Читать книгу МОЗАИКА МОЕЙ ЖИЗНИ - Лариса Залесова - Страница 9

ГЛАВА ШЕСТАЯ ЖИЗНЬ В ПЕТЕРБУРГЕ

Когда мы столпились перед лестницей, Борис сказал извиняющимся тоном:

-Не обращайте внимания на грязь. Как я упомянул, с прошлого лета у нас нет дворника. - Он указал на заколоченную дверь, соседняя, к которой спускались две ступеньки, тоже была забита грубыми досками.

Мама спросила:

-Так это выход во двор, не так ли? – По ее голосу я поняла, что она была неприятно удивлена.

В московском доме встретивший нас дядя Миша продолжал служить дворником во время Революции и Гражданской войны и насколько мог, содержал дом в порядке. Мои родители молча поглядели друг на друга.

Борис развел руками:

-Приспособитесь, как и мы.

Чем выше мы подымались по лестнице, тем громче звучали голоса. Взойдя на последнюю лестничную площадку, мы увидели перед распахнутыми дверьми всю семью. Родители мамы – мои бабушка и дедушка обняли меня, Ольга нежно прижалась к моей маме, сестры гладили друг друга по волосам, проводили рукой по щекам, как будто стараясь убедиться, что это не сон и они воочию видят своих дорогих. Со мной случилось нечто неожиданное. Глядя на эти лица, я внезапно распознала их в глубине души, вспомнив даже неулыбчивого мальчика, который внимательно на меня смотрел. В одном из альбомов я видела его в синем с белым матросском костюмчике вместе с его мамой. Наверное, ему тогда было столько же лет, сколько мне теперь. Когда я была поменьше, у меня тоже был такой костюмчик, только не с брюками, а с юбкой. Я отказывалась его надевать и говорила родителям, что не хочу быть моряком. Федор был светловолосым с большими светлыми немигающими глазами. Эти люди, ранее представлявшие для меня абстрактные фигуры, обрели кровь и плоть и превратились в реальных. Стены квартиры гудели от громких голосов, смеха, эмоциональных восклицаний и бесконечных вопросов, а подчас и всхлипываний. В те времена встречи родственников или друзей были особенно эмоциональными, потому что как писала русская поэтесса об этом времени, «Кто может знать при слове «расставание», какая нам разлука предстоит». Люди говорили: «Прощай» или «До свидания», а это могло быть расставанием навсегда. А когда они вновь виделись, встреча казалась чудом, как будто они возвратились из другого мира.

-Федя, это твоя кузина Лидочка, - сказала Ольга. – Конечно ты ее помнишь. По Крыму.

Мальчик ничего не ответил, но продолжал на меня смотреть. От его упорного взгляда мне сделалось неловко. Мы оба не знали, чего от нас ожидали взрослые, как нам следовало себя вести, и потому продолжали молча смотреть друг на друга, в то время как родители, позабыв о нас, пустились в оживленную дискуссию.

Ольга заторопилась:

- Пойду накрывать на стол, - и попыталась уйти от Федора, но мальчик как бы прилип к ее юбке и тоже отправился на кухню. Квартира была огромная, несколько комнат соединялись длинным и широким коридором, начинавшимся от входной двери и ведущим к кухне в самом его конце. Именно по нему двигались женщины, Ольга, моя мама и бабушка, неся в столовую тарелки, чашки и столовые приборы. Пока они накрывали на стол, Ольга задала маме вопрос об их крымском имении, но мама остановилась и, разведя руками, сказала:

-Ольга, давай сядем за стол, и я все тебе расскажу. Главное ты уже знаешь - его нет. Мы все потеряли, и вы тоже. При новом правительстве никто не может сохранить частную собственность. К чему переживать? Потому я хочу спокойно сесть и все обсудить. Пока мы жили в Феодосии, от нас ничего не требовали, и мы не получили никаких предписаний, потому перед отъездом мы поставили новые замки, заперли двери и уехали.

Мой отец вмешался:

-Ариадна, ты им расскажи, как мы уехали.

-А что? - Взоры обратились к нему.

Он обвел сидящих за столом своими бархатными глазами и произнес, эмоционально подчеркивая слова:

-Уехали- звучит слишком красиво. Нет! Мы бежали, потому что стало слишком опасно оставаться. В воздухе повеяло убийством, бандитизмом и воровством. Боюсь, что наши имения для нас утеряны. Но скажите мне, какая для вас разница? Если вы приняли решение уехать?

Ольга продолжала накрывать стол на стол. Не прекращая своего занятия, она тихо сказала:

-Наверное, мне нужно радоваться, что я не увижу Крыма в его нынешнем состоянии. Но как мне поверить в то, что это навсегда, и что меня больше никогда не будет в Сердоликовой бухте!? Или на Феодосийском базаре?! - ее глаза наполнились слезами.

Mама к ней подошла:

- Ольга, это еще не конец света. Поверь мне, не конец. – Она ее обняла, и Ольга, замерев у нее на груди, притихла и успокоилась. Вот тут я почувствовала нерушимость родственных связей.

Вечер проходил в атмосфере эмоционального подъема, печаль, грусть сменялась радостью по поводу встречи, а потом при воспоминании о неминуемом отъезде Ольги и ее семьи за столом вновь воцарялась грусть. Родственники делились впечатлениями о том, как они прожили эти годы, о пережитых опасностях, не обходилось и без восклицаний вроде: «Ариадна как всегда прекрасна», или: «Дорогой Лева, ты похудел. Так дальше нельзя. Мне помнится, у тебя раньше был животик, а теперь остались кожа и кости. Даже лицо у тебя вытянулось».

Отец был весел, много смеялся и говорил:

-Дорогие дамы, следует винить московскую диету. Наверное, она не пошла мне на пользу.

Наконец бабушка объявила:

-Прошу всех к столу. Завтрак подан. – Она указала на стол, заставленный кучей посуды, на которой было не так много еды.

Все столпились у стола, не зная, куда сесть, когда неожиданно раздался голос мамы:

-Ольга! Как так? У вас нет прислуги?

Я понимаю, почему мама задала этот вопрос. Муж Ольги Борис был наследником крупного промышленника и сам владел несколькими заводами. Даже если эти предприятия были национализированы, они смогли сохранить какой -то капитал, который бы им позволил жить безбедно.

-Борис сконфуженно ответил:

-Дорогая Ариадна, вас давно не было. Сейчас в городе идет процесс освобождения пролетариата, и никто не имеет право нанять домашнюю прислугу. Мы обязаны все делать сами.

-Как же вы справляетесь? – спросила мама. – Что за оплошность мы совершили, не взяв с собой нашу Зою!

Ольга ответила:

-Мы управляемся. Держать дом в порядке не трудно. Проблема – достать продукты. Магазины пусты, а если мы хотим купить что то на рынке, нужно рано выходить из дома, потому что чуть позже там ничего не остается. Либо крестьяне все продали, либо припрятали продукты до следующего дня. Все боятся нарядов красногвардейцев. У Бориса есть свои поставщики, но теперь это тоже становится ненадежным.

Завтрак был скромным, постным, как мы бы сказали. Черный хлеб, каша, жареная картошка, что то еще и чай с сахаром.

Ольга нам гордо сообщила:

-У нас много сахару. Теперь это тоже редкость.

Во время завтрака говорили все разом, часто прерывая друг друга, добавляя комментарии или задавая неожиданные вопросы. Меня клонило в сон, больше всего я хотела улечься, вытянуться и заснуть. Но даже в полусонном состоянии я почувствовала перемену в настроении родителей. Слушая рассказы о буднях петербургской жизни, у них вытягивались лица, и их оживление заметно пропадало.

-Напоминает московскую ситуацию, - говорил отец.

Вот тут они и поняли, что поменяли один революционный город на другой.

-Успокойтесь, хочу вас обрадовать, - сказал Борис. – Все не так безнадежно. Деньги пока что то значат. – Он заметил страх и растерянность моих родителей и решил их подбодрить.

-Мы вам оставим наши контакты. И не забывайте, что с деньгами можно решить многие проблемы, – заверил он решительно. - Ни минуты не сомневаюсь, что вам тут будет лучше, чем в Москве.

Очевидно, его уверенный тон успокоил родителей, потому что возобновились воспоминания, и разговор принял спокойный тон.

Дедушка, тот, который раньше был сельским врачом, вставил свое слово:

-Моя практика идет прекрасно. На сегодняшний день - подчеркиваю. Помимо работы в больнице, я принимаю пациентов на дому. Так что зарабатываю достаточно.

-Почему вы так осторожно говорите? – спросил отец. – Уже есть какие то слухи, что вам запретят практиковать на дому?

Вместо ответа дедушка поднял руки к небу, как бы беря Бога в свидетели или предлагая ему ответить на трудный вопрос.

Отец понял уклончивый ответ дедушки и перешел на другую тему.

Голоса, слова, фразы постепенно сливались в монотонный гул, который меня усыплял, лишал мыслей и желаний. Все мои усилия были сосредоточены на том, чтобы не опустить голову в тарелку и не уснуть. В конце концов, отец обратил на меня внимание и поднялся:

-Я уложу Лиду в постель. Выходя из комнаты, я заметила внимательный взгляд Федора и ему улыбнулась.

Покидая столовую, мы прошли через другую комнату, в которой стоял блестящий черный рояль, больше чем тот, который был у нас в Москве. Над ним висел портрет девочки в голубой шляпе.

-Минуточку, - сказал отец, приблизился к портрету и долго на него смотрел.

-А теперь в кровать. - Мне его голос показался странным, и, подняв голову, я увидела, что его глаза блестели, как будто он сдерживал слезы.

- Папа, ты что?

-Позже я тебе расскажу. Обещаю.

Когда вечером я появилась в гостиной, оказалось, что все были в сборе и слушали маму. Она только что вернулась из Мариинского театра, где все произошло, как она надеялась. Ее немедленно принял Федор Шаляпин и сразу предложил партию Синтры в новой постановке «Летучего Голландца».

-А у него какая партия? – спросил отец.

-Шаляпин не поет Вагнера, – с неудовольствием ответила мама и бросила на него сердитый взгляд.

Ей пообещали хорошую зарплату и право пользоваться специальным распределительным центром, где можно было закупать продукты питания.

-Ну, что я вам говорил?!- гордо повторял Борис и обводил всех торжествующим взором. Он был особенно счастлив, надеясь, что хорошие новости помогут моим родителям забыть о неприятном первом впечатлении.

- Лева, а у тебя что слышно? – он посмотрел на моего отца, и я поняла, что пока спала, случилось многое.

- Не так удачно, как у Ариадны, – ответил отец. – Главного инженера не было на месте, а мне не хотелось разговаривать с подчиненными. Попробую завтра.

Очень скоро отец получил должность инженера турбинного цеха на заводе «Электросила» и за три года поднялся до должности главного инженера завода. В этой должности он проработал до начала Второй мировой войны.

-Конечно я бы мог остаться, - говорил отец в оправдание того, что не стал дожидаться начальника, – но мне очень хотелось услышать, чего удалось добиться Ариадне. – Обещаю завтра не возвращаться домой без хороших новостей.

- Теперь, - Борис повернулся ко мне. – Вопрос остается за Лидой. Ей нужно найти школу.

-Тут неподалеку есть хорошая гимназия, - сказала Ольга. – Я могу ее завтра отвести туда и записать. Тогда она сможет закончить этот год.

Я подошла к отцу:

-Ты обещал. Расскажи о портрете той девочкиI - Мне не терпелось пойти в другую комнату и услышать историю портрета.

Он засмеялся.

-Лидуша, ну конечно я не забыл. Но думаю, что все хотели бы послушать историю портрета. Правильно? – он покосился на мою маму. – Ты согласна?

-Какой портрет? О чем ты говоришь?

Отец продолжал шутливым тоном:

-Как будто ты не знаешь?!

-Аа, тот самый. – протянула она спокойно. – Даже странно, куда бы я ни приехала, я нахожу мой портрет. Но этот особый. Родители привезли его из Парижа.

-Твой портрет? – я была поражена. – Там изображена девочка.

- Та девочка – это я. Немного старше, чем ты сейчас.

Я была растеряна. Как это может быть, что девочка в голубой шляпе – моя мама? Портрет в Москве соответствовал моему представлению о маме. Но это существо в странном пальтишке и смешной шляпе, была незнакомкой.

Ольга воскликнула:

-Лева, если будешь рассказывать, то, пожалуйста, расскажи всем. Хотя мы знаем историю, мы с радостью вновь ее услышим.

Отец посмотрел на моих дедушку и бабушку:

-Вообще, это ваша история. Прошу вас, расскажите вашей внучке.

- О нет, Лева, ты рассказывай.

В возрасте восьми лет мою маму рисовала Берта Моризо, известная французская художница. Когда она с родителями посетила Париж, и они прогуливались по Елисейским Полям, к ним совершенно неожиданно подошла немолодая элегантная женщина и представилась «Берта Моризо, художница.» Не отводя глаз от Ариадны, она протянула визитную карточку, где были напечатаны ее имя и адрес. В то время Берта Моризо была уже известной, но моей бабушке это имя ничего не говорило. Тем не менее, в результате этой случайной встречи мама провела несколько дней в парижской мастерской художницы. Вот так появился портрет «Девочка в голубой шляпе».

Все это происходило весной, и 8- летняя Ариадна была одета в светло серое пальто, по цвету напоминавшее жемчуг, которое дополнялось голубой шляпой с большими полями. Когда они прощались, художница настаивала, чтобы девочка обязательно пришла к ней в том же наряде. Она рассказала, что ей захотелось сделать портрет Ариадны с первой минуты, как только она ее заметила на Елисейских Полях. Возвращаясь домой из Франции, семья везла с собой портрет дочери, который много лет он украшал петербургскую квартиру, а потом был перевезен в Москву. Мы не знаем, где он находится в настоящее время, но в 1930е годы, когда я навещала семью отца в Москве, портрет висел в их квартире.

Можно подумать, что этот случай уникален или что родители моей мамы были чрезвычайно богаты. Но правда отнюдь не в этом. В то время русские аристократы, купцы и обеспеченные люди ездили в европейские страны и возвращались с приобретенными там произведениями искусства, традиционными или модернистскими, мода на которые начала устанавливаться. Конечно при большевиках любые произведения искусства могли быть экспроприированы, но никто не обращал внимания на висевший на стене портрет девочки и никто не интересовался именем художника. В наше время, когда цены на работы французских импрессионистов достигли неслыханных размеров, современники не могут поверить, что кто то в Москве владел портретом кисти одного из выдающихся представителей этого течения и ежедневно, садясь за рояль, любовался портретом кисти Берты Моризо.

-Как жаль, что художницы больше нет! - воскликнула Ольга. –Иначе можно было бы посетить ее мастерскую и спросить: »Вы помните восьмилетнюю девочку в голубой шляпе, которую вы встретили на Елисейских Полях? Теперь она знаменитая певица».

-Уверен, что она позабыла Ариадну. Только представьте, сколько портретов детей Берта Моризо написала в своей жизни! – сказал Борис.

- Что ты такое говоришь? – отец гневно взглянул на Бориса. - Кто может забыть Ариадну?

Сидевшие за столом обменялись улыбками. Любовь отца к жене была общеизвестна.

Смутившись и желая скрыть замешательство, он поднялся:

-Мне бы хотелось снова взглянуть на портрет.

Отец стоял напротив портрета и долго на него смотрел, затем повернулся к жене и молча ее обнял. В его глазах были слезы. Почему? - спрашивала я себя. Возможно, он бы и сам не смог объяснить их причину. Я предполагаю, что для него этот портрет был последним признаком нормальной жизни и он силился его запомнить и пронести эту память через трудные годы, которые, как он догадывался, ожидали нас всех.

Почувствовав настроение мужа, мама сказала:

-Давайте помечтаем. Скоро мы все окажемся в Париже. И пойдем гулять на Елисейские Поля. Я обязательно должна показать вам дом, где у Берты Моризо была мастерская. - Она помолчала.

-А теперь Ольга, скажи мне, когда вы уезжаете?

-Если бы мы знали, - вздохнула Ольга. – Паспорта уже получены, но это не все. Нам предстоит собрать кучу документов, расписки, что мы не оставляем никаких обязательств и долгов. Подозреваю, что на эту канитель уйдет месяц. Когда я вам написала, мне верилось, что мы уедем через десять дней.