шагов. И вот навстречу шехзаде из перехода между двумя коридорами вышла молоденькая и милая на вид служанка, которая, увидев его, чуть не подскочила от неожиданности и испуганно поклонилась.

– Где твой хозяин? – оглядев ее с ног до головы, грубовато осведомился шехзаде Осман.

Возможно, стоит попросить Джордано одолжить девицу ему на эту ночь? В этом плане он жадным не был и щедро делился со своими друзьями как вином из своих погребов, так и хорошенькими служанками. Других он себе и не брал.

– Сеньор Гримани… пребывает в своей опочивальне, – запнувшись, со смущением ответила служанка.

Ее заминка объясняла причину пребывания ее господина в опочивальне. Очевидно, Джордано развлекается с той своей гостьей или же с одной из своих служанок.

– Сообщи, что прибыл шехзаде Осман, и он ждет.

Поспешно поклонившись, служанка боязливо обошла усмехнувшегося при этом мужчину и скрылась в темноте коридора. Сам шехзаде Осман хорошо знакомым путем прошел в малый зал, где они с Джордано обычно проводили свои разгульные вечера. Здесь все было по-прежнему, не считая…

Шехзаде, едва переступив порог комнаты, в недоумении свел брови, когда заметил висящий на стене крупный портрет женщины, которого прежде здесь никогда не было. Он подошел к нему, чтобы получше разглядеть, и непроизвольно замер, затаив дыхание.

Изображенная на полотне молодая красивая женщина томно полулежала на софе, видимо, находясь в своей опочивальне. Облаченная в одно лишь нижнее платье из алого шелка, она без стыда и смущения демонстрировала художнику свое прелестное тело, при этом не переступая грань дозволенного. Свободный рукав платья дразняще соскользнул с одного ее плеча, чуть-чуть оголив полукружья полной груди. Другое же ее плечо было скрыто от глаз струящимися по нему длинными темно-рыжими волосами. А босые ножки, маняще оголенные одна до колен, а вторая до округлого бедра, свободно спускались на пол.

Шехзаде Осман в своей жизни повидал много красавиц. Среди них были те, которые сияли чистотой и внутренним светом. Ими хотелось любоваться издалека, как бы в страхе осквернить эту чистоту. Красота их была таковой, что она вызывала лишь светлые чувства восхищения и трепета. Он называл это божественной красотой.

Но были и другие женщины… Один взгляд – и ты чувствуешь, как пламенеет кровь, как путаются мысли и тело охватывает лишь одно желание: броситься, захватить в свои объятия и… Дьявольская красота, пробуждающая в мужчине все низменные страсти, которые таятся в самой глубине его души. Она бросает вызов его природе и неизменно побеждает – мужчина становится ее пленником до тех пор, пока не утолит свою страсть. Женщина с полотна была именно такой. Она мгновенно опалила его, и шехзаде Осман почувствовал жар в своей груди, желание узнать ее, увидеть, прикоснуться…

Он поднял руку и скользнул пальцем по полотну, как бы касаясь ее. И горечь вдруг наполнила мужчину. Возможно, этот портрет был написан век назад, и эта красавица, так взволновавшая его одним лишь своим портретом, давно мертва. Или же это просто фантазия художника. Всего лишь соблазнительный образ, иллюзия, мираж.

– Кто же ты?.. – задумчиво воскликнул он в пустоту.

– Я отвечу, но только если вы сами скажете, кем являетесь.

Шехзаде Осман совершенно не ожидал, что тишина, все это время царившая в зале, отзовется ему в ответ насмешливым, по-женски сладким голосом. В полнейшем недоумении обернувшись себе за спину, он замер, пораженный. У порога стояла она – настоящая, живая, из плоти и крови. Красавица с портрета была невысока ростом, но этот ее недостаток с лихвой компенсировали стать и женственность ее фигуры. Темно-рыжие волосы, которые в желтоватом свете факелов казались налитыми кровью, оказались еще длиннее, чем на портрете, и густо струились по оголенным плечам женщины, снова, как и на полотне, дразня и маня коснуться их.

Наряд ее был олицетворением яркой и вызывающей венецианской моды, которая была знакома шехзаде Осману благодаря его многолетней дружбе с венецианцем. Эксцентричное, пышное платье темно-зеленого цвета с неприлично глубоким декольте, демонстрирующим шею и полные груди, и начинающимися чуть ниже линии плеч длинными широкими сверху рукавами, которые сужались к низу и плотно обхватывали запястья. Привлекая еще больше внимания к груди, на ней сверкало крупное ожерелье с изумрудами, подчеркивающими цвет ее глаз. Что же, венецианцы обладали особым талантом все делать напоказ…

Красавица чуть улыбнулась, наблюдая за его потрясением, и шурша стелющимся по ковру длинным шлейфом платья, медленно двинулась по залу, как бы предоставляя возможность оглядеть ее получше.

– Хотя нет, подождите, – она говорила, немного растягивая слова, отчего ее голос звучал томно, неторопливо и плавно. – Я попробую угадать сама.

Красавица все также неспешно ступала по периметру зала, и шехзаде Осман неотрывно следовал за ней взглядом, решив позволить ей поиграть с ним. Ошеломление его уже сошло на нет, и губы мужчины изогнулись в усмешке. Но жар в его груди не остывал…

– На вас тот причудливый наряд, который носят здешние мужчины. Кафтан. Но выглядит он лучше, чем любой из кафтанов, которые мне доводилось видеть. К тому же, вы без приглашения заявились сюда в преддверии ночи и совершенно наглым образом усмехаетесь мне в лицо. Единственным человеком, которым вы можете быть, это тот самый шехзаде Осман, о котором, как о своем друге, рассказывал мне брат. Я права?

К этому моменту она уже обошла зал и подошла к нему так близко, что мужчина почувствовал исходящий от нее сладкий и терпкий аромат, который взбудоражил его кровь не меньше, чем ее лукавая улыбка и соблазнительные формы, ничуть не скрытые от глаз, а, наоборот, вызывающе подчеркнутые.

Шехзаде Осман против воли испытал облегчение, услышав слово «брат». Выходит, она не любовница Джордано, как он предположил. Друг, конечно, никогда не был скуп на женщин и охотно ими делился, но такую никогда бы не уступил. Однако, облегчение его длилось недолго. Свою сестру Джордано уж точно не позволит соблазнить. И от осознания запретности и невозможности воплощения своих желаний жар только сильнее опалял его тело.

– Как вижу, ваш ум не уступает вашей красоте, – сглотнув, шехзаде постарался говорить как всегда уверенно и прохладно, но бурлящий взгляд выдавал его с головой. – И теперь, когда вам известно, кто я, назоветесь ли вы сами?

– Арабелла Гримани, – представляясь, женщина чуть кивнула, как бы изобразив принятое в патрицианских семьях Венеции приветствие. – Знаете, а вы не похожи на шехзаде, как я их представляла до нашей встречи.

Арабелла отвернулась от него и прошла к софе, на которую изящно опустилась, после расправив длинный шлейф своего платья. Шехзаде Осман проводил ее потемневшим взглядом и, по-прежнему не отрывая от женщины глаз, как завороженный направился следом.

– И что же во мне противоречит вашим представлениям?

– Вы не похожи на варвара, – усмехнулась Арабелла, беззастенчиво разглядывая мужчину, севшего в кресле напротив нее. – Ни черных, как смоль, волос, ни густой бороды, ни свойственной этому краю смуглой кожи. И вы красивы. А красивые мужчины так редко встречаются…

– Вы встречали многих? – с такой же усмешкой уточнил шехзаде Осман.

Арабелла ничего не ответила, изобразив скромность, но улыбнулась ему со снисхождением, что не оставило сомнений в ее искушенности. При этом зеленые глаза ее почему-то заволокла горечь, и она поспешно отвела их в сторону. Ореол соблазнительности и искушения перестал освещать ее, как будто она резко потухла изнутри, как свеча, которую задули одним коротким выдохом. Шехзаде Осман перестал ухмыляться и посерьезнел, почувствовав, как их беседа резко изменила свой тон.

– Вы замужем? – его голос уже не полнился насмешливостью.

Арабелла снова подняла на него оказавшиеся на удивление полными чувств глаза и улыбнулась с оттенком печали – невысказанной, спрятанной в глубинах ее души.

– Я уже даже не помню того времени, когда была не замужем. Не успеваю стать вдовой и проститься с одним мужем, как снова иду под венец и клянусь в вечной любви другому.

– Надо полагать, и дети есть?

Он понял, что затронул еще более болезненную для нее тему, как только закончил говорить. Что-то всколыхнулось в ее взгляде – боль или мука, но женщина это чувство быстро подавила и произнесла наигранно спокойно:

– В Венеции у меня остались две дочери и сын. А сколько детей у вас? – она почти сразу отвела внимание от себя, чем только подтвердила подозрения в своем болезненном отношении к этой теме. – Надо полагать, много больше, учитывая, что для продолжения рода вы содержите целый гарем.

– Всего лишь четверо.

– Думается мне, на этом вы не остановитесь.

– Да, вряд ли, – с иронией отозвался шехзаде Осман. – Ведь продолжение рода так кстати предполагает удовольствие. А я из тех, кто ценит удовольствие превыше всего в этом кратком мгновении бытия, называемом человеческой жизнью.

И снова атмосфера в зале до бела накалилась. Чувствуя сильное взаимное притяжение, они в молчании смотрели друг другу в глаза, когда, нарушив этот хрупкий момент, в зал вошел мужчина.

Он был высок, строен, хорошо сложен и красив, как истинный венецианец. Его темно-русые прямые волосы были длиной чуть ниже плеч, серые глаза сверкали холодом и спокойной уверенностью аристократа, а лицо отличалось какой-то трагической чувственностью.

– Только посмотрите, кто к нам пожаловал, – воскликнул он, лениво улыбнувшись. – Неужели соизволил слезть с отцовского трона и вернуться в наше захолустье?

– Ты же знаешь, Джордано: без твоего вина мне долго не прожить, – поднявшись из кресла и зеркально отразив его усмешку, ответил шехзаде Осман.

– Скорее уже без моих смазливых служанок.

Они посмеялись и обнялись, как старые друзья – крепко и тепло. Восседая на софе, Арабелла с любопытством за ними наблюдала. Нечасто она видела своего брата искренне улыбающимся.

– Что же ты не говорил, что у тебя в Венеции есть такая красавица-сестра? – обличив свое недоумение в шутку, произнес шехзаде Осман, когда они с Джордано разместились в двух креслах, а служанка отправилась за вином.

– К твоему сведению, у меня много сестер в Венеции, но лишь одна из них красавица, – Джордано с видимым теплом глянул на довольно улыбнувшуюся Арабеллу. – Потому и молчал, зная, как ты на красавиц падок.

– Неужели опасался, что я посягну на ее достоинство?

– Опасался, но скорее уж за тебя самого, – хмыкнул Джордано. – Белла ловко расставляет сети, из которых потом уже никогда не выпутаться. Я не хотел, чтобы и ты становился жертвой ее чар. Иначе с кем мне останется распивать вино, да развлекаться со служанками?

– Зря ты молчал, Джордано, – ответил шехзаде, смотря не на него, а на Арабеллу, которая с ленивой грацией забрала у служанки с подноса кубок с вином. – В сети такой женщины я и сам не прочь попасться.

Делая глоток вина, Белла обратила к нему зеленые глаза поверх кубка, и этот взгляд его буквально опалил, заставив нервно поерзать в кресле. Джордано будто не услышал его слов и усмехнулся, разглядывая служанку, подавшую ему вино. Она, наклонившись, томно на него глянула в надежде, что и ей достанутся жаркие объятия господина, которые уже познали другие.

– Приведи еще кого-нибудь, – велел ей Джордано, забрав кубок с подноса. – Двух будет достаточно? – так, будто служанки были неодушевленными предметами, поинтересовался он у друга.

– Трех.

Это был ответ не шехзаде, а Арабеллы, и тот изумленно поглядел на нее.

– Сестрица любит играться с ними не меньше, – насмешливо взглянув на него, заметил Джордано и глотнул вина с немужественным изяществом, которое его совсем не портило, а придавало ему европейского лоска. – Правда, за закрытыми дверьми спальни. Так что я понятия не имею, что она с ними делает. Хотя мне всегда было любопытно.

– Неужели двери вашей спальни всегда закрыты?

– Да, я всегда их запираю, – Арабелла игриво улыбнулась обратившемуся к ней шехзаде. – Никогда не знаешь, когда муж соизволит вернуться с охоты или очередного пира.

Шехзаде Осман развязно улыбнулся в ответ и, не сводя с нее глаз, поднес кубок ко рту и пригубил вина, чувствуя, как его все больше и больше увлекает эта женщина – порочная, необычная, но в то же время проникнутая возвышенными чувствами.

Когда в зал явились три служанки, все, как одна, облаченные в простые коричневые платья, которые в Венеции традиционно носила прислуга, Арабелла отставила свой кубок на столик и, поднявшись, многозначительно посмотрела на шехзаде Османа. Он все никак не мог оторваться от ее созерцания, полного удовольствия и томления плоти.

– Двери моей спальни и вправду всегда заперты, но войти в нее все же можно, если желающий этого сумеет найти запасной ключ. Отыскать его можно лишь следуя зову сердца, озаренному светом луны.

С загадочным видом Арабелла прошла мимо мужчин в креслах и молча взглянула на одну из служанок. Та, поклонившись, безропотно последовала за ней прочь из зала. А шехзаде Осман задумчиво смотрел им вслед, пытаясь понять, что имела в виду соблазнительная венецианка.

Дворец Топкапы. Покои Бельгин Султан.

Нурсан-хатун уже много лет служила своей госпоже. И ей было достаточно лишь одного взгляда на нее, чтобы понять, в каком настроении пребывает Бельгин Султан. Едва войдя в опочивальню, Нурсан-хатун увидела султаншу сидящей на тахте с отсутствующим и печальным видом. У нее явно что-то случилось. Вечер уже наступил, и вот-вот должен был начаться праздник в гареме, а она даже не распорядилась о том, чтобы пришли служанки и помогли ей к нему подготовиться.

– Султанша, что такое? – участливо спросила служанка, присев рядом с той на тахту. – Вы что же, и на праздник не пойдете?

– Какой уж тут праздник, Нурсан? – вздохнула Бельгин Султан, грустно посмотрев на нее. – Я не знаю, как мне дальше быть. Имею в виду… Я в растерянности. В моей жизни столько лет все было спокойно. И я привыкла к такому укладу. Повелитель все эти годы дарил мне свою любовь, не терзая меня невниманием или холодом, и я тоже любила его. Наш Мехмет – наша отрада, венец моих чаяний и гордость отца, но Айнур… Я чувствую, как, взрослея, она осознает, что мы друг другу чужие и отдаляется. И наша маленькая семья словно бы рушится у меня на глазах. Я так боюсь этого, Нурсан! Словно чувствую, что впереди нас всех ждет что-то плохое…

– С чего вы взяли, что Айнур Султан от вас отдаляется? Она всегда была к вам нежно привязана и почитала вас, как свою матушку.

– Да, но не так, как Орхана, – понуро откликнулась султанша и, обратив взгляд к горящему камину, попыталась объяснить свои чувства. – Я не понимаю, как может между братом и сестрой жить такое чувство. Возможно, подобное просто выше моего понимания? Она любит его, как никого другого, все ему прощает и всегда с такой яростью вступается за него. Мне следовало бы раньше обеспокоиться этим, но когда они были детьми, я… как-то не замечала этой нездоровой привязанности меж ними.

– Султанша, но почему вы вдруг обеспокоились их отношениями? – в непонимании спросила Нурсан-хатун. И осторожно уточнила: – Что-то… произошло?

– Я снова застала их за… этими ласками, – в явном смятении ответила Бельгин Султан и порозовела. – В пылу ссоры Айнур многое мне наговорила, да и я, признаться, тоже сказала лишнего. Запретила ей проводить время в обществе Орхана, так она совсем, казалось, разум потеряла. Мне на миг показалось, что передо мной – Эмине Султан. Такой у нее был взгляд. И эта улыбка, сочащаяся ядом… Она знала, что причиняет мне боль. Но ее это не останавливало. Потому я запретила ей бывать с Орханом. Ведь это он так на нее влияет! Уверена, если бы не его пагубное влияние, Айнур никогда бы не позволила себе подобной дерзости. Смотря на Орхана, она повторяет его же ошибки. И я страшусь этого, ведь… Ведь повелитель его совершенно не выносит. Я не хочу, чтобы отношения Айнур с отцом превратились в нечто подобное. Мы ведь одна семья! А она предпочитает нас ему одному, своему опальному брату. Что такое он дает ей, чего мы с повелителем и Мехметом не можем дать?

– Думаете, Айнур Султан вас послушает? – с сомнением воскликнула Нурсан-хатун.

– Если честно, я в этом не уверена, – безрадостно усмехнулась Бельгин Султан. – Даже если и послушает, Орхан ее в покое не оставит. Он всегда за ней увивался. Сколько бы на моей памяти они не ссорились, Айнур всегда наказывала его своим безразличием, а Орхан неизменно сдавался, приходил к ней первым и просил прощения, даже если виноват не был. Вот уж чего я никогда не понимала в его натуре. Такой гордый и непокорный со всеми, а перед Айнур готов хоть на коленях ползать. От подобного становится не по себе, верно? Именно поэтому я и тревожусь, Нурсан. Что-то с этим нужно делать, пока… пока не случилось непоправимое. Чем бы это не было…

– Вскоре Айнур Султан выдадут замуж, ну, а пока его самого нужно осадить, чтобы шехзаде оставил свою сестру в покое.

– Ты что, полагаешь, он меня станет слушать? Орхан перед повелителем головы не склоняет, а уж передо мной…

– Но мать свою шехзаде, несмотря ни на что, уважает и ценит. Одна лишь Афсун Султан способна хоть как-то на него влиять. Вот пусть она и поговорит с шехзаде Орханом. Все-таки он – ее сын.

Бельгин Султан в раздумьях посмотрела на свою служанку. Женщина понимала, что больше ей нельзя сидеть, сложа руки. Она должна была что-то сделать ради блага своей дочери, даже если та расценивала ее стремления как причинение ей горестей.

Дворец Топкапы. Покои Афсун Султан.

Как и все красавицы, Афсун Султан не видела смысла свою красоту скрывать, потому этим вечером в ее покоях полным ходом шла подготовка к грядущему празднику в гареме. Она сменила свое более-менее повседневное бордовое платье на великолепный наряд из темно-синей парчи, расшитой серебряной нитью и алмазами, которая сияла и переливалась при каждом движении султанши. Ее темные волосы служанки собрали и уложили в сложную прическу, которую довершал серебряный венец, украшенный густо-синими сапфирами.

Афсун Султан стояла перед зеркалом, оценивая свой облик перед тем, как отправиться в гарем, а Ширин-хатун, сидя на тахте, искала среди ее бесчисленных драгоценностей серьги, подходящие к наряду ее госпожи, когда двери отворились и впустили… Бельгин Султан.

– Бельгин?.. – растерялась Афсун Султан, обернувшись на нее. Никогда за все эти годы совместного существования в гареме другая хасеки не заявлялась к ней в покои. – Что такое?

Не трудно было догадаться, что случилось нечто плохое. Бельгин Султан была слишком уж бледна и взвинчена. Такой Афсун Султан ее еще никогда не видела. Разве что в те далекие дни, когда Бельгин Султан вынужденно приходила в эти покои на церемонию наречения двух ее сыновей.

– Оставь нас, – велела она Ширин-хатун, которая поднялась при появлении султанши и сейчас потерянно стояла возле тахты.

Та, обернувшись в поисках позволения на свою госпожу, увидела ее кивок и покорно вышла.

– Бельгин, что произошло? – настороженно подойдя к ней, спросила Афсун Султан. – На тебе лица нет.

– Всевышний мне свидетель, я молчала долго, – как-то вымученно заговорила та. – Годами молчала. Но больше у меня нет сил. Меня не касаются твои отношения с Орханом. Он – твой сын, и ты отвечаешь за его воспитание. Однако же я хочу попросить…. Нет, потребовать, чтобы ты повлияла на него в одном вопросе.

Серые глаза Афсун Султан, совсем как у ее сына, забурлили от охватившего ее негодования. Она прекрасно знала, что ее Орхан – непокорный, своенравный и буйный. Что он приносит ей много боли и тревог. Не только ей, но и всей династии. Однако, она все равно, несмотря ни на что, его любила. Много больше, чем показывала. Он был ее первенцем, навсегда изменившим ее жизнь. Ее главной надеждой даже сейчас, когда так пренебрежительно относился к своему положению и демонстрировал отсутствие хоть какого-нибудь стремления стать достойным наследником. И, как всякая любящая мать, она тут же возмутилась подобным словам.

– И в каком же вопросе? – холодно откликнулась она.

– Пусть оставит мою дочь в покое, – с напряжением проговорила Бельгин Султан. Ее словно бы колотило изнутри – она не любила склоки и всегда сильно волновалась в такие моменты. – Он сам ступил на темный путь и ее тянет за собой во мрак. Я больше не позволю ему подобным образом влиять на Айнур. С ней я сама разберусь, а ты, Афсун разберись, наконец, со своим сыном. Я запретила Айнур проводить с ним время. И хочу, чтобы ты заставила Орхана…

– Заставила? – перебив ее, с ледяным лицом переспросила разгневанная Афсун Султан, тем самым заставив другую женщину растеряться. – Орхан – не мой раб, чтобы я с ним «разбиралась» и заставляла его что-либо делать. Он – мой сын. Шехзаде, наследник престола! Будущее этого великого государства. И – кто знает? – возможно, наш будущий властелин. Ты, верно, забыла об этом, раз позволила себе подобным образом о нем отзываться, да еще и в моем присутствии.

– Афсун, я не это имела в виду… – беспомощно выдохнула Бельгин Султан, растеряв весь пыл под неожиданным натиском. Она не этого ждала от разговора. – Я всего лишь хочу, чтобы Орхан перестал порочить мою Айнур.

– Перестал порочить, значит? А мне-то всегда казалось, что это «твоя» Айнур толкает его на темный путь. С таким же успехом я могу потребовать от тебя принудить ее оставить моего сына в покое.

– Что?.. – ошеломилась Бельгин Султан, округлив голубые глаза с видом наивного ребенка.

– Значит, мой сын – средоточие порока, а ваша Айнур – ангел во плоти? – безжалостно наступала на нее Афсун Султан, выплескивая всю ту ревность, всю боль тех моментов, когда ее любимый сын без тени сомнений предпочитал сестру в обход ее, своей матери. – Сколько раз я заставала их за тем, как Айнур позволяла себе то, что не пристало демонстрировать сестре по отношению к брату? Раз уж на то пошло, мне тоже есть, что тебе сказать. Прежде чем во всем обвинять моего сына, приглядись внимательнее к собственной дочери! Вся порочность их отношений – по большей части ее заслуга. Выдала бы ты ее замуж поскорее, раз уж в ней так рано проснулось сладострастие. Она, верно, попросту не знает, куда от него деться, вот и приковала к себе Орхана! Хочешь все это прекратить? Тогда разберись, наконец, со своей дочерью. Заставь ее оставить моего сына в покое.

Бельгин Султан дрогнула и, с трудом сдерживая слезы обиды, побежденная вышла из покоев. Она даже не нашла в себе сил дать отпор этой разбушевавшейся женщине, которая, наконец, показала свое истинное лицо. И прежнее ее недоумение относительно того, в кого мог Орхан таким уродиться, буквально растворилось. Он был всего лишь отражением собственной матери, которая слишком хорошо притворялась все эти годы.

Дворец Топкапы. Гарем.

По вошедшей в гарем Афсун Султан едва ли было заметно, что пару минут назад она имела крайне неприятный разговор. Хотя, если приглядеться внимательнее, можно было заметить стальной блеск ее серых глаз. Она широко и приветливо улыбнулась обратившим к ней взгляды наложницам и с уверенностью прошла по ташлыку под их поклоны и восхищенные вздохи. Что ни говори, после ее подарков и помощи в выплате задержанного жалованья гарем ее полюбил еще горячее, чем любил прежде за одну лишь красоту и неизменное достоинство.

Идрис-ага поджидал ее здесь и, едва султанша села за пока еще пустующий столик, накрытый для султанш, поспешил подойти к ней. Наклонившись, он приглушенно заговорил, стараясь, чтобы никто другой его не слышал:

– Что нам делать дальше, госпожа? По вашему плану нужно как-то спровоцировать Фатьму Султан, но она, зная о празднике, молчит и не выходит из своих покоев.

– Обстоятельства сложились так удачно, что нам и не придется ничего делать, – ответила Афсун Султан, не переставая улыбаться и смотря перед собой, чтобы заставить гарем поверить, будто они просто любезничают. – Кое-что произошло между мной и Бельгин Султан. Она со всей вероятностью пойдет жаловаться к Фатьме Султан, а уж та, после известий о моих намерениях относительно благотворительности и организации в обход нее праздника, ни за что не останется в стороне.

– А что меж вами и Бельгин Султан произошло? – не понял Идрис-ага.

– После об этом, – увидев, как в дверях появилась Эсма Султан под руку с дочерью, бросила ему султанша, а сама поспешила подняться с подушки и, сложив руки перед собой, поклониться.

Несмотря на всю свою красоту и широту улыбки, Афсун Султан при всем желании не могла так сиять изнутри и так лучезарно улыбаться, как Эсма Султан. Праздники были для нее вершиной блаженства. Султанша с малолетства обожала играющую на них заводную музыку, танцы наложниц, что столь радовали глаз, и атмосферу легкости и веселья, которых порой так не хватало в ее жизни.

Поверх нежно-бежевого платья на ней был надет кафтан из дорогой коричневой парчи, расшитый цветочным узором из золотой нити. Драгоценности из золота сияли на ней не меньше, чем улыбка султанши, а уложенные наверх темные волосы венчала золотая диадема с песочно-бежевыми топазами, из-под которой ниспадал длинный бежевый платок.

Нермин скромно следовала за своей ослепительной матерью в девичьем мятно-зеленом платье без излишеств и с тонкой жемчужной нитью на шее.

– Султанша, добро пожаловать к нам снова! – распрямившись из поклона, любезно произнесла Афсун Султан, когда те подошли к столику. – Этим вечером вы всех собой затмите.

– Это не так-то просто, когда рядом такая женщина, как вы, – не осталась в долгу Эсма Султан и огляделась в ташлыке с изумлением. – Неужели никто больше не пришел?

– Я надеялась, что Михримах Султан прибудет с вами. Ведь этот праздник организован в ее честь.

– Ох, как я ее не уговаривала, она не поехала с нами, – с сожалением сообщила Эсма Султан. – Видите ли, Михримах крайне обеспокоилась состоянием своей сестры, Нилюфер, которая недавно стала жертвой отравления, вероятно, недоброжелателями Коркута-паши. И она решила, что ей не пристало радоваться и веселиться в такое время, поэтому поехала навестить Нилюфер. А когда Михримах чего-то хочет, ее на удивление трудно переубедить. Упрямства в ней на самом-то деле не меньше, чем в ее сестре.

– Я об этом не слышала… Очень жаль, что так вышло. Я желаю Нилюфер Султан скорейшего выздоровления. Надеюсь, предатели, покусившиеся на жизнь султанши, будут изобличены и получат по заслугам, – изобразила понимание Афсун Султан. – Но мы не будем унывать, верно? Раз уж сегодня праздник – повеселимся на славу. Кто знает, когда еще выпадет такая возможность?

Рассмеявшись, Эсма Султан согласно кивнула, и втроем они присели на подушки за столик, поведя и дальше светскую беседу обо всем подряд и ни о чем одновременно.

Дворец Топкапы. Покои Валиде Султан.

– Веселье течет рекой в гареме. Возможно, вам стоило бы там появиться, госпожа? Пусть поймут, что этот праздник устроили лишь потому, что вы это позволили. Хозяйка гарема по-прежнему вы, а не возомнившая о себе невесть что Афсун Султан.

Услышав эти слова вошедшей в покои Айнель-хатун, прежде в раздумьях стоявшая возле горящего камина Фатьма Султан повернулась к ней с удрученным видом.

– Ты только представь, Айнель. Меня даже из вежливости не пригласили присоединиться ко всеобщему веселью. Похоже, я в гареме уже и не хозяйка, а пустое место.

– Не говорите так! – возмутилась Айнель-хатун и импульсивно приблизилась к своей госпоже. – Не позволяйте им заставить и вас, и гарем поверить в это. Не забывайте, госпожа, что в гареме вы выше всех по происхождению и статусу. Вы – дочь султана и сестра султана. Глава гарема, а пока нет повелителя, и всего двора. Одно ваше слово – и они покорятся. А Афсун Султан, в который раз переступившая границы, всего лишь фаворитка, родившая династии двух шехзаде. При желании вы сможете без труда ее раздавить!

– Раздавить?.. – подивилась ее неожиданной горячности Фатьма Султан. – Что это с тобой, Айнель? Ты об Афсун никогда так не отзывалась. Что-то… произошло нечто, о чем я еще не знаю?

Айнель-хатун поджала губы и кивнула, явно чем-то очень расстроенная.

– Я только что от Бельгин Султан. Она плакала, не могла остановить рыданий. Я едва ее успокоила. Велела принести ей какой-нибудь отвар для успокоения. Султанша как выпила его, вскоре забылась сном. И только после этого я смогла ее оставить. Клянусь, госпожа, я уже много лет такой ее не видела.

– О, Аллах… Что послужило этому причиной? Неужели Афсун?

Дворец Топкапы. Гарем.

К тому времени к султаншам на празднике присоединилась и Фюлане Султан, которую, оказывается, пригласила Афсун Султан. Но не потому, что была дружна с ней, а скорее для количества. Да и Фюлане Султан обладала удивительным талантом вести беседу на любую тему – всегда учтивая и доброжелательная, она умела расположить к себе и увлечь разговором, блистая своей завидной эрудицией. Это было весьма кстати, дабы избежать неловкости, ведь собравшиеся за столиком, мягко говоря, не были близки.

– Надеюсь, ваш супруг, султанша, вскоре прибудет, – заметила Фюлане Султан, поставив кубок с шербетом обратно на столик. – Без него в совете Коркут-паша возомнил себя чуть ли не самим падишахом. Мой муж Ахмед-паша, увы, не в силах ему в чем-либо помешать – он его и не слушает. Я очень обеспокоена подобным положением вещей.

– Давуд-паша разберется с этой ситуацией, я уверена, – спокойно заверила ее Эсма Султан. – Мой муж пользуется огромным доверием отца, и Коркут-паша это знает. Он его усмирит. А если и нет, всегда есть повелитель. Уж против него-то Коркут-паша не посмеет идти никогда.

– Дай Аллах, так и будет. К слову о Коркуте-паше. Вы уже слышали о том, что произошло с бедной Нилюфер Султан? – Фюлане Султан умело разыграла смятение. – Я была поражена…

– Да, и это весьма расстроило меня, – отозвалась Афсун Султан. – Я испытала облегчение, узнав, что султанша жива и должна пойти на поправку.

– Любопытно, кто мог пойти на такое?.. – вслух удивилась Эсма Султан. – Надо быть либо глупцом, либо отчаянным смельчаком, чтобы учинить подобное с султаншей и, что еще хуже, с женой Коркута-паши. Полагаю, он в ярости, а в таком его состоянии никогда не знаешь, на что он может пойти. Известно, как он скор на гнев и расправы…

– Это верно, – мрачно проговорила Афсун Султан, не представляя, кому могло понадобиться отравлять Нилюфер Султан. Какой от этого может быть прок? – Уверена, такой человек, как Коркут-паша, вскоре найдет виновников, и тогда их судьбе не позавидуешь.

Фюлане Султан покивала с удрученным видом, сохраняя самообладание без всякого труда. Хотя волна напряжения все же прошлась по ее телу от подобных слов. Оставалось надеяться, что на этот раз Кенан-ага ее не подведет. Но и к такому исходу событий султанша была готова и уже раздумывала над тем, как будет спасать себя и мужа, если их причастность как-либо откроется.

Плавное течение их разговора прервал голос евнуха, громко оповестившего гарем о приходе Фатьмы Султан. Музыка тут же стихла, а танцы и шум разговоров прекратились. В сопровождении двух служанок и верной Айнель-хатун султанша с видом, буквально кричавшим о том, что она пришла сюда явно не веселиться, огляделась в ташлыке, где все склонились перед ней в поклонах. Афсун Султан быстро переглянулась с Идрисом-агой, когда Фатьма Султан позвала его.

– Султанша, – покорно подойдя к ней, он поклонился с привычным подобострастием. – Что вам угодно?

– Идрис-ага, немедленно заканчивайте все это, – неожиданно твердо для нее сказала Фатьма Султан и поглядела прямо на Афсун Султан, которая сейчас была образцом невозмутимости. – Кто вам позволил организовывать праздник? И почему я узнаю о нем только сейчас?

Все наложницы испуганно притихли и покосились на султанш у столика. Афсун Султан посмотрела на Эсму Султан с видом, словно говорящим «я предупреждала». Выглядя озадаченной, та вышла из-за столика и направилась через весь ташлык к своей тете, провожаемая множеством любопытных взглядов.

– Султанша, – Эсма Султан поклонилась своей возмущенной тетушке и заявила: – Это я отдала приказ. Мне казалось, вы обо всем осведомлены. Неужели вам не доложили?

– С каких пор, Эсма, ты позволяешь себе давать такие распоряжения в гареме, которым, если ты помнишь, управляю я?

Эсма Султан явно не ожидала такого от своей обычно доброй и ласковой тети, потому уставилась на нее в недоумении и только спустя минуту ответила уже с ноткой возмущения.

– Если вы помните, этот дворец – и мой дом тоже, хотя я и покинула его много лет назад. Здесь мое место. Здесь мой отец, мои братья и сестра. И я считаю возможным для себя, учитывая мое происхождение и положение при дворе, отдавать подобные приказы.

Фюлане Султан с ее цепким взглядом заметила, что стоящая рядом с ней Афсун Султан не выглядела напуганной или напряженной. Она… как будто пыталась подавить в себе довольство. И наблюдала за происходящим словно ребенок, который соорудил замок из песка и ради забавы тыкал в него пальчиком, глядя с интересом, как он рассыпается. Как будто эта ситуация была творением ее рук, и теперь она наслаждалась тем, что все шло так, как и задумано.

Это открытие поразило ее. Она прежде никогда не считала Афсун Султан… опасной. Не глупой, рассудительной женщиной – да, но никогда Фюлане Султан не видела в ней стремления к власти. И что же теперь? Султанша с некой целью, а она определенно была, сталкивала Фатьму Султан с Эсмой Султан. И в который раз выходило, что Фатьма Султан представала не в лучшем свете.

В прошлый раз она не могла сама выплатить жалованье гарему и запретила «щедрой» и «милостивой» Афсун Султан сделать это вместо нее. Теперь же Афсун Султан надоумила Эсму Султан устроить праздник без позволения его управляющей. И испортившая все веселье Фатьма Султан, кричащая, что она здесь хозяйка, снова оказалась в невыгодном положении той, кто из принципа встает поперек приятных для гарема затей Афсун Султан.

Что же, умно. Только в чем причина всего этого? Хочет вытеснить Фатьму Султан с поста управляющей? Такой подход и вправду весьма осторожный, но с ним борьба за власть растянется на годы, пока Фатьма Султан не оступится достаточное количество раз, чтобы повелитель принял решение снять ее с должности. Ее, любимейшую из всех сестер, которую он чтит и уважает как свою опору во всех семейных делах.

– Топкапы и вправду твой родной очаг, но ты не управляющая гаремом. И если ты вознамерилась устроить праздник, ты должна прийти ко мне и спросить позволения. Неужели ты думаешь, что я была бы против?

– Нет, конечно, но… – все-таки ощутив себя виноватой, Эсма Султан почувствовала необходимость оправдаться, но ей не дали такой возможности.

– Возвращайтесь с Нермин в свой дворец, – велела ей тетя голосом сдержанным, но не терпящим возражений. – Фюлане, ты тоже. Идрис, Айнель – пусть слуги немедленно приберутся здесь. Полагаю, все уже достаточно повеселились.

Все вокруг тут же засуетились. Голоса Айнель-хатун и Идриса-аги раздавали поспешные приказы евнухам и калфам, а наложницы стали разбредаться по ташлыку и шептаться.

Эсма Султан, понимая, что негодование ее тети вполне оправдано, не стала противиться ее воле. Оглянувшись на Нермин, которая поспешила боязливо подойти к матери, султанша покинула гарем с чуть оскорбленным видом. Ее явно задело произошедшее.

Фюлане Султан с покорнейшим видом также вышла из ташлыка, на ходу поклонившись с достоинством стоящей посреди него Фатьме Султан. Афсун Султан поймала на себе ее взгляд, когда тоже сдвинулась с места, и поняла, что ей так просто уйти на позволят.

– Афсун, подожди, – оправдав ее ожидания, велела ей Фатьма Султан, как только хасеки поравнялась с ней. – Мне известно, что это ты надоумила Эсму устроить этот праздник. Сама бы она ни за что не стала затевать подобное за моей спиной. Я также слышала, ты решила заняться благотворительностью. Жалуешь золото в столичные вакфы, хочешь построить в Стамбуле медресе, и все это намерена оплатить из личных средств. Гарем одариваешь подарками, да предлагаешь свою помощь в выплате жалованья. Это все неспроста, верно? Мне очевидно, ты плетешь паутину интриг, замысел которых мне пока что неясен. Хотя, здесь и гадать нечего. Тебе вскружила голову мысль о власти?

Все в гареме хотя и делали вид, что прибирались и занимались делом, но ловили каждое слово, наблюдая за развернувшейся сценой. Подобного в гареме не было много лет, и все жадно следили за происходящим.

– Что вы, госпожа?.. – воскликнула «удивленная» Афсун Султан, сделав невинно-растерянное лицо. – Посмею ли я плести интриги против вас? Мне и в голову не приходило, что в моих намерениях вы усмотрите стремление к власти. Я всего лишь хочу оказать помощь тем, кто в этом нуждается, поскольку имею для этого возможности. Иных мотивов у меня нет и быть не может.

– Уверена, что это так, – не удержалась от сухой иронии Фатьма Султан. – Однако в первую очередь ты должна заниматься воспитанием своих шехзаде. Это – твоя главная и единственная обязанность, исполнения которой от тебя требует династия. Династия, давшая тебе все то, что ты имеешь и что называешь своими возможностями. И, насколько я могу судить, ты не слишком хорошо эту обязанность выполняешь, Афсун. Возможно, ты уделяешь своим сыновьям недостаточно внимания?

Ей дорогого стоило смолчать и сохранить лицо, но Афсун Султан все же встретила подобные обвинения, брошенные ей в лицо при всем гареме, с ледяным достоинством. Она даже нашла в себе силы и для куда более унизительного поступка.

– Прошу простить меня, госпожа, если я огорчила вас, – мягко заговорила султанша, удивив всех вокруг, ожидавших, что она станет защищать себя. – У меня и в мыслях не было идти против вас и вести дела за вашей спиной. И если вы считаете, что я недостаточно внимания уделяю своим сыновьям, то…

– Что здесь происходит?

Никто не ожидал постореннего вмешательства, и все, кто был в гареме в этот момент, в удивлении обернулись на мужской голос, полный негодования. Но не пылкого, а ледяного. Только один человек во дворце говорил таким голосом в минуты гнева.

Афсун Султан почувствовала трепет, увидев своего старшего сына, который, судя по всему, проходил мимо и стал случайным свидетелем этой унизительной для нее сцены. А Фатьма Султан достаточно хорошо знала своего племянника, чтобы напрячься с его вмешательством. Он буквально протаранил наложниц, расступившихся перед ним, и встал рядом с матерью, но смотрел не на нее, а на свою тетю. Взглядом, в котором бушевала пока еще сдерживаемая внутри буря.

Идрис-ага почувствовал, как резко переменился ветер. И его госпожа, подтверждая это, расправила свои плечи, как будто ей больше нечего было бояться.

– Орхан, я попросила бы тебя не вмешиваться, – Фатьма Султан постаралась сказать это вежливо, чтобы не усугублять конфликт.

– Я услышал достаточно для того, чтобы вмешаться, – процедил он, в свою очередь не слишком-то волнуясь о вежливости. – И все то, что вы позволили себе наговорить моей матери в присутствии целого гарема, это не только удар по ее чести, но и по моей. Обвиняя ее в плохом воспитании меня и моего брата, вы унизили и нас с Ибрагимом. А, насколько мне известно, повелитель доверил вам гарем с тем, чтобы вы оберегали его семью от ссор и конфликтов. Что же вы делаете на самом деле, султанша?

Фатьма Султан слушала его как-то беспомощно и все больше начинала нервничать, потому как не знала, чего ей ожидать от неуправляемого и своенравного шехзаде, который не признавал над собой никаких авторитетов. Его она заставить замолчать и прогнать в покои не посмеет. Да и не сможет при всем желании, учитывая его нрав.

– Гарем был на грани бунта, когда вы не имели средств, необходимых для выплаты ему жалованья, – безжалостно продолжал шехзаде Орхан. Афсун Султан, стоя рядом с ним, чувствовала и гордость, и благодарность, но и беспокойство. Как бы он не перешел границу. Ведь тогда ему придется держать ответ перед повелителем. – И кто протянул вам руку помощи? Кто одолжил вам из своих сбережений тысячи акче? Вместо благодарности моя валиде удостоилась вашего порицания и обвинений в превышении полномочий. Теперь же, когда матушка даже не причастна к организации этого праздника, устроенного по приказу и на средства Эсмы Султан, вы снова бросаетесь в нее обвинениями. Да еще теми, которые не имеют никаких оснований и унижают двух шехзаде. Так кто же недостаточно хорошо справляется со своими обязанностями? Вы или моя мать, которая вместо вас, управляющей гарема, решает в нем все проблемы и находит в себе силы, к тому же, воспитывать двух шехзаде и заниматься благими делами?

Пристыженная и задетая его словами Фатьма Султан обратила взор к Афсун Султан, ожидая, что она осадит сына, но она молчала, смотря на нее такими же, как у него, холодными серыми глазами. Лицо ее было непроницаемой маской, но каким-то образом Фатьма Султан чувствовала, что в мыслях она торжествует.

– Я не имела цели унижать твою мать или тебя, Орхан. Ты сам это прекрасно знаешь. И, прежде всего, я попрошу тебя сменить тон. Перед тобой не рабыня, которую ты можешь при всех отчитывать! Тебе не пристало…

– Я сказал все, что хотел, и не вижу смысла продолжать, – даже не слушая, холодно бросил шехзаде и впервые за все время разговора повернулся к матери, затем покровительственно коснувшись ее плеча. – Валиде, я провожу вас до покоев.

Наградив его мимолетным трепетным взором, Афсун Султан все с тем же невозмутимым видом поклонилась совершенно раздавленной Фатьме Султан и обошла ее, сопровождаемая своим сыном. Тот, не глядя, прошел мимо тети, крайне уязвленной его нападением, да еще при стольких свидетелях.

Айнель-хатун сочувственно посмотрела на свою госпожу и, подойдя к ней, тихо произнесла:

– Султанша, возможно, вам лучше вернуться к себе? Ни о чем не волнуйтесь. Мы с Идрисом-агой проследим за тем, чтобы слуги поскорее здесь прибрали.

Фатьма Султан ничего ей не ответила и, оглядевшись в ташлыке, покинула его с поджатыми плечами и ужаснейшим, невыносимым чувством унижения, засевшим в ее груди.

Дворец Топкапы. Покои Афсун Султан.

Едва переступив порог, Афсун Султан обернулась на следовавшего за ней сына и тревожно вгляделась в его глаза.

– Не стоило тебе вмешиваться… Ты был слишком резок, Орхан. Как бы повелитель не прознал об этом инциденте. Он будет очень недоволен.

– Недоволен чем? – с презрением отозвался шехзаде. – Тем, что я защитил честь матери, когда ее унижали при всем гареме, а она попросту не могла за себя постоять, потому что унижала ее его сестра? Лучше бы он прознал о том, как она гаремом управляет.

– Не пристало тебе так о султанше отзываться, – чувствуя, как испуганно заклокотало сердце в груди, воскликнула Афсун Султан. – Это опасно, Орхан. Повелитель и так…

– Сколько можно повторять одно и то же, валиде? – устало процедил юноша, отвернувшись. – Я знаю, как он ко мне относится. Но меня не остановит страх перед его гневом, если затронута моя семья. Если понадобится, я за все перед ним отвечу. И скажу, все, что думаю.

– Это меня и пугает.

– Вы, к слову, правильно поступили, разыграв покорность. Если повелитель потребует объяснений, он узнает лишь то, что вы снова стали жертвой обвинений Фатьмы Султан и вели себя, в отличие от нее, подобающе. Обвинить вас не в чем.

– Откуда тебе знать, что я притворялась? – чуть усмехнулась султанша, смотря на сына с тенью ласки.

Все же она слишком сильно его любила, потому всегда прощала подобные выходки, которые должна была бы, как мать, пресекать.

– Кому, как не мне, знать, что при желании вы вполне можете за себя постоять? – хмыкнул шехзаде Орхан, и на миг глаза его, обращенные к матери, потеплели. – И на будущее… Будьте осторожны в своих делах, валиде. Что бы не задумали.

– И ты, Орхан, будь осторожен. Твоя безрассудная смелость порою бросает меня в дрожь. Нельзя постоянно ходить по краю. Рано или поздно упадешь в пропасть… А я не хочу такой судьбы для своего сына.

Она подняла руку и с нежностью накрыла ею щеку сына, который смотрел на нее угрюмо, устав от подобных просьб. Но не отстранялся. Жаль, что всего миг.

– Мне пора, – шехзаде убрал материнскую руку со своей щеки и, быстро поцеловав ее тыльную сторону, отпустил. – Доброй ночи.

– И тебе, лев мой, – тихо отозвалась Афсун Султан в уже закрывающиеся двери, проводив его, стремительно ушедшего, печальным взглядом любящей матери, которая была не так уж и нужна повзрослевшему сыну.

Дворец Нилюфер Султан.

Султанше было немного не по себе, когда она сквозь вечерний полумрак преодолевала расстояние от кареты до дворца ее сестры – в целом небольшого и простого внешне. Она помнила, каким был дворец, в котором когда-то жила она сама с покойным мужем. Сама Хафса Султан дивилась роскошью его убранства и размерами. Михримах Султан сразу же себя осадила, ведь она дала себе обещание больше не жить прошлым и даже не касаться его в своих мыслях.

У порога ее встретил мужчина суровой наружности, который вышел ей навстречу, едва султанша вошла внутрь. Сразу же стало понятно, насколько строг Коркут-паша со своими слугами. В этом дворце царит жесткая дисциплина.

– В связи с последними событиями Коркут-паша отдал приказ никого не впускать во дворец, – даже не удосужившись узнать, кто она, сухо проговорил мужчина.

По ее простому наряду, конечно, не было понятно, что она – султанша. Да и женщина не удосужилась надеть хоть какие-нибудь украшения, по которым было бы очевидно ее происхождение. Потому Михримах Султан решила представиться сама, поскольку уезжать, так и не проведав сестру, не хотела.

– Я – Михримах Султан, родственница султана Баязида и сестра Нилюфер Султан. Если это возможно, я хотела бы узнать, каково ее состояние.

– Прошу простить меня, госпожа, – тут же поправился мужчина, и голос его стал в разы вежливее. – Я немедленно сообщу паше о вашем визите, и вы сможете обо всем у него узнать. Слуги проводят вас в холл.

– Благодарю.

Холл оказался обставлен в истинно восточном стиле без намека на европейские детали, которых было предостаточно даже в самом Топкапы. Здесь царили те же незатейливость и простота, что и снаружи, по всему, отражающие характер обоих хозяев дворца. Михримах Султан хорошо знала нрав своей сестры. Она не выносила роскоши и лоска, предпочитая во всем – и в характере, и в речи, и в нарядах – суровую простоту. Коркут-паша также никогда не славился тягой к роскоши. Напротив, по словам Эсмы Султан его все считали ужасным скрягой или, если говорить мягче, крайне расчетливым человеком.

Михримах Султан прежде никогда его не видела, и только теперь ей представилась такая возможность, когда Коркут-паша вошел в холл. Высоченный, с широкими плечами и крупной, статной фигурой, он одним своим видом внушал уважение и даже страх. Темноволосый, смуглый, с густой короткостриженой бородой и пронзительным взглядом под густыми изогнутыми дугой бровями паша был красивым мужчиной, однако, красота эта не привлекала, а будто призывала бежать и спасаться. И от него исходила темная аура властности – подавляющая, словно придавливающая к земле.

– Михримах Султан? – осведомился он густым низким голосом, скользнув по ней цепким взглядом.

Оробев перед пашой, миниатюрная и худенькая Михримах Султан нашла в себе силы только для того, чтобы кивнуть.

– Я не знал, что вы в Стамбуле. Надеюсь, причиной вашего приезда не послужило нечто плохое?

– Вовсе нет. Мой сын, Мехмет, хотел бы предстать перед повелителем для того, чтобы он определил его наместником в одну из провинций.

– Подозреваю, он надеется заполучить Эрзурум, где вы все эти годы и жили?

– Это так. По-вашему, это маловероятно?

– Как знать, – Коркут-паша не сказал по этому вопросу ничего определенного, хотя и имел свое мнение на этот счет. Но он смолчал, значит, не захотел ее разочаровывать раньше времени. – Если вы хотите проведать мою жену, она как раз этим вечером пришла в себя. Правда, еще очень слаба, так что говорить вряд ли сможет долго.

– Хвала Аллаху. Уже… уже известно, кто устроил это ужасное отравление? – робко поинтересовалась Михримах Султан, направившись вместе с пашой к дверям.

– Нет, но я этим занимаюсь, – мрачно ответил Коркут-паша, и от его тона султанше сделалось немного не по себе.

Он проводил ее до самых покоев и, войдя в них со смятением и волнением, Михримах Султан увидела покоящуюся на ложе сестру. Ей было странно и непривычно видеть ее, обычно всегда сильную и энергичную, немощно лежащей в постели с болезненным видом. На кровати рядом с ней сидела молоденькая девушка, облик которой не оставлял сомнений в том, что она дочь супружеской четы – так она была похожа на обоих своих родителей. Хотя, больше все же на Нилюфер Султан.

Едва глянув на нее, Михримах Султан ощутила прилив ностальгии. Именно так выглядела ее сестра, когда они еще жили в Старом дворце под опекой покойной матушки. Как же давно это было…

– Мерган. Это – Михримах Султан, сестра твоей матери, – без лишних слов представил ее Коркут-паша. – Пришла навестить ее.

Мерган Султан обернулась на его голос и, удивленно оглядев представшую ее взгляду женщину, у которой не было совершенно никакого сходства с ее матерью, поднялась и коротко поклонилась.

– Рада познакомиться с тобой, Мерган, – вежливо улыбнулась ей Михримах Султан.

– Я и не знала, что у моей матери есть еще одна сестра, – напротив, не слишком-то вежливо заметила девушка.

– Мерган, – одно слово отца, и та вся подобралась, виновато стрельнув глазами в его сторону.

– Ничего страшного. Не удивительно, что ты не знала обо мне, – поспешно воскликнула Михримах Султан, чтобы сгладить возникшую неловкость. – Мы с твоей матушкой не родные сестры, а названные. Нас растила одна женщина, Эсен Султан. Я имею смелость считать ее своей матерью, поскольку она вырастила меня.

– Ступай к себе, – безапелляционным тоном велел дочери Коркут-паша, и та, поклонившись снова, покорно ушла, хотя и с недовольством – верно, не хотела оставлять мать.

Наконец, Михримах Султан подошла к ложу и увидела, что сестра медленно повернула к ней голову и вперила в нее свой, как всегда, хмурый, пронизывающий взор.

– Нилюфер, здравствуй, – мягко произнесла Михримах Султан и, поколебавшись, все же присела на край кровати. Она с беспокойством оглядела бледное лицо той. – Ну как ты?

– У меня снова галлюцинации или это и вправду моя ненаглядная сестрица? – покосившись на мужа, стоящего за спиной у той, с сарказмом прохрипела Нилюфер Султан.

Коркут-паша устало усмехнулся, а Михримах Султан вздохнула – она прежняя, даже по прошествии лет.

– Неужели приехала из… из самого Эрзурума, узнав, что я помираю?

– Да, именно так я и представляла нашу встречу, – с грустной улыбкой отозвалась Михримах Султан. – Мы с моим сыном недавно вернулись в столицу, правда, ненадолго. Он получит назначение и снова уедет, а я… я последую за ним.

Нилюфер Султан пошевелилась, пытаясь приподняться на подушке, чтобы устроиться удобнее, и Коркут-паша тут же поспешил ей на помощь. Для Михримах Султан было странно и в то же время умилительно наблюдать за тем, как этот грозный и влиятельный мужчина, держащий в страхе весь Стамбул, бережно устраивает свою жену на подушках, а после еще и поправляет на ней одеяло. Что же, этот брак не настолько лишен любви, как все думают.

– Больше нет грез о свадьбе и счастливом браке? – мрачно усмехнувшись, Нилюфер Султан смотрела на сестру глазами, столь пустыми внутри, что становилось очевидным ее несчастье.

Пламя, прежде полыхавшее в ее взоре, погасло. От пылкой, несдержанной, свободолюбивой девушки, которая без страха говорила все, что думала, осталась лишь оболочка. Теперь она была смирившейся со своей судьбой женщиной, которая бесконечно устала терпеть над собой власть могущественного и авторитарного мужа, но не могла освободиться от него. Михримах Султан наполнилась жалостью к сестре. Коркут-паша любил ее, что было видно в каждом его взгляде на жену, в каждом его касании, но этой любовью и душил. Такие мужчины, как он, иначе любить не умеют. Им нужно владеть и подавлять, чувствовать свою власть.

– Грезы? Я, как и все женщины в этом мире, просто хотела быть счастливой, – с тоской в голосе ответила Михримах Султан, и увидела, как ее слова отозвались болью в глазах сестры. Теперь-то она ее понимала…

В этот момент раздался стук в двери, и Коркут-паша, подойдя к ним, выглянул в коридор.

– Есть новости, – раздался голос того сурового мужчины, который первым встретил Михримах Султан.

– Я отлучусь ненадолго, – бросил через плечо Коркут-паша и, быстро глянув на жену, словно убеждаясь, что она в порядке, ушел.

Женщины некоторое время молчали, каждая думая о своем и не зная, о чем им говорить. Они никогда не были близки, а годы разлуки только увеличили глубину пропасти меж ними.

– Тебе с ним так плохо? – вдруг очень тихо спросила Михримах Султан.

Нилюфер Султан ничего не ответила, но посмотрела на нее так, что в словах и не было необходимости.

– Неужели спустя столько лет?..

– Нет, – отрезала сестра, однако, слишком быстро и резко, что выдало ее ложь. – Я уже давно его забыла. И говорить об этом не желаю.

Михримах Султан покорно умолкла и, чувствуя необходимость, вскоре спросила:

– Ты подозреваешь кого-нибудь, кто мог хотеть отравить тебя?

– Не меня, а Коркута, – поправила ее Нилюфер Султан и, помолчав, добавила все так же хрипло: – Это уже второе покушение. Недавно мы с Коркутом и Мерган были на охоте, и нам устроили засаду прямо посреди леса. Едва спаслись…

В ужасе прикрыв рот ладонью, Михримах Султан потрясенно смотрела на сестру.

– Понятия не имею, чьих это рук дело. Кто настолько сильно ненавидит моего мужа и настолько смел, чтобы так открыто покушаться на наши жизни?

– Уверена, вскоре это выяснится, и они за все ответят. А ты… – легко коснувшись смуглой руки сестры, лежащей поверх одеяла, мягко заговорила Михримах Султан. – Ты поправляйся, Нилюфер. Если ты не против, я буду иногда приезжать? Мне за тебя тревожно.

Та посмотрела на нее в непонимании.

– Что же, даже после всех этих лет, на протяжении которых я отталкивала тебя и унижала, ты все равно за меня беспокоишься?

Ангелоподобная Михримах Султан улыбнулась ей так искренне и с таким всепрощающим видом, что Нилюфер Султан вдруг стало ужасно стыдно за то, как в прошлом она вела себя с ней, совершенно этого не заслуживающей. Простила бы она подобное на ее месте?

Никогда.

Слишком много было жестокости, чтобы ее забыть.

– Мы же сестры. И должны держаться вместе. Что бы там ни было, я тебя в беде никогда не оставлю.

Яростно борясь со своей натурой, Нилюфер Султан все же набралась решимости и выдавила:

– Ты… прости меня. Я… прежде во многом была не права, как выяснилось.

На миг Михримах Султан растерялась. За всю свою жизнь она ни разу не слышала подобных слов от сестры, которая всегда ее отвергала и открыто презирала. Но таким уж она была человеком, что и подобное могла снести и, несмотря ни на что, простить. По-настоящему простить, не тая никаких обид

– Забудем об этом. Мы начнем сначала, как будто ничего и не было. Будем ездить друг к другу в гости, пока мы с Мехметом здесь, а когда уедем, начнем писать письма, в которых, как сестры, будем делиться и своими радостями, и своими печалями.

– Ну, это уже слишком, – хмыкнула Нилюфер Султан, заставив сестру усмехнуться.

Однако веселье оборвалось резко начавшимся кашлем Нилюфер Султан. Она прикрыла рот ладонью, а второй рукой потянулась к носовому платку, лежащему на прикроватном столике. Михримах Султан с тревогой подала его сестре и успела заметить на нем капельки крови.

– Мне позвать Коркута-пашу? – не зная, что ей делать, испуганно спросила Михримах Султан, когда приступ кашля, наконец, прекратился.

– Нет, он заставит меня пить ту микстуру, а она воняет похлеще конской мочи, – сипло ответила Нилюфер Султан и, утерев рот платком, хмыкнула, будто ничего страшного не произошло. – Но я бы чего-нибудь поела. Об этом мой «заботливый» муж, по всему, не подумал.

– Я сама обо всем распоряжусь, – с готовностью откликнулась Михримах Султан и, легко поднявшись на ноги, поспешила к дверям с воодушевленным видом – ей отчего-то было приятно заботиться о сестре, которая впервые позволяла ей это.

Дворец Топкапы. Покои Айнур Султан.

Алиме-хатун осторожно вошла в покои, откуда ее не так давно выгнала ее госпожа, едва она успела собрать осколки и подобрать с пола мертвых рыбок. Как и пару часов назад, Айнур Султан в сгустившемся полумраке возлежала на своей кровати на животе, положив голову на сложенные на подушке руки. Правда, она уже не плакала, а попросту смотрела в пустоту – бесконечно печальная, как ангел, которому обломали его крылья, лишив возможности когда-либо еще взлететь в небеса.

– Госпожа, не нужно ли вам чего? – тихо спросила Алиме-хатун, приблизившись к кровати и беспокойно оглядев ту, никак не отреагировавшую на ее слова. – Позволите зажечь свечи? Уже стемнело. Не стоит вам лежать вот так, в темноте.

– Делай, что хочешь, – безжизненным и хриплым, видимо, после плача голосом ответила Айнур Султан. – Только оставь меня в покое.

Служанка покорно умолкла и в тишине стала зажигать свечи по всей опочивальне, которая постепенно наливалась золотистым светом. Полумрак рассеялся, и вся мрачность, прежде царившая в комнате, исчезла вслед за ним. Айнур Султан против воли почувствовала облегчение – оказывается, это темнота ее так угнетала. Она даже приподняла голову со своих рук и уже с любопытством взглянула на рабыню, которая зажигала последние свечи возле ее кровати на столике, где прежде стоял аквариум с рыбками.

– Что, в гареме праздник был? Я слышала музыку.

– Да, госпожа, был, – отзывчиво воскликнула Алиме-хатун, втайне радостная, что та ожила. – Но недолго.

– Что же помешало веселью? И вообще, что послужило для него поводом? Фатьма Султан распорядилась?

– Нет, не она, потому и разгневалась на Эсму Султан и Афсун Султан, которые все это затеяли без ее ведома. Пришла в гарем, едва праздник начался, прогнала Эсму Султан из гарема, так еще при всех стала обвинять Афсун Султан в том, что она не тем занимается. Ее забота – это воспитание шехзаде, которому, если судить по поведению одного из них, она уделяет недостаточно своих времени и внимания. Так Фатьма Султан и сказала.

Айнур Султан удивилась подобным событиям и села поверх смявшегося покрывала, поджав под себя босые ножки.

– При всем гареме?.. Это на нее не похоже. И что же было дальше? Афсун Султан постояла за себя?

– В том-то и дело, что нет, – Алиме-хатун любила посплетничать и рассказывала все это с нескрываемым удовольствием. – Мы все дар речи потеряли, услышав, как она принялась извиняться перед госпожой. Но тут, откуда ни возьмись, появился шехзаде Орхан, – на этих ее словах Айнур Султан моргнула от неожиданности и вся понурилась. – Оказалось, он все слышал. И такого наговорил! Сказал, что…

Алиме-хатун не успела договорить, как двери открылись, и она прервалась, обернувшись себе за спину. Тут же служанка отступила в сторону и склонилась в поклоне перед вошедшим в покои упомянутым ею шехзаде Орханом.

Ему хватило одного взгляда на сестру, чтобы понять, в каком она состоянии. Тут и гадать было нечего. В такой час она уже в постели, однако в платье и драгоценностях, да еще с заплаканными глазами и унылым видом.

– Айнур? – шехзаде, не обращая внимания на служанку, прошел к кровати, при этом вглядываясь в лицо сестры. – Что случилось?

Айнур Султан не ожидала, что брат придет к ней сегодня, на миг растерялась, не зная, как ей себя вести с ним, но поспешила взять себя в руки. Она уже приняла решение и, сколько бы трудностей не испытывала в следовании ему, отступать не намеревалась. Ее поставили перед выбором – брат или вся ее остальная семья. И ей пришлось выбирать, буквально отрывая от сердца огромную часть своей жизни.

– Ничего, – как можно более спокойно и холодно ответила султанша, избегая встречаться с ним взглядом.

Шехзаде Орхан помолчал пару секунд, пронзая ее своим острым взглядом, а после, даже не глянув в сторону служанки, велел ей:

– Выйди.

Алиме-хатун в поисках позволения обратила взгляд к своей госпоже, но та не кивнула ей. Рабыня осталась на месте, при этом чувствуя себя крайне неловко.

– Я хочу побыть одна, – также холодно заговорила Айнур Султан, найдя в себе силы все-таки посмотреть брату в глаза. Ему этого хватило для того, чтобы понять – она лжет. Заставляет себя лгать. – Тебе лучше уйти, Орхан.

– Для начала я хочу знать: что случилось? – и не думая подчиниться просьбе, не терпящим возражений тоном произнес он и даже по-хозяйски присел на кровать, как будто это были его покои. – Ты ведь не думаешь, что я уйду прежде, чем это узнаю?

Прекрасно зная его натуру, которой упрямства было не занимать, Айнур Султан беспомощно выдохнула и кивнула Алиме-хатун, которая тут же с облегчением оставила их одних, изнемогая от неловкости ситуации.

Все также сидя с поджатыми ногами, Айнур Султан опустила взгляд, став разглядывать покрывало, расшитое серебряной нитью.

– Я слушаю, – терпеливо проговорил шехзаде Орхан, однако, тон его говорил о том, что он начинает терять это терпение.

– Матушка была очень возмущена тем, что застала нас с тобой в саду за объятиями. Мы с ней… крупно поссорились. Я наговорила много лишнего в пылу гнева. И мне очень стыдно за те слова…

– Уверен, что Бельгин Султан уже завтра остынет и простит тебе эти слова. У нее доброе сердце.

Брат говорил так невозмутимо наверняка потому, что счел, будто это и есть причина ее слез.

– Нет, не простит, – неутешительно откликнулась Айнур Султан. – Она никогда еще не была в таком гневе. И пока я не сделаю того, чего матушка потребовала, вряд ли мы с ней сможем общаться, как прежде.

– И что она потребовала?

– Валиде открыто заявила, что, как только вернется повелитель, будет поднят вопрос о моем замужестве. И до тех пор, пока я не покину этот дворец чьей-то женой, она запретила мне проводить с тобой время.

– Запретила со мной общаться? – насмешливо фыркнул шехзаде Орхан, словно это было несусветной глупостью. – Что это за требование?

– Но ведь она по-своему права, – грустно посмотрела на него своими разномастными глазами султанша.

Только теперь он осознал, что это все всерьез, и усмешка сползла с лица с юноши.

– И в чем она права? – уже со знакомым презрением в голосе возмутился он. – В том, что запрещает тебе быть со мной только лишь потому, что считает постыдной любовь между братом и сестрой?

– Матушка и вся семья хотят выдать меня замуж, а ты же планируешь сорвать свадьбу, убедив отца отложить ее до тех пор, пока я сама не захочу замуж. Наверно, они это понимают. И… чувствуют исходящую от тебя опасность. К тому же, наши отношения их давно беспокоили…

– Плевать мне на них и их запреты! – горячо вознегодовал шехзаде Орхан, обхватив ладонью лицо сестры и заставив ее посмотреть на себя. – Им не встать между нами. И пусть себе злятся, возмущаются и тешатся напрасными надеждами!

– Но мне не плевать… – с тоской проговорила Айнур Султан, и на глазах ее выступили слезы, когда она убрала со своей щеки его ладонь.

Шехзаде Орхан взглянул на нее недоверчиво и хмуро, как будто не понимал или не хотел понимать, к чему она это сказала.

– Они – моя семья, – дрожащим от слез голосом продолжала девушка. – И я дорожу ими также, как и тобой, Орхан. Я не хочу потерять свою семью и жертвовать ее любовью, потому что… Потому что я нуждаюсь в ней больше всего в жизни. Я никогда не была нужна отцу. Матери своей я никогда не знала, а единственный родной брат считает за лучшее надо мной насмехаться и унижать. Все, что у меня есть – это ты, матушка и Мехмет. И они нужны мне.

– А я? – с плохо скрываемой горечью в голосе произнес шехзаде, наблюдая за ней с негодованием и болью. – Я тебе уже не нужен?

Айнур Султан изнеможенно посмотрела на брата, как будто этот разговор лишил ее всех сил. Не выдержав, она подалась к нему, белыми и хрупкими ладонями обхватив его лицо и прислонившись своим лбом к его.

– Конечно, нужен! – с глухим отчаянием признала она и, чуть отстранившись, чтобы заглянуть ему в глаза, добавила с печальным видом: – Но пока что нам лучше… держаться в стороне друг от друга. Так будет лучше. Пусть все уляжется, а потом… Потом мы…

– И что же будет с нами потом? – перебив ее, шехзаде Орхан впервые не отозвался на ее прикосновения и издевательски усмехнулся. – Ты выйдешь замуж, я уеду в санджак, и мы друг о друге благополучно забудем? Этого ты хочешь?

– Нет, но…

– Так и будет, если ты сейчас пойдешь у них на поводу, – он говорил с ней безжалостно, как еще никогда прежде. Как будто хотел причинить ту же боль, какую она ему причиняла своими словами. – Таков твой выбор?

Разрываясь на части, Айнур Султан позволила своим ладоням безвольно соскользнуть со смуглого лица брата и закрыла ими собственное лицо, потому что больше не могла сдерживать слез беспомощности.

– Что же, я понял, – озлобленно процедил он.

Резко встав с кровати, шехзаде Орхан размашистым шагом ушел, с грохотом захлопнув за собой двери, от которого Айнур Султан испуганно подпрыгнула на кровати. Заливаясь слезами, она убрала ладони от лица и снова упала на шелковые подушки, которые заглушили ее горькие рыдания.

Дворец санджак-бея в Манисе. Покои Сафанур Султан.

В безмятежном счастье Сафанур Султан уютно расположилась в объятиях мужа на тахте и наслаждалась ровным и плавным звучанием его голоса. Амрийе и Нилюфер сидели на полу напротив них на большой подушке, на которой легко помещались вдвоем, и с упоением слушали очередную сказку из уст отца, который часто радовал их подобными вечерами.

– А еще? – не успел шехзаде Мурад закончить сказку, Амрийе тут же вскинулась. – Папа, ну пожалуйста!

– Да, я тоже хочу, – целиком поддерживала ее Нилюфер, кивая темноволосой головкой, хотя глаза у нее уже слипались.

Сафанур Султан не сдержала улыбки, наблюдая за этим, однако, поспешила на помощь явно уставшему мужу, которого уже клонило в сон.

– Девочки, довольно на сегодня. Уже поздно. Посмотрите, как темно за окнами. Вам давно пора ложиться спать, – она покосилась на благодарно смотрящего на нее шехзаде и добавила уже с ноткой веселья: – И вашему отцу тоже.

– Папочка, ну хотя бы еще одну сказку! – не уступала Амрийе, встав с подушки и ухватившись ладошками за отцовское колено с умоляющим видом. – Можно?

– Красавица моя, я бы с удовольствием, – ласково погладив ее по волосам, снисходительно улыбнулся шехзаде Мурад. – Но если мама сказала, что вам пора спать, значит, нужно ее слушаться. Завтра я непременно расскажу вам новую сказку.

– Обещаешь?

– Да.

Только заполучив обещание, Амрийе отступилась. Она знала, что, пообещав что-то, ее отец это выполнит. Служанка подоспела и, взяв маленьких султанш за ручки, увела их в детскую комнату, чтобы уложить спать.

Проводив их одинаково нежными взглядами, их родители после переглянулись и тихонько рассмеялись.

– Признаться, даже я не прочь еще немного послушать что-нибудь столь же увлекательное, – лукаво воскликнула Сафанур Султан. – Признавайся, ты сам все это придумываешь? Откуда столько историй?

– В мире бесчисленное количество книг, и каждая рассказывают свою историю. Бывает, что и не одну, – покрепче обняв ее, усмехнулся шехзаде Мурад. – Мне же нужно было чем-то себя занять в юности, чтобы не думать об одной темноволосой красавице-гречанке с золотыми глазами, что свела меня с ума и без всякой жалости отвергала.

Сафанур Султан снова рассмеялась, но тихо, чтобы не потревожить покой дочерей.

– А я-то думала, что это мой муж настолько талантлив, раз сам сочиняет такие увлекательные истории.

– Ну, и такое бывало. Правда, мои истории дети всегда называли скучными.

– Неужели?

– Да. Я же сочинял о том, что занимало мои мысли. О любви, которая претерпевала все преграды и даровала влюбленным счастье на долгие годы. Дети этого терпеть не могут. Им подавай разговаривающих зверей и приключения на пиратском судне.

Снова приглушенно рассмеявшись, Сафанур Султан чуть отстранилась и ласково погладила его по заросшей бородой щеке, с тлеющей в глазах любовью смотря на мужа, который отвечал ей таким же любящим взором.

– Хорошая у нас получилась семья, не правда ли?

– Твоя заслуга, султанша.

Она мягко усмехнулась и потянулась за поцелуем, который вскоре неуловимо изменил свой тон. Отстранившись с чуть сбившимся дыханием, Сафанур Султан почувствовала, как рука шехзаде медленно скользнула вниз по спине, а его губы переместились на ее шею.

– Теперь мне нельзя приходить к тебе? – обхватив мужа одной рукой за шею, понуро спросила женщина.

Она почувствовала, что его губы, касающиеся тонкой кожи на ее шее, улыбнулись. Шехзаде Мурад отодвинулся и заглянул ей в лицо.

– Не думаю, что сейчас это опасно. Лекарша заверила меня, что пока ты можешь не ограничивать себя в этом, правда, при условии, что не чувствуешь недомогания. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – без раздумий ответила Сафанур Султан и уже с улыбкой добавила: – Но буду чувствовать себя еще лучше, если эту ночь проведу в объятиях моего господина.

Шехзаде Мурад в ответ на ее слова тепло улыбнулся и снова потянулся к ее губам, но Сафанур Султан вдруг накрыла его рот ладонью.

– Нет, здесь же дети. Я сама к тебе приду. Ты пока ступай, распорядись о том, чтобы принесли нам чего-нибудь перекусить, а то я что-то проголодалась.

– Как скажешь, султанша моя, – безропотно согласился мужчина и, коротко поцеловав ее, выпустил из своих объятий. – Только не заставляй меня ждать, иначе я сам все съем.

Сафанур Султан солнечно улыбнулась на эту шутливую угрозу. Проводив взглядом ушедшего мужа, она встала с тахты и заглянула в детскую, шепотом позвав свою служанку, чтобы та помогла ей подготовиться.

Покои Ассель Султан.

– Султанша, может, не стоит? – Фериде-хатун не на шутку встревожилась, этим вечером узнав о намерениях своей госпожи. Пока та с ледяным спокойствием облачалась в просторный бархатный халат с тем, чтобы отправиться в хамам перед сном. – А если она умрет? Здесь такое начнется! Шехзаде не успокоится, пока не выяснит, кто отравил султаншу. Вдруг вы пострадаете, если откроется ваша причастность?

– Я не спрашивала твоего мнения! – отрезала Ассель Султан, стремительно обернувшись на нее, отчего ее длинные светлые волосы взметнулись в воздух. – Я приказала тебе найти способ подлить это лекарство в еду или питье Сафанур. И если ты хочешь остаться подле меня, ты выполнишь этот приказ, Фериде.

Потупившись, Фериде-хатун более не посмела возражать, но страх сковывал все ее тело. Если ее поймают… Султанша не встанет на ее защиту. Она без жалости отречется от нее, чтобы уберечь саму себя.

– Ты подлей совсем немного, чтобы от лекарства не было большого вреда, – сменив тактику, увещевала ее Ассель Султан и, достав из шкафчика пузырек, настойчиво вложила его в руку служанки и сжала ту в кулак. – Дождись удобного момента. Не торопись. И будь осторожна. Все получится, Фериде. Ты слышишь? Если что, я помогу тебе бежать из дворца, и тебя никто не сможет отыскать. Ты не пострадаешь.

С усилием сглотнув, Фериде-хатун покорно покивала, хотя отчасти понимала, что все это – ложь.

– Всегда держи пузырек при себе, чтобы его никто не обнаружил. И так ты всегда будешь готова действовать. Поняла?

– Да, госпожа, – выдавила рабыня и под взглядом той спрятала пузырек с лекарством в вырезе своего платья.

– Умница, – ободряюще улыбнулась ей Ассель Султан и с преувеличенно невозмутимым видом направилась к дверям. – А теперь идем в хамам.

Амасья.

Наслаждаясь своей встречей спустя годы, мужчины этой ночью купались в вине и ласках служанок. Шехзаде Осман, все также покоясь в кресле, лениво обнимал за талию одну из них, которая глупо хихикала по поводу и без и то и дело целовала его. Отчего-то это не вызывало в нем никакого отклика, хотя прежде непременно бы вызвало. Мужчина осушал кубок за кубком в надежде это изменить, но его словно бы влекло прочь из этого зала, из общества порочного друга и его служанок.

Джордано это видел, но только про себя усмехался. Однако когда друг даже не расслышал, когда он к нему во второй раз обратился, произнес насмешливо:

– Моя сестра, без сомнения, прекрасна, но за ее красотой кроется опасность.

– Опасность? – с ухмылкой переспросил не впечатленный шехзаде Осман.

– У нее, помимо трех мужей, любовников было не меньше, чем одалисок в твоем гареме, однако, я не могу вспомнить, чтобы кто-то из них остался в живых. Кто-то кончал с собой, повесившись или вонзив в себя кинжал, когда она, наигравшись, отвергала его. Или становился жертвой другого мужчины, воспылавшего ревностью. Так чаще всего и происходило. Но, бывало, их обнаруживали поутру мертвыми в их же постелях. Без намека на насильственную смерть. Так, словно они просто заснули и не проснулись. Как думаешь, что это значит?

Шехзаде Осман сначала слушал его недоверчиво, но вскоре он понял, что Джордано не лжет. Он был не из тех людей, кто использует ложь для приукрашивания своих рассказов.

– Не имею понятия, – наконец, мрачно отозвался он.

– Яд, – преспокойно сказал Джордано и отпил вина из кубка, не обращая при этом никакого внимания на льнущую к нему служанку. – Белла любит играться с ядами не меньше, чем с моими служанками.

– И зачем ей отравлять собственных любовников?

– Вероятно, она испытывает на них действие свежеизобретенных ядов, – дернул плечом Джордано, с весельем наблюдая за реакцией друга. – А, может, таким образом избавляется от них, когда они ей надоедают и при этом знают слишком много. Или – проще простого – мстит за измену. Кто знает, что творится в ее прелестной головке, полной порочных мыслей?

Шехзаде Осман чувствовал себя двояко. Его по-прежнему влекло к этой женщине – так сильно, что он не мог заставить себя не думать о ней хотя бы минуту. Но теперь над ним нависло и ощущение тревоги, как будто кто-то шептал ему на ухо «спасайся». Но от этого его томление по роковой красавице-венецианке становилось только сильнее и острее.

– Она сказала, что есть запасной ключ.

– Раз сказала, значит, есть, – усмехнулся Джордано, позволяя служанке отпить из его кубка и наблюдая за этим соблазнительным действом. – Однако, вряд ли ты его найдешь. Если, конечно, не разгадаешь ее очередную загадку, которые она также обожает.

«Отыскать его можно лишь следуя зову сердца, озаренному светом луны».

Он неспешно брел по особняку, погруженному в неизменные спутники ночи – темноту и тишину, и размышлял о том, что значат эти слова. Пока что никакого смысла шехзаде Осман в них не обнаружил к собственной досаде. Зов сердца, озаренный лунным светом? Какой в этом может быть смысл? Пафосная фраза, сложенная из банальностей.

Он остановился в той части особняка, где часто бывал. Возле дверей гостевых покоев, которые Джордано всегда отдавал ему, когда он оставался здесь до утра. Возможно, Белла сейчас там, за этими дверьми, которые… – он толкнул их, и те не поддались – заперты.

Обычно эти двери никогда не запирались.

Шехзаде Осман тут же воодушевился, почувствовав, как близок к желаемому. Оперевшись рукой о стену, он быстро оглядел двери в поисках каких-либо подсказок, но ничего не обнаружил. Обернувшись себе за спину, он бегло огляделся, пробежался взглядом по какому-то большому полотну в позолоченной раме, которое висело на противоположной стене, и…

Мужчина вернул к нему взгляд и, внимательно вглядываясь, подошел поближе. Из-за полумрака, царящего в коридоре, картину было трудно разглядеть. Но он различил изображенных на полотне обнаженных женщин, которые, по всему, резвились на ночном лугу. Греческие нимфы?

Кто-то из них томно покоился на траве, другая женщина тянула руки к сочным плодам на ветвях дерева, под которым сидела первая, а большинство других словно бы танцевали в свете полной луны, возвышающейся над ними в звездном небе.

И лишь одна из женщин, будучи в сторонке от других, стояла, подняв руки вверх, словно желая страстно дотянуться до чего-то – до луны или до звезд. Она была нарисована в центре картины и обособленно, явно призванная привлекать к себе внимание.

В ее позе было столько стремления ввысь, что шехзаде Осман непроизвольно тоже поднял голову и заметил, что верхняя часть рамы не так плотно, как остальные ее части, прилегает к полотну. Как будто ей что-то мешало.

Он осторожно поддел раму пальцем, и что-то со звоном выпало из-под нее на выложенный мрамором пол. Наклонившись, мужчина ухмыльнулся и подобрал маленький ключ, который поспешил вставить в замочную скважину.

Отворив двери, он оказался в хорошо знакомой опочивальне в европейском стиле, где провел столько пьяных ночей в объятиях служанок Джордано. Красный бархат и алый шелк, кое-где позолота и во всем – изысканная простота. На столике у окна, который прежде всегда пустовал, блестели какие-то пузырьки, склянки, баночки с разноцветным содержимым, а рядом – открытый толстый фолиант. Кругом горели свечи, видимо, с добавлением каких-то масел, потому что воздух был наполнен пряным цветочным ароматом, от которого загустели все мысли в его голове. Кровать была уже расстелена и смята, но пуста.

Приблизившись к ложу, шехзаде Осман ищущим взглядом огляделся, как вдруг из темноты у него за спиной раздался тот самый голос, который снова пробудил в нем мужские страсти.

– Добро пожаловать, шехзаде.

Мужчина тут же обернулся, как почуявший добычу хищник.

Арабелла словно сошла с того своего портрета. На ней было еще более откровенное нижнее платье —бордовое, как кровь или вино, на тонких бретельках, и сквозь тончайший шелк вырисовывались формы ее полной груди и бедер. Темно-рыжие волосы густо струились по одному плечу, оголяя второе, матово блестящее в свете свечей. И она улыбалась томно, призывно, но как бы с издевкой, прекрасно зная, что желанна.

Всего миг шехзаде Осман с тяжелой и жадной страстью в темных глазах смотрел на нее. А после сорвался с места и грубо схватил женщину в охапку под ее звонкий смех. Прокладывая себе путь к кровати, в каком-то животном безумии он на ходу целовал ее, куда придется, и чувствовал, как его опьяняют ее ответные жалящие поцелуи.

Дворец санджак-бея в Амасье.

Несмотря на поздний час, кровать Десен была заправлена, а ее самой в комнате все еще не было. Впрочем, это не вызывало удивления ее соседки Гюльбахар. Но вызывало жгучую зависть. Наверно, снова пошла в покои к шехзаде. Фаворитка уже готовилась ко сну: переоделась в сорочку, распустила и как следует расчесала свои длинные темные волосы, расправила свою постель. Но, почувствовав необходимость, она по нужде вышла из комнаты и, стараясь не шуметь, прошла по уже спящему гарему.

– Ты куда это, хатун? – заметила ее проходящая мимо ташлыка калфа, когда Гюльбахар вышла из него в коридор.

– В туалет.

– Поспеши. Не броди ночью по дворцу.

Кивнув, лишь бы она отвязалась, Гюльбахар все же решила побыстрее покончить со своим делом, поскольку вокруг было пугающе пустынно и темно. Лишь дрожащий свет факелов, редко встречающихся на ее пути, разбавлял окутавший дворец мрак.

Она как раз возвращалась обратно в ташлык, когда, выходя из-за угла, увидела скрывшуюся в одном из коридоров Десен, которую нельзя было не узнать в силу ее яркой внешности. С нею была Рахиль-калфа, что еще больше насторожило Гюльбахар. Какие у них могут быть дела посреди ночи?

Любопытство, как и желание помешать возвышению Десен в гареме, раскрыв ее темные дела, пересилило страх. Гюльбахар опасливо направилась тем же коридором и вскоре обнаружила их под одним из факелов. Они говорили весьма приглушенно, но в ночной тишине Гюльбахар смогла разобрать их слова.

– Госпожа весть прислала, – и без того малопривлекательная и невзрачная Рахиль-калфа выглядела зловеще в такой ситуации. – Она довольна, что ты смогла сблизиться с шехзаде, но велела нам быть очень осторожными и просчитывать каждый шаг. И еще госпожа отвергла наше предложение использовать яд.

– Что? – с возмущением отозвалась Десен. – И, как, по-твоему, мне с ним покончить, чтобы не вызвать подозрений в убийстве?

Гюльбахар пораженно распахнула глаза, приникшая к стене и укрытая темнотой. Так что же получается, Десен – шпионка? Подослана какой-то госпожой, чтобы убить шехзаде?! После краткой волны ужаса Гюльбахар почувствовала злорадство и удовлетворение. Что же, теперь она без труда раздавит эту невыносимо самодовольную Десен. Ее казнят, едва их заговор откроется!

– Пока не знаю, но мы должны что-то придумать прежде, чем у госпожи кончится терпение. Если не хотим, чтобы избавились уже от нас.

Побоявшись подслушивать дольше, Гюльбахар решила незаметно уйти и стала медленно отступать назад. Но, как назло, наступила на подол своей сорочки, треск которой был подобен выстрелу из пушки в такой-то тишине.

Рахиль-калфа и Десен, как напуганные лани, резко повернули головы в ее сторону с одинаково встревоженными лицами.

Гюльбахар медлила всего лишь миг, понимая, что попалась, а после, уже не таясь, испуганно бросилась прочь по коридору. В темноте она плохо ориентировалась во дворце и все никак не могла понять, куда бежит. Когда же кончится этот коридор?! Неужели он был столь же длинен, когда она кралась по нему недавно в противоположную сторону?

Девушка услышала, что ее стремительно настигает топот чьих-то ног, и хотела было закричать, позвать на помощь, но в этот самый момент сзади на нее кто-то напрыгнул и одновременно зажал рот ладонью.

Под чужим весом Гюльбахар рухнула на мраморный пол и приглушенно простонала в чью-то руку. Из нее вышибло весь дух от силы удара, отчего она даже не могла вдохнуть. Тот, кто ее повалил на пол, пах удушливо-сладким жасминовым маслом, которым пользовалась… Десен. Одной рукой обхватив ее под грудью, а другой зажимая рот, та заставила Гюльбахар подняться на ноги и недобро прошептала на ухо:

– Вот ты и попалась.

Гюльбахар отчаянно замычала в ее ладонь и задергалась, как ужаленная, в попытках освободиться – страх колотил ее изнутри, призывая бежать со всех ног. Но Десен была рослой и крупной девушкой, и она оказалась сильнее, крепко сжимая ее в своих «объятиях».

Послышались еще чьи-то шаги, и вскоре Гюльбахар услышала тихий, но холодный голос Рахиль-калфы, от слов которой ее охватил уже не страх, а самый настоящий ужас:

– В прачечную ее. Она отсюда ближе всего. И пусть не визжит, если не хочет, чтобы я прямо тут вспорола ей живот.

Угроза столь суровой женщины, да еще брошенная таким голосом, подействовала. Гюльбахар покорно переставляла ватные ноги и боялась издать хотя бы звук, хотя и понимала краем сознания, что сама же идет в ловушку.

Она надеялась, что ее просто припугнут и отпустят, если она поклянется, что никогда и никому не расскажет о том, что слышала.

Но надежды ее пошли крахом, когда Десен втолкнула ее в прачечную на мешки с грязным бельем, а Рахиль-калфа с мрачным видом заперла двери на засов, отрезая путь отступления. Гюльбахар боязливо заерзала на мешке, во все глаза смотря на них, подошедших к ней с такими взглядами, которые свойственны не женщинам, а хищникам, на охоте загнавшим в ловушку свою добычу. И теперь они словно бы решали, что будут с нею делать: оставят на потом или же насладятся ею прямо сейчас.

– Прошу вас, не надо! – сквозь надрывные рыдания взмолилась Гюльбахар, в страхе за свою жизнь встав на колени и даже не заметив этого. – Клянусь, я никогда…. Никогда никому не скажу! Пожалуйста!

Десен дрогнула, наблюдая за этим, и заставила себя сохранить более-менее невозмутимое лицо, чтобы не показать своей слабости. Ее сердце еще не настолько очерствело, чтобы остаться такой же ледяной и равнодушной, как Рахиль-калфа. Она безжалостно наблюдала за мольбами Гюльбахар, смотря на нее сверху-вниз, как на надоедливую муху.

– Ты знаешь, что нужно делать, – сухо проговорила она, видимо, обращаясь к Десен.

Та повернула к ней голову с удивленно-мрачным видом, явно не ожидав этого.

– Но…

– Если ты какую-то жалкую рабыню ради сохранения собственной жизни прирезать не можешь, тогда тебе не по силам это задание, – жестко процедила Рахиль-хатун. – В таком случае мне придется найти другую девушку, а от тебя – избавиться, как от обузы.

Наклонившись к рыдающей Гюльбахар, она рывком поставила ее на ноги и, встав у нее за спиной, скрутила ей руки. Через вздрагивающее от надрывного плача плечо удерживаемой фаворитки, Рахиль-калфа в ожидании посмотрела на смятенную Десен.

Она понимала, что это – проверка. И от исхода этой проверки зависит сохранность ее жизни. Рахиль-калфа не пожалеет ее, если она ее не пройдет. Эта женщина никого не пожалеет, лишь бы выполнить задание и спасти саму себя от угрозы расправы со стороны их госпожи.

– Ну же, давай! – в злобном нетерпении произнесла калфа, удерживая извивающуюся в ее руках Гюльбахар. – Нам здесь что, до утра торчать?! Кинжал у меня за поясом. Возьми и покончи с этим.

Стараясь скрыть дрожь, Десен заставила себя подойти к ним и вынуть из-за широкого пояса калфы маленький и простой кинжал, замотанный в шелковый платок.

– Десен, прошу! – почувствовав ее решимость, Гюльбахар перестала бороться и рыдать, в мольбе уставившись на девушку. – Не надо, пожалуйста.

Не смотря ей в глаза, Десен отбросила платок в сторону, обнажив кинжал и покрепче сжав его рукоять. С мужеством, которое неожиданно пришло к ней из самых глубин души, она убийственно медленно перевела взгляд на замершую в ступоре Гюльбахар с тем, чтобы усыпить ее бдительность. А затем в один миг приставила кинжал к горлу фаворитки и с силой полоснула по нему лезвием.

Рахиль-калфа с уверенным видом тут же зажала ладонью рану, чтобы кровь не забрызгала их и пол, а второй удерживала обмякшее тело Гюльбахар, словно участвовала в подобных делах множество раз. Десен держалась все так же мужественно, опуская руку с окровавленным кинжалом, хотя ее всю колотило, как в лихорадке.

– Быстро тащи тряпки, – распоряжалась Рахиль-калфа, как будто отдавала приказы в гареме, готовящемся к празднику. – И тот мешок. Живее!

В большой бельевой мешок они положили тело мертвой Гюльбахар и тряпки, которыми стерли с пола все же пролившуюся кровь. Запыхавшиеся и уставшие, женщины обменялись серьезными, озабоченными взглядами.

– Ну и что мы будем делать дальше?

Рахиль-калфа на этот вопрос Десен отреагировала снисходительной полуулыбкой.

– Как вижу, тебе еще многому предстоит научиться.

Дворец санджак-бея в Манисе.

С ее появлением в хамаме Сафанур Султан, которая до этого с улыбкой разговаривала с омывающей ее служанкой, перестала улыбаться и умолкла. Ассель Султан тоже не ожидала встретить здесь соперницу в такой час, но быстро совладала с собой и ядовито улыбнулась:

– Надо же… Какая неожиданность. И ты здесь, Сафанур? Тоже решила освежиться перед сном? Известно, теперь у тебя не может быть иных причин для позднего визита в баню.

Уставшая от многолетних колкостей и насмешек, Сафанур Султан заставила себя остаться внешне спокойной и невозмутимо ответила:

– Это у тебя не может быть иных причин, кроме этой, Ассель. Если тебе так интересно, меня этой ночью ждет шехзаде.

– Ты ведь беременна, разве нет? – непонимающе взглянула на нее та, присев напротив и откинув длинные волосы на спину. – Или ты совсем не дорожишь этим ребенком? Я слышала, ты едва ли не плясала от счастья. Конечно, столько лет все твои надежды родить сына оказывались несбыточными. Ты и сейчас ими особенно не тешься. Снова родишь девочку.

– Мурад заверил меня, что пока моя беременность не помешает нам проводить все ночи вместе, – зная, что эти слова тоже причинят ей боль, не осталась в долгу Сафанур Султан. – А кто родится – одному Аллаху известно. Я спокойна, ведь знаю, что Мурад любит наших с ним дочерей ничуть не меньше своих сыновей.

– Значит, так ты себя утешаешь?

– Любопытно, как утешаешься ты, Ассель?

Та с ледяным высокомерием поглядела на соперницу, с годами научившуюся отвечать на любые ее выпады, и озарилась натянутой улыбкой, которая оставляет глаза серьезными.

– Я вижу, намечается интересный разговор… Выйдите, оставьте нас.

Фериде-хатун поклонилась и покорно ушла, но служанка Сафанур Султан помедлила, однако получила позволение и тоже оставила их.

– Твое самодовольство начинает меня раздражать, Дафна. Ты бы поостереглась наперед. С теми, кто меня раздражает, я не очень-то церемонюсь.

– Мне ли не знать, Хелена, – вымученно улыбнулась Сафанур Султан. – Ты всегда такой была, сколько я тебя помню. Злобная и завистливая. Обвиняющая в своих бедах кого-угодно, но только не себя.

Ассель Султан хмыкнула, но она больше не улыбалась. Голубые глаза ее полнились той самой злобой, перемежающейся с затаенной болью, копившейся в ней годами.

– Ты помнишь, какой была я. Злобная, завистливая. Возможно, и так. Я не отрицаю того, какая я. А что ты помнишь о себе, Дафна? Сейчас ты строишь из себя благочестивую, достойную подражания султаншу, которая добра и щедра ко всем вокруг. Как тебя назвал шехзаде? «Чистый свет», – Ассель Султан на этих словах презрительно и отрывисто рассмеялась. – Но лишь я знаю, кто скрывается за этой маской. Девушка, которая, скача верхом, в погоне за добычей отличалась такой яростной настойчивостью, о которой мне и мечтать было нечего. Думаешь, почему Нилюфер Султан выделяла тебя из нас двоих? Вы были похожи. Вам нравилось охотиться, стремглав гнаться за добычей, соревноваться в том, кто изощреннее ее подстрелит, махать мечом. Вам нравилось убивать.

Сафанур Султан стало жутко от таких обвинений, но лишь потому, что она действительно помнила – так все и обстояло. В прошлом она была другой: воительницей с бесстрашным сердцем, которая была искренне преданна своей госпоже и разделяла все ее увлечения. Но потом она изменилась. Ее изменили любовь и материнство, позволившие ей найти в себе женщину, которая превыше всего ценит свою семью.

– И вы убивали, – с маниакальной страстью продолжала говорить Ассель Султан. – Ты ведь помнишь ту ночь? Ты не могла забыть. Нилюфер Султан пожелала лишить жизни родную сестру. И мы ей в этом помогли.

– Довольно, – выдохнула в смятении Сафанур Султан и поднялась, чтобы уйти.

Но Ассель Султан не позволила ей этого сделать, тоже встав и преградив собою путь к дверям.

– Я и Нилюфер Султан – мы никогда не прятали эту неприглядную сторону нашей натуры. А ты всю жизнь только и делаешь, что притворяешься! И я знаю, что однажды и он это поймет. И тогда его взор прояснится, а тебе не останется места в его жизни! И я живу в ожидании того дня, когда ты за все расплатишься собственными страданиями, как я расплачивалась все эти годы.

– Замолчи! – процедила разгневанная Сафанур Султан. – И дай мне пройти. Я не хочу все это слушать.

– Нет, ты будешь слушать! – не в силах остановиться, злобно улыбнулась Ассель Султан, схватив попытавшуюся отодвинуть ее в сторону женщину за предплечье.

– Отпусти меня!

Пытаясь высвободиться, Сафанур Султан дернула попавшим в болезненный захват предплечьем, но безуспешно. И тогда, потеряв терпение, она второй рукой толкнула в грудь не ожидающую этого Ассель Султан. Та все-таки устояла на ногах, найдя опору в фонтане позади нее, но не смогла этого вынести и ответила тем же.

Не успела султанша ничего толком осознать, как ее соперница с грохотом повалилась на пол и, видимо, при падении сильно ударилась головой, поскольку из виска Сафанур Султан засочилась кровь. Она лежала на мраморном полу, неподвижная, в ломанной позе, словно мертвая, и кровь все сильнее заливала ее висок. Стоя над ней, Ассель Султан в немом ужасе смотрела на творение своих рук, медленно осознавая, чем это может для нее обернуться.

Залив Полумесяца

Подняться наверх