Читать книгу МОЗАИКА МОЕЙ ЖИЗНИ - Лариса Залесова - Страница 4

ГЛАВА ПЕРВАЯ МАМА И ДЕТСТВО

Начало моей жизни похоже на сказку. Над моей колыбелью склонились три феи и произнесли свои заклинания. Федор Шаляпин пообещал, что я буду знаменитой певицей, Александра Данилова – что я буду танцевать, как она, а профессор фортепиано в Петербургской консерватории Надежда Голубовская – что я стану известной пианисткой. Ничего из обещанного судьба мне не дала. Роль злобной феи Карабас в моей жизни сыграла эпоха.

В голове возникают самые ранние воспоминания: звуки рояля, потом чей - то смех, меня целуют. Я оказываюсь в постели, надо мной склоняются улыбающиеся добрые лица. Мое имя произносится разными голосами: Лида, Лидочка, Лидушенька. Первое выученное мною слово было мое имя - Лидуша. Мягкая курчавая борода отца щекочет, когда он меня целует перед тем, как покинуть детскую. Я не часто вижу его у своей постели. И не потому, что он много разъезжал или поздно приходил домой. Нет, папа был человеком сдержанным и редко выказывал свои чувства.

Потом свет выключается, и углы моей комнаты прячутся в темноте. Вместо нескольких лиц, склонившихся надо мною, я вижу одно единственное – моей мамы. Мама была для меня олицетворением музыки, она была мелодией, она была моей колыбельной песней и она имела самые длинные косы, когда либо виденные мною в жизни.

Я была единственным ребенком. Вечера, когда мама оставалась дома, а не выступала в театре, были редки. Вот потому такие вечера остались в памяти. Мама вошла в мою комнату, поправила одеяло и тихонько запела. Я засыпала посреди колыбельной, обхватив руками ее золотые косы. Теперь я понимаю, что у нее было чувство вины за свои частые отлучки и, стараясь компенсировать отсутствие, она меня баловала, выказывая неизмеримую любовь ко мне во время каникул. Я верила, что если я держу маму за косы, она никогда не сможет убежать и останется со мною всю ночь. Но когда утром я просыпалась, мамы не было, а мои руки обнимали тряпичную куклу.

Появлялась няня, я одевалась и готовилась к нашей ежедневной прогулке - походу на местный рынок. Так начинался день.

Я выросла в городе Феодосия, который находится на восточном побережье Крыма. Эта часть Тавриды, как называли Крым древние греки, была засушливым и спаленным солнцем краем. Горные массивы поросли корявыми соснами и кизиловыми лесами, которые ближе к вершинам переходили в колючий кустарник. Каменистые гряды чередами спускались к морю и внезапно обрывались, оставляя узкую полосу покрытого галькой побережья. Восточный Крым сильно разнится от Южного Крымского побережья, где находятся Ливадия и Ялта. В то время Ялта была популярным курортом и местом, куда съезжался российский артистический мир, художники, писатели, музыканты. В Ливадии в двух километрах от Ялты находился царский дворец и вокруг него появились многочисленные имения русской аристократии.

Если на Южном берегу в курортных городах изобиловали виноградники, и фруктовые сады подымались вверх по склонам, встречаясь с дубовыми лесами, то отличительной чертой Феодосии были античные руины. Две с половиной тысячи лет назад греческие колонисты основали город Теодозия. В самом городе от этих времен остались несколько одиноких колонн и каменные фундаменты. Да еще цепочка древних курганов, полукругом протянувшихся вдоль сухих равнин на периферии города.

По дороге на рынок мы проходили мимо старой площади, в центре которой был выложен мозаичный узор. На огороженной низкой металлической решеткой мозаике были изображены фигуры в окружении цветов акации. Когда шел дождь, крошечные кусочки смальты начинали блестеть, омытые дождевыми каплями. Фигуры на полу оживали, и вечером, когда отец рассказывал мне истории о приключениях греческих богов и героев, я их воображала такими, какими они были изображены на мозаике.

Летом мы обычно жили в Феодосии в нашем имении. Как я помню, погода всегда была сухой и солнечной, с редкими дождями. Проходя ежедневно мимо мозаики, я видела ее тусклую поверхность и сонный вид фигур, в них не было ничего от той неистовой натуры, которой их наделил папа. Одна мозаика изображала Медузу Горгону с искусно заплетенными черными косами, которые превратились в живых змей. Трагическая физиономия Медузы с открытым в крике ртом покоилась на элегантной удлиненной шее. Обычно я останавливалась и, опираясь на металлическую решетку, всматривалась в ее отчаянные глаза. Другая мозаика представляла веселого Бахуса, подносящего к губам гроздь винограда.

Благодаря рассказам отца, его интерпретации мифов Древней Греции и ежедневным встречам с далеким прошлым я выросла с убеждением, что Геракл, Прометей, Язон и Медея существовали и что они, возможно, жили в нашем городе.

В какой - то мере мои детские убеждения были верными. Феодосийская греческая община в действительности произошла от мореплавателей с острова Самос, которые впервые тут оказались в десятом веке до нашей эры в поисках золотого руна. Феодосия в начале ХХ века превратилась в многонациональный торговый центр. Внушительные дома греческих и армянских купцов со стеклянными террасами глядели на море. Однако, они отступали от моря на несколько сот метров, позволяя таким образом построить на береговой полосе складские помещения. Рельсы железной дороги пробегали между ними и бухтой. Конечно красота побережья и пляжа страдала, но эта планировка давала удобный подход к складам. Такая планировка являлась еще одним доказательством, что в нашем городе транспорт и торговля имели наиважнейшее значение.

Неподалеку от центра города заметно выделялся огромный дом, в котором главное место занимала мастерская художника. Дом принадлежал известному мастеру морских пейзажей Ивану Айвазовскому, академику живописи. Вдоль всего периметра дома, выходящего на море, проходила широкая деревянная терраса, где, по рассказам мамы, художник проводил часы, изучая море во всем разнообразии цвета и состояния. Стены мастерской украшали огромные полотна, на которых художник изобразил морские бури и кораблекрушения, тонущие парусники и одинокие лодки в огромных волнах. Но в моей памяти не сохранились подобные шторма. Когда я смотрела на бледно голубое море, представлявшее картину лучезарного покоя, протянувшегося до горизонта, я спрашивала себя, где художник мог увидеть эту мрачную неуправляемую стихию, эти бушующие волны, заполнявшие его полотна.

Среди греческих купцов в Феодосии встречались меценаты, которые организовывали у себя дома музыкальные вечера, где выступала мама. Потом мы в свою очередь приглашали их к нам домой. Мне казалось, что все знали друг друга. Те же самые люди встречались в Москве и в Санкт Петербурге в зимние месяцы.

Феодосия в те годы выглядела необычным местом, котлом, где перемешивались разные культуры и национальности. Помимо греков, в городе жили татары, армяне, русские и украинцы. В подобном многонациональном месте мы вовсе не казались экзотическими птицами. Русских сюда привлекли специальной программой Министерства народного просвещения, согласно которой университетским профессорам и чиновникам предоставляли земельные участки на выгодных условиях. Появление железной дороги увеличило приток северян на эти благодатные берега.

Феодосийский залив мог гордиться песчаными пляжами, что было редкостью в Крыму, известному скалистыми берегами, узкими, покрытыми галькой, прибрежными полосами, и опасными бухтами, особенно в Восточной части. Популярность Крыма быстро росла, а с нею расширялась сеть отелей и пансионатов. Но, как и раньше, с наступлением осени жизнь в Феодосии затихала, дачники возвращались к себе на север, и в городе оставалось только местное население.

Мои воспоминания об этих днях немного смутны, перепутаны. После многих перемещений, вольных и невольных, внезапных отъездов у меня не осталось ни сувениров, ни фотографий от тех лет, никаких доказательств моего чудесного детства. Но в моих глазах Феодосия раскинулась на холмах, посреди виноградников и розовых садов, которые возделывали татары. И весь ансамбль казался подвешенным над бирюзовым морем. Вот что осталось в памяти. Да еще хрустальная музыка фонтанов.

С тех пор в моем сознании звук воды ассоциируется с татарами. Возле их домов существовали колодцы, питавшие фонтаны, встроенные в стены домов. Некоторые сооружения были скромными, другие - изысканными, украшенными керамическими плитами и орнаментом. По вертикальной поверхности керамической плиты мраморные чаши располагались таким образом, что когда лишняя капля переполняет сосуд, вода из него выливается в нижнюю чашу. Мелодичный звук журчащей воды никогда не прекращается. Кстати, обычно эти чаши выполнялись в форме раковин, а иногда даже использовались настоящие морские раковины. В жаркие дни татарские дети разносили воду по улицам города на спине в бочонках и продавали ее стаканами.

Татары тут жили со времен великого переселения народов, случившегося в ХIII веке при Чингиз Хане. Кочевые племена осели в Крыму и, освободившись от Золотой Орды в 1443 году, основали Крымское ханство. В конце ХVIII века Крым вошел в состав Российской империи.

Их скромные дома, сооруженные из кирпича самана, вились по узким улочкам на окраинах города и, взбираясь по холмам, уходили в степи.

Я помню, как по утрам раздавались гортанные голоса татарских торговцев, предлагавшим молоко, овечий сыр, фрукты. Некоторые из них работали у нас в саду. Когда мне случалось пробегать мимо, они улыбались, показывая белые зубы, ослепительно сверкавшие на темных загорелых лицах. Головы у них были покрыты тюбетейками, островерхими шапочками с вышитым тканым узором.

Семья отца владела в Крыму имением. Тетя матери тоже приобрела здесь летнюю резиденцию. И мои родители, когда им обоим было по 19 лет, тут познакомились, а год спустя поженились. И хотя их постоянным домом оставалась Москва, каждое лето они устремлялись в любимый Крым.

В те времена семьи состояли из многочисленной родни, нас навещали дяди, тети, кузены, иногда оставаясь на целое лето. Жизнь казалась стабильной и хорошо организованной. Я росла в окружении родственников, друзей родителей и музыки. Взрослые часто пересказывали истории о своих поездках за границу, обсуждали планы будущих путешествий по Европе. В доме постоянно звучала музыка, к нам заезжали знакомые мамы, импресарио или ее аккомпаниаторы, и они строили планы осенних концертов. Мама только начинала оперную карьеру и прислушивалась к рекомендациям, как нужно завоевывать репутацию. В начале осени мы обычно возвращались в Москву, хотя я не помню самих поездок в поезде туда и обратно, за исключением самой последней, которую мы предприняли в декабре 1920 года. Но те дни были еще скрыты в тумане, и никто бы не поверил, если бы родителям предсказали, что пройдет несколько лет и они, обезумившие, будут метаться по стране в поисках безопасного места. А кольцо вокруг них сужалось и сужалось. Но тот момент еще не наступил.

Как - то в летние месяцы родители познакомились с профессором археологии из Московского университета. Николай Сысоев занимался в Крыму раскопками древних поселений и курганов. Первоначальной целью его работы была научная детальная регистрация греческих предметов древности, найденных на побережье полуострова, но увлеченность вела его в неизвестные области и даже вглубь крымской земли, где волны пришельцев сменяли друг друга, оставляя наслоения культурных слоев. Неожиданно Николай Сысоев увлекся степными народами и сосредоточил свои изыскания вокруг города Чуфут Кале, находящегося рядом с Бахчисараем, столицей бывшего татарского ханства. Когда он у нас появлялся, разговоры сводились к археологии и его находкам. Ученый рассказывал о длинных улицах, каменных фундаментах, выложенных мрамором площадях, глубоких колеях, оставленных в мраморных мостовых много веков назад. Эти борозды, проделанные колесами древних телег и колесниц, возбудили мое воображение. Я живо дополнила его рассказы другими картинами: мраморный торс стоял над обрывистой пропастью, повернувшись в сторону равнины, колонна пыталась дотянуться до портика, которого больше не было, мозаичный пол вроде тех, которые еще встречались в Феодосии как доказательство реальности прошлой жизни.

Однажды Николай зашел к нам, возбужденный и радостный, и сообщил родителям, что он организовывает посещение древнегреческого храма Афродиты недалеко от Феодосии. Хотя он был обнаружен несколько лет назад, туда никто не мог войти, так как храм был затоплен. Теперь наконец они откачали воду, и мы будем среди первых посетителей храма. «Мы?» -воскликнула я. Родители посмотрели на меня и улыбнулись.

Поездка заняла целый день. Впервые мне разрешили отправиться на длинную экскурсию вместе со взрослыми. Я обещала не плакать, не ныть, не жаловаться, понимая, что если не сдержу слово, никогда больше меня не возьмут в такие путешествия. Также я обещала ничего не просить, быть терпеливой и слушаться няню.

Мы ехали в двух экипажах, которые лошади тащили по пыльной дороге, проложенной по степи в сторону предгорьям. Вокруг голубели холмы, на горизонте переходящие в горы - Главную гряду с Карадагским массивом. В этот ранний час воздух был насыщен ароматом трав и цветов, росших по обеим сторонам дороги. Красные маки, ромашки, колокольчики заполонили все свободное пространство, выставляя роскошные сочетания красного, белого, голубого. Цветы только что раскрыли свои чаши, впитывая аромат солнца. Через несколько часов сморенные зноем они увянут, закроют свои чашечки, стараясь спасти их от режущих лучей солнца. Вокруг нас низко и стремительно парили ласточки, находясь в нескольких метрах над нашими головами, и вдруг едва уловимым движением крыльев взмывали вверх навстречу прохладному и неподвижному воздуху. Я устроилась на коленях няни, вытянула ноги и лениво следила за их полетом. Даже сейчас в памяти сохранились эти черные грифельные силуэты, похожие на римскую цифру пять, которые ныряли и взмывали над нашей коляской в высокое безоблачное небо.

Хотя эта поездка случилась давно, она запомнилась мне лучше, чем недавние события из моей жизни. Предполагаю, что так произошло потому, что это было счастье, и детский мозг это понял и сберег, чтобы позже в трудные моменты к ней вернуться и как Титан набраться от нее сил и мужества, чтобы жить дальше.

Выехав из города, мы проезжали через татарские поселения, стоявшие посреди виноградников и абрикосовых садов. Дома выходили во внутренние дворики, которые несли прохладу, а наружные стены были глухими, без окон. На обед мы остановились в одном из них, и владелец продал нам провизию. Пикник был накрыт в саду под старым грушевым деревом. За изгородью, защищавшей сад от животных, на склонах паслись овцы и козы, которые забрались так высоко по холмам, что глаз едва мог их отличить от серых валунов.

Обед состоял из больших хлебных лепешек, овечьего сыра и фруктов. Стоял конец июня, и уже созрела черешня. Деревья вокруг нас были усыпаны крупными желтыми и красными ягодами. Мы сидели за столом, и на нем стояли вазы с черешней, абрикосами и яблоками, такими сочными, что как только прокусишь кожуру, из них брызгал сок.

Я, как и обещала, ни на шаг не отходила от няни. Пообедав, я терпеливо ожидала, пока взрослые тоже закончат свои блюда. Из-за кустов выглядывали татарские дети, не осмеливаясь пригласить меня с ними играть. Они смотрели на меня, улыбались и делали всякие знаки, но я была застенчива и не знала, как реагировать на их приглашения. После обеда мы снова разместились по коляскам и продолжили путешествие. В нашей группе было десять человек. Помимо родителей, няни и меня, к нам присоединились сестра отца с мужем, двое их сыновей - подростков, и папины друзья, один Николай- инициатор этой поездки, а другой- московский художник, невысокого роста, бородатый. Он учился сценографии, собираясь ставить оперные спектакли, и отец предложил ему провести лето у нас в Крыму.

После яркого солнца, прозрачного послеполуденного жара, жужжания мух и пчел, стрекота зеленых и серых кузнечиков, скачущих по придорожной полыни и ковылю, сверкания быстрокрылых стрекоз, садящихся на лошадей, очевидно, привлеченных их разгоряченным потом, неожиданно и страшно было вступить в темный мир. Я никак не ожидала такого внезапного исчезновения солнца и наступления кромешной темноты. В храме стояла духота. Я ухватила няню за руку. Взрослые принесли с собой свечи, они мерцали, трепетали, дрожали и отбрасывали тусклый свет на стены. Когда солдаты раскопали храм и смогли пробраться внутрь, они увидели, что он оказался затопленным до полутораметровой высоты, и что росписи ниже этой отметки погибли навсегда, а выше – фрески сохранились. Как объяснил проводник, они не могут проделать даже маленького отверстия в стенах или в потолке, так как тотчас же фрески потеряют цвет. Разглядывая внутреннее пространство конического сооружения, взрослые ахали от восторга и возбуждения, но меня скромные размеры храма разочаровали.

После стольких разговоров, споров и долгих приготовлений к путешествию я ожидала увидеть что- то величественное. Чередование ярких и темных пятен на стенах напомнило о море, как будто мы вздымаемся на волну и снова погружаемся в темную пучину, как будто море, по которому мы плыли, разделялось прожекторами на две вселенные. Меня привлекли цветочные орнаменты на стенах. Краски были яркие, живые и разнообразные. Наш художник достал свой альбом, мольберт и принялся за копирование орнамента. Я подошла поближе, чтобы посмотреть, как он рисует. Он поднял голову и улыбнулся.

-Вот тебе бумага и карандаш. Попробуй нарисовать эту сцену.- Он указала на богиню, стоявшую на пьедестале в окружении цветов и зеленых веток, и снова обратился к своей работе. Я не хотела ему говорить, что не умею рисовать, что никогда не пробовала, но он уже забыл обо мне. Напевая мелодию и время от времени что-то бормоча, он полностью углубился в работу. Папа склонился ко мне и увидел, что я держала в руках лист бумаги, не зная, что с ним делать. Как передать эту фигуру, чтобы ее можно было узнать? И как поместить ее, такую огромную, на маленький лист? Папа быстро разметил мой лист бумаги на квадраты, провел несколько прямых линий, вертикальных и горизонтальных, создал силуэт богини, потом добавил зеленый и оранжевый цвет для цветочной гирлянды, и рисунок был завершен. Мое участие заключалось в том, что я держала карандаши и стиральную резинку. Уже дома мы с папой поместили «нашу» картину в рамку и повесили на стену в гостиной феодосийского дома. Родители не упускали случая поведать знакомым, что это «лидочкина картина».

Когда мы покинули Крым, рисунок остался на стене. Мы думали, что уезжаем ненадолго и скоро вернемся. Оказалось, что это был отъезд на всю жизнь. Отсутствие длиной в жизнь. Все эти годы я знала, что могу нарисовать крымскую фигуру богини с закрытыми глазами, но никогда этого не делала. Она живет во мне как еще один эпизод из сказочного детства.

Назад наша экспедиция возвращалась поздно, и мы все задремали. Я лежала с закрытыми глазами, поместив голову на колени няни. Она гладила мои волосы, и пока экипажи пересекали степь под ясным ночным, усыпанным звездами небом, я дремала. Меня разбудили громкие восклицания.

Коляска свернула на более широкую дорогу, ведущую к Феодосии, и начала спускаться в сторону моря и города. Луна сияла ярко, освещая каждую травинку и каждый камень. Затем дорога повернула, и перед нами открылась бухта. Вместо темной степи мы оказались в волшебном мире. Море тоже было ярко освещено серебристым неземным сиянием. Резкие тени лодок в гавани, светящиеся нити крошечных огоньков, повторявших извилистую линию набережной, и исходившее из- за холмов лунное свечение создавали колдовскую картину. К тому моменту, когда мы въехали в город, лунный свет лишился серебряной яркости и побледнел, как будто в воздухе разлился туман. Раскинутые вокруг города холмы вытянулись и приблизились, как бы беря город в окружение. Их удлиненные силуэты пересекли гавань и погрузили город в море.

Взрослые принялись активно обсуждать только что увиденный храм, фрески, саму конструкцию сооружения. Они пытались предположить, кем могли быть строители храма. В точности никто не знал, был ли он посвящен Афродите. Просто под таким названием он остался у меня в памяти, потому что наш друг архитектор несколько дней подряд всех убеждал, что фигура на пьедестале должна быть богиней Афродитой, и никем другим. Родители начали рассуждать, стоит ли собирать средства на восстановление храма, так как было даже неизвестно, было ли строение с конусной крышей храмом. Также предстояло провести кропотливую работу в поисках доказательств, что храм относится к пятому веку до нашей эры, и что его строители - греческие колонисты. Я старалась следовать за беседой, но из всего непоследовательного разговора запомнила только отдельные слова Скифия, Босфорское царство, Афродита Скифская. Про себя я решила, что подожду папиных рассказов, в которых он все мне разъяснит.

Таковы счастливые годы моего детства, наполненные родительской любовью, заботой и привязанностью тети, дяди и других родственников. Хотя бытует мнение, что мы склонны приукрашивать прошлое, создавая радужные картинки из ранних лет, я не могу согласиться. В душе живет убежденность, что мое детство - именно такое, как я его помню и каким я его описала.

В одно прохладное утро в декабре 1920 года мы погрузили наш багаж в коляску и покинули дом, фруктовые сады, покрытые сухой травой и отмеченные пунктиром татарских домов холмы. Сидя на чемоданах, я украдкой посмотрела на сумрачные лица родителей. Их молчание отозвалось страхом неизвестности, и тревога наполнила мое сердце. Я обернулась назад. За нами оставались скопления домов, склады, колея железной дороги и бледное, трепещущее серо-перламутровыми переливами море.

Родители верили, что покидая Крым и возвращаясь в Москву, они поступали правильно. С началом революции они жили в полной неопределенности, пытаясь выбрать место, где можно было бы найти укрытие от опасности, насилия и голода. И каждый раз, когда им казалось, что такое место найдено, новые опасности и страх гнали их дальше.

Первым таким прибежищем стала Украина, где семья отца владела имением. Но кровавые столкновения между разными отрядами и группировками, принимавшими участие в быстро распространявшейся гражданской войне, заставили нас отступить в Крым, который казался островком спокойствия. На короткое время родители поверили, что в их жизни все наладилось, и они могли продолжать жить как прежде. Но в ноябре 1920 года Белая гвардия была разбита Красной Армией, перешедшей в Крым через Перекопский перешеек. Оставшиеся в живых белогвардейские офицеры, ведомые генералом Врангелем, на пароходах покинули Крым в направлении Константинополя, а после держали курс на полуостров Галлиполи. Гражданская война закончилась. Большевики одержали победу и взяли под контроль всю Российскую империю.

Когда я снова оказалась в Крыму в 1930е годы, спустя 15 лет после окончания войны и победы большевистской революции, я увидела землю, лишенную жизни, благополучия и надежды. Она казалась мертвой пустыней. Я была так разочарована, что уехав, поклялась никогда больше туда не возвращаться. А ведь это была квинтэссенция самых счастливых лет моей жизни. Однако, я не забыла Крым. И по временам, в тяжелые моменты жизни, когда отчаяние подступает к горлу и грозить меня задушить, мне достаточно зачерпнуть чайной ложкой спасающую жизнь амброзию, и те самые воспоминания возрождают дух, возвращают энергию и снова представляют жизнь с самой привлекательной стороны.