Читать книгу Святые Полуночники - Макс Бодягин - Страница 11

Корма аэрокаба полыхала, исторгая облака чёрного дыма, стволы пневмопушек оплавились, защитная рамка охладителя лопнула, из контура грустно капала в грязь серебристая ртуть и при виде всего этого у Кромма сжалось сердце. Он опустошённо смотрел на машину, даже не заметив, что его со всех сторон окружили гоплиты, с ног до головы закованные в доспех. Мой прекрасный аэрокаб, прошептал Кромм и уронил оружие.

От горящей машины исходил нестерпимый жар, внутри вдруг раздалась серия громких щелчков, будто бы там жарились орехи и сразу потянуло неприятным кислым запахом треснувших подъёмников. Кромм прикрыл лицо ладонью и глухо застонал. Успокойся, ты всё ещё можешь свалить отсюда, ты не безлошадный, мысленно сказал он, утешая самого себя: ты всегда можешь послать весточку в Мид и затра Хеларион пришлёт тебе аэрокаб покойного Фахрута. Правда, это займет несколько дней, но у тебя есть деньги, до фига денег. Можно ещё какое-то время пожить у Декки в гостинице. Он открыл глаза и снова застонал. Он любил именно этот аэрокаб, щеголеватый, но мощный и послушный. Он привязался к нему, как к родному дому. Аэрокаб стал для Кромма символом безграничной свободы. Когда он опускался в кресло пилота, то чувствовал себя альбатросом, способным в один присест облететь весь мир, ни разу не присев.

Тут вдруг его пронзила мысль: магнитные бомбы в багажнике! Он бросился прочь, врезался в стену гоплитов, заметался, схватил ближайшего из бойцов, дёрнул на себя, бросил, рухнул на него и перекатился на спину, прикрываясь его телом. И тут они рванули. В ушах зазвенело. Небо и земля исчезли. Всё перемешалось. Остался только звук. Высокий и неприятный. Иииииииии. Какое-то время Кромм лежал оглушённый, не понимая, выжил он, или сейчас стоит ожидать коридора с белым светом в конце, или ангельского хора, или сатанинского смеха и запаха серы. Наконец, он осознал, что ему тяжело дышать и он лежит в мерзкой жиже, покрывающей все улицы Энподии и отвратительно воняющей тиной.

Кромм стряхнул с себя тяжёлое тело контуженного гоплита, медленно сел и осмотрелся, жуя челюстями воздух и ковыряя пальцами в ушах, чтобы прогнать ненавистный звон. Гоплиты валялись врассыпную, словно солдатики, вытряхнутые из коробки. Некоторые из них ворочались и стонали, но большинство неподвижно лежало в разных позах. Кромм отряхнул руки, камзол можно было отстирать, жилет почти не запачкался, но кружевной ворот и манжеты новой рубашки оказались безнадёжно испорчены буро-зелёной грязью. От аэрокаба, фактически, осталась одна кабина, да раскуроченный остов.

Кромм застонал. В другое время он бы взбесился, но события последних дней окончательно выпили из него все силы и он просто стоял и скулил, как маленький щенок, глядя на то, как округлые пятна чёрного дыма поднимаются от остатков его летающего дома.

Верховный кат, раздался сбоку крик. Кромм очумело повернул голову на звук. Высокий и сухой кан Кинней стоял не так далеко, тяжело опираясь на плечи сыновей. За их спинами стояли вооружённые люди. Кинней еле держался на ногах, лицо отекло, под глазами налились водянистые мешки, слипшиеся неприбранные волосы висели сизыми ведьминскими патлами. Простите, что так вышло с аэрокабом, верховный кат, сказал Мейтон: если мы договоримся отец даст вам машину куда лучше этой. Он её даже сусальным золотом покроет, если вы скажете.

Кан Кинней открыл рот и попытался что-то просипеть, но ничего членораздельного сказать ему не удалось, он с досадой сморщился и Номики ласково похлопал его по руке. Отец просит вас найти убийцу кане Хеккубе, его названной жены, продолжил Мейтон: официальная свадьба была намечена на этот год. Это большая трагедия для отца.

Да пошли вы на хер, расстроенно ответил Кромм: вы что наделали? За что? Зачем? Мейтон расслабленно улыбнулся и сказал: мы видели, в каком стиле ты разговаривал с кане Тониане. Поэтому сначала мы решили показать тебе серьёзность наших намерений. Тебе очень повезло, в отличие от большинства людей, которые имеют дело с отцом, ты имеешь выбор. Ты можешь найти убийцу, получить новый аэрокаб и очень много денег. Либо ты можешь стать нищим в Энподии. Мы всё равно не выпустим тебя отсюда.

Как Кастор выписал мне бумагу о том, что я свободен, в муке протянул Кромм: доставая из-за пазухи распоряжение командира гоплитов. Мейтон снова улыбнулся: конечно, ты свободен. Но ты свободен от подозрений в смерти Хеккубе. А вот от нашей сделки ты совершенно не свободен. Ты не до конца понимаешь, с кем разговариваешь. Послушай, Мейтон, сказал Кромм: но ведь у вас есть официальный подозреваемый! Мейтон мотнул головой и ответил вопросом на вопрос: а что, если Кастор ошибается, а кане Тониане права?

Тут кан Кинней захрипел и показал пальцем на Кромма. Сыновья, кряхтя от тяжести, подтащили его ближе, он с усилием поднял голову, приподнял набрякшие веки и просипел: умоляю, верховный кат. Ей было всего девятнадцать лет. И тут крупные слёзы полились из его потухших глаз, словно прозрачная вода. Номики достал из кармана платок и промокнул лицо отца, после чего повернулся к Кромму и сказал: мы не будем приставлять к тебе охрану, патрон Кромм. Мы не будем за тобой следить, не будем мешать. Но ты должен провести расследование. В конце концов, это твоя прямая обязанность, как верховного ката. Хеккубе родом из Ворейи, из уны охотников. Если её семья узнает, что мы не уберегли её, а мы не сможем выдать им убийцу, нас ждёт война. Поверь, она будет на твоей совести.

Погоди, хватит тут сопли лить, перебил брата Мейтон: Кромм, ты едешь обратно в гостиницу пульмона Декки, живёшь в королевском номере, мы платим за всё. Всё, что ты съешь, выпьешь или трахнешь, будет оплачено из нашего кошелька. Если тебе понадобится кусок луны в сахаре, ты его получишь. В пределах владений отца ты можешь чувствовать себя богом, но найди убийцу, чтобы мы могли отомстить.

Да у меня дел до хренища, успел крикнуть Кромм, прежде, чем невидимый гоплит ловко накинул ему на шею кольцо с шипами на длинном шесте. Ощутив прикосновение холодного металла к кадыку, Кромм боязливо сглотнул, а Мейтон приблизил к нему лицо и, обдав холодом, сказал: бог или червяк, вот твой выбор. Такова воля отца, а с ним не спорят.

До гостиницы его домчали за пять минут. Там его уже ждали Декка с Парвине, прислуга выстроилась в ряд, сияя накрахмаленными чепцами и взбитыми жабо. Кромм вошёл внутрь, обернулся назад и посмотрел на сыновей Киннея и охранников, маячивших за их спинами. Номики подмигнул, странная улыбка снова заиграла на его лице. Мейтон махнул рукой, что-то буркнул и они уволокли разбитого горем отца прочь. Кромм исподлобья посмотрел на удаляющихся гоплитов, разбрызгивающих грязь тяжёлыми сапогами, и упрямо сказал: да пошли вы на хер.

Патрон Кромм, пропел сзади голос Парвине: вам надо принять душ, у вас всё лицо испачкано. Мы приготовили вам чистую одежду. Кромм обернулся и посмотрел в простоватое лицо женщины, обрамлённое облаком светло-каштановых кудрей. Она так открыто улыбалась, будто бы он приходился ей родственником, а не трудным постояльцем, от которого постоянно жди беды. Это Кинней распорядился, да, спросил Кромм: конечно, он. Как сказал его сын, он же владеет всей Энподией и трахает её во все дыры, да? Парвине покраснела.

Кромм послушно вернулся в свой номер, с трудом подавляя желание исполосовать глевией стены, задекорированные нарядными обоями, посносить к чертям эти милые, слишком милые светильники, выломать к херам этот узорчатый паркет, сложить из него костёр и зажарить на нём первого попавшегося гоплита. Он разделся, включил душ, слушая, как натужно сипят немолодые трубы, спрятанные в стене, пропустил первые холодные струи и когда вода, наконец, прогрелась, шагнул под приятно обжигающие капли, представляя себе, что вся его злость, все неприятности стали чёрной, похожей на нефть, грязью, которую вода милосердно смывает и уносит в сливное отверстие.

Наконец, он почувствовал себя вполне успокоившимся, грудь больше не ходила ходуном, загривок перестал сжиматься от ярости, Кромм вышел из ванной, растёрся полотенцем до красноты и посмотрел в окно. В дверь постучали. Кромм со вздохом обмотал бёдра полотенцем и, не оборачиваясь, крикнул: входите!

Сзади что-то прошелестело, раздались лёгкие шаги, звон посуды, разлился странный, но приятный запах. Я вам холодненького узвара принесла, попейте, произнёс голос Парвине. Кромм обернулся. На столике стоял серебряный кувшин и грубый стакан в серебряном же подстаканнике тонкой работы. Парвине налила туда светло-коричневой жидкости и с поклоном подала гостю. Узвар оказался похожим на компот с ноткой мяты, неожиданно вкусным. Кромм благодарно улыбнулся, вытер усы и спросил: Парвине, а ты что думаешь? Ты ведь знала Зосему? Что скажешь, это он убил?

Женщина воровато оглянулась на дверь, скользнула к ней и прикрыла, проведя по косяку рукой, чтобы убедиться, что не осталось зазора. Она обернулась, привалилась спиной к косяку, сверля Кромма глазами, явно взвешивая, можно ли ему доверять. Потом спросила: вы правда знаете моего отца? Не просто знаю, я считаю его лучшим пульмоном из всех, что я когда-либо видел, соврал Кромм с величавой интонацией монарха, награждающего своего вассала орденом: даже по сравнению с твоим мужем, который ещё слишком молод. А за твоей сестрой Айе я бы даже приударил, когда б мог быть уверен, что смогу быть ей хорошим мужем. Но с моей работой невозможно завести семью. А почему ты спрашиваешь?

Трудно открыться чужому человеку, покраснела Парвине и села на край кровати. Кромм опустился в кресло напротив. Он видел, что женщина нимало не смущается его наготой, полностью уйдя в переживания. Её глаза зарозовели и подёрнулись влагой, она некоторое время смотрела сквозь Кромма, но вдруг решительно ударила кулаком по ладони и громко прошептала: кому же ещё быть виноватому, как не этому гаду Зосеме? Он тот ещё козлина был, надеюсь теперь он сдохнет в Яме. Чтобы его там все эти арестанты насиловали каждую ночь, вот чего я ему желаю.

Кромм нагнулся к ней и, заглянув в лицо, прошептал: дитя, скажи, он обидел тебя? Парвине хлюпнула носом: нет, не обидел. Ну, то есть, как не обидел? У него не получилось. Она ещё сильнее покраснела и закрыла лицо ладонями. Подышала, собралась с духом, убрала руки и сказала чужим деревянным голосом: как-то раз, с месяц назад, Декка уехал разговаривать с поставщиком продуктов в Малый рукав, слишком много порченых овощей стало приезжать, надо было разобраться. Я осталась на хозяйстве, а вечером пришёл этот. Зосема. Он даже говорить со мной не стал, подкараулил у служебного лифта, там, где бойлер гудит и так больно ударил. Сюда. Прямо под дых. Я заорала, а он говорит: ори, ори, это хорошо. Сорвал с меня одежду, но не всю, запутался в юбках. В общем, пока он пытался… Короче, у него так и не встал. Меня в жизни ни один мужчина не тронул. Говорят, что каждую женщину насилуют хотя бы раз в жизни. Со мной ничего такого не было. Я, конечно, встречалась с парнями до Декки и, чего греха таить, и влюблялась, и всякое с ними было, но никогда мне никто не делал больно. А Зосема, он будто сломал мне жизнь, он испортил мне всё, как будто в самую душу плюнул. Понимаете?

Кромм вздохнул, нагнулся и поцеловал пахнущую мылом, чуть припухлую руку Парвине. Декка знает, спросил он. Парвине отвернулась, помолчала, прерывисто вздохнула и прошептала: я долго молчала, но недавно ночью мне приснилось, как он снова стоит на мной, расстёгивая штаны, я проснулась в ужасе, кричала на весь дом… В общем… Да. Декка знает. Просто он сделать ничего не мог. Что может сделать простой пульмон против всесильной кане Тониане?

Но я всё-всё кану Кастору рассказала. Я же после того случая просто боюсь в зал к гостям выходить. Ну, то есть, выхожу, конечно, я ведь пульмоне, но я так боюсь, я трясусь так, что стаканы на подносе звенят. Я всё время смотрю на дверь, не идёт ли Зосема со своими друзьями-ублюдками. Когда это случилось с кане Хеккубе, а потом, когда кан Кастор пришёл наутро и Декка сказал ему, что это Зосема убийца, я Кастора в уголок отвела и всё-всё ему рассказала. Вы знаете, что Зосему даже в бордель перестали пускать? В смысле, в наш бордель, в городской? Ему теперь туда хода нету, только в тот, что для проезжих, там, за городской стеной. Кане Каре сказала, что если он ещё раз в её борделе появится, она яйца, ой простите. Парвине быстро прикрыла рот ладонью, потом понизила тон и продолжила: кане Каре сказала, что всё ему обрежет своими руками и кане Тониане ничего не сделает. Потому что это кане Каре бордель, туда все ходят и если что-то пойдёт не так, то кане Тониане придётся противостоять всем мужчинам в городе.

О, боги, улыбнулся Кромм: сколько же у вас всего канов? Парвине удивлённо подняла глаза: как это сколько? Пять. В Энподии всегда пять канов, как пять пальцев, поэтому они и называются кулак Энподии. Кинней самый старший и сильный, потом Коус Железная башка, Кастор Красавчик, кане Тониане Медная хозяйка и кане Каре Вороница. Все они законно избраны, их власть неоспорима и подкреплена волей Энподии и её богов, Святых Полуночников.

Так что там Зосема, сказал Кромм, чтобы вернуть разговор в нужное русло. Парвине наклонилась поближе и глаза её засветились: мы с девочками договорились, что каждая из нас, к кому приставал Зосема, пойдёт к кану Кастору и даст показания. Девчонки сказали, что они ещё по подружкам поспрашивают, нет ли на Зосему какого говна. Если мы не закопаем его сейчас, мы никогда от него не избавимся, от напасти этой. Пусть он сдохнет в Яме за всё, что делал.

Взгляд Кромма невольно упал на ложбинку в декольте Парвине, он почувствовал совершенно неуместное возбуждение, смущённо кашлянул и сказал: а ты не объяснишь мне, где этот ваш бордель находится? Лицо женщины тут же сделалось подозрительным: вы там расследование будете проводить? Хотите навести справки про Зосему? Кромм расхохотался: нет, детка, в бордель я собираюсь по той же причине, что и все остальные мужики, прости. А, с облегчением сказала Парвине: тогда вам там понравится. У нас очень хороший бордель, все наши гости всегда возвращаются довольными. Там и девушки очень чистенькие работают, они вам приглянутся. Только знаете что… Парвине сложила ладони в молитвенном жесте: пожалуйста, возьмите с собой серебряный декан или марку золотую, а остальное оставьте Декке, чтобы он в сейф запер. Иначе из вас там всё до последнего грошика выжмут.