Читать книгу Святые Полуночники - Макс Бодягин - Страница 9

Кан Кастор лучился энергией и счастьем, будто бы внутри него включили лампочку. Двигаясь упруго и слегка пританцовывая, как хороший боксёр, он подошёл к стойке, со стуком положил на неё тяжёлый шлем, и протянул Кромму открытую ладонь для рукопожатия со словами: не хмурьтесь, верховный кат, я пришёл к вам с хорошими вестями. Надеюсь, вы слышали ночью этот досадный шум там, снаружи? Так вот, ваш любезный Зосема тоже его услышал. Он лежал в помогальнице под присмотром нашего лекаря, поскольку, как вы понимаете, доставить его к матери в таком виде мы не могли. Так вот, как только он услышал первый взрыв, то поднялся на ноги, оттолкнул лекаря и выбежал из помогальницы, прихватив с собой топор. Не знаю, успел ли он протрезветь, но говорят, сражался он отменно. А вы, что же? Действительно просидели здесь всю ночь, патрон Кромм?

Декка с опаской посмотрел на Кастора и быстро сказал: я честно пытался его остановить, но он меня не послушал. Кромм сделал большой глоток и, приложив запотевшую кружку ко лбу, ответил: я воевал рядом с Номики, а вы? Кастор с уважением покачал головой, взъерошил волосы, замотал в узел и подколол их двумя золочёными спицами. После чего достал из кармана монету и положил на стойку со словами: налей-ка нашему гостю за мой счёт в знак моего уважения. Номики в юности служил в охране Долговой ямы и вчера, говорят, там было жарко. А вы, спросил Кромм: где были вы? У вас такой выспавшийся вид, кан Кастор. Мне даже завидно.

Кастор широко улыбнулся: я воевал с другого фланга, преследовал противника от самых ворот до Ямы. Вечером я объезжал посты у ворот и мой отряд первым встретил атаку этих ублюдков. Нас было очень мало, половина полегла сразу, мы не ожидали увидеть такую лавину, поэтому рассредоточились, а потом догоняли и долбали их арьергард, пока не догнали до самой фаланги Мейтона, стоявшей на стене. Так получилось, что мы зашли восточнее фаланги Номики, взяли ублюдков в клещи и начали душить. Мы бы добили их всех, но этот сучий дым… Кастор с досадой грохнул полихитиновой перчаткой по стойке: жаль, я не пью по утрам, с удовольствием составил бы вам компанию, верховный кат. Но главное-то! Главное известие! Раз Зосема жив, вы теперь совершенно свободны, можете лететь, куда вам вздумается. А можете продолжать обогащать нашего славного пульмона, опустошая его пивные запасы.

Кромм кивнул, даже не взглянув на лучившегося задором кана: спасибо. Вы как будто не рады, удивился Кастор. Кромм усмехнулся углом рта и прохрипел: скажи ему, Декка. Пульмон молча вышел из-за стойки и прошёл к дальнему столу, стоявшему в тёмном закуте. Дождавшись пока кан Кастор приблизится, Декка приподнял пропитавшуюся кровью скатерть и Кромм услышал вскрик. Он взял со стола вторую кружку и, по-прежнему сидя спиной к Кастору, сказал: вот-вот. Она полчаса назад упала мне под ноги. Кто-то выбросил её из окна. Вот только челюсть ей сломали рукой, очень характерный удар. И душили тоже руками. И бог весть, что ещё с ней делали.

Кастор вернулся к стойке белее бумаги. Он нервно снял перчатки и спросил: Декка, вы уже вызывали гоплитов? Пульмон невесело усмехнулся: да, по договору они должны были прибыть двадцать пять минут назад. Я вам вчера уже жаловался на то, что ваши подчинённые не соблюдают договорённостей, которые мы с вами подписали. Боги Энподии, Святые Полуночники, пробормотал Кастор: так это из-за неё вышла вся эта заварушка с Зосемой? Это из-за неё могла начаться война, как вы выразились, пульмон Декка? Теперь понимаю. Вероятно, кан Кинней ещё не знает?

Декка сплюнул от сглаза и вздохнул: я жду ваших гоплитов, как манны небесной, именно потому, что только они способны остановить кана Киннея. Мы, конечно, отправили к нему посыльного с вестью, что с кане Хеккубе случилась беда и она находится здесь, но про убийство не сказали. Побоялись за жизнь посыльного.

Декка внезапно замолчал, его глаза остекленели, он посмотрел на часы, потом его озарило и он грохнул по стойке кулаком: вот сссу-у-ука! Вот ведь мразёныш! Он наклонился к Кастору и зло прошептал: этот мстительный сучонок Зосема! Ему всегда надо оставить за собой последнее слово! Наверняка, этот паразит протрезвел, помахал топором, пропотел и вспомнил, что верховный кат навалял ему из-за женщины. Он как, пить дать, вернулся сюда и отомстил ей за унижение.

Как бы он пробрался сюда незаметным, растерянно спросил Кастор. Симпатичное лицо пульмона исказила гримаса ярости: а вы не помните, кан Кастор, как я жаловался на него месяца четыре назад? Я ведь уже выгонял этого жирного поганца из номеров, потому что на него жаловались гости! Ваши же гоплиты забирали его несколько раз. Вы не помните тот случай, когда он по пожарной лестнице вскарабкался на четвёртый этаж, пообещав какой-то там красотке, что в зубах доставит ей букет прямо в окно?

Декка бурлил гневом, сердито оттирая сверкающие вилки белоснежным полотенцем. Кастор перегнулся через стойку, схватил его за запястье и встряхнул, привлекая к себе внимание: пульмон! Я вас умоляю, пока никому ни слова. Мне надо допросить Зосему, но если вы проболтаетесь о своих подозрениях, он исчезнет. Кане Тониане тут же спрячет его так, что никто не найдёт. А Кинней его попросту убьёт, если узнает. А это уже война. Кане Тониане привлечёт своих родственников и всё это будет иметь огромные последствия. Поклянитесь молчать, прошу вас!

Вовремя вы это сказали, кан Кастор, хмуро буркнул Декка, протирая кружку и показывая подбородком на входные двери. Кромм развернулся и увидел, как несколько гоплитов распахивают их, вежливо придерживая створки и два его ночных знакомца, Номики и Мейтон, фактически вносят в зал седого, сухощавого, очень высокого мужчину, еле волокущего ноги от горя. Перейдя через порог, он оттолкнул сыновей в стороны и закричал: где она? Декка перемахнул через стойку и бросился ему в ноги. Невесть откуда взявшаяся Парвине тоже упала на колени рядом с мужем, обхватив ноги гостя и по-бабьи заголосила: простите, простите нас великий кан! Не уберегли! Не казните, только не казните нас! Мы не виноваты, кан Кинней, вторил ей Декка, совершенно обезумевший от ужаса.

Номики и Мейтон кое-как подняли пульмона с женой на ноги и младший холодно спросил Декку, глядя ему прямо в глаза: где она? Тот молча показал рукой на стол. Кан Кастор подошёл к Киннею, чтобы, наконец, поздороваться, но тот прошёл мимо него, не видя ничего, кроме страшной бурой тряпки, укрывавшей тело убитой кане Хеккубе. Он сделал несколько шагов, потом побежал, споткнулся, подвернул ногу, упал на четвереньки, поднялся, протянул руку к импровизированному покрывалу и замер. Его скрюченные пальцы зависли в воздухе и сильно затряслись. Мейтон, просипел кан Кинней: я не могу. Я не могу сделать этого сам. Помоги мне, мальчик.

Мейтон подошёл и медленно приподнял скатерть. Святые Полуночники, за что, закричал Кинней словно раненый, его ноги подкосились, кан упал на труп жены и затрясся в рыданиях. Декка с женой снова опустились на колени и уронили головы, отрешённо глядя перед собой в пол. Кромм заметил, как пульмон кусал губы, чтобы не выплюнуть имя подозреваемого и сдержать слово, данное Кастору.

Кромм чувствовал, как его бросает в жар от выпитого на старые дрожжи. Звуки стали слегка глохнуть, зрение становилось туннельным, очертания предметов понемногу размазались. Ему надоело смотреть как несчастный Кинней ревёт белугой, нестарый ещё мужик с длинной седой косой, кричит так, будто ему яйца отрывают. Ну, жалко, девку, конечно, очень жалко. А кого не жалко? Всех жалко. Кромм не заметил, что начал бормотать вслух, выбираясь из-за стола и направляясь наружу. Два раза его сильно шатнуло, но гоплиты, стоявшие караулом возле дверей «Нимфеи» вовремя подхватили его под мышки и поставили на ноги. Кромм отсалютовал им, не обращая внимания на их откровенно презрительные усмешки, доковылял до скамейки и плюхнулся на неё, раскинув руки.

Кровавое пятно на мостовой уже замыли, Кромм чувствовал, как солнце ласкает лицо и город уже не казался ему таким уродливым. Он смежил веки, но тут услышал хриплый мужской голос: это вы её нашли? Он открыл глаза, перед ним стоял незнакомый силуэт, который он никак не мог различить, мешало солнце, Кромм приложил ладонь козырьком к глазам и увидел, что над ним склоняется кан Кинней. Да, сказал он: она упала с пятого этажа. Я бросился за убийцей, но, к моему сожалению, он уже скрылся.

Кан Кинней посмотрел на окно, потом присел рядом с Кроммом. Его узкое, как нож лицо, словно бы втекало в длинный нос с хищными, высоко вырезанными ноздрями. Носогубные складки терялись в стального цвета щетине, но прорезали кожу глубоко, как это часто бывает у людей желчных. Такие же большие, как и у сыновей, надбровные дуги прятали холодные серо-зелёные глаза, стальные брови выглядели лохматыми и неухоженными. И вообще, возникало такое ощущение, что кан Кинней горевал уже с месяц. Он вытащил из кармана сюртука баснословно дорогой платок с вышивкой и кружевами и шумно высморкался в него. Кромм заметил на запястьи кана большие золотые часы. Кинней скомкал платок, сунул обратно в карман и спросил: почему вы думаете, что её убили?

Кромм почесал лысину: когда живой человек падает из окна, он совершает инстинктивные движения руками, пытаясь защитить голову. С этим ничего не поделаешь, это наше генетическое наследие, мы всегда пытаемся защитить голову в опасной ситуации. Кроме того, если бы она выбросилась сама, то траектория падения была бы другой, она бы упала там. И уж точно она не лежала бы по стойке смирно, как солдат. А именно такой я её и увидел. Мои соболезнования, кан Кинней.

Мейтон отвезёт её в Малый рукав, чтобы её осмотрели квалифицированные буама, сказал Кинней, глядя мимо собеседника. Но у вас в стратоне же есть лечебница, которую вы помогальницей называете, удивился Кромм: зачем везти тело куда-то ещё, да ещё и в такую тёплую погоду? Кан Кинней скривился: в этой так называемой помогальнице нет ни одного профессионала. Все самоучки, только и умеют, что вывихи вправлять, да бинты наматывать. Он зло сплюнул на землю, потом резко развернулся к Кромму, внимательно вгляделся в его глаза и сказал: Мейтон говорит, что вы хороший боец и славно сражались ночью. Кромм кивнул, но ничего не ответил, спокойно выдерживая взгляд кана Киннея. Тот встал, по-прежнему продолжая сверлить Кромма глазами, протянул руку и сказал: ещё увидимся, верховный кат.

Кромм пожал длинную прохладную ладонь и ответил: завтра я уезжаю, я и без того задержался здесь слишком надолго. Кан Кинней выдержал паузу, будто что-то взвешивая про себя, и повторил: ещё увидимся. Увидимся.