Читать книгу МОЗАИКА МОЕЙ ЖИЗНИ - Лариса Залесова - Страница 8

ГЛАВА ПЯТАЯ ПЕРЕЕЗД В ПЕТЕРБУРГ

В тот вечер, описывая мужу впечатления о спектакле и о разговоре с Федором Шаляпиным, мама опустила кое какую информацию, в частности следующие слова певца: «Жаль, что ты здесь, а не в Петербурге. Только представь, какие спектакли мы бы с тобой там поставили. Ведь я теперь, как ты знаешь, художественный руководитель Мариинской труппы».

-Если бы ты согласилась переехать в Питер, то могла бы в Мариинском выбирать любую роль. Ты моя лучшая партнерша. Не могу объяснить словами, но твое присутствие меня вдохновляет, я всегда пою лучше с тобой. Обещаю одно- если не приедешь, «Снегурочка» не будет поставлена на сцене Мариинского.

Он ухмыльнулся и подмигнул, намекая на те тернистые отношения, которые сложились в труппе во время репетиции «Снегурочки» у Саввы Мамонтова.

Потом добавил, уже серьезным тоном.

-Еще одна важная деталь. Когда мы вместе, легче защищаться от атак завистливых коллег.

Мама удивленно на него посмотрела и сказала:

-Федор, что ты такое говоришь? Я не вижу никаких заговорщиков в Москве. И никто мне не завидует.

-Ты думаешь? Тогда пусть будет так. Лучше оставаться в неведении, чем сходить с ума от волнений. Но мой совет - держи ухо востро.

Когда мама была молодой начинающей солисткой, все в театре ее любили и хотели помочь, но когда ее известность начала расти, ситуация изменилась. Ревность между солистами развивалась постепенно. Вначале были отдельные неприятности, неожиданные эпизоды, как не приготовленные костюмы, или отмены репетиций, или внезапная замена партнеров, а потом небольшие неприятности разрослись и превратились в более крупный заговор.

В тот вечер в Большом театре мама не придала значения словам Шаляпина. Она знала, что он был мнителен и подозрителен. Ему постоянно чудились интриги против него. Но у нее не было причин подозревать своих коллег по театру в нечестной игре. Вот поэтому она даже не упомянула мужу о предупреждении Шаляпина.

Но подозрения певца оказались справедливыми. Мама начала улавливать странные сигналы. Во- первых, пошли слухи о директрисе, как будто она утратила доверие партийных кругов, даже заговорили о закрытии театра. Мама понимала, что если Малиновская уйдет, ее положение станет хуже. Я слышала, как она жаловалась бабушке, что вместо того, чтобы петь в новой постановке «Руслана и Людмилы» главную роль, ей предложили партию второго плана, и даже не подходящую по голосу.

-Но у тебя есть театр Сергея Зимина, - возражала бабушка.

-Там тоже все непонятно. Если собираются закрыть Большой театр, никто не пощадит наш Театр музыкальной драмы. Сергей волнуется.

Тем не менее, настроение у нее оставалось хорошим, она была полна планов и энергии. В то время жизнь вне дома меня не особенно интересовала. Главное не менялось. Мы были вместе, родители и я.

-Лидуша, надеюсь, что ты хочешь научиться играть на рояле, не так ли?- сказала мама, войдя в квартиру. Рядом с ней стояла приятная молодая женщина.

Я молча смотрела на них.

-Вижу, что ты в восторге, и потому не знаешь, что ответить. Так вот, слушай. – Мама шутила и говорила быстро, стараясь не дать мне возможности ответить, что меня не интересует музыка. К чему было говорить о рояле, когда до этого никто не намекал, что пора учиться музыке?

-Позволь тебе представить мою коллегу Лину. Она тоже работает в Большом и живет недалеко от нас. И она согласна давать тебе уроки музыки.

С этого момента я начала учиться играть на рояле. Дважды в неделю в точно назначенное время раздавался звонок, я открывала дверь, и передо мной оказывалась моя учительница музыки, замерзшая, в полушубке, в мужской шапке ушанке. Слои одежды полностью скрывали тоненькую фигуру моей учительницы. Я наблюдала, как она освобождалась от одежды. Первой она снимала шапку, открывая светлые локоны. Под полушубком оказывалась толстая шаль, а под шалью свитер. Замерзшими руками она развязывала тесемки на плоской папке с нотами, в которой приносила сборники упражнений для начинающих. Она говорила тихо, и по -моему, боялась всех и вся. Но удивительное дело, как только она садилась за рояль, она преображалась, превращалась в авторитетного педагога и начинала мне указывать, что делать. Даже ее голубые глаза темнели. Я не хотела испытать на себе ее гнев и потому очень старалась. Даже при том, что начало нотной грамоты, как знают все, кто когда либо пытался играть на музыкальном инструменте, может быть занудным и скучным. Я разыгрывала гаммы, силилась их запомнить и также заучить положение пальцев на клавиатуре. Руки мне не повиновались, я видела, какие они неуклюжие и неловкие, но отказывалась сдаваться.

Наблюдая, как гибкие пальцы Лины порхали по клавишам, нажимали на аккорды, вызывая целую бурю звуков, так что трудно было поверить, что у нас в доме всего один рояль, я переходила от отчаяния к надежде, что и я когда нибудь смогу делать нечто подобное. Я удвоила свои усилия, и постепенно почувствовала прогресс. Мои пальцы стали лучше сгибаться и легче мне повиновались. «Неужели я тоже буду так играть?» - думала я. Никто не знал о моей тайной мечте: без маминого ведома мне хотелось освоить аккомпанемент к одной или двум ариям из ее репертуара, и в один прекрасный день ей проиграть, предвкушая ее изумление.

Обычно после завершения нудных гамм и этюдов Лина спрашивала меня, хочу ли я услышать какие нибудь пьесы для рояля. Я кивала головой, и в течение получаса она проигрывала для меня самые красивые и самые известные фортепианные мелодии. При этом она не забывала повторять – эта очень легкая, а эту ты можешь выучить уже сейчас. Такой подход способствовал моему желанию продолжать уроки музыки.

Oднажды по возвращении домой я застала родителей посреди жаркого спора. Заметив меня, они замолчали. Тут же я заподозрила, что их спор касался меня, и спросила:

-Что случилось?

Обменявшись взглядами с женой, отец ответил:

-Мы не знаем. Еще рано о чем то говорить.

Оказалось, что родители получили письмо от Ольги, маминой сестры, которая жила в Петербурге вместе со своими матерью и отцом, моими дедушкой и бабушкой по материнской линии. Ольга писала, что они решили покинуть Россию и Петербург. Для моих родителей эта новость была как гром посреди ясного неба, потому что разрушала их веру в незыблемость основ, в семейные связи. Они надеялись, что добравшись до Москвы, тут устроившись, они смогут строить будущее, и что постепенно все придет в норму. Они приняли как неизбежное, когда эмигрировали их друзья и знакомые, но тут впервые вопрос коснулся их близких родственников. Решение Ольги ставило под сомнение их собственные идеи о том, правильно ли они поступают и поступили. Родители надеялись, что прежний порядок восстановится и готовы были ждать этого момента. А тут нашлась энергичная Ольга, которая сказала: «Баста. Время бежать с тонущего корабля».

Вот потому они не знали, что мне ответить. Вернее, они не знали, что ответить себе.

-Твои родители тоже уезжают? – спросил отец.

-Нет, конечно. - Мама поднялась и, пройдясь по комнате, добавила:

- Это еще не все.

Отец смотрел на нее удивленно. Я ничего не понимала, думая, что там еще может быть.

-Ольга предлагает нам занять их квартиру. Они оставляют все, мебель и вообще все. Мы должны решать быстро. В ней остаются мои родители, но для них квартира станет слишком большой. Ты сам понимаешь, возникает тот же вопрос: отопление. Если мы согласимся ее взять, то все останется как есть. А если мы не согласимся, они переедут в другую, поменьше.

- Подожди, подожди. - Отец проговорил быстро, чрезвычайно возбужденный. – Зачем переезжать в Петербург?! Мы тут прилично устроились, на что потратили большие усилия. А теперь ты мне предлагаешь все бросить и начать с нуля?

- Мое положение в Большом становится сомнительным, Театр музыкальной драмы едва существует. А в Мариинском есть Федор. Кроме того, мы будем жить с моими родителями.

Я почувствовала заинтересованность мамы в перспективе переезда в Петербург.

-Все Федор, Федор, - мрачно выговорил отец.

- Лева, пожалуйста, не шути. Я говорю серьезно.

- Я серьезно тебе ответил, – сказал отец. – Попробуем взвесить все за и против. Что мы потеряем и что приобретем.

Никто не спрашивал моего мнения, и конечно я не осмелилась его высказать, даже если бы его имела. Но мне нравилась перспектива снова увидеть Федора Шаляпина.

Как обычно, отец поступил так, как хотелось его жене. Ни разу на моей памяти он не осмелился ей противиться. Сопротивляться или возражать ей - значило вызвать ее неудовольствие, а этого он не мог выдержать. Начались приготовления к переезду. Труднее всего было сказать его родственникам, особенно моей бабушке Розалии. Как я узнала, была душераздирающая сцена, бабушка плакала и говорила, что не представляет жизни без нас, без меня, что она жила надеждой увидеть всем вместе Мелитополь и поклониться праху мужа. Но будучи умной женщиной, она сознавала, что молодые решают свое будущее, а старшие члены семьи вынуждены с ними соглашаться.

Другим трудным моментом было расставание с нашей служанкой Зоей. Тут мама снова проявила энергию и нашла ей место у одной из театральных сослуживиц. Квартира была оставлена нашим родственникам, и бабушке досталась моя комната. Хочу надеяться, что это ее утешало, а не вызывало грустных воспоминаний.

Позже я попыталась понять причину, почему родители так легко согласились с идеей переезда в Петербург, и пришла к следующим заключениям. Во- первых, они оба считали, что этот переезд хорошо повлияет на карьеру мамы. Даже если Москва теперь была столицей государства, главным театром страны попрежнему оставался Мариинский. Второе, как выяснилось, они оба любили Петербург и предпочитали его Москве.

В тот период я слышала частые разговоры о том, где лучше жить, какой город поспокойнее. Например однажды мама сказала отцу:

-Дорогой мой, честно говоря, я не возражаю снова очутиться в Петербурге.

-Согласен. Петербург блистательнее, чем Москва, - отвечал отец.- Но мне страшно начинать все с начала.

Однако, расспросив своих коллег, он выяснил, что завод «Электросила» в Петербурге (бывшее отделение берлинской Электро-технической фабрики), профиль которого соответствовал специальности отца, испытывал нехватку инженеров, так как многие погибли или эмигрировали. У него появилась надежда, что он сможет быстро найти работу в городе.

Период подготовки к переезду происходил стремительно. Как будто мощный круговорот нас подхватил и уносил в другой город, в другую реальность, и уже не было сил повернуть вспять. Я с любопытством ожидала следующей стадии на моем пути, думая: пусть будет иной город, иная школа, другие родственники, мамины, которых я едва помнила. В Москве моя учительница музыки была единственным существом, с которой у меня установились отношения. Я не познакомилась ни с одной девочкой, ни с одним мальчиком. Занятия в школе были нерегулярными, в классе было много переростков, и с ними у меня не нашлось общего языка. По-прежнему главным для меня были родители, а все остальное - вторичным.

К тому же, мама уверила меня, что как только мы переедем, она сразу же в консерватории найдет для меня учительницу музыки, и школа тоже будет найдена.

Тут мне хочется объяснить, что скрывалось за решением родителей переехать в Петербург. Теперь я понимаю, что родители были наивными. Они хотели верить, что где то существует место, где ситуация с продуктами лучше, чем в Москве, для них таким городом представился Петербург. Они обсуждали переезд, как будто отправлялись в Париж или в Италию, а вовсе не город, переживший Революцию и находившийся в той же стране большевиков. Возможно, несколько месяцев относительной стабильности заставили их утратить бдительность или они поверили, что все будет улучшаться. Иное мне не приходит в голову.

Как рассказала мама, во время прощального разговора Сергей Зимин выразил сожаление, что она решила покинуть его театр, но оба понимали, что ситуация оставалась неустойчивой и непредсказуемой, и он был бессилен что-то изменить. Стараясь спрятать свое смущение, он осыпал маму похвалами и заверениями в дружбе.

Выслушав мамины объяснения, Елена Малиновская не стала терять времени:

-Если что-то нужно, сразу обращайтесь ко мне. Любые характеристики, любые отзывы –я вам вышлю все, что вы попросите. А если снова решите переменить место жительства, мы вас встретим с распростертыми объятиями. Если я еще буду директором. – Таковы были ее прощальные слова.

Передавая отцу последний разговор с директором, мама казалась уверенной в правильности принятого решения покинуть труппу Большого театра. Теперь родители начали думать о будущем, и чем оно было ближе, тем больше оно их привлекало. Даже я оказалась в общей атмосфере эйфории и оптимизма, и мне стало казаться, как будто мы отправляемся в незнакомый чудесный край. Ежевечерне отец рассказывал мне очередную легенду из кладезя историй о Санкт Петербурге, увлекая меня этим романтическим местом. Если ранее его главными историями были греческие мифы, то теперь их заменили истории о Санкт Петербурге, столице самого большого царства на свете, городе дворцов и парков, каналов и гранитных набережных, городе, в котором жили цари и принцессы. Мне не терпелось его увидеть, и я спрашивала родителей, когда же мы наконец уедем. Теперь я понимаю, как умна и хитра была тактика отца.

Поезд из Москвы в Петроград, как теперь назывался Санкт Петербург, прибыл рано утром на Московский вокзал, находившийся в центре города. Около нашего вагона стоял высокий мужчина в темном зимнем пальто, с широкой улыбкой на розовощеком лице. Он наклонился, стараясь разглядеть в вагонных окнах тех пассажиров, которых он пришел встречать. Около него был носильщик в белом фартуке с багажной тележкой.

Это был Борис, муж Ольги, но родители смотрели не на него, а на носильщика.

-Какая роскошь! - воскликнула мама. Как давно я их не видела.

-Борис - закричали она, выходя из вагона. Он был без шапки, и ветер ерошил его длинные темные волосы.

После объятий и поцелуев внимание Бориса обратилось на меня.

-Дорогая Лида, я едва тебя узнаю. Как ты выросла. Сколько же тебе исполнилось лет?

Я внимательно на него смотрела, стараясь извлечь из памяти это веселое добродушное лицо с широкой располагающей улыбкой и пухлыми щеками. Он мог бы изображать Санта Клауса в детском спектакле. Наши семьи в последние два года не встречались, хотя до этого мы виделись в Крыму летом ежедневно, так как наши имения около Феодосии были рядом. После начала революции они оставались в Петербурге, не решаясь поехать на юг, и мои родители приняли на себя заботы об их доме и саде до прошлого декабря, когда мы тоже покинули Крым.

-Она догнала Федора, - сказа он.

-Что ты хочешь? Дети растут быстро, особенно, когда их не видишь годами, - ответила мама, и я вспомнила, что так звали их сына. - Кстати, как он?

-Хорошо. Ожидает вас. Как и все остальные. – После короткой паузы он церемонно добавил:

-Я должен тебя поблагодарить, что вы отважились на переезд. Мы понимаем, что это решение далось вам нелегко. Нам многое нужно обсудить. Конечно не здесь и не сейчас. - Борис говорил быстро и время от времени оглядывался, как бы высматривая, не подслушивает ли кто нибудь нашу беседу. Никого не было.

- Как прошла поездка? - спросил он.

Мама широко улыбнулась:

-Прекрасно. Гораздо лучше, чем наше возвращение из Крыма в Москву. Приличный вагон, отдельное купе. – Она говорила с восторгом и удивлением.

- Понимаю. Процесс перемещения правительства из Петербурга в Москву все еще продолжается, и наши министры не могут путешествовать вместе с крестьянами. Власти вернули приличные поезда и приличные вагоны. Удивляюсь, где они их раздобыли. Очевидно, вам посчастливилось попасть в один из них.

Было раннее утро, и город просыпался. Солнечные лучи отражались от луж, перебегали вдоль улиц, забирались по стенам домов выше и выше, зажигая окна последних этажей ослепительным сиянием.

Я посмотрела на сошедших с поезда пассажиров и встречавших их людей. Они мне показались лучше одетыми, чем в Москве. Возможно, из за погоды. Наступила весна, и город был залит солнцем, которое не только давало свет, но и грело, так что никому не нужно было наворачивать на себя все, что возможно. Московский вокзал походил на Петербургский вокзал в Москве. Они оба появились одновременно, выполненные по единому проекту. Таким образом, первая железная дорога соединила два главных города в России. Вокзал выходил на большую площадь, окруженную невысокими зданиями, окрашенными в яркий охровый цвет, посреди площади в сквере стоял темный бронзовый памятник на высоком гранитном пьедестале. Фигура тяжело сидела на большой массивной лошади. Всадник и лошадь походили друг на друга. Заметив, что я на него смотрела, Борис объяснил:

-Наш царь. Александр Третий. Трудно сказать, как долго он тут простоит. Нынче фигуру царя используют как подставку для различных плакатов.

С правой стороны площади я увидела большой пятиглавый собор с венчавшим его крестом. Когда мы проходили мимо, в собор спешили верующие, следуя призыву колокола. Оглянувшись вокруг, Борис перекрестился. Около соборной решетки стояла коляска, около нее кучер, который, очевидно, нас ожидал.

Мама спросила:

-Так когда же вы уезжаете?

Вместо ответа Борис снова оглянулся и тихо произнес:

-Ариадна, пожалуйста, все вопросы задавай дома.

Позже я поняла, что меня поразило с первых минут пребывания в Петрограде. Это был свет, необычайно яркий, бивший в глаза, который, как мне казалось, мог проникнуть, куда угодно. Он был такой силы, что для него не существовало никаких преград, ни стен, ни окон. Даже специальные темные занавески не спасали от его мощных лучей, но их время действия было ограничено несколькими месяцами в году, а в другое время свет заменялся печальным мраком, подчиняющим себе природу в этой части полушария. В момент нашего появления в городе северный свет так меня очаровал, что я едва обратила внимание на следы запустения, разрухи, войны и Революции. За исключением одной детали - повсюду присутствовали красногвардейцы. Они маршировали по улицам, сидели небольшими группами на подоконниках зданий в свободных, ленивых позах и курили, как будто у них не было других занятий. Они выглядывали из окон красивых высоких зданий, мимо которых мы проезжали.

Когда мы ехали по Невскому проспекту, родители смотрели вокруг широко открытыми глазами, дергали друг друга за рукава, желая обменяться впечатлениями или разделить эмоции. Я постоянно слышала:

-Посмотри сюда!.. А ты заметил это?… Раньше тут не было магазина…. Как все изменилось!

Мама тихо сказала:

-Дорогой Борис, честно говоря, я рада вернуться. Я даже не ожидала, насколько эта встреча с городом меня обрадует.

- Как было в Крыму? - спросил Борис.

- Трудно, - ответил отец.

Желая вовлечь меня в свое эмоциональное состояние, мама говорила:

-Лидуша, смотри, на другой стороне находится лучший ресторан в городе. Он называется «Палкин».

Борис вставил свое замечание:

-Был когда то. Теперь он закрыт.

Перед тем как свернуть налево, я увидела впереди красивый мост, по обеим сторонам которого возвышались конные группы всадников и лошадей, вовлеченных в яростную борьбу. Огромные конные фигуры поражали смелостью, и мне казалось, что если всадники не удержат лошадей, они все вместе попадают в реку.

Мама мне сказала:

-Тут на реке, на льду был каток. Играла музыка, мы могли нанять коньки прямо в раздевалке.

Снова Борис вставил свое замечание:

-Прошлой зимой ничего не было. Возможно, никогда больше не будет. – Мама повернулась и посмотрела на него.

- Прости, Ариадна, - воскликнул он.- Моей идеей было пригласить вас сюда, а теперь я все порчу. Не слушай меня, я в плохом настроении.

Я молча слушала их перебранку, не выражая никаких эмоций, возможно, к большому разочарованию мамы.

Она снова обратилась к Борису:

-Раньше под мостом сидели утки, вылавливая что нибудь съедобное из воды.

Борис засмеялся:

-Ариадна, моя наивная Ариадна. Их съели. А другие, чуя свою судьбу, улетели.

После неловкого молчания родители снова начали обмениваться впечатлениями. Снова я услышала:

-Смотри сюда! Как я мог это забыть?! - Поток впечатлений возобновился.

Они тянули меня за руки, заставляя разделить их возбуждение, но я молчала. Я никогда тут не была, при этом мне хотелось есть и спать. Слушая регулярное цоканье лошадиных копыт, равномерное поскрипывание колес я подремывала и мечтала о чем то неопределенном. В моем полусне появлялись смутные образы Бориса, его жены и маленького сына Федора. Стараясь восполнить пробелы памяти, мое воображение активизировалось. «Я должна их помнить» - говорила я себе, «по Крыму».

Коляска внезапно встала, я открыла глаза и спросила в полубессознательном состоянии, все еще как бы во сне:

-Кто такой Федор?

Спокойный голос отца ответил:

-Сын Бориса и Ольги.

Мы стояли около четырехэтажного здания темного цвета, с узким входом, к которому вело небольшое крыльцо, огороженное металлической узорной решеткой. Вход был совсем не таким импозантным как в нашем московском доме. Все выглядело грязным, неубранным, давно не ремонтированным. Даже тротуарные плитки перед входом в дом отсутствовали, и вместо них зияли глубокие выбоины.

Помогая снять чемоданы, Борис сказал:

-У нас теперь нет дворника, и лифт не работает. Во всем городе невозможно найти механика, который бы его мог починить. Потому жильцы просто заперли клетку с лифтом. Но нам это не важно. Как вы помните, квартира находится на третьем этаже.

Мама посмотрела вверх:

-Вот эти окна, – она обняла меня.

-Смотри вверх. Ты видишь?

Я смотрела и видела высокие красивые окна.

-Смотри еще.

Я не поняла и повернулась к ней.

В этот момент окно растворилось, и в нем появилась женская голова:

-Ариадна, родная, наконец то!

-Боже мой! Ольга! - закричала мама в ответ.

Женщины посылали друг другу воздушные поцелуи и громко смеялись.

-Ольга, мы подымаемся! – голос мамы прозвучал в холодном утреннем воздухе и отозвался эхом от стен домов, в то время как она уже вбегала в дом.