Читать книгу Залив Полумесяца - Лана Фаблер - Страница 9

К вечеру ей сделалось так тоскливо, что она уже не могла находиться в своих покоях. И даже излюбленное чтение больше не разгоняло скуку. Тем более, глаза жгло от перенапряжения – султанша провела за книгой весь день. Устало захлопнув ее уже на последних страницах, Айнур Султан вздохнула и решила, что ей стоит развеяться.

Например, проведать свою мать, которую она не видела целый день, и узнать, стало ли лучше Мехмету. Думать об Орхане совершенно не хотелось… Снова он проведет весь вечер с этой своей Тансу. Что ж, и пусть – обиженно подумала девушка, встав с тахты и расправив свое измявшееся за день, проведенный в сидячем положении, белоснежное платье с длинными рукавами из нежного кружева. Ее ниспадающие до самых бедер волосы обладали такой же белизной, как и ткань ее наряда, и серебрились в свете горящих факелов, когда она шла по коридорам дворца в сопровождении служанок.

Как оказалось, матушка недавно покинула свои покои. Вечером она могла отправиться лишь в одно место – к Фатьме Султан. Туда же направилась и Айнур Султан, решив, что беседа матери и тетушки отвлечет ее от скуки и тоски. Но и в покоях Валиде Султан, к ее недоумению, никого не оказалось. Увидев, как с балкона вышла служанка, держа в руках поднос с опустошенными тарелками, Айнур Султан с облегчением догадалась, что султанши там. Верно, решили провести вечер на свежем воздухе.

Она подошла к приоткрытым дверям и уже хотела было выйти на балкон, как до ее ушей донеслись слова ее матери, настолько поразившие ее, что девушка так и замерла с рукой, приподнятой в намерении толкнуть двери.

– Думаю, повелитель со мной согласится. Зачем ей терять свои юные годы здесь, в гареме? Возраст уже подошел. И мне кажется, что брак пойдет ей на пользу. Она повзрослеет умом, да и я перестану беспокоиться об этой ее близости с Орханом. Хвала Аллаху, он скоро в санджак отправится… Ведь его поступки бросают тень и на Айнур из-за того, что они постоянно вместе!

– Я согласна с тобой, Бельгин. Я подумаю, кто может претендовать на руку нашей Айнур. Уверена, найдется тот мужчина, которого мы сочтем достойным брака с ней. Обратимся за советом к Давуду-паше, когда он прибудет в столицу. Он знает многих пашей и беев.

– Это было бы чудесно, султанша. Благодарю вас.

В ужасе Айнур Султан отпрянула от дверей и неосознанно приложила белокожую ладонь к своим губам, накрыв их задрожавшими пальчиками. Нет, только не это… Она так страшилась того дня, когда ее решат выдать замуж, но даже и предположить не могла, что он был столь близок. Они уже намерены искать ей жениха!

Развернувшись, Айнур Султан в полном смятении чуть ли не побежала к дверям и выскочила из покоев Валиде Султан, как будто убегала от стремительно настигавшей ее опасности. Она совершенно не была готова к тому, чтобы проститься со своей нынешней жизнью. Оставить родителей, родной очаг, братьев и… Орхана. Ее, как и ее старшую сестру, выдадут замуж за взрослого чужого мужчину, даже не спросив ее мнения! Не удосужившись поинтересоваться, а чего хочет она сама. И вообще, желает ли она выходить замуж.

А она не желала. Всем своим сердцем не желала. Не только из страха перед самим браком, хотя отчасти из-за него, но и потому, что ей нравилась ее жизнь такой, какой она была сейчас. Этот дворец, такой знакомый и родной. Ее покои, которые она столь ценила, потому что когда-то в них жила ее родная мама. Бельгин Султан, материнская любовь и забота которой были ей столь необходимы. Здесь были ее любимые братья – Орхан, Мехмет и Ибрагим. Тетя Фатьма Султан. Вся ее семья!

Ее разлучат со всем этим, продав какому-то паше, который наверняка сгодится ей в отцы, да еще которому она будет обязана рожать детей при всей опасности родов с ее хрупким и слабым здоровьем. Она знала, что Бельгин Султан чуть не умерла родами, потому что тоже была слишком болезненна для рождения детей. И теперь, после всех тех мук, она не могла более иметь детей.

Перед глазами был пример и другой опасности. Ее сестра Эсма Султан похоронила всех своих новорожденных детей, а других потеряла еще при беременностях. Вдруг и ее это ждет?.. Султанша страшилась брака всей душой, потому что… Наверное потому, что откуда-то она знала – счастья ей это не принесет, как и всем тем женщинам, что ее окружали.

Она в слезах брела по дворцу, не зная, куда податься в овладевшем ею глухом отчаянии. И ноги сами привели ее к тому, в ком она сейчас больше всего нуждалась. Из памяти как-то вылетело то, что в последние дни они отдалились друг от друга. Айнур Султан думала лишь о том, что ей необходимо поделиться с ним своей бедой и, наконец, снова ощутить чью-то заботу, увидеть в обращенных к ней глазах понимание. Ведь никто другой не мог дать ей этого сейчас. Ей казалось, что вся семья теперь против нее. И остался лишь он – единственный, кто способен понять и утешить в такой ситуации.

Шехзаде Орхан объяснял тонкости грамматики латинского языка своему младшему брату, который заглянул к нему этим вечером, когда Айнур Султан – вся в слезах и ужасно потерянная – вошла в его покои. Он не видел ее всего несколько дней, но она стала еще худее, чем прежде, и это удивило его. В своем белом платье девушка была точно бледное несчастное привидение, которое норовило вот-вот растаять в воздухе. Заметив ее состояние, шехзаде тут же обеспокоился, сдвинул брови и поднялся на ноги.

– Айнур? В чем дело?

Шехзаде Ибрагим растерялся и немного испуганно смотрел на сестру, которую впервые видел плачущей. Она лишь покачала головой, из-за чего ее серебристые волосы затрепетали, и подалась к его старшему брату, спрятав лицо у него на груди.

– Ступай к матери, Ибрагим, – отрывисто велел ему шехзаде Орхан, обняв ее за плечи.

Моргнув, мальчик послушался и, с неловкостью забрав свою книгу с тахты, поспешил уйти, у дверей взволнованно на них обернувшись.

– Ну, что стряслось? – уже тихо, с заботой в голосе воскликнул шехзаде Орхан, успокаивающе поглаживая плачущую у него в объятиях сестру по спине. – Айнур, не пугай меня.

Всхлипнув, она чуть отстранилась и, глотая слезы, подняла на него свое заплаканное лицо. В разноцветных глазах он прочел отчаянность и печаль, что заставило его по-настоящему напрячься. Шехзаде хмуро смотрел на сестру и, теряя терпение, которым никогда и не отличался, ждал ответа.

– Меня выдают замуж, – ее едва слышный голос прозвучал так безнадежно, словно она сама себе объявила приговор.

Шумно выдохнув через нос, шехзаде Орхан подтолкнул ее к тахте и усадил на нее, но не успел сесть сам, как Айнур Султан снова приникла к нему с ужасно трагичным видом.

– Ну и с чего ты это взяла? – спросил он таким тоном, словно был много старше и теперь готовился выслушать ее детские выдумки.

– Слышала разговор валиде и Фатьмы Султан, – голос Айнур Султан был так тих, что он едва разобрал сказанное ею. – Они уже намереваются выбрать мне мужа, едва повелитель вернется… Фатьма Султан пообещала валиде, что спросит совета у Давуда-паши о том, кому меня можно будет продать, чтобы все были довольны.

Осознав теперь, что это действительно не ее выдумки, а самая, что ни на есть, правда, шехзаде Орхан помрачнел и сурово нахмурился. Айнур Султан, сидящая под обнимающей его рукой, почувствовала, как та напряглась и крепче прижала ее к его груди.

– Ты этого хочешь? – как-то слишком серьезно спросил он, словно от ее желания что-то зависело.

Айнур Султан промолчала, с потерянным видом слушая, как бьется его сердце, и понимала, что ее нежелание вряд ли кого станет волновать. Ее наполнила до краев столь сильная безнадежность, что султанша даже не чувствовала в себе сил противиться подобному решению династии. Она станет очередной жертвой политики, и ее попросту некому защитить, уберечь от этой участи.

Отец не станет возражать. Он никогда не питал к ней особенной любви, в отличие от ее старшей сестры, обожаемой им, и наверняка сочтет, что ей и вправду пора замуж. Чтобы больше не мозолила ему глаза, вызывая, очевидно, болезненные воспоминания о своей матери, которую он с трудом смог забыть, но которую так и не простил за предательства.

Матушка? Она сама желает поскорее выдать ее замуж, чтобы оградить от Орхана и «устроить» ее жизнь. Ей невдомек, что женщина, вопреки ее мировоззрению, может попросту не хотеть выйти замуж и рожать детей. Фатьма Султан и все остальные родственницы, вероятно, поддержат ее. Вряд ли они позволят, чтобы хотя бы кто-то из султанш династии был счастлив в то время, как они настрадались от своих собственных браков, навязанных им династией.

Больше ей не у кого было просить помощи. Никто ее не услышит. Кричи – не кричи. Хоть умоляй. Они сделают так, как считают правильным, пусть это правильно лишь с их точки зрения.

За своими безрадостными размышлениями Айнур Султан забылась и, вдруг очнувшись, поняла, что брат тоже молчит и молчит слишком долго. Она насторожилась, хорошо зная его нрав, и, отстранившись, испуганно заглянула в его лицо.

– Орхан, даже не думай! – напряженно воскликнула она, увидев, что в его серых глазах сверкает ледяная решимость, а губы упрямо сжаты. И султанша знала, что это означает. – Ты не можешь в это вмешиваться. Отец и так вечно недоволен твоим безрассудством и дерзостью. Это плохо кончится, ты слышишь?

Шехзаде Орхан не ответил. Посмотрев на нее, он приподнял уголки губ с нежным снисхождением во взгляде и погладил ее ладонью по плечу, снова пытаясь тем самым успокоить.

– Я разберусь, – подозрительно тихо ответил он. Он всегда говорил так, когда по-настоящему злился – с леденящим спокойствием. – А ты не смей больше лить слезы. Я не позволю ничему плохому случиться с тобой.

– Но как ты это сделаешь? – грустно улыбнулась Айнур Султан, подняв руку и скользнув пальцами по его щеке. Она не верила… – Мы не в силах что-либо изменить…

– Мы способны изменить все! – жестко процедил брат, но Айнур Султан знала, что его злость обращена не к ней. – Если только пожелаем этого. Не смей сдаваться раньше сражения. И принимать поражение, заведомо отказываясь от стремления к победе. Это твоя жизнь! И ты должна бороться за то, чтобы она была такой, какой ты хочешь ее видеть. Никто не в праве решать за нас, как и с кем нам провести ее.

– Даже повелитель всего мира? – она заглянула ему в глаза со все еще невинным видом, но в то же время так, будто уже знала что-то, чего он пока не понимал. – Мы воистину не вправе распоряжаться собственными жизнями, Орхан. И борьба не имеет никакого смысла. Она только приблизит наш конец и сделает его мучительнее. И тогда остается лишь один выход – покориться своей судьбе.

Буря поднялась в его взгляде и, больше не в силах удерживать ее внутри, шехзаде Орхан выпустил ее из своих объятий и резко встал, направившись к одному из окон. Он шумно выдохнул и оперся на согнутую в локте руку, подняв ее на стену возле оконной рамы. Он вглядывался в вечернюю темноту за окном, и чувствовал, как внутри него все уже знакомо кипит.

Видя это, Айнур Султан медленно, чтобы не раздражать его еще больше, подошла к нему сзади и с ласковым выражением лица прислонилась к его плечу со спины, положив на него подбородок.

– Ты сам говорил, что когда-нибудь я выйду замуж. А ты уедешь в свой санджак. И, выходит, это «когда-нибудь» уже наступило. А мы и не заметили… Детство кончилось. И началась взрослая жизнь, у которой, в отличие от детства, горький вкус.

Обреченность в голосе сестры убивала его, и шехзаде Орхан повернулся к ней, немного грубовато из-за буйствующих в нем эмоций накрыв ладонью ее бледное лицо.

– Я сдаваться не собираюсь! И если ты сдалась без борьбы, тогда я буду бороться за нас двоих. Мне плевать, какой у меня будет конец и как скоро он наступит! Я отсрочу твой. Ты будешь жить так, как велит тебе твое сердце, ты слышишь? И больше не смей говорить мне о проклятом смирении.

Тронутая его словами, которые, конечно, были сказаны в пылу чувств, в силу чего Айнур Султан не слишком-то на них полагалась, она все равно с признательностью и любовью в глазах обняла его, обхватив тонкими руками в кружеве за шею.

И, почувствовав, как ее крепко обняли в ответ, девушка ощутила толику облегчения. Даже если брату не удастся изменить что-либо, что многовероятно, она обрела то, что искала – понимание, утешение и осознание того, что самый близкий человек готов ради нее даже на большее, чем она сама.

Они оба вздрогнули, когда уютную тишину разорвал стук в двери. Отодвинувшись, шехзаде Орхан кивнул сестре на тахту, чтобы она садилась, а сам позволил слуге войти.

– Шехзаде, простите за беспокойство. Пришла Тансу-хатун.

– Пусть возвращается в гарем, – тут же распорядился юноша, не раздумывая ни секунды. Айнур Султан опустила глаза и подавила улыбку, довольная, что, наконец, эту девицу поставили на место. – И передай на кухню, чтобы принесли клубничный шербет, фрукты и кувшин с вином.

– И лукум, – быстро добавила Айнур Султан.

Шехзаде Орхан кивнул слуге, чтобы он исполнял, и тот, поклонившись, поспешил отправиться выполнить данное ему поручение. Тем временем шехзаде с присущей ему наглостью ухмыльнулся и подмигнул сестре, направившись к ней на тахту.

– Немного развлечемся.

Против воли Айнур Султан хихикнула – девушка легко заразилась его изменившимся настроением. Она, признаться, успела позабыть за эти дни, как с Орханом бывает легко и весело. Будто они вовсе и не дети султана, представители правящей династии, жизни которых с рождения предрешены, а обычные подростки, которым не чужды простые радости их возраста.

Счастливые в своем воссоединении, они и не думали о том, что отвергнутая Тансу, которую эти покои впервые встретили закрытыми дверьми, в гневе и унижении была вынуждена вернуться в гарем. Конечно же, все взгляды, стоило ей оказаться в ташлыке, обратились к ней. Наложницы готовились ко сну, расправляя свои постели, но, увидев явно рассерженную Тансу – новую избранницу шехзаде Орхана – тут же стали переглядываться и шептаться, обсуждая, что стало причиной ее неожиданного возвращения.

Султанским наложницам было, в сущности, все равно на этот факт. Для них он был очередным поводом перемыть кому-нибудь косточки и власть похихикать над чужой неудачей. Но фаворитки шехзаде Орхана явно злорадствовали, видя, что Тансу возвращается на этаж фавориток. Не сумев сдержаться, одна из них распрямилась, оставив наполовину расправленную постель, и не без удовольствия воскликнула:

– Что такое, Ольга? Шехзаде, наконец, выставил тебя из своих покоев? Или даже на порог не пустил? Что же, он и так с тобой слишком долго игрался…

Она и без того горела от негодования и ревности из-за того, что ею пренебрегли, когда она с таким рвением и нетерпением шла на очередную встречу к своему господину. Потому не смогла пройти мимо нахалки и повернулась к ней с пылающим взором, тряхнув гривой огненно-рыжих волос, напоминающих всполохи пламени.

– Меня зовут Тансу! – жестко произнесла она. – Запомни уже, наконец, Мириам. И лучше бы ты сейчас умолкла. Если, конечно, не хочешь, чтобы я на тебе сорвалась. Уж поверь мне, тебе это не понравится.

Та растерялась и моргнула, не зная, что сказать на это, а Тансу надменно огляделась в притихшем гареме и стремительно ушла, скрывшись на этаже фавориток.

– Лучше не трогай ее, Мириам, – раздался голос одной из наложниц, когда все вернулись к своим постелям. – Она сумасшедшая. Неудивительно, что шехзаде отправил ее обратно в гарем. Понял, наконец, с кем связался.

– Интересно, кого он выберет теперь? – хихикнула другая, игриво поведя плечом.

Мириам молчала, когда все подхватили эту тему, и обида все еще глодала ее, когда она засыпала в своей постели под щебет размечтавшихся рабынь, жаждущих внимания единственного во дворце шехзаде, который был способен волновать их сердца.

Дворец санджак-бея в Манисе. Покои Сафанур Султан.

В крайней степени беспокойства шехзаде Мурад переступил порог покоев своей жены и увидел ее лежащей поверх покрывала на ложе – такую бледную, что ее недомогание было очевидным. Подле нее была лекарша, которая обернулась на него и склонилась в поклоне, а также Филиз Султан и Амирхан Султан, держащиеся друг возле друга в стороне от кровати.

– Вы посылали за мной, валиде? – не на шутку встревожившись, осведомился он, но, не дожидаясь ответа, присел рядом с женой и, сжав ее слабую руку в своей, вгляделся в родное лицо. – Что с тобой, Сафанур? Тебе нехорошо?

Филиз Султан поджала губы, видя, как напуган ее сын тем, что его жене всего лишь нездоровилось. Бросив все дела, он тут же пришел, хотя за ним послали всего пару минут назад. Он всю жизнь будет пылинки с нее сдувать?

В отличие от нее Амирхан Султан наблюдала за происходящим спокойно, но со светлой завистью во взоре серых глаз – все же и ей было не чуждо желание любить и быть любимой, как и любой женщине.

Вопреки своему состоянию Сафанур Султан вдруг улыбнулась, и только сейчас шехзаде заметил, что ее лицо сияет, как будто в ней царила какая-то тайная радость. Он в непонимании сдвинул брови, а после, быстро сообразив, что к чему, растерянно уставился на жену.

– Сафанур, ты что же?..

– Да! – счастливо выдохнула она, и слезы блестели в ее золотых глазах. Она немного истерично рассмеялась, словно все еще не могла поверить своему счастью. – Я беременна, Мурад. Беременна…

Еще пару мгновений мужчина приходил в себя от полученного известия, а после тоже рассмеялся и, притянув ее руку к лицу, несколько раз горячо поцеловал ее тыльную сторону под мрачным взглядом Филиз Султан.

– Любимая, ты сделала меня самым счастливым человеком во всем мире, – ничуть не тая своих чувств, нежно произнес шехзаде Мурад, с любовью и радостью смотря на свою не менее счастливую жену.

Они так долго ждали этого, столько лет надеялись на чудо, что теперь не могли остановить своего ликования. Сафанур Султан казалось, что она вот-вот воспарит в воздухе – так легко и радостно было у нее на душе.

Тяжелый камень, прежде живший у нее в груди, рассыпался в прах. Ее мольбы, наконец, были услышаны. Быть может, на этот-то раз она родит долгожданного мальчика? Ей так хотелось подарить любимому сына. Ее сына, которого он так ждал все эти годы.

Шехзаде Мурад, в своей радости помолодевший сразу на десяток лет, ласкал при всех любимую жену, забыв обо всем, и Амирхан Султан, не выдержав, отвела взгляд в сторону и тихо вздохнула. А Филиз Султан только сжала губы. Она и с этим смирилась.

Но все равно ей каждый раз было не по себе, когда она видела своего сына таким. Ей претило, что Мурад настолько сильно привязан к этой женщине. Это была уже нездоровая любовь, если он столько лет ни разу не вспомнил о своем гареме. В ней, в этой Сафанур, ведь и не было ничего особенного. Филиз Султан закупала в гарем куда более красивых и, что немаловажно, юных рабынь, которые отличались и умом, и покорностью. Но сын их не замечал. Он никого, кроме Сафанур, не замечал.

– Поверить не могу, Лейсан! – тем временем восклицала Фаниса Султан, пока они вместе со служанкой спешно шли по коридору. Она только узнала о случившемся от Айше-хатун и спешила к родителям, чтобы разделить с ними их радость. – Матушка так долго ждала этого… Дай Аллах, у меня родится брат. Но даже если и еще одна сестра, я все равно буду рада ей. Отец, верно, на седьмом небе от счастья.

Лейсан-хатун улыбнулась ей, как всегда, разделяя и радости, и горести своей госпожи. Миновав коридор, они направились в покои Сафанур Султан и не заметили, как из-за угла вышла Фериде-хатун и, хмуро посмотрев им вслед, выдохнула:

– Только не это…

Дворец санджак-бея в Амасье. Покои шехзаде Османа.

– Шехзаде, вы посылали за мной?

Поставив кубок на столик, из-за чего раздался глухой звон, шехзаде Осман поглядел на своего подручного Мирана-агу – невысокого коренастого мужчину с несуразным лицом круглой формы, которое всегда было хмурым и серьезным.

– Да. Пусть принесут еще вина

Миран-ага покосился на кувшин, покоящийся на столике рядом с кубком, и подумал, что его господин слишком уж быстро осушил его, но покорно склонил голову в тюрбане.

– Как прикажете. Будут еще какие-нибудь распоряжения?

– Подготовьте к ночи Десен-хатун, – велел шехзаде, явно опьяненный. Он откинулся на спинку тахты и с ленцой наблюдал за слугой. – Кстати, что-нибудь важное происходило во дворце во время моего отсутствия?

– Ничего, о чем вам следовало бы знать. Но у меня есть другие новости, которые вас заинтересуют.

Шехзаде Осман вопросительно вскинул брови, тем самым показав, чтобы он продолжал.

– Около месяца назад в Амасью вернулся Джордано Гримани. Заходил во дворец, интересовался, не вернулись ли вы еще из Стамбула. Я пообещал сеньору, что как только вы вернетесь, я сообщу ему об этом. Насколько мне известно, сеньор Гримани и сейчас пребывает в своем особняке.

– Джордано? – довольно ухмыльнулся шехзаде. – Мой старый друг… Не нужно ничего передавать ему. Я сам поеду завтра, навещу его. Он же любит всякого рода неожиданности.

– Как вам будет угодно.

– Но с пустыми руками я к нему ехать не могу. Сам знаешь. Присмотри что-нибудь в погребах. Вино какое-нибудь, да получше. Он в нем хорошо разбирается.

– Разумеется, – отозвался Миран-ага и, поколебавшись, все же решил спросить: – Стоит ли мне подобрать подарок и для его гостьи? Если вы позволите, я бы выбрал для нее что-нибудь в вашей сокровищнице.

– Гостьи? – переспросил шехзаде Осман в изумлении. Интерес тут же зажегся в его темных глазах подобно искре. – Известно, кто она? Его очередная любовница?

– Мне это неизвестно, господин. Я слышал лишь от людей на базаре, что она часто выходит куда-нибудь вместе с сеньором Гримани. Имени ее никто не знает, но все, кто ее видели, твердят, что красивее женщины они не видели.

– Любопытно… – протянул с тонкой усмешкой шехзаде. – Что же, завтра с ней и познакомлюсь. Потом скажу тебе, правда ли она так красива, как говорят. Эти торговцы на базаре красавиц-то в своей жизни не видали. Для них и Рахиль-калфа – прелестная гурия.

Миран-ага хмыкнул и подавил улыбку, потому как ирония его господина вышла весьма удачной. Рахиль-калфу явно не опишешь словом «прелестная». И как она вообще в гарем-то попала с такими… «достоинствами»? Остается загадкой…

Дворец санджак-бея в Манисе. Покои Ассель Султан.

Когда она вошла в опочивальню своей госпожи, та уже в халате и с распущенными волосами, светлыми локонами лежащими на ее плечах, сидела на тахте и по обыкновению пила перед сном ромашковый чай. Его аромат витал в воздухе – ненавязчивый и успокаивающий.

– Султанша, – Фериде-хатун поклонилась и осторожно посмотрела на ту, не зная, как сказать о том, что она узнала.

– Что это с тобой? – заметив ее состояние, в легком недоумении спросила Ассель Султан.

– Видите ли, госпожа, я кое-что узнала… Правда, не знаю, как вам сообщить о таком.

– Просто скажи и все, – насторожилась Ассель Султан. – Что-то серьезное? На тебе лица нет, Фериде. Подожди… – тревога наполнила ее взгляд. – С Сулейманом что-то? Он заболел?

– Нет-нет, шехзаде здоров, хвала Аллаху, – замотала головой служанка и, вздохнув, тем самым набираясь решимости, с сожалением заговорила: – Я только что слышала, как Фаниса Султан говорила своей служанке, проходя по коридору, что…

– Да не тяни же! – раздраженно оборвала ее султанша, не в силах больше слушать этот лепет.

– Сафанур Султан беременна.

Миг звенящей тишины, и кубок с чаем выскользнул из руки Ассель Султан, после чего рухнул на пол. На дорогом персидском ковре растеклась небольшая лужица у самых ног потрясенной султанши.

– Госпожа! – испугалась Фериде-хатун, подорвавшись к той. – Вы не обожглись?

– Оставь меня! – истерично вскрикнула Ассель Султан, отмахнувшись от нее и вскочив с тахты. – Уйди!

– Успокойтесь, прошу вас…

– Я сказала – уходи! – будучи не в себе от негодования, султанша с силой оттолкнула ее от себя, и служанка, наступив на подол своего платья, оступилась и упала на пол.

Тут же поднявшись на ноги, Фериде-хатун боязливо выбежала из покоев. Ассель Султан, стоило дверям за той закрыться, со слезами на глазах подняла дрожащие руки к голове и обхватила ими свое лицо, как будто сейчас случилось самое ужасное – то, чего она боялась больше всего в жизни.

Она стояла так некоторое время, совершенно не шевелясь и постепенно приходя в себя. Отходя от полученного удара, которого так надеялась избежать.

Когда же султанша убийственно медленно убрала ладони от своего лица, им уже владело совершенно иное выражение. Это была самая настоящая леденящая ярость – холодная, безжалостная и сметающая все на своем пути, как суровая снежная буря, которой не знали эти края.

Голубые глаза Ассель Султан, полные стальной решимости и злобы, смотрели в пустоту, пока мысли хаотично проносились в ее голове в поисках того самого решения, которое уже созрело в кровоточащем от ран сердце.

Она чуть повернула светловолосую голову в сторону одного из настенных шкафов, после чего нетвердо подошла к нему, распахнула его дверцы и надсадно сглотнула.

С одной из полок на нее смотрела с виду ничем не примечательная квадратная шкатулка небольших размеров. Бледные пальцы султанши взяли ее и открыли крышку шкатулки, явив ее мрачному взору два пузырька из стекла. В них плескалась желтоватая жидкость – средство, которое ей выписала лекарша от головных болей.

Ассель Султан хорошо помнила ее предостережение. Лекарша молила ее быть очень осторожной. Несколько капель этого средства избавят от боли, но в большом количестве оно способно если не забрать жизнь, то вызвать сильнейшее отравление.

Вряд ли ребенок выживет в утробе матери после подобного.

Злорадно улыбнувшись, Ассель Султан захлопнула крышку шкатулки и с ненавистью посмотрела прямо перед собой, с наслаждением представляя муки женщины, одним своим появлением в гареме лишившей ее всего в этой жизни. Забравшей ее счастье и покой. Ставшей ее проклятием.

– Теперь я заберу у тебя все…

Дворец санджак-бея в Амасье. Гарем.

Сидя на своей кровати, Гюльбахар со сложенными на груди руками хмуро и с беззастенчивой завистью наблюдала за тем, как перед зеркалом прихорашивается самодовольная и раздражающе красивая Десен. Улыбаясь своему отражению, она с явной любовью расчесывала свои густые темные волосы, завивающиеся в естественные крупные кольца. И снова на ней было откровенное платье без рукавов, но темно-зеленого цвета, подчеркивающее ее глаза, бронзовую кожу и чувственность.

– Ты хочешь что-то сказать, Гюльбахар? – немного насмешливо поинтересовалась Десен, обернувшись и в который раз поймав на себе ее взгляд.

Она подошла к своей кровати, достала из-под подушки черный бархатный мешочек и выудила из него свой изумрудный кулон в форме сердца.

– Да, хочу, – не осталась в долгу Гюльбахар и гадко ей улыбнулась. – Наслаждайся этой ночью, Десен. У тебя таких ночей будет немного. Кто знает, может и эта – последняя?

Оставшись невозмутимой к неудовольствию соседки по комнате, Десен надела кулон на шею, который красиво лег в ложбинку на ее груди, и улыбнулась.

– Ты меня с собой не равняй. У меня будет столько ночей, сколько я сама пожелаю. И знаешь, почему? Для этого нужно сделать больше, чем ничего.

Отвернувшись от пышущей злобой Гюльбахар, Десен вышла из комнаты и встретилась с ожидающей ее Рахиль-калфой, которая должна была сопроводить ее на хальвет. Она одобрительно оглядела ее и, кивнув, чтобы девушка шла вперед, пристроилась рядом с ней.

– Ты знаешь, чем надо завлекать, – довольно протянула калфа, пока они спускались по лестнице с этажа фавориток.

Десен не ответила, так как все взгляды в ташлыке обратились к ней, полные одинаково неприятных чувств – зависти и злобы. Каждая из рабынь желала оказаться на ее месте этой ночью. Но Десен не обращала на них никакого внимания. Ее волновали куда более важные мысли. Например, как суметь выполнить задание и сохранить свою жизнь.

– Тебе известно, что нужно делать, хатун, – тихо, чтобы не слышали следующие за ними евнухи, напутствовала ее Рахиль-калфа по дороге к главным покоям. – Сведи его с ума. Стань его наваждением. И помни – от того, сколь сильна его страсть, зависит твоя жизнь. И моя, к слову.

– Об этом не так уж легко забыть, – съязвила Десен, но, поймав мрачный взгляд женщины, выдохнула с раздражением. – Я поняла.

Миновав пару темных коридоров, освещенных лишь факелами, они, наконец, оказались перед дверьми покоев шехзаде.

– Ступай, – с нажимом сказала Рахиль-калфа, надавив ладонью на ее спину.

Мраморное море.

Спокойствие ночи вдруг разорвал оглушительный грохот, и, рывком проснувшись, султан Баязид услышал, как десятки ног забегали по палубе, крича и шумя. Давуд-паша, который спал рядом, тоже проснулся, сел на своей постели и напряженно посмотрел на него сквозь мрак, наполняющий трюм.

– Это был залп из пушки, – удивив их, раздался голос Астреи, полный отчего-то мрачного торжества. – На корабль напали.

Повелитель понял – она надеется, что это ее брат-пират все же сумел найти их и теперь жаждет забрать ее, спасти из этого плена, а с ними – жестоко расправиться за содеянное.

– Оставайся здесь, – приказал он девушке, а сам встал на ноги и решительно направился к лестнице, ведущей из трюма на палубу корабля. – Давуд, идем.

Только они стали подниматься, как снова грянул залп, заставив их пошатнуться и ухватиться за деревянные перила. Что-то пронзительно затрещало – пушечное ядро пробило корпус, и через выбоину в трюм с шумом хлынула морская вода.

– Наверх! Быстро! – скомандовал султан Баязид.

Астрея подорвалась со своей постели и бросилась к лестнице. Они с Давудом-пашой в панике выбрались из трюма, стремительно наполняющегося водой. Все трое понимали, что это значит – еще один удар по кораблю, и он затонет. И лишь Астрея втайне радовалась этому. Пусть лучше она сгинет в морской пучине, чем станет безвольной рабыней на чужбине.

На палубе царила полнейшая неразбериха – члены команды громко и все разом кричали, пытаясь пересилить друг друга и шум ветра, стреляли из луков по напавшему на них судну и, верно, готовились к сражению, так как оно подплыло уже достаточно близко для того, чтобы взять их на абордаж.

Приглядевшись, султан Баязид в темноте ночи, овеянной бледным светом полумесяца, разглядел напавших – то были пираты, одеждами походившие на… османов. Сами того не ведая, они напали на корабль, на котором плыл их повелитель, их господин. Но в таком положении они бы ни за что, даже представ перед ним воочию, не признали бы его за такового.

Где-то совсем рядом просвистела стрела, и Давуд-паша резко толкнул Астрею в сторону, чтобы та не стала ее жертвой. Очумевший владелец корабля – тот торговец, в предвкушении наживы плывший в Османскую империю на корабле, набитом дорогими и причудливыми тканями – спешно подошел к ним.

Надрывно крича, чтобы его было слышно в этой суматохе, он сказал им что-то на греческом языке и скрылся в своей каюте, будто она могла защитить его от мечей пиратов.

– Что он сказал? – немного грубо подтащив к себе Астрею, спросил повелитель.

– Говорит, корабль тонет! Словно это не очевидно, – громко сообщила Астрея, даже не обратив внимания на его грубость в предчувствии их скорой гибели. – Вряд ли мы встретим утро живыми – так он сказал.

– Господин, есть шлюпка! – прокричал Давуд-паша, кивнув на нее, привязанную канатами к борту. Старая и хлипкая, она совершенно не внушала доверия. – Если поторопимся, есть шанс уйти с этого корабля живыми.

– Уйти куда?! – встряла Астрея, испуганно на него уставившись. Против воли она мертвой хваткой вцепилась в руку его «господина», чувствуя трепещущее в груди отчаяние. – В море? Без провианта, без оружия? Вы с ума сошли?! Мы там умрем!

– Но хотя бы есть надежда, что нас кто-нибудь подберет, – возразил Давуд-паша.

Оба повернулись к мрачному султану Баязиду, ожидая, когда он рассудит их и примет решение.

– В шлюпку, быстро! – скомандовал он, покосившись на пиратское судно, откуда те уже готовились перебраться на корабль.

Они было ринулись к той, но вдруг одна из стрел пиратов, наконец, поразила свою цель – Давуд-паша приглушенно вскрикнул, когда она вонзилась в верхнюю часть его спины. Астрея резко остановилась и испуганно уставилась на него, но султан Баязид нетерпеливо подтолкнул ее к шлюпке – мужчины вели себя так, словно ничего не случилось.

С торчащей из спины стрелой Давуд-паша сжал зубы, претерпевая боль, и вместе со своим господином в спешке перерезал канаты кинжалом, подобранным из руки какого-то убитого. Шлюпка с ними тремя с громким всплеском упала на воду, да с такой силой, что они чуть не вывалились из нее все разом.

При падении Астрея больно ударилась коленом и плечом и, верно, оказалась бы в море, если бы не вовремя ухватившая ее на спине за рубашку рука повелителя. Ткань треснула, порвавшись, и девушка ощутила прохладное веяние ветра на своей слегка оголившейся спине.

Мужчины гребли, постепенно отплывая от двух кораблей, меж которыми завязалось сражение. Давуд-паша стоически терпел боль, но бледнел с каждой минутой. Надолго его не хватит – это понимали все. Если не позаботиться о его ране, он умрет. А ведь у них ничего нет – даже воды и просто-напросто чего-нибудь съедобного.

Они только что сбежали от смерти, но та грозилась все равно догнать их и забрать себе их жизни. Однако отголосок надежды все еще теплился в их душах, которая и толкала троих отчаявшихся все дальше, дальше и дальше в море в поисках спасения.

В ожидании чуда.

Дворец санджак-бея в Амасье. Покои шехзаде Османа.

Когда она пришла, то застала шехзаде с кубком вина в руке и, судя по его виду, он был уже изрядно пьян. Десен не имела ничего против этого – напротив, когда мужчина пьян, он намного более податлив и открыт. И вскоре она в этом убедилась.

В прошлую их ночь, еще в Топкапы, он почти не разговаривал. Она была с ним в одной постели, но как будто бы одна – шехзаде Осман отвернулся и, уставший, заснул, явно не намеренный говорить с ней о чем бы то ни было.

Но в эту ночь он без всякого сопротивления, пусть и не слишком осознанно, говорил с ней. Вино, опьяняющее его разум, во многом способствовало этому. Лежа рядом, Десен прильнула к своему господину, положив голову на его плечо – ее густые темные волосы раскинулись по подушке позади нее – и непринужденно задавала пока что невинные вопросы, чтобы просто зародить меж ними доверие. Он должен чувствовать себя рядом с ней легко и естественно – так ее учила госпожа. И основа подобных отношений – говорила она – доверие.

Шехзаде Осман отвечал ей, часто – с юмором, но это была скорее мрачная ирония. От природы он явно был человеком веселого нрава, но что-то изменило его, озлобило, и эта его черта – веселость – превратилась в извечную насмешливость, желание побольнее уколоть.

Десен решила осторожно прощупать почву, чтобы попытаться получше понять его.

– А Бельгин Султан – это ваша матушка? – она знала, что нет, но таким образом направила разговор в нужное русло.

Повисло молчание, и Десен почувствовала, что рука мужчины, которая прежде лениво поглаживала ее по обнаженной спине, замерла в сковавшем ее напряжении.

Изобразив смущение и испуг, она приподняла голову с его плеча, отчего грива темных волос раскинулась по ее смуглым плечам, и посмотрела на его лицо. Он взирал на нее немного затуманено, но хмуро и недовольно.

– Простите, я сказала что-то не то? Просто… в Топкапы все говорили, что Бельгин Султан – матушка Айнур Султан, а она ведь ваша родная сестра и я…

– Нет, она мне не мать, – отрезал шехзаде Осман, не став слушать ее лепет.

По жесткому тону было понятно, что она затронула весьма неприятную для него тему. Сейчас было бы лучше отступить, чтобы ничего не испортить, но Десен почувствовала импульсивное желание узнать больше, потому что… Наверно потому, что во взгляде шехзаде промелькнула боль. Боль отверженного человека, у которого в жизни случилось много плохого. А она не понаслышке знала об этом…

– А что же… – Десен заговорила уже с искренней неловкостью. Осторожно вглядываясь в его лицо, она закусила губу и продолжила: – Что же произошло с вашей матушкой? Она… умерла, да?

Он мгновенно закрылся – как будто резко захлопнулась крышка шкатулки. И девушка ясно это почувствовала. Убрав руку с ее спины, шехзаде Осман молча уставился в потолок.

Итак, она совершила ошибку, поддавшись своим чувствам. На первых же шагах просчиталась, забылась! Теперь он был раздражен и мог вообще выставить ее за двери, а после и вовсе не позвать снова, думая, что она снова полезет к нему с неуместными вопросами. Нужно было что-то делать…

– Я спросила, потому что… – ее низковатый, словно бархатный голос был тих и мягок. Качнув головой, Десен опустила взгляд и, не сумев скрыть свою боль, произнесла: – Я знаю… Знаю, что это значит – быть лишенным материнской любви и заботы. Я очень смутно помню ее – я была совсем маленькой, когда моя мать… умерла. И этот кулон – все, что у меня от нее осталось, – она поймала его пальцами и вздохнула, вглядевшись в грани маленького изумруда.

– Что с ней случилось? – словно бы равнодушно осведомился шехзаде Осман.

Подняв лицо, Десен увидела, что он задумчиво за нею наблюдает – без тени сожаления, даже лениво. Возможно, он думал, что она ответит – от оспы или, например, в родах. Это ведь в простонародье было обычным делом.

– Не уверена, что вы захотите услышать эту историю…

Десен, напрягшись, пошла на попятный, потому что в действительности не хотела все это вспоминать. Она его отвлекла – это главное.

– Может, вы хотите еще вина? – фаворитка тут же игриво улыбнулась и поцеловала его чуть ниже шеи – куда-то в область ключицы. – Я принесу.

Дворец Фюлане Султан.

За окнами покоев было так темно, что ночной мрак казался густым и плотным подобно туману. Тучи, к наступлению вечера затянувшие небо, скрыли звезды и лишили небо их загадочного сияния. Словно черный бархат, оно было непроглядно-темным и, подобно одеялу, укрывало замерзшую землю.

Разместившись в изножье кровати, на которой постель уже была расправлена в ожидании своей хозяйки, Фюлане Султан во второй раз за вечер перечитывала письмо, которое слегка подрагивало в ее руке. Оно пришло к ней из далекого Килиса, где обосновались ее мать с сестрой Хюррем Султан и тремя ее детьми.

Матушка писала ей довольно часто и рассказывала обо всех мелочах, что происходили у них в Килисе. После неизменно интересовалась ее делами и просила поцеловать за нее всех ее внуков и внучек. Видно, Гевхерхан Султан очень скучала по ним с братом, однако, ничего не могла поделать с этой мучительной для нее разлукой с детьми.

Оставить сестру она не могла, так как та в последние годы много болела и нуждалась в ее заботе, да к тому же она во многом помогала своему еще юному племяннику Мехмету управлять Килисом, который ему в управление милостиво отдал султан Баязид пару лет назад.

Каждый раз, читая материнское письмо, полное тоски и любви, Фюлане Султан не могла сдержать слез. Эта честолюбивая женщина – всегда сдержанная в проявлении эмоций и умеющая чувства подчинить рассудку – плакала подобно маленькой девочке, которую против воли оторвали от семьи и обрекли на одиночество.

И еще больнее султанше становилось от запоздалого осознания того, что она сама и была тем человеком, который сделал это с нею. Она могла бы сейчас жить подле любимой и дорогой матери, в кругу своей семьи во всеми забытом бедном Килисе, но при этом счастливая и умиротворенная. Вышла бы замуж за человека простого и скромного, который подарил бы ей семью и, главное, душевный покой.

Не будь в ней этого непомерного честолюбия, Фюлане Султан непременно выбрала бы для себя такую жизнь, но… Оно в ней было и с каждым годом только сильнее пускало в ней свои корни, разрастаясь подобно сорняку, от которого, как известно, не так уж просто избавиться.

Именно из-за честолюбия она осталась в Стамбуле и по холодному расчету вышла замуж за Ахмеда-пашу – человека много старше нее, который, к тому же, претил ей во всем: и своим неприятным, отталкивающим обликом, и мягким, безвольным характером. Фюлане Султан, скрепя сердце, разделила с ним свою жизнь, ложе и стремления, но все годы брака чувствовала себя такой бесконечно одинокой и брошенной, что порою горько сожалела о своем выборе.

Матушка была права, когда сказала ей, что брак без любви – это тяжелая ноша, которую она будет вынуждена всю свою жизнь влачить на себе подобно горбу. Эта ноша придавливала ее к земле, грозя раздавить, но султанша упрямо оставалась на ногах и медленно, по шажочку двигалась вперед, к своей цели, ради которой она пожертвовала своим счастьем.

Была ли оправдана эта жертва? Фюлане Султан, несмотря ни на что, полагала, что да. Испытав все это, претерпев столько лет одиночества, тоски и задушенной в глубине души боли, султанша знала – теперь она никогда и ни за что не сдастся. Она вопреки всему дойдет до своей выстраданной цели и назло всем несчастьям и горестям добьется желаемого.

Слезинка капнула на бумагу, и написанные чернилами слова матери в этом месте размазались. С нежностью прижав письмо к груди, Фюлане Султан устремила свой взор в сторону полыхающего жаром камина и тихо-тихо вздохнула. Но вздрогнула и поспешно утерла слезы с щек, когда двери ее покоев вдруг отворились. Даже не оборачиваясь, она знала, кем был тот, кто нарушил ее уединение. И приход этого человека отозвался в ней уже едва различимым спустя годы отголоском горечи.

– Султанша, – раздался голос Ахмеда-паши. Он заметил в руках жены письмо, как и ее заплаканное лицо. – Новости от Гевхерхан Султан? Как она поживает?

– Хорошо, надо полагать, – бесстрастно ответила Фюлане Султан, с наигранно невозмутимым видом встав с кровати, подойдя к столу и положив на него потрепанное письмо.

Она, все так же не глядя на мужа, отвернулась от него и прошла к окну, как бы оттягивая тот момент, когда ей придется лечь с ним в одну постель. Ахмед-паша не отличался особым умом, но он и не был глупцом. Посмотрев на ее напряженно поджатые плечи, он не стал больше ничего говорить, выдохнул в бороду и стал толстыми морщинистыми пальцами расстегивать пуговицы своего бордового кафтана с воротником из черного меха.

– Как обстоят дела в совете? – задала свой обычный вопрос султанша, при этом безучастно смотря в непроглядную темноту за окном.

– Все по-прежнему, султанша. Сегодня никаких важных вопросов не решалось.

Ахмед-паша, наконец, после недолгой борьбы снял со своего пухлого тела кафтан и повесил его на бортик кровати. Подняв голову, на которой когда-то черные волосы уже полнились серебром седины, он заметил, что жена обернулась и теперь прожигала его взглядом своих темных глаз.

– И, признаться, мне очень жаль, что все обстоит по-прежнему! – с холодной яростью процедила она, заставив его удивиться такому неожиданному напору. – Вы прикажете мне и дальше мириться с подобным положением вещей? Быть может, вас все устраивает? Нравится выслуживаться?

– Султанша, я всегда говорил, что меня устраивает моя должность, – терпеливо заговорил Ахмед-паша и грузно опустился на кровать, чтобы стянуть с ног сапоги. – И я не считаю ее недостойной. Многие мечтали бы стать одним из визирей.

– Вы им стали только благодаря тому, что я соизволила выйти за вас замуж! – неосознанно срывая на нем свою боль и ущемленное тщеславие, жестко произнесла Фюлане Султан. И почувствовала удовлетворение, когда муж уязвленно посмотрел на нее. Она почему-то хотела, чтобы и ему было также больно, как ей. – Вы же не думали, что повелитель заметил ваши «таланты» в политике? Вряд ли это было бы возможно. Просто потому, что их нет.

Проглотив обиду, Ахмед-паша, как человек более мудрый в житейском плане, нарочито спокойно ответил:

– Я ценю ваш вклад в мою карьеру, султанша. Но, я думаю, нам более не стоит это обсуждать. Уже поздно и…

– И что? – надменно отозвалась Фюлане Султан, сложив руки на груди. – Вы предпочтете снова лечь в постель и исполнить свой супружеский долг? Вы только этим и занимаетесь, как я вижу! Раз вам не нужно больше, кроме как жены под боком, готовой в год рожать вам по ребенку, да «удобной» должности, зачем было жениться на мне, султанше?

Атмосфера в покоях стремительно накалялась, и Ахмед-паша уже больше не смог сохранять невозмутимость. Отставив сапоги, он устало посмотрел на свою жену.

– А разве это был мой выбор? – видит Всевышний, мужчина не хотел этого говорить, но она буквально вынудила его. – Вы сами предпочли меня в мужья и сами же настояли на нашем браке. И раз вы теперь этим недовольны, винить вы должны тоже лишь саму себя.

Фюлане Султан бездушно улыбнулась, и это означало одно – она пребывала в ярости. Чем большие страсти бушевали в ней, тем безжалостнее и обманчиво спокойнее она становилась.

– Откуда же мне было знать, что вы окажетесь таким… бесполезным? Я-то полагала, что обрету в вас надежную опору. Соратника, который всегда и во всем будет помогать мне. А что в итоге, паша? Я одна! Одна волочу вас за собой, буквально на своей спине, чтобы вы хоть чего-то добились. Но даже в таком положении вам, как видно, трудно мне посодействовать. Или хотя бы не мешать!

Порядком утомленный этим спором, Ахмед-паша не без труда поднялся на ноги и, обойдя кровать, принялся укладываться в расправленную постель. Тем самым он показывал, что намерен поставить точку в разговоре.

– Мы еще не закончили! – с негодованием наблюдая за этим, воскликнула Фюлане Султан, но она оказалась бессильна – муж не обратил на ее слова никакого внимания.

Нервно усмехнувшись, она провела рукой по своему высокому лбу, как бы заставляя себя успокоиться, и снова подошла к окну. Взгляд женщины хаотично метался, как и мысли в ее голове.

– Вы же не думаете, что я успокоюсь? Что смирюсь и стану, как вы, довольствоваться малым? Этого никогда не будет, слышите? – она резко обернулась на мужа, но тот делал вид, что спит, хотя и не спал. Она знала это наверняка, потому что иначе от его храпа уже сотрясались бы стены. – Не хотите мне помочь, что же, тогда не путайтесь под ногами. Я сама со всем справлюсь. К слову, я уже предприняла кое-какие меры. Если в эту ночь удача будет на моей стороне, завтра вы получите повышение.

Из возмущенного ее тон плавно обратился в самодовольный, жаждущий и нетерпеливый. Настороженный Ахмед-паша приподнялся в постели и в недоумении посмотрел на высокий и тонкий силуэт жены, стоящей у окна.

– Что вы сделали?

Дворец Эсмы Султан.

Дрова уютно потрескивали, и исходящий от камина жар грел двух женщин, сидящих перед ним на больших и мягких подушках. Уже был поздний вечер, почти что ночь, и Эсма Султан пригласила подругу в покои, которые делила с мужем. Чтобы они смогли поговорить наедине, не оглядываясь на слуг.

Как и весь остальной дворец, опочивальня была прекрасно обставлена – дорого, но в то же время изящно и совсем не кричаще. Бордовый и приглушенно-бежевый цвета гармонично сочетались друг с другом. Кое-где ненавязчивая позолота, придающая обстановке роскоши, кругом дорогие вазы, красивое зеркало во весь рост, а на полу – ковер, поражающий своими размером и затейливым узором. Что ни говори, но Эсма Султан обладала тонким вкусом, который ей сумели еще с детства привить бабушка, когда-то знатная венецианка, и мать.

Михримах Султан давно не чувствовала такого умиротворения, как сейчас. Женщина не хотела этого признавать, но она истосковалась по такой жизни. Там, в Эрзуруме, они с сыном жили бедно для людей их происхождения. Конечно, они могли бы жить иначе, ведь Эсма Султан присылала им более, чем достаточно золота для безбедной жизни.

Но Михримах Султан было очень неудобно перед подругой за то, как она щедра к ней, потому султанша использовала чужое золото с пользой – жертвовала на благотворительность и даже спонсировала строительство мечети в городе. И лишь малую часть денег оставляла себе, чтобы обеспечить их с сыном проживание в усадьбе.

– Я так благодарна тебе за помощь, – подумав об этом, решила сказать Михримах Султан. Она с огромной признательностью в своих серых глазах повернулась к подруге. Та, тоже посмотрев на нее, улыбнулась. – Я, право, не знаю, что бы мы делали, если бы не…

– Не стоит, Михримах, – мягко прервала ее Эсма Султан. Ее темные глаза светились добротой. – Я обязана заботиться обо всех членах своей семьи, а вы с Мехметом – тоже ее часть. Мы ведь столько всего пережили вместе… И теперь все равно, что сестры.

Растрогавшись от подобных слов, Михримах Султан протянула все такую же маленькую, как в юности, ладонь и сжала пальцами руку подруги.

– Да, мы с тобой делили все печали и радости, но это пока я жила в Стамбуле. С тех пор много воды утекло… И я так мало знаю о твоей нынешней жизни. В письмах ты мало, о чем мне рассказывала. Как у вас с пашой? Сердце твое успокоилось, как я вижу, но что-то тебя все равно печалит.

Эсма Султан снова повернула голову к камину, и золотые блики затанцевали на ее лице, отражаясь в глазах женщины. Она немного помолчала, вздохнула, как человек, который несет в душе тяжелый груз, и лишь после этого заговорила:

– Признаться, мое сердце так и не обрело покоя, Михримах. Нет, я сейчас говорю не о Давуде. Он… он очень добр. Понимающий и ласковый. Всегда поддержит, выслушает, утешит в горе. Когда он мне нужен – он рядом. Верно, лучшего мужа и отца трудно найти. Но…

– Но что? – участливо спросила Михримах Султан, слушая ее.

– Я никогда не чувствовала к нему того же… – опечаленно призналась подруга.

Глядя на нее с сочувствием, Михримах Султан поняла, о ком она говорит.

– Знаешь, все эти годы… Я продолжаю вспоминать его. Правда, редко, очень редко, но он словно все еще здесь, – Эсма Султан приложила руку к своей груди и на миг прикрыла веки, как бы прислушиваясь к себе. – Я слышала, он женился, – распахнув веки, не без досады сообщила она. Тем самым как бы отрезвляя себя. – На принцессе, которая, по слухам, не знает равных в красоте. И живут они счастливо, растя своих детишек…

– Твоя жизнь тоже хорошо устроилась, Эсма, – поспешила приободрить ее Михримах Султан. – О таком муже, как Давуд-паша, лишь мечтают, да и ваша Нермин такая славная девочка. Чем-то похожа на тебя, но, правда, более… робкая.

– Наверно, это мы с Давудом виноваты, – горестно усмехнулась Эсма Султан. – Окружили ее такой любовью, такой заботой, что она теперь боится сама и шаг ступить. Я беспокоюсь, как бы это не навредило ей. Нермин совсем неискушенная в жизни, а, как мы с тобой теперь знаем, судьба жестока и порою больно бьет. Выстоит ли она?..

– Беда учит лучше любых предостережений. Мы с тобой когда-то тоже были такими, Эсма. Верили в то, что все наши желания и мечты воплотятся, мечтали о любви… Нермин это перерастет, я уверена. Просто предоставь ей побольше свободы. Ты ведь сама над ней без устали печешься.

– Да, ты права, – покивала Эсма Султан, вдруг увидев себя со стороны. – Я просто… Так боюсь ее потерять. Как… как других детей.

Разделяя ее боль, Михримах Султан крепче сжала ее руку. Она знала, что это значит – потерять ребенка, которого так самозабвенно ждешь. Когда-то, тоже пережив это, она и вовсе не хотела жить.

– Я так надеялась, Михримах, так надеялась, что рожу ребенка, – с убитым видом призналась Эсма Султан и быстро утерла слезу, скользнувшую по щеке. – Жаль, не вышло… Но ты права, у меня есть Нермин. Давуд. Вы с Мехметом. Там, в Манисе, матушка с братом. Вся моя семья. И я благодарна за то, что имею.

– Как… Нилюфер поживает? – после недолгого молчания нерешительно спросила Михримах Султан.

Перестав печалиться, Эсма Султан многозначительно на нее посмотрела, весьма выразительно демонстрируя свое отношение к ее сестре.

– А что с ней станется? Живет себе в своем дворце и носа оттуда не кажет. Я очень редко ее вижу. Видно, Коркут-паша сумел ее переделать. К слову, это не удивительно. Такой человек, как он, не потерпит непокорности.

– Жаль, что ей достался такой муж… – с сожалением заметила Михримах Султан. – Я до сих пор помню, как он меня пугал. Все эти рассказы о том, как он в бою вспарывал врагам животы и отрубал головы… В супружеской жизни, он, верно, не многим лучше.

– Поделом ей! Она заслужила такое наказание. Хотела свободы? Крылышки ей быстро обломали… Хорошо, что в свое время твоя Хафса Султан решила ее судьбу.

– Прошу, не говори так! – осадила ее подруга. – Это безжалостно, Эсма. Никто такого не заслуживает. Да и… Не слышно ничего о ней?

– О Хафсе? – удивилась Эсма Султан и, увидев робкий кивок, пожала плечами. – Вроде как отправилась в паломничество после того, как уехала в ссылку, и больше о ней никто ничего не слышал. К счастью для всех. Нам и без нее хватает проблем…

– О чем ты?

– Братья мои огорчают не только повелителя, но и всю династию. Осман падок на женщин и вино, бестолковый и злобный. Так похож на свою мать… На время похода повелитель назначил его регентом. Аллах, что здесь творилось! Фатьма Султан во главе с пашами два года всем заправляла, а он знай себе развлекался с рабынями. Но Осман хотя бы не устраивает серьезных проблем. Как, например, Орхан.

– Так он же у вас самый младший, – удивилась Михримах Султан. – Какие с ним могут быть проблемы?

Услышав из уст подруги о том, что шехзаде Орхан отличается буйным нравом и не к месту проявляет свою непокорность, вызывая тем самым опасения и неодобрение повелителя, Михримах Султан изумилась пуще прежнего. Но когда Эсма Султан с явным оттенком порицания поведала ей о том, что все обеспокоены его нездоровой близостью с их сестрой Айнур, она почувствовала недоумение.

– Что ты имеешь в виду? Они же брат и сестра, да и, к тому же, вместе выросли, как ты сказала.

– Не знаю… – выдохнула Эсма Султан. – Что-то такое есть между ними, что заставляет меня каждый раз холодеть от одного взгляда на то, как они смотрят друг на друга через все покои или гуляют в саду, держась под руки. Это как… как предчувствие. Добром это не кончится. Скорее бы он в санджак уехал – подальше от двора. Мальчик поумнеет, наберется опыта, да и тесно ему в Топкапы. Он больше всех братьев рвется к самостоятельности. Повелитель, конечно, часто им недоволен, но как-то он сказал мне, что, будь Орхан покладистее, он бы гордился им не меньше, чем Мурадом. Ты только представь, он говорит на пяти языках! И в военном походе, я слышала, порою такие решения предлагает, что дивятся даже опытные паши.

– Быть может, наведаемся завтра в Топкапы? Мне захотелось со всеми там познакомиться после твоих слов… И Нермин с Мехметом возьмем с собой. Им будет интересно, я полагаю, провести время со сверстниками. Мехмету этого очень не хватало в Эрзуруме.

– Неплохая мысль, – согласилась с ней Эсма Султан и тут же подавила зевок. – Однако, если мы не хотим вместо этого проспать весь завтрашний день, нам пора ложиться.

Дворец Нилюфер Султан.

Ни о чем не подозревая, она переступила порог своих покоев и, входя, услышала изрядно поразивший ее обрывок слов Демира-аги.

–…нашел способ отправить золото в Трабзон.

Сидевший на тахте Коркут-паша заметил вошедшую жену за его спиной и жестом велел ему умолкнуть.

– Теперь вы и дела ведете в моих покоях, паша? – не удержалась от колкости Нилюфер, насмешливо и в то же время недовольно смотря на невозмутимого мужа. Его хоть что-нибудь может задеть или поколебать? – Ваш кабинет опостылел вам также, как и ваша спальня?

Демир-ага, коротко посмотрев на своего господина, понял, что ему больше нечего здесь делать, поклонился ему, после султанше и оставил их одних.

А тем временем Коркут-паша смотрел на свою жену и усмехался в бороду – его всегда веселили подобные ее слова. Ни одна из его жен или фавориток никогда не позволяла себе подобного. Да ни одна женщина в мире! А эта еще так гордо вскидывала свою голову и расправляла плечи, словно готовилась к сражению.

Поднявшись с тахты, он со взглядом, в котором тлело веселье и что-то еще, чему он сам так и не смог дать определения, разом возвысился над окружающей его обстановкой. Наблюдая за тем, как он приближается к ней, Нилюфер Султан похолодела.

И не зря.

Коркут-паша, грубовато обхватив своей крупной ладонью ее лицо, наклонился и зачем-то поцеловал ее – коротко, но нетерпимо и даже сурово. Прекрасно зная, что за этим последует, Нилюфер Султан уперлась ладонью в грудь мужчины, тем самым немного отстранившись.

– Вы ведете какие-то дела с Трабзоном? – султанша решила отвлечь его и вскинула на него хмурый взгляд. – Надеюсь, вы понимаете, как это выглядит со стороны?

Как она и ожидала, Коркут-паша убрал руку с ее лица, раздраженно нахмурился и отступил, направившись в гардеробную.

– Мои дела не должны тебя волновать, Нилюфер, – отрезал он, на ходу расстегивая золотые пуговицы своего роскошного черного кафтана, который подчеркивал его яркую мужественность и стать. – Лучше не вмешивайся в это.

– Настолько глубоко вы увязли? – язвительно отозвалась та, и напряглась, когда Коркут-паша, едва скрывшись в гардеробной, вышел обратно и наградил ее опасно заполыхавшим взглядом.

– Я, кажется, предупредил тебя.

Мрачно посмотрев на него в ответ, Нилюфер Султан презрительно хмыкнула и сложила руки на груди.

– Если начистоту, мне абсолютно все равно, чем вы занимаетесь и насколько это опасно для вас, – раздражение, которое она давила в себе долгими днями, буквально вырывалось из нее наружу. – И вы знаете это не хуже меня. Даже если ваши темные делишки станут всеобщим достоянием и над вами нависнет угроза казни, я и тогда останусь спокойной.

Нилюфер Султан так устала играть роль покорной и смиренной жены за эти дни, что сейчас чувствовала опьяняющую свободу. Это было как полет в лазурном небе средь облаков после долгого и мучительного заточения в темной и сырой темнице. И она не могла остановиться, даже видя, как темнеет взгляд мужа. Когда Коркут-паша становится таким, как сейчас, остается лишь одно – бежать и спасаться. Но султанша, наоборот, остервенело шла навстречу опасности.

– Неужели? – обозленно осведомился Коркут-паша и, оставив свой кафтан наполовину расстегнутым, с пугающей усмешкой шагнул в направлении нее. – Может быть, ты еще скажешь, что и вовсе будешь рада моей казни?

Нилюфер Султан только теперь почувствовала страх, когда пальцы мужа больно ухватили ее за подбородок и резко подняли его, чтобы она смотрела прямо на него и не смогла убежать.

– Я не слышу ответа, – процедил он, буквально придавливая ее к полу тяжестью своего взгляда.

Грудь султанши стала часто вздыматься, выдавая ее страх и тревогу, но она не отступила и с чувством садистского удовольствия ухмыльнулась ему в лицо:

– Даже если бы вы лежали в сточной канаве, истекали кровью и молили меня о помощи, я бы и не шелохнулась! Лишь стояла и смотрела бы на то, как вы в муках расстаетесь с жизнью.

Это было уже слишком – она и сама это понимала. У Коркута-паши сделалось такое лицо, что Нилюфер Султан совершенно уверенно подумала про себя – сейчас он замахнется и ударит ее. Прежде она еще никогда не говорила ему подобного вот так, в лицо, да еще при этом откровенно насмехаясь.

Она вся сжалась в ожидании удара и против воли испуганно заморгала, когда муж резко подался к ней, но вместо хлесткой пощечины он с яростной настойчивостью и совершенно не сдерживая свою силу поцеловал ее.

Ее губы тут же обожгло болью, но Коркут-паша почти сразу оставил их и, опять же, больно схватив ее за предплечье, повалил на кровать. Так, будто она была безродной рабыней, наложницей, не смеющей возразить против любой жестокости, а не его женой и госпожой.

Неуклюже упав на постель, Нилюфер Султан испуганно обернулась на мужа. И, увидев его мрачный взгляд, который он не отрывал от нее, когда продолжил показательно неспешно расстегивать золотые пуговицы кафтана, она все поняла.

Он знал, прекрасно знал, что это наказание ей будет куда труднее и унизительнее вынести, чем пресловутую пощечину.

Вскоре от ее спеси и непокорности не осталось следа – Коркут-паша умел добиваться своего любыми путями. Нилюфер Султан, как кукла, недвижимо лежала в постели и невидяще смотрела в темноту полога над ней. Ее голова лежала на согнутой в локте руке мужа, которую он заложил за голову. Он даже словно бы в умиротворении прислонился подбородком к ее голове и молчал, дыша медленно и глубоко.

Все это казалось ей жалкой пародией на подобие счастливого брака, когда супруги рады проводить время в постели в обществе друг друга и позволяют себе ласки, объятия, поцелуи. И от этого ей становилось еще хуже. Лучше бы они были честны и после исполнения супружеского долга обменивались неприязненными, холодными взглядами и отворачивались друг от друга.

Нилюфер Султан поймала себя на мысли, что ей отчаянно хотелось забыться. Хотя бы на время ускользнуть из этой реальности, которая была столь убийственно жестока к ней.

– Хочу выпить вина, – ее хрипловатый голос разрезал тишину, удивив Коркута-пашу.

Он скептично вскинул темные густые брови и лениво усмехнулся.

– Сколько тебя знаю, ты всегда брезгливо морщилась при его виде. С чего бы это?

– Оно хотя бы вкусное или такое же мерзкое, как и на запах?

– Попробуй и узнаешь, – насмешливо ответил Коркут-паша.

Он вел себя, как ни в чем не бывало, но Нилюфер Султан не намеревалась поступать также. Переодевшись в гардеробной в сорочку и предусмотрительно набросив поверх нее халат, она вышла в покои все с тем же оскорбленным мрачным видом. К тому времени Коркут-паша сидел на подушке за столиком, на котором стояли уже принесенные слугами кувшин с вином и два кубка – в этом дворце все приказы исполнялись быстро в страхе перед гневом хозяина.

Молча примостившись на другую подушку, Нилюфер Султан взяла тяжелый полный до краев кувшин за ручку и сама налила себе вина. Коркут-паша насмешливо за этим наблюдал. Он, однако, чувствовал настроение жены и произнес, когда она неуверенно пригубила вина из кубка:

– Мы оба перешли черту, госпожа. Лучше забыть об этом и идти дальше. Ты ведь знаешь, ты – одна из немногих женщин, которых я уважаю. Если не единственная.

Поморщившись от горечи, наполнившей ее рот, Нилюфер Султан отставила кубок и отодвинула его от себя.

– И чем я заслужила подобное? – хрипло воскликнула она, посмотрев на него.

– Ну, для начала, тем, что сумела прожить со мной столько лет, – Коркут-паша ухмыльнулся с видом самодовольного мерзавца.

Нилюфер Султан только устало посмотрела на него с своим обычным хмурым выражением лица и прочистила горло. Его и желудок как-то странно жгло, и она предположила, что это от непривычки – она ведь еще никогда не пила вина.

– Нилюфер? – когда она спустя несколько минут резко и сильно закашлялась, Коркут-паша насторожился. – Что с тобой?

Отняв ладонь ото рта, которой она прикрывалась, Нилюфер Султан бестолково на нее уставилась, словно пораженная увиденным.

– Коркут… – прохрипела она, обратив к нему широко распахнутые от ужаса глаза. – Кровь…

Подвинув к себе ее кубок, Коркут-паша зачем-то сдвинул рубин на одном из своих перстней – в нем оказалась потайная полость – и высыпал все ее содержимое в вино. Оно тут же пышно вспенилось, и мужчина весь разом потемнел, как всегда, когда его переполнял гнев.

– Охрана! – громоподобно крикнул он, подорвавшись к жене, которая снова надрывалась от кашля, разбрызгивая на себя кровь. – Потерпи, – она не сумел скрыть тревогу в своем голосе и произнес это неожиданно мягко, укладывая ее на постель. – Где вас носит?! – гаркнул он, яростно посмотрев на вбежавших в покои Демира-агу и слуг. – Скорее пошлите за лекарем. Чтобы он был здесь не позже, чем через пару минут, иначе я вам всем головы снесу!

– Что случилось, господин? – беспокойно осведомился Демир-ага.

– В вине был яд, – бросил через плечо Коркут-паша и, снова повернувшись к жене, увидел, что она уже без сознания. Кожа ее посинела, а вокруг рта алела кровь, вид которой по-настоящему напугал его. – Нилюфер? – он похлопал ее по щекам, надеясь привести в чувство, но жена не реагировала. – Нилюфер?! – он постарался нащупать пульс на ее шее и облегченно выдохнул, ощутив биение жилки под своими пальцами.

– Она без сознания, – попытался успокоить его Демир-ага. – До приезда лекаря мы бессильны что-либо сделать.

Распрямившись, Коркут-паша обернулся на него с таким пугающим лицом, что его слуга невольно сделал шаг назад.

– Я хочу знать, кто посмел подложить яд на мой стол. И если до утра ты не выяснишь это и не предоставишь мне виновных, лекарь вряд ли тебе поможет. Вам всем!

Слуги испуганно опустили взгляды в пол и засуетились вокруг отравленной госпожи. Демир-ага, склонив голову в знак покорности, резко развернулся и, увидев, что служанка забирает кувшин с вином, гаркнул:

– Оставь! Нужно выяснить, что это за яд. Кто принес вино с кухни? Ты?

Отвернувшись от них, Коркут-паша присел на ложе рядом с женой. Сам не зная, зачем, он сжал ее похолодевшую руку и поцеловал.

Демир-ага, мельком заметив это, нахмурился, потому как это было весьма и весьма непохоже на его господина.

– Ты не умрешь, госпожа, – мрачно, с затаенным страхом смотря на испачканное в ее собственной крови лицо, пообещал Коркут-паша. – Не сегодня…