Читать книгу МОЗАИКА МОЕЙ ЖИЗНИ - Лариса Залесова - Страница 5

ГЛАВА ВТОРАЯ ПУТЕШЕСТВИЕ В МОСКВУ

В то раннее утро впервые в жизни я увидела родителей испуганными и поняла, что могут случиться такие ситуации, когда они окажутся беспомощными. Мне стало страшно. Особенно озабоченным выглядел отец. Как я догадалась позже, он чувствовал за нас ответственность и пытался выглядеть уверенным и всемогущим, даже сознавая, что обстоятельства были сильнее. Я смотрела на его руки, крепко ухватившие портфель, покоившийся на коленях, строгий профиль и сжатые губы, потом переводила глаза на маму, которая сидела, откинувшись на спинку, и разглядывала дальние горы. Вопреки своим привычкам, папа иногда порывисто меня обнимал, как будто старался почерпнуть у меня силы, но я не решалась заглянуть ему в глаза или задавать вопросы. Детским чутьем я понимала, что ему не хочется говорить. Татарин Сахнут понукал лошадей, иногда лениво покрикивая, но и без его поощрения они бежали резво и легко.

Когда мы подъехали к железнодорожному вокзалу в Феодосии, родители направились за билетами, а я осталась с Сахнутом.

-Плохо, что вы уезжаете. Очень плохо, - Сахнут повернулся ко мне, не сходя с облучка. – Не буду ничего говорить, но боюсь, что ваши родители слишком торопятся. Наше отношение такое - наблюдай и жди. У крестьян нет времени ходить на митинги и демонстрации. Что тогда будет со скотиной? С землей? Вы из последних, кто решился на отъезд, и мое сердце болит, когда я вижу, как пустеет Феодосия. Остается надеяться на Аллаха, чтобы эта смута утихла. Родителей ваших я заверил, что за домом и за виноградником мы присмотрим. Так что пусть не беспокоятся.

Привокзальная площадь представляла собой невообразимую картину. Состояние полного хаоса и отсутствие всякого порядка создавали скопления народа; снующие, странно одетые люди торопились в разные стороны, таща тяжелые мешки. Все кричали, толкались, иногда женщины в ватниках, наброшенных на темные длинные юбки, вели упиравшихся ревущих детей, чьи пронзительные голоса усиливали обстановку общей неразберихи. Я сидела на повозке, не осмеливаясь спуститься, и желала, чтобы поскорее вернулись родители. Тем временем Сахнут начал снимать наши чемоданы.

Накануне вечером отец заставил меня выучить наизусть наш московский адрес и адреса его родственников. Вначале я упиралась, думая, к чему все это, и даже не пыталась сделать никаких усилий, но заметив умоляющие глаза отца, зазубрила названия улиц и номера домов.

-Запомни, если ты окажешься одна, немедленно отправляйся к ним, а после уже с ними поезжай в нашу квартиру. Ни в коем случае не ходи туда одна. Я тебе это говорю на всякий случай, по всей вероятности, мы вернемся в квартиру вместе, но ты должна быть готова ко всему.

Вечером я не особенно обратила внимание на его предупреждение, но теперь, увидев полное отсутствие порядка, испугалась. «Неужели придется продираться через эту толпу? Мимо этих людей? Где папа?» И тут я заметила, что родители были совсем близко, выделяясь элегантными пальто на фоне ватников и тулупов. Сахнут стоял около наших чемоданов, которые желтыми кожаными боками тоже разительно отличались от мешков и кошелок.

Родители подходили к нам в сопровождении знакомых, четы Сикориных, мужа и жены, которые покупали билеты на другой день. Наш поезд отправлялся через несколько часов, и Сикорины решили скоротать время вместе с нами. Я уловила отрывки разговора, которые мне показались странными:

-Почему вы не уплыли на пароходе? Ведь была возможность добраться до Константинополя.

Даже я знала, что мы не можем доплыть до Москвы на пароходе. Причем тут Константинополь, если мы живем в Москве? Говорилось все это шепотом.

Отец отвечал, что они настроены ехать в Москву. Там их дом. Мама упомянула, что надеется вернуться в театр, она знает, что театры работают.

-А мне пора идти в школу, - вставила я.

Наступило молчание, как будто собеседники растерялись и не знали, как реагировать на мои слова.

-Вернемся домой, ты обязательно пойдешь в школу, - ответил отец.

Его голос звучал успокоительно, но глаза были беспокойными, будто он сам себе не верил.

Настало время прощаться с Сахнутом. За эти минуты его лицо поменялось, приняв озабоченное и пасмурное выражение. Он сделался понурым, и мне показалось, что из него выпустили энергию и он вот-вот заплачет. Татарин снял тюбетейку, склонился и поцеловал руку маме, его глаза наполнилось слезами. Он резко отвернулся, вытер их рукавом, потом поцеловал мне руку. Перед тем, как отъехать, он повторил родителям:

-Бог даст, еще свидимся. А за домом мы присмотрим. - Он хотел еще что-то сказать, но махнул рукой и дернул вожжи.

С помощью носильщика мы нашли места в вагоне. Когда дверь в купе отворилась, я увидела, что на одной полке сидели три человека. Вторая была пустая. Очевидно, родители знали об условиях путешествия, потому что не выказав удивления, разместили чемоданы и заняли свободную полку, посадив меня в середину. Впервые мы ехали в подобных условиях. С тех пор, как я себя помнила, мы путешествовали в спальных вагонах в отдельном купе. Когда-то этот вагон тоже был спальным, а тут напротив нас сидело трое незнакомцев, двое мужчин и женщина. Заметив нас, они перестали есть и молча нам кивнули. Время от времени дверь в купе отворялась, заглядывали посторонние в поисках свободного места и разочарованно шли далее. Именно в эти моменты я чувствовала, как напрягалась мама и по ее телу пробегала дрожь.

Поезд тронулся, но двигался медленно и часто останавливался, даже не на станциях, а просто на путях, посреди полей. Едет, пыхтит, потом вдруг замедляет ход и встает. Из окна я видела, как пассажиры выскакивали из вагонов, надеясь что-то купить, но на полустанках никого не было. Потом паровоз давал гудки, и все спешили запрыгнуть в вагоны. Мне захотелось спать, но заснуть было трудно, так как по коридору сновали люди, с шумом отворяя двери и также шумно их захлопывая. Отец заглядывал в окошко, называя нам станции, мимо которых мы проезжали. Крым остался позади, и мы ехали по Юго Востоку Украины. Поток пассажиров в поисках незанятых мест прекратился, и я задремала. Внезапно я пробудилась от громких возгласов, где-то стреляли, потом заскрежетали тормоза, поезд дернулся и встал. Родители заслонили меня с двух сторон, и я оказалась за их спинами. Мама накинула на меня свое пальто, укрыв меня от всех, и прошептала:

-Не бойся. Сиди тихо и не шевелись.

Я слышала, как по коридору тащили что-то тяжелое металлическое, потом раздались громкие крики, кричали сразу несколько человек, и дверь купе распахнулась. Выглянув из-под маминого пальто, я увидела вооруженного человека с патронными лентами. Он окинул нас всех взглядом и вошел. В дверях я видела еще троих, тоже вооруженных. Хотя у них всех были одинаковые темно зеленые формы, патронташи, сапоги, их головы украшали шапки разных форм и цветов, у одного меховая, у другого - суконная, у третьего - остроконечная. Двое были совсем молодыми, но их грубые красные лица, с длинными свисающими усами, не казались мне приятными. Что меня поразило - их кольца. Руки каждого украшали кольца с большими сверкающими камнями, одетые поверх кожаных рукавиц. Все чего-то ждали.

По шуму голосов, приближавшемуся к нашему купе, я поняла, кто- то еще подходит. Появилась молодая женщина и по тому, как все расступились, давая ей дорогу, я поняла, что она самая главная.

-Всем выходить!- Слова приказа были произнесены громким грубым голосом.

Наша попутчица, сидевшая напротив, воскликнула:

-А вещи?

-Останутся здесь. Выходите.

Никто не двинулся с места, и она крикнула:

-Чего вы ждете? Сказано – выходить… иначе – и она указала на свой револьвер.

Женщина была высокая, красивая, темноволосая, с ярко накрашенными губами. Ее военный мундир был обтянут ремнями, брюки забраны в блестящие сапоги. Когда она ходила размашистым шагом, за ее спиной оставалось эхо металлического бряцания от шпор.

Мы стояли на перроне около вагона, рядом с нами в тесную кучку сгрудились трое попутчиков. Недалеко от них толкались другие пассажиры. Среди женщин и мужчин я заметила несколько детей, таких же испуганных, как и я. Они не плакали, только молча цеплялись за материнские юбки. Нервное напряжение передавалось от одной группы к другой, люди старались приподняться, чтобы разглядеть, что происходит, поворачивались в разные стороны, определяя, откуда может прийти опасность. Некоторые нагибались, выискивая возможность пробраться между колесами и скрыться. Но куда? Состав выглядел бесконечным, и мы слышали шаги и голоса с другой стороны поезда.

По сосредоточенному лицу мамы было невозможно определить, что она чувствует. Она так поглядывала на толпу, как будто оказалась тут случайно, а не была одним из пассажиров, которого под дулом револьвера заставили выйти из вагона и превратили в невольного участника происходящего. Позже много раз я замечала эту особенность ее характера. Она была способна, если ее что-то не устраивало, отстраниться от реальности и уйти в свой мир. Но она обладала способностью также быстро вернуться назад. Безусловно, во время наших вынужденных странствий эта способность сыграла важную роль. Ее инстинкт самосохранения помог нам не делать опрометчивых шагов и не один раз спасал нас на краю пропасти. Но в тот момент кажущееся безразличным лицо матери привело меня в смятение и растерянность.

Мы наблюдали, как женщина со своим конвоем не спеша удалялась. Внезапно от ее группы отделился один солдат и подбежал к двум, стоявшим обособленно пассажирам. Он поднял руку и занесенной шашкой снес голову одному из них. Я не сразу поняла, что произошло, мои глаза все видели, но мозг не мог осознать смысла случившегося. Мама резко повернула меня лицом к себе, закрыла мне глаза ладонью и сказала:

-Молчи.- Но я была настолько испугана, что не могла ни плакать, ни кричать. Перед тем как мамина ладонь заслонила от меня мир, уголком глаза я увидела жуткую незабываемую картину. Человек без головы прошел два шага, перед тем как рухнуть на землю в луже крови.

Женщина и ее конвой продолжали совершать обход, двигаясь вдоль вагонов, не обращая внимания на тот ужас, с которым пассажиры спешили перед ними расступиться, пытаясь превратиться в букашек или врасти в землю. Некоторые присели на корточки, прислонившись к колесам вагонов, полагая, что они могут слиться с ними. Я слышала крики, вопли, но не решалась открыть глаза. Мама гладила меня по волосам, и если я приоткрывала один глаз, она снова быстро заслоняла от меня мир. Я слышала ее бормотание:

-Вот так, умница. Стой тихо.

-Что это?

До меня долетел обеспокоенный голос отца, и я открыла глаза. В нашу сторону двигалась толпа пассажиров, подталкиваемых сзади солдатами со штыками. Люди оборачивались, подымали руки, угрожая кулаками, но все-таки не могли противодействовать грубой силе вооруженных солдат.

Наша соседка по купе ответила:

- Они выгнали пассажиров из первого вагона.

-Почему?

-Там устанавливают пулеметы.

Успокаивающая рука мамы замерла на моих волосах, она спросила:

-Кто эти люди? Их форма мне кажется странной. Это не красноармейцы и не белогвардейцы.

-Это люди атамана Матвея, - ответила женщина, предварительно оглянувшись, чтобы быть уверенной, что ее никто не подслушивает. – О них всякие слухи ходят. Следующая станция Мелитополь, и территория между ней и Екатеринославлем находится под их контролем.

- Только не это!

Мой отец дернулся, оглянулся с затравленным видом, как будто хотел найти место, куда можно было бы скрыться, и прошептал:

- Это бандиты!

Мы наблюдали, как выгнанные из первого вагона пассажиры сгрудились недалеко от нас, на узкой песчаной полосе, идущей вдоль путей, рядом с ними заняли место солдаты.

Мама повернула к себе отца и произнесла:

-Стой спокойно, немного наклонись. Вот так. - И она натянула ему низко на брови темно серую фетровую шляпу, высоко подняла воротник пальто и два раза обернула шарф вокруг шеи, так что все лицо, кроме глаз, было скрыто.

Отец был очень бледен.

-Раве ты не слышала, что они делают с евреями? Мне нужно бежать. Но куда?

Мы снова услышали гул голосов, крики, которые как прибой приближались к тому месту, где мы находились. Суматоха началась около головного вагона и быстро добиралась до нас. Окруженный солдатами, следовавшими довольно быстрым шагом, шел человек, одетый в темно зеленую форму, на голове у него была высокая серая папаха, благодаря которой он казался выше своего среднего роста. Пока он приближался, я могла его разглядеть. С правильными крупными чертами лица, которые в совокупности создавали впечатление скульптурного портрета, его можно было назвать красивым. На поясе у него висела сабля, а грудь перекрещивали блестящие ремни с патронами. Судя по почтительному поведению солдат, я догадалась, что это был их командир.

Родители перешептывались, но как они не старались говорить тихо, я уловила некоторые фразы.

-Он поклялся убить всех евреев. Атаман Матвей служит у Махно, как и Григорьев. Их отряды захватывают все новые районы и становятся сильнее благодаря поддержке крестьян. Боже, не дай мне с ним встретиться.

Едва отец закончил фразу, как командир в высокой серой папахе остановился напротив нас и внимательно на него посмотрел.

Даже после бессонной ночи, проведенной в поезде, в результате чего их одежда потеряла свой первозданный вид, а черты усталых лиц заострились, мои родители привлекали к себе внимание, выделяясь в толпе неуловимым духом принадлежности к иному классу.

Человек рассматривал отца, пробегая глазами по фетровой шляпе, узкому темно синему драповому пальто, черным кожаным туфлям. Солдаты стояли за его спиной и тоже нас разглядывали. Отец пошевелился и крепко сжал мне руку. Это было так неожиданно, что я вскрикнула.

-Имя!

Отец молчал.

Атаман Матвей (как мы догадались, это был он) повторил вопрос, и солдаты начали нас окружать.

-Имя!

Двое солдат из конвоя атамана встали по обе стороны отца. Его рука разжалась.

-Лев Матусевич, сын Самуила Матусевича из Мелитополя. Это моя жена и дочь. - Отец говорил как обычно, не торопясь, его голос был мягким и спокойным, что представляло резкий контраст с голосом стоявшего перед ним человека.

Отец снял шляпу, размотал шарф и опустил воротник пальто, открыв лицо. Судя по его чертам и смуглой коже папу можно было принять за южанина, итальянца или еврея, но никак не за северянина. В любых обстоятельствах, вне зависимости от того, как он был одет и как он себя чувствовал, он был красив. Темные каштановые волосы гармонировали с широко расставленными темными глазами, мне особенно нравилось, что к вискам они немного приподымались, и мне всегда хотелось иметь такой же цвет и раскосый разрез глаз вместо моих круглых голубых. Окаймленные темными ресницами они казались бездонными, обычно в народе такие глаза называют бархатными. У отца был классический прямой нос и выразительный подвижной рот, частично скрытый аккуратными темными усиками. Когда он улыбался, его лицо оживлялось, а губы растягивались в улыбку, показывая великолепные зубы.

Мои родители составляли удивительно красивую пару. Мама с ее высокими славянскими скулами, большими синими глазами, полными, красиво очерченными губами и густой светлой косой, обхватывающей ее голову дважды, напоминала традиционную русскую красавицу из тех, что рисуют на коробках шоколадных конфет. В отличие от отца она часто смеялась, любила хорошие шутки и остроумные анекдоты. Ее смех был звонким и мелодичным, как и ее голос. В этот критический момент она стояла рядом с мужем, выпрямившись во весь рост. Одной рукой она держала мужа под руку, а другой обнимала меня. С высоко поднятой головой, сжатыми губами она смотрела в упор на атамана, выказывая неповиновение и вызов. Я мечтала, что когда вырасту, буду похожа на маму.

-Понятно. Значит, вы едете в этом поезде. И куда? В Москву?

Теперь уже атаман обращался к маме, как будто впервые ее заметив. Неожиданно выражение его лица смягчилось и перестало быть устрашающим. Он протянул ей руку:

-Рад с вами встретиться. Вы помните меня?

-Помню. Мы виделись в Мелитополе.

-Верно, верно. А это ваша девочка, не так ли?

Я глядела на него с раскрытым ртом. Конечно я встречала этого человека, но очень давно, в моем далеком детстве. Он служил конюхом в поместье дедушки в Мелитополе, где учил меня кататься на лошади. Честно говоря, это был низкорослый серый пони Артур с пышным хвостом. С помощью Матвея я впервые в жизни забралась на спину Артура, а потом он прохаживался со мной по манежу, ведя Артура за уздцы и успокаивая меня. Так повторялось несколько раз, пока я не решилась прокатиться на нем самостоятельно.

-Рад вас видеть. Вы еще помните мои уроки?

Я молча кивнула головой, не в силах произнести ни слова, но он снова обратил свое внимание на родителей.

-Зачем вам Москва? Езжайте с нами в Екатеринослав. Там мы строим крестьянскую республику. Первую в мире.

-Нет, мне нужно вернуться в театр.

-Вспоминаю, вы актриса, верно?

-Певица, - поправила мама.

Толпа вокруг нас продолжала расти, все внимали каждому слову, а те, до кого слова не доходили, переспрашивали близ стоявших, и таким образом, вся толпа шумела.

Атаман Матвей обернулся, выискивая кого-то в толпе.

-Катерина! Катерина! Где ты? Иди сюда!

Та самая молодая красивая женщина, что выгнала нас из вагона, оказалась рядом.

-Что еще?

-Хочу тебя познакомить со Львом Матусевичем, сыном Самуила Матусевича, владельца литейного завода в Мариуполе. Я тебе рассказывал о нем.

Катерина смерила нас взглядом и сказала:

-Очень хорошо. А теперь пора сворачиваться. Скоро другой поезд подходит, не тяни с нашим делом.

Атаман оглядел толпу.

-Подожди. – Он снова вспомнил о моем отце:

-Я слышал, что ваш батюшка скончался.

-Два года назад.

Сняв серую папаху, атаман перекрестился.

-Покой его душе. Хороший был человек. Если бы все были такими, не нужны никакие революции.

Затем он повернулся к толпе и прокричал обращение к солдатам:

-Запомнить всем. Семья Матусевичей находится под моей личной защитой. Они имеет право на беспрепятственный проезд по моей территории. Их имение тоже охраняется нами.

Взглянув на отца, он продолжил уже спокойным голосом:

- Приезжайте в Мелитополь и живите там, сколько угодно. У вас ни один волос не упадет с головы.

-Все запомнили? – Он оглядел солдат, которые cлушали его молча..

Катерина стояла рядом и нетерпеливо теребила кобуру револьвера.

Бросив на нее взгляд, атаман сказал:

-Нам пора. Мы едем в Екатеринослав строить крестьянскую республику. Этот город станет нашей столицей. А поезд может продолжать путь. У нас свои средства передвижения. - И он широким жестом указал на ряды всадников, возникших по обе стороны поезда.

Нетерпеливые лошади отказывались стоять спокойно, и всадники с трудом их сдерживали, натягивая поводья. По полю разносилось громкое ржание и возбуждало тех животных, которые не двигались, удерживаемые на коротких поводках умелыми всадниками. Подальше, ближе к кустам, видневшимся за отлогим холмом, показались другие всадники, скакавшие к поезду. Чувствовалось, как будто земля колыхалась под сотнями копыт, ритмично врезавшихся в землю, а за ними подымался длинный шлейф взбитой пыли.

-Слушайте меня, все! – внезапно раздался громкий голос Катерины. - Вот на это место быстро приносите ваши ценности, все, что есть, деньги, кольца.

Перед тем, как уйти, она бросила моим родителям:

-А вы чего стоите? – Она пристально посмотрела на отца, и мне показалось, что если бы не приказ атамана Матвея, с удовольствием бы с ним расправилась.

-Вам что, не понятно, что атаман отдал указ о свободном передвижении для семьи Матусевичей? Возвращайтесь в вагон.

Атаман Матвей дотронулся до плеча отца.

- Я хочу вас кое о чем попросить.

Не отводя глаз от быстро растущей кучи ценностей, которые пассажиры покорно складывали у его ног, он начал:

- Вы едете в Москву?

Отец кивнул головой.

- Прекрасно. Передайте всем в Москве, что мы не бандиты, что это клевета, распространяемая большевиками. Вы знаете, что они нас предали? Отказались снабжать деньгами и амуницией. Теперь мы забираем то, что нам принадлежит по праву. Мы сокрушим дьявольскую силу предателей. Скажите это в Москве.

Его голос креп:

-Взгляните на наши отряды.

Ровные ряды всадников служили убедительным доказательством его слов. Они не двигались, но чувствовалось, что в любой момент они могут ринуться в атаку, круша все на своем пути.

Осмотрев скопившиеся у ног атамана ценности, Катерина снова напомнила:

- Нам пора.

-Прикажи вытащить пулеметы и погрузить их на тачанки.

В этот момент я поняла, что бойцы волокли по коридору нашего вагона – это был пулемет. Очевидно, они готовились к сопротивлению или неожиданной атаке.

Посмотрев на меня, атаман сказал:

- Благослови вас Бог. Езжайте с миром и не забывайте атамана Матвея, президента крестьянской республики.

Вот тут я хочу сказать несколько слов о моих родителях.

Семья отца была родом из украинского города Мелитополь, который находится недалеко от берегов Азовского моря. Там у моей бабушки было большое и богатое имение, дед Самуил Матусевич был промышленником и известным в городе филантропом. Поскольку в России евреям было сложно получить университетское образование, дедушка отправил своего сына учиться в Штутгарт. Отец провел в Германии несколько лет и вернулся с дипломом инженера. Самуил Матусевич владел чугунолитейным заводом, где работали местные молодые люди. Он был щедрым, справедливым, всегда выполнял, что обещал, и потому пользовался большим уважением. В имении у них служили несколько конюхов, среди них молодой украинец Матвей. Потом он поступил работать на дедушкин завод, увлекся политикой, вступил в партию анархистов. Когда началась революция, он создал собственную банду, которая напоминала хорошо организованный отряд, и начал грабить деревни, имения, поезда, делая все под предлогом справедливого распределения богатства. Говорили, что он раздавал награбленное беднякам, но это были только слухи. За эти годы ни он, ни его сообщники не совершили ничего против бабушки и дедушки. После окончания Гражданской войны банды и повстанческие движения были ликвидированы, и атаманы либо погибли, либо сбежали в Польшу.

Вошли наши попутчики, молча сели на свою полку, как будто стараясь не нарушать напряженного молчания, в которое погрузился вагон. Женщина сказала, не обращаясь ни к кому в особенности:

-Скоро мы поедем. Я видела, что эскадроны начали отходить, Катерина уже на лошади. Наверное, атаман будет скакать впереди, а она – замыкать.

-Что вы о ней слышали? – спросила мама.

-Немного. Она одна из его жен и самая жестокая. Храбрая, грубая и ему преданная.

-Это бандитка! - вмешался ее молодой компаньон.- У меня отобрали все деньги. - Его лицо исказила сердитая гримаса.

- Почему ты их не спрятал, как я?- женщина пожала плечами.

-Не трудно было догадаться, что у них не хватит времени всех обыскивать. Они определяют богатых и их обирают, а на таких как мы, едва обращают внимание.

Она снова посмотрела в окошко.

- Я права.

Поезд начал двигаться, вначале очень медленно, потом пошел быстрее, и скоро колеса резво бежали по путям, унося нас от этого ужаса.

Отец произнес:

-Теперь мы в безопасности. Других банд в округе нет, а Махно и Григорьев севернее Екатеринослава не действуют.

Наши попутчики на него взглянули и ничего не сказали. Все хотели одного - скорее добраться до дома.

-Попробуем уснуть. - Мама сняла пальто, сотворила из него подушку и положила на полку.

-Ложись и закрой глаза. - Она обняла мужа. - Я тебе буду петь, ты уснешь и все забудешь. А утром мы будем в Москве. - И она начала тихо напевать печальную мелодию.

Я видела, как глаза отца наполнились слезами.

- Любимая, что бы я без тебя делал?!

Он вытянулся на боку, оставляя немного места на полке для меня. Мы оба подремывали, и скоро я заснула.

Когда я пробудилась, мама сидела, прислонившись к окну. Ее глаза были закрыты. Наши соседи тоже спали или притворялись, что спали. В вагоне стояла тишина, и казалось, что атаман Матвей и Катерина стали фигурами из ночных кошмаров, которые бесследно исчезли с первыми проблесками рассвета.