Читать книгу МОЗАИКА МОЕЙ ЖИЗНИ - Лариса Залесова - Страница 14

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ МЫ ПОЕМ ДЛЯ ШАЛЯПИНА

Неожиданно во время урока с Аленой в нашем доме появился Шаляпин. Увидев его, она обрадовалась:

-Федор Иванович, как раз во время. Прошу вас послушать дуэт моих девочек.

Певец грузно опустился в кресло и сказал:

-Начинайте.

Но мы молчали, глядя друг на друга, совсем не готовые к такому повороту событий. Настя смотрела на свою мать, я на нее, и мы обе молчали. Никогда в жизни я бы не осмелилась открыть рот в присутствии певца, но Алена нам настойчиво кивала, начинала отбивать ногой темп, потом проигрывала короткое в два такта вступление, снова его повторяла, уже сердито поглядывая на нас. При таких обстоятельствах мы запели. Я не смотрела на Шаляпина, я вообще ни на кого не смотрела. Первой моей мыслью было не сбиться, не забыть слова. Но чем дольше мы пели, тем лучше я себя чувствовала. К концу второго куплета я перестала волноваться. Мы пели романс Полины из Пиковой Дамы “Уж вечер близится..»

Каждый, кто когда- то пел, понимает мои чувства. В процессе пения возникают странные ощущения, как будто тело раскрывается, из него выходят плохие эмоции, а внутри остаются хорошие. Мне кажется, таким образом душа себя очищает.

Я понимаю, почему в обрядах любой религии мира пение является важной составляющей. Что касается меня, то я никогда не чувствовала себя счастливее, чем когда пела. Однако, я никогда не обсуждала этого с мамой. Относительно всего, что было связано с ее профессией, она хранила молчание, избегая разговоров о своих успехах или проблемах. Эти вопросы для нас, не посвященных, считались табу.

Федор внимательно на нас смотрел. Он даже наклонился вперед, вместо того, чтобы удобно сидеть, откинувшись на спинку кресла, и как будто старался приблизиться к нам, чтобы лучше нас слышать. Несмотря на его любопытный взгляд, я не волновалась, мой голос звучал хорошо, я мне верилось, что я могу петь бесконечно, как будто меня коснулась Божественная рука. Такое случилось со мной впервые. Но романс закончился, и мы замолчали.

Когда появилась мама, Шаляпин ей сказал:

-Почему ты мне не говорила, что Лида поет? Ей нужно учиться. И Настя тоже хорошо поет, у них обеих есть голос.

-Они еще дети. Только время покажет, есть ли у них способности,- ответила мама.- Сам знаешь, неизвестно, как голос будет развиваться. К чему вселять в них надежду, чтобы все потом рухнуло?

- Но я начал петь в церковном хоре в 12 лет, чуть старше, чем эти девочки. В нашей профессии есть много вещей, которые можно освоить, не напрягая голоса. Милая Ариадна, я настоятельно советую дать девочкам шанс. Не упускай этой возможности. Как бы я хотел, чтобы мои сыновья стали певцами. Представляешь себе - Династия Шаляпиных! Звучит великолепно!

Он был в хорошем настроении. Идея о династии поющих Шаляпиных его вдохновила, и он получал видимое удовольствие от этой затеи. Шаляпин снова пробормотал:

- Красиво звучит. - Потом он сделался серьезным.

-Увы. В этой области у меня дома прогресса нет. Сыновья интересуются искусством, живописью, рисунком, а вот к музыке они равнодушны.

-Федор, голос как твой появляется раз в столетие. И не мечтай о том, что кто то из твоих сыновей унаследует даже частицу твоего таланта. А как насчет балета?- Мама лукаво на него посмотрела, обведя глазами большую внушительную фигуру.

-Ты не попытался учить их танцу?

Певец неожиданно нахмурился, поднялся с кресла и направился к двери:

-Пора возвращаться.

Как я поняла позднее, он остался недоволен замечанием мамы, усмотрев в нем намек на свою первую жену, уроженку Италии балерину Иолу.

Вполне понятно, что после того, как нас похвалил самый знаменитый бас нашего времени, мы удвоили свои усилия, поверив, что будем певицами. С этого момента рояль стал меня интересовать меньше, и я продолжала заниматься музыкой только с одной целью, чтобы в будущем себе аккомпанировать. Как можно было сравнить игру на рояле с пением?

Мы с Настей разучивали новые романсы, и у меня создалось впечатление, что даже отец начал воспринимать наши занятия пением серьезно. В один прекрасный день я услышала его вопрос, обращенный к маме:

-Почему бы девочкам не подготовить программу к школьному концерту?

Папа имел в виду ежегодный концерт, который наша школа устраивала в конце года.

-Ты бы могла убедить Алену и ее дочь принять в нем участие.

Mама произнесла скептически:

-Как ты можешь это предлагать? Они не готовы. Думаю, что их выступление придется отложить до следующего года.

- Хорошо. Тогда я постараюсь тебе представить другие аргументы. Репутация Лиды в школе улучшится, если она сможет продемонстрировать, на что способна. Ведь все привыкли видеть в ней полусонную девочку, что то вроде лемура. А тут учителя обнаружат, что за этим невзрачным фасадом скрывается личность и смогут ее оценить на основе собственных достоинств. Посуди сама: до сих пор все, что они о ней знали, что она дочка Ариадны Сумской, оперной дивы Мариинского театра.

Я была поражена. Никогда бы не подумала, что отец так ревностно следил за моими успехами и за моей школьной жизнью. В его словах заключалась истина - я была посредственной ученицей. Иногда вдруг я загоралась желанием отличиться и добиться похвалы учительницы и начинала выполнять домашние задания, в классе правильно отвечала на вопросы, но к началу следующей недели забывала о хороших намерениях и возвращалась к любимому занятию – чтению. Застав меня на диване с книжкой в руках, мама шутливо говорила: «Благими намерениями Ад вымощен», вызывая в моем воображении выложенную темно красными кирпичиками большую площадь, вроде Дворцовой, на которых были вырезаны невыполненные благие намерения.

Слова отца сбили меня с толку. С одной стороны, я хотела принять участие в школьном концерте, как папа правильно догадался, чтобы доказать, что могу что то сделать самостоятельно. Но с другой стороны, как только я представляла нас двоих стоящими на сцене перед залом, в котором сидели учителя и подруги, меня охватывал страх. А что, если все выйдет плохо? Тогда я никогда не оправлюсь от стыда. Уже в детстве я отличалась максимализмом- все или ничего и хотела добиться большого успеха. Иначе к чему все эти волнения? Но папины слова запали мне в душу.

-Лева, это очень хорошая идея. Ты представить не можешь, как мне надоело приходить в школу и слышать жалобы. И ты, и я знаем, что Лида неглупая девочка, быстрая, сообразительная, с хорошей памятью, но ее отметки меня расстраивают. В конце учебного года мне требуется все мое обаяние плюс несколько билетов в театр, чтобы ее перевели в следующий класс без переэкзаменовок. Сколько это может длиться? Возможно, успешное выступление изменит положение.

Голос мамы звучал ровно, в нем не было ни жалобных, ни гневных нот, мне даже показалось, что она примирилась со всей ситуацией. Вот тут впервые мне стало стыдно за свое лентяйство.

-Дорогая, обаяния тебе не занимать, и оно действует безотказно. Но пора ее чуть чуть подтолкнуть, дать ей стимул к учебе. Наша дочь еще не вполне осознала, что у нее тоже есть обязанности и свое предназначение, так что небольшой толчок пойдет ей на пользу. Если ты со мной согласна, займись организацией концерта.

Mой отец все правильно предугадал.

Концерт приближался, и чем ближе подходил знаменательный день, тем больше мы волновались. Но за день до концерта волнение ушло. Мы поняли, что у нас не было причин нервничать. Романсы были подготовлены, мы помнили тексты, к тому же, нас похвалил сам Шаляпин, предсказав нам большое будущее. Так что для нас школьный концерт? Только маленькая ступенька на пути к славе.

Мы спели два русских романса и наш главный номер- Романс Полины из «Пиковой дамы» «Уж вечер близится..» Когда после окончания концерта нам аплодировали и наши учителя, и ученики, впервые в жизни я испытала то возбуждение, которое приносит успех, но это было и в последний раз тоже. Тем не менее, с этого вечера меня в школе знали не только как дочку Ариадны Сумской, а как Лиду Матусевич, которая выступала в школьном концерте. Также впервые в жизни я поняла, что слава может принести неприятности. Девочки из моего класса проявили зависть. Раньше они умышленно не замечали мою знаменитую маму, так как мои плохие отметки как бы уравновешивали этот факт, а теперь неожиданно, как говорится на шахматном языке, я сделала ход конем, выдвинувший меня в ряды первых учениц, лично не приложив к этому никаких усилий. Они сочли мою известность незаслуженной и для себя обидной.

Oднажды после окончания уроков мои подруги поджидали меня за воротами школьного двора.

-Лида, сколько у тебя будет переэкзаменовок в этом году? Мы подозреваем, что много. Ха, ха. Это испортит твои каникулы. Придется сидеть и готовиться, ведь ты целый год ничего не делала. - Они засмеялись.

-Ох, не завидуем мы тебе. Вместо того, чтобы ездить загород, купаться, гулять по лесу, ты будешь корпеть над книгами и решать задачки. Тебе грозят переэкзаменовки по химии и арифметике. Это уж точно.

Девочки смотрели на меня с притворной жалостью, которая в любую секунду могла обратиться в насмешку.

- Перестаньте! – закричала я. – Откуда вы знаете? Учительница ничего мне не сказала, а вы уже обсуждаете мои отметки.

В этот момент я догадалась, каким образом они смогли узнать о моих переэкзаменовках. Мама одной из девочек работала учительницей в параллельном классе, и конечно учителя обсуждали своих подопечных.

Не став больше их слушать, я пошла домой, стараясь не обращать внимания на торжествующий смех за моей спиной.

Сколько лет прошло, но попрежнему воспоминание о том эпизоде мучительным образом отзывается в моей душе; не забыла я оскорбительных слов, издевательского смеха и злорадных лиц моих подруг. Почему мы так жестоки друг к другу? Кто от этого выиграл?

Я вернулась домой расстроенная и принялась размышлять. Нужно было прийти к какому то решению, главное: ни в коем случае не допустить переэкзаменовок. Во первых, это было унижением, во вторых, каникулы будут безнадежно испорчены. В третьих, друзья моих родителей перестанут меня уважать.

Бабушка по моему лицу заподозрила что то неладное, но не решилась мне задать вопрос. А я намеренно не обращала внимания на ее покашливание и сопение, выдававшие обиду. Обычно я от нее ничего не скрывала, но тут у меня были причины молчать. Я решила дождаться мамы. Мы молча поели, и я села за рояль. Бабушка тихонько вошла в комнату, присела на диване и слушала, как я играю. Ее присутствие меня раздражало, я порывалась попросить ее выйти, но не решалась.

Очевидно, что без маминой помощи мне не миновать переэкзаменовок, и это означало, что придется ей признаться и рассказать, в какой я очутилась ситуации, в том, что ничего не делала в последние два месяца, что притворялась, что выполняла домашние задания. Все было неправдой.

Как обычно, мама вернулась поздно, вошла в комнату, взглянула на бабушку, которая дремала на диване. Я перестала играть и все ей честно рассказала, начав с замечаний девочек, не упуская описания издевательского смеха. Тут я всхлипнула. Бабушка проснулась и внимательно слушала. Обида на несправедливость, на пережитые унижения меня переполнила, я уже не думала, что во всей ситуации была и моя вина, и этот эпизод начал приобретать космические масштабы, а девочки представлялись злодеями. Вспоминая их лица, я была шокирована столь открытым проявлением враждебности. И от кого? От тех, кого я считала подругами. Из моих глаз обильно полились слезы, я громко зарыдала. В течение всего дня я держалась, даже умудрилась играть на рояле, а тут я зарыдала, не в силах больше ни о чем больше думать. Возможно, сказался шок несправедливости. Неделю назад я была их кумиром, они мне аплодировали и меня целовали, гордые, что учатся со мной в одном классе, а теперь они наслаждались моим унижением и старались меня ранить как можно больнее. Те же самые девочки! Когда я пыталась объяснить маме, что меня расстроило больше всего, она проводила ласкающей рукой по моим волосам и нежно меня целовала.

Думаю, она поняла все, что можно было вынести из моих путанных объяснений, прерываемых потоком громких рыданий. Позже, слушая ее успокаивающие слова, я сделала важное открытие- мама была знакома с подобными ситуациями, когда обожавшие ее люди внезапно превращались во врагов или в лучшем случае недоброжелателей. Ей тоже приходилось переживать и плакать.

За весь вечер бабушка не проронила ни слова, не вмешивалась и не давала никаких советов.

Мама позволила мне выплакать горе. Наконец я замолчала. И тут услышала мягкий голос:

-Лидочка, ты умная девочка, я понимаю, что ты хочешь заниматься тем, что тебе нравится. Раньше была музыка, теперь пение. Но без общих знаний, без аттестата зрелости ты не сможешь поступить в консерваторию. Желающих учиться много, мест мало, экзамены трудные. Тебе нужно думать о том, как помочь себе. Мы не можем делать за тебя уроки и сдавать экзамены. Твой отец помогает всей нашей семье, а тебя мы просим помочь только самой себе.

Я поняла, что она имела в виду мельницу, ради которой отец рисковал жизнью, и мне стало стыдно за свой эгоизм. Как я смогла оказаться среди последних учениц? Допустить такую ситуацию, что меня имели право меня оскорблять? Меня, дочку Ариадны Сумской? Меня охватило глубокое разочарование в самой себе.

Я попыталась сопротивляться этому чувству, но представила нашу чудесную семью, моих прекрасных родителей, те страхи и волнения, которые им пришлось вынести. Чем же я им отплатила? Но я еще пыталась сопротивляться.

-Эти правила в арифметике. Я их не понимаю. Никто ничего мне не разъясняет.

Мама смотрела на меня и улыбалась. Мы обе знали, что это неправда. Отец был бы счастлив все объяснить, но я к нему не обращалась.

В итоге я пообещала изменить отношение к домашним урокам, оставить на время музыку и пение и сделать все возможное, чтобы сравняться с лучшими ученицами класса. Бабушка кивала головой, согласная с нами во всем. Мы обе решили ничего не говорить отцу, зная о его преувеличенном чувстве долга и обязанности.

На следующий день мама пришла в школу поговорить с учительницей, в сумке у нее лежали четыре билета на концерт Шаляпина. Не знаю, как проходила их беседа, но меня перевели в следующий класс без переэкзаменовок. Мои последние классные работы были посредственными, но тянули на проходной балл. Я держала данное маме слово, забыла о музыке и о пении, оставив эти приятные занятия для летних каникулярных месяцев.

Ситуация повторялась ежегодно, и каждый раз мне удавалось перейти в следующий класс с помощью мамы.

Как большая храбрая птица мама распростерла крылья, оберегая меня от плохой погоды, опасных людей и явлений.

В этом году она подружилась с молодой балериной Александрой Даниловой, которую в нашем доме называли Шурочкой. Она только что закончила хореографическое училище и поступила в труппу Мариинского театра. Не знаю, где и как они познакомились, но Шурочка стала у нас частой гостьей. Бабушка ее обожала, относясь к ней как к дочери, во мне Шурочка видела младшую сестренку, но больше всех она любила мою маму. Когда она сама не выступала, то посещала спектакли с участием мамы. Теперь мне кажется, что мы с ней бывали в театре очень часто, но может быть, память играет со мной в прятки. Проходило все так. В назначенный день Шурочка заезжала за мной в своем экипаже. Мама уже давно была в театре. Я ее ожидала, уже подготовившись, нарядившись в пышное розовое платье. Уже с лестницы раздавался веселый мелодичный голос:

- Лида, ты готова? Мы спешим.- Она врывалась в квартиру, целовала бабушку, хватала меня за руку, и мы бегом спускались по лестнице. Выехав на Невский, экипаж останавливался около кондитерской «Лора». Ее кучер, чье имя я забыла, был владельцем этой кондитерской. Он спускался с козел, заходил в кондитерскую и выносил большую коробку шоколадных конфет. В театре мы всегда сидели в одной и той же ложе, зарезервированной для своих. Я слушала оперу и ела конфеты. В антрактах мы гуляли по фойе под восхищенными взглядами публики. Я слышала шепот:

- Кто это с Даниловой?

Я никогда не видела Шурочку на сцене, но мама утверждала, что своим исполнением она завораживала публику и не имела соперников в труппе. Шурочка исполняла несколько главных ролей, которые театральный хореограф Георгий Баланчивадзе адаптировал специально для нее. Она быстро сделалась прима балериной, танцевала с Баланчивадзе, став его партнершей на сцене и в жизни.

Когда она появилась в нашем доме, ей было 19 лет, но у нас зародились такие отношения, что она мне представлялась старшей подругой. Так она себя и вела. Появляясь у нас, она быстро забирала в свои руки весь дом. Бабушка не знала, что ей приготовить, куда ее посадить, я тащила ее в свою комнату, где Шурочка тотчас же начинала увлеченно играть со мной в куклы, показывала ей успехи на рояле и даже пела для нее, рассказывала школьные истории и сплетни, которые она слушала с удовольствием. Она была непринужденной в обращении, ни о ком никогда не говорила ничего дурного и воспринимала жизнь как праздник, постоянно ожидая чего- то неожиданного и хорошего. Мне было легко забыть, что она старше меня, уже выступает в театре, что у нее много обязанностей. Казалось, что она всегда свободна. Вот потому я пропустила мимо ушей мамины слова о том, что Шурочка танцует главные роли и что у нее много поклонников ее таланта. Не представляю, когда она находила время для репетиций, потому что мне казалось, что она всегда была свободна.

Такая фамильярность продолжалась до тех пор, пока я не увидела ее на сцене. Этот спектакль открыл мне глаза на Шурочку. Александра Данилова исполняла главную партию в балете Стравинского «Жар птица» в постановке Михаила Фокина. Я сидела в директорской ложе, ожидая начала балета. На сцене появились сказочные персонажи в экзотических костюмах под странную музыку Стравинского, очаровывая публику необыкновенными движениями, но вот впорхнула Жар птица, и зал взорвался аплодисментами. Зрители кричала: «Александра! Александра!»

Я была потрясена. Разве можно быть такой невесомой, летать посреди декораций, выполнять стремительные пируэты и проплывать без страха в вытянутых руках партнера от одного конца сцены до другого!? Золотая корона, красный с золотыми перьями костюм превратили Шурочку в существо из иного мира.

В зале не раздавалось ни одного звука, все сидели завороженные, как будто стали свидетелями чуда. Каждый раз, когда балерина заканчивала вариацию, оркестр останавливался, чтобы позволить публике отблагодарить ее аплодисментами. А мне хотелось забраться под кресло и спрятаться от посторонних глаз. Выступление Шурочки сделало меня несчастнейшим существом на свете. Эта балерина, с которой я обращалась как с подружкой, играла в прятки и доверяла ей глупые секреты из школьной жизни, существовала в ином мире, не имевшим ничего общего с моим заурядным существованием. Как хорошо она скрыла от меня свою жизнь, делая вид, что мы одинаковы, и таким образом добилась моей дружбы. Я говорила себе: эта дружба фальшива и упрекала себя за наивность. Шурочка достигла всего, о чем я могла только мечтать. Даже школьные успехи целиком зависели от мамы.

Балет был закончен, публика разошлась, а я оставалась в ложе, не желая показать миру свое заплаканное лицо. Вот тут Шурочка меня нашла, одну, плачущую и очень несчастную. Она села со мной рядом:

-Лидуша, прости. Перед началом спектакля я поняла, что для тебя увидеть меня на сцене могло стать ударом по самолюбию. Ты никогда не ходила со мной на репетиции, ничего не знаешь о моей жизни, помимо тех моментов, когда я появляюсь у вас. А моя жизнь не очень проста, в ней много труда, много забот и даже неприятностей. Но я тебе ничего не рассказывала, и не потому что хотела скрыть, а чтобы сохранить для себя очарование вашего дома. Это единственное место, где я могу окунуться в детство, которого у меня не было. Сегодня все вышло почти случайно. Я хотела, чтобы ты увидела меня на сцене, а Жар птица- моя лучшая роль. Я ее танцую уже четыре года. – Она взяла меня за руку, ожидая, что ее слова меня успокоят.

-Мне не нужны твои объяснения, - пробормотала я, отталкивая ее руку. – Почему ты никогда мне не говорила, что ты звезда? Почему? – Я вытирала слезы, хотя мой гнев ушел, оставив душевную рану и желание, чтобы меня любили. Пусть она говорит, оправдывается, но главное, рассказывает, как меня любит.

Как будто прочитав мои мысли, Шурочка меня обняла и прошептала:

- Признаюсь, почему я люблю тебя. Ты мне напоминаешь меня саму в твоем возрасте. Как ты говоришь, сердишься, радуешься, твоя наивность, твои обиды – это все я. У меня никогда не было сестры, и мне верится, что ты – моя сестра.

Мой беспомощный гнев, моя ревность, все расплавилось под нежным взглядом Шурочки, хотя я не переставала хныкать:

-Как я могу поверять тебе мои глупые секреты? Как я могу вести себя с тобой как раньше, после того, как я увидела, какая ты знаменитая? У тебя слава, поклонники, а ты со мной играешь в жмурки?! Мне стыдно за свою глупость.

- Ты дождешься своей славы. Моя ошибка, что я тебя не подготовила. Только очутившись на сцене, я представила твое изумление, догадавшись, что ты можешь быть огорошена, но было поздно. Публика уже аплодировала, и мне ничего не оставалось делать, как танцевать. Вышло довольно глупо, и я причинила тебе боль. Прости меня.

-По крайней мере теперь я знаю, кто ты, – повторила я, успокаиваясь. - Ты настоящая звезда, как моя мама. - Я запнулась, мне было трудно произнести, что кто то может быть на том же пьедестале, как мама, и мне понравилось, когда Шурочка воскликнула:

-Что ты!? Что ты?! С твоей мамой никто не сравнится. Она – исключение.

Она поднялась:

-Скоро закроют артистический подъезд, следует поторопиться. Да и тебе пора домой.

Вечер был теплый, лошади весело бежали рысцой. Шурочка повернула ко мне голову и сказала:

-Лидуша, если ты согласна, я могу тебе показать несколько балетных движений.

Я молча кивнула головой, хотя внутри у меня все зазвенело от радости.

- Также я думаю, что пора тебя приобщить к балетному искусству. Увидишь, что это не только слава и аплодисменты, а тяжелый изнурительный труд. Вот тогда ты меня лучше поймешь.

С этого вечера мы начали посещать балетные спектакли. Однако, несмотря на присутствие Шурочки и ее разъяснения, в памяти у меня остались оперы, а балеты слились в сплошную сказочную феерию.

Вспоминая о тех годах, я понимаю, что для самоутверждения мне было не очень полезно находиться в компании таких выдающихся артистов как моя мама, Шурочка или Шаляпин. Возникал вопрос : кто я? Чего я достигла?

Ожидая Шурочку, которая обещала за мной заехать, чтобы вместе отправиться в театр, я подошла к отцу:

-Скажи, почему ты никогда не ходишь на балеты?

-Почему? Потому что я предпочитаю оперу. Балет популярен в России, в остальных странах главное – опера. Я так воспитан. Но я уважаю твою подругу. Она замечательная балерина, редкий талант.

Я поняла, что наша дружба не ускользнула от его внимания.

-Папа, я не знаю, что хочу делать в жизни. Что ты думаешь по этому поводу?

Мне хотелось поделиться с ним сомнениями и даже разочарованием в себе, но я не знала, как сформулировать такой сложный вопрос. Я даже не знала, о чем хочу его спросить.

Я молчала, надеясь, что он поймет мои спутанные мысли и приведет их в порядок. Папа молчал, ожидая продолжения.

-Шурочка – настоящая звезда, прима балерина.

Он кивнул головой:

-Согласен.

-Она так молода, - продолжила я.

Вот тут он внимательно на меня посмотрел, впервые почувствовав, что за моими корявыми вопросами скрывалось что то серьезное.

-Что ты хочешь мне сказать? Что тоже хочешь стать балериной?

-А если и так, что тут плохого?

Он пожал плечами и промолчал.

Наконец я выдавила из себя:

-Она всего лишь на несколько лет старше меня.

Папа понял, что меня мучило:

-Слушай, моя девочка, тебе 12 лет. Твое время придет. В жизни много интересных профессий, в которых ты сможешь преуспеть.

-Инженерное дело?

- Например. Я ничего не имею против балета. Хочешь попробовать, пробуй. Но не за счет твоих школьных успехов. – По его лицу скользнула улыбка.

Я замерла. Неужели мама ему призналась, каким образом меня переводят в следующий класс? Но он быстро спрятал усмешку:

-Мне кажется, Шурочка совсем рядом. Поторапливайся.

Думая о его словах: «Тебе только 12, впереди вся жизнь, представь, сколько всего ты сможешь сделать, узнать», я знала, что в этом он тоже был прав. Но когда я думала о том, что Шурочка в свои 15 лет начала выступать на сцене Мариинского театра, то есть будучи на четыре года старше, чем я сейчас, меня охватывало мрачное настроение. Правда, предложение моей подруги учить меня балету служило важным утешением.