Читать книгу Святые Полуночники - Макс Бодягин - Страница 15

Да пошли вы все на хер, шипел про себя Кромм, шлёпая тяжёлыми башмаками по зелёно-чёрной жиже, покрывавшей мостовую, сбитую из колотой бетонной плитки: ублюдки сраные, относитесь ко мне, как к говну. Я за вас сражаюсь, вместо того, чтобы отсидеться в гостинице, я привожу вам преступника, за которого плачу золотом на полвека вперёд, это неплохая сделка, а вы? Вы что делаете? Он с ненавистью обвёл вглядом скопление скособоченных бетонных кубов с сочащимися влагой швами и неряшливыми деревянными крышами. Их словно начали как следует драить наждаком, да так и бросили на середине, оставив поцарапанными.

Кромм сплюнул на мостовую, поднял воротник плаща, ёжась от мелкого, но липкого дождя, раскрыл зонт из промасленной бумаги, который дала ему с собой Парвине, и снова зашипел: сука, аэрокаб-то мой чем вам так приглянулся? Заперли меня в этом крысятнике. Да хрена с два я вам буду чего-то расследовать. Я на ультиматумы не реагирую. Что вы там провякали? Или буду богатым, или буду нищим тут слоняться? Да хуй вы угадали. Есть третий путь, великий путь алкоголи, сучки. Не знали? Я вам покажу дорогу к такой синей яме, в глубины которой вы ещё не смотрели. Каны, блядь. Избранные, блядь. Я за вас не голосовал, подчиняться вам не намерен. Смотри-ка, как они за меня всё решили, а? Вы меня догоните сначала, клоуны, когда я на синем коне рвану в бескрайнюю хмарь.

Сверяясь с запиской Парвине, он дошлёпал по лужам до небольшой площади, где высилось очередное творение местных зодчих. Над мятыми жестяными воротами располагалось нечто, напоминающее мансарду из растрескавшегося, посеревшего от дождей дерева. Строитель не особенно заморачивался геометрией окон, они вышли разнокалиберными, где-то забранными густой решёткой, где-то укрытыми щелястыми ставнями из дерева. Поверх мансарды водрузили пристрой почище с окнами побольше и даже с балконами, но поставили его углом вперёд, совершенно поперёк всякой логики, вне всякой связи с направлением улицы. Как будто бросили его сверху и как он упал, так его и оставили. На боковой стене виднелась большая надпись, выведенная коричневой краской, многажды обновлённая и обведённая белым по контуру букв: лучшие девочки в ойкумене. Ни тебе красных фонарей, ни мигающих гирлянд, ни зазывал. По надписи с шуршанием проползла крупная многозубка и стремительно скрылась в трещинах облицовки. Кромма передёрнуло. Ну, посмотрим, что там за девочки такие, пробормотал он, сложил зонт и толкнул подошвой ботинка неподатливые, обшитые жестяными заплатами двери.

Он перешагнул высокий порог, поднял глаза и замер, выронив мокрый зонт. Ему припомнилась серая, ноздреватая и шершавая морская раковина, которую нещадно шваркало течением об дно, на ней гнездились актинии, её пытались разломать крабы и разгрызть хищные донные рыбы, от этого её панцирь стал походить на взлётную полосу аэродрома, прочную как алмаз. Однако внутри эти неподатливые створки выстилал нежнейший перламутр, переливающийся всеми оттенками радуги, только гораздо нежнее и тоньше. И там, в глубине, на трепещущей подстилке самой нежной и уязвимой в мире плоти, возлежала драгоценная жемчужина, сияющая так, что невозможно отвести глаз.

Как и эта раковина, бордель Энподии, серый и обшарпанный снаружи, внутри оказался настолько нарядным, что Кромм будто бы стал размером с муравья и очутился внутри монаршей короны. Всё блистало алым и золотым, пурпурный полумрак пронизывали бриллиантовые отсветы, пол из чёрного мрамора поглощал свет и вошедший гость ступал на него осторожно, как на сумеречный ноябрьский лёд. Задрапированные тяжёлым бархатом своды уходили так высоко, что Кромм даже не понял, как внутри такого невзрачного и даже уродливого здания, столь небольшого на вид, могло уместиться столько пространства. Из переливчатых бархатных облаков спускались стрельчатые узкие люстры, будто грозовые струи застыли в падении, не достигнув земли. Словно перевернутые колонны они разбивали пространство зала, превращая его в несложный лабиринт, среди поворотов которого притаились шёлковые диваны, кушетки, банкетки и кресла, заполненные жаркими полутенями. Они шептали и звали, манили бархатистой кожей, дразнили приоткрытыми губами, их мерцающие в полумраке глаза обещали наркотическое удовольствие, они обволакивали ароматом разгоряченного тела, сводили с ума.

Кромм растерянно стоял в центре зала, где две широкие парадные лестницы с балюстрадами сливались в балкон, за которым виднелась богато задрапированная аркада. Под балконом располагалась стойка рецепции, облицованная тёмной яшмой и змеевиком, сзади её подсвечивали невидимые тёплые светильники, отчего девушки в строгой, серой с красным форме казались актрисами, вышедшими на авансцену.

Я вижу, вы у нас впервые, шепнул сзади и справа женский голос. Кромм обернулся к хозяйке и от неожиданности сделал шаг назад. Перед ним стояла стройная блондинка в шёлковом платье цвета слоновой кости, но его поразили вовсе не её зелёные миндалевидные глаза, не гипнотический голос и не грация. При всей красоте незнакомки, её рост точно превышал два метра. И сильно превышал. Кромм попытался вспомнить, видел ли он когда-либо такого высокого человека, и не смог. Не извиняйтесь, мой дорогой, засмеялась женщина: я знаю, как выгляжу и привыкла к тому, что все реагируют на моё появление одинаково. Меня зовут Тристе, я управляю этим дворцом.

Она щёлкнула пальцами и две девушки в той же самой серой форме бросились поднимать оброненный Кроммом зонт. Тристе подхватила Кромма под рукав и повлекла к подсвеченной стойке, мило щебеча с высоты своего роста: в городе это место именуют борделем, но это так вульгарно. Здесь мы называем его дворцом, дворцом удовольствий, дворцом счастья. Посмотрите вокруг, на многие дни пути вы не найдёте такой роскоши. Каждый предмет здесь, каждая чайная ложечка или пуговка на наволочке имеет свою историю и имеет большую ценность, да-да, патрон. Кстати, вы не назвали своего имени, мой дорогой, это необязательно, мы сохраним ваше инкогнито, но мне неловко от того, что вы знаете моё имя, а я не знаю, как обратиться к вам. Она нагнулась к лицу Кромма и он снова слегка обмер. Лицо Тристе выглядело красивым и гармоничным, но когда она вот так наклонялась, становилось очевидным, что её изящная головка вдвое больше головы Кромма. Он посмотрел на её пальцы, лежащие на его рукаве. Они были в полтора раза длиннее его ладони.

Виктор, кашлянув, ответил Кромм: зовите меня Виктор. Какое редкое и красивое имя, зазвенела красавица, слегка толкнув Кромма бедром в плечо. Она с Марса что ли, подумал он, чувствуя возбуждающий мускусный аромат, струящийся от спутницы. Она же огромная. Как она вообще ходит с такими пропорциями? Серьёзно, не может быть у человеческого существа шеи такой длины. Кромм вновь кашлянул и сказал: матроне Тристе, ваше платье поразительно. Очень красиво. Тяжело, наверное, найти одежду такого размера? О, спасибо, вспыхнула улыбкой красавица: здесь мне действительно непросто поддерживать свой гардероб в порядке и вовремя его освежать, но… Её улыбка стала загадочной и мечтательной: есть места, где это куда проще. И что это за места, спросил Кромм с глуповатым лицом. Тристе нагнулась к нему и пощекотала пальцами его заросший алой щетиной подбородок: миленький, я не сплю с клиентами, простите меня, Виктор. Её декольте слегка разошлось и Кромм увидел две нежные полусферы совершенной формы, но совсем уж несуразного размера, будто бы он действительно уменьшился в размере втрое и смотрел на обычную земную женщину. Тристе приблизила губы вплотную к его уху и шепнула, обдав его жаром: я смотрю, патрон, вы уже готовы осчастливить наших девушек. Она скользнула пальцами по его ноющему от напряжения члену и заглянула в его глаза: так чего же вы хотите, Виктор?

Стекающие с потолка хрустальные люстры внезапно стали сосульками, пробивающими череп и раскаляющимися добела, воздух сгустился и перестал проходить в лёгкие, всё тело бросило в пот, Кромм дрожал, как новоиспечённый муж у ног возлюбленной, только что снявшей подвенечный наряд. Забыться, выдохнул он: хочу на какое-то время забыть обо всём.

Тогда вы пришли по адресу, улыбнулась Тристе, выпрямляясь и щёлкая в воздухе длинными пальцами: оставьте на стойке депозит в размере золотой марки и вы окунётесь в чудо. Кромм словно в забытьи положил монету, обернулся и замер. Двадцать или тридцать женщин полукругом выстроились вокруг. Он даже не пытался понять, сколько их. Темнокожие и совсем белые, зрелые и почти совсем юные, коротко остриженные и носившие богато уложенные причёски, полненькие и донельзя сухие, задрапированные в многослойные одежды и совершенно обнажённые, вызывающие и смущённые, смеющиеся и грустные, они стояли, ожидая его вердикта.

Хочется заполнить ими бассейн, разбежаться и нырнуть туда, подумал Кромм. Он облокотился на стойку, почесал бороду и сказал: ужасно трудно сделать выбор на сухую. Вы все восхитительны. Поэтому мне срочно нужно выпить, пока я не сошёл с ума и не попытался вступить в связь со всеми вами.

Его кружило в осклизлом пространстве, пропахшем грибами, он и сам сидел на огромной, слегка вогнутой шляпке гриба, с которой местами пооблезла тонкая кожица. Жидкие зелёные пятна плыли перед глазами, поднимаясь и опускаясь, играя и мороча, он дул в тонкую трубку или эта трубка, похожая на катетер, вдувала в него ледяной воздух, приподнимая над шляпкой гриба как воздушный шарик, он не вполне понимал. Неба не было. Землю сплошь покрывали грибные поля, тонкие изогнутые стебельки поганок с полупрозрачными шляпками, похожими на медузу и коренастые, как молодые бычки, белые. Но ему нравились маслята, от которых тянулась сладкая слизь, она так приятно грела пальцы, что хотелось гладить её ещё и ещё. Он услышал громкий стон, тихо засмеялся и начал подпевать этому стону, как если бы он был песней, раскачиваясь и аккомпанируя себе на влажных шляпках маслят. Да-да-да, сказали маслята, да-да-да, быстрее, быстрее.

Он снял феску, потому что её кисточка противно лезла в глаза, хотел снять и халат, потому что стало жарко, но трубочка, подававшая волшебный дым, спеленала его поперёк груди. Он пригляделся и заметил, что это не трубочка, а дымная струйка, он подул на неё и маслята взорвались фонтаном радужных брызг, стон заполонил всю вселенную, Кромм открыл глаза и увидел рядом незнакомую голую женщину. Он лежал на большой, высоко взбитой кровати, заваленной бесчисленным количеством разнокалиберных одеял и покрывал самых разных цветов. Его пальцы погружались в промежность этой самой незнакомой женщины, под её ягодицами разлилась довольно большая лужа, лица женщины Кромм не мог разглядеть, потому что она запрокинула голову за край кровати, до крови прикусив предплечье.

Он осторожно высвободил пальцы и понюхал. Запах ему понравился. Он осмотрел себя. Кто-то разрисовал его тело магическими знаками вуду. Он послюнявил палец другой руки, потер рисунок на животе и поднёс руку к носу. Запах походил на менструальную кровь. Ого, сказал Кромм, да я затейник. Ты не затейник, ты волшебник, простонала женщина и с трудом подняла голову. Потом она кое-как подползла поближе и уронила кудрявую голову ему на бедро. Кромм посмотрел на её голубые глаза и странно маленький ротик сердечком. Потом на шею в тонкой золотой цепочке. Большую, чуть обвисшую грудь, животик со складочкой, крепкие коренастые ноги. Такая… Упитанная. Коротенькие пальцы на ступнях напоминали поросяток, рядком сосущих матку. Где я, спросил Кромм. Во дворце удовольствий, тихо простонала женщина и её встряхнуло от сладкой судороги. Как меня зовут? Виктор, Победитель Мужей, Величайший и Блистательный, шепнула женщина, перевернулась на спину, положила было руку себе в промежность, ойкнула, убрала ладонь и, шумно фыркнув, вытерла со лба крупные капли пота. Как-как, удивился Кромм.

Женщина медленно села. Лихорадочный пунцовый румянец понемногу стекал с её щёк. Она выглядела абсолютно счастливой. И измазанной разводами спермы с головы до ног. Что я тут делаю, подумал Кромм, но, как оказалось, произнёс это вслух и женщина ответила: доводишь меня до экстаза. И у меня получается? Ещё как, хотя не должно было бы, ответила женщина. Почему, удивился Кромм. Потому что ты до одури накурился мшицы, а после мшицы у мужика обычно не стоит, улыбнулась женщина. Мшицы? Она засмеялась, подползла к Кромму поближе, погладила по лицу и ласково спросила: ты вообще ничего не помнишь, да?

Кромм покачал головой, ощущая похрустывание в шее. Как тебя зовут, поинтересовался он. Какая разница, улыбнулась она в ответ: тебя принесли уже тёпленького с трубочкой мшицы во рту, ты попросил меня раздеться, осмотрел с ног до головы, потом обмакнул палец в варенье, нарисовал мне на лбу крест и сказал: нарекаю тебя Пончиком. И надеюсь ты будешь очень, очень сладкой. Так что я уже три дня как Пончик. В голове Кромма шумно протопал отряд пугающих мыслей, он встрепенулся и вскрикнул: сколько? Три дня?! Я вообще нифига не помню! А это что? Он показал на рисунки на своём теле.

А, это, насмешливо фыркнула Пончик: когда у тебя не получилось со мной… Ну я не одна тут была, нам прислуживала одна девочка, ты захотел с ней. Ну, ты понимаешь. А у неё месячные были. Ты сказал, что это хорошо, нарисовал на себе эти магические знаки, чтобы у тебя лучше стоял. Мы с девками сначала посмеялись, правда, мы и не такое видели, но это правда было ржачно. Ты же пьяный был, да ещё и мшицы обжабался. Зато потом… Пончик несколько раз поцеловала Кромму грудь и шею: выяснилось, что эта твоя менструальная магия прекрасно работает.

Стыд-то какой, подумал Кромм и спросил: что за мшицу-то ты всё время вспоминаешь? Пончик развернулась, угнездилась затылком поудобнее между свёрнутых калачиком ног Кромма и, играя кудрявой прядью, сказала: ты как с Луны свалился. Ты сказал Тристе, что хочешь забыться. Она велела переодеть тебя в халат и спросила, что ты предпочтёшь, мшицу или смолку. Ты сказал мшицу, потому что тебе нравится это мягкое слово. Мы думали, ты знаешь. Я не знаю, пожал плечами Кромм. Она делается из мха, пояснила Пончик: он сушится, потом с одного гриба снимают слизь деревянной лопаточкой такой, пропитывают и делают такие шарики. Она показала, какого размера получаются шарики. Ну и, в общем, ты куришь и начинаешь наяву видеть цветные сны, подытожила Пончик, встала, набросила пеньюар, подошла к длинному узорчатому шнуру и потянула. Где-то далеко за закрытой дверью раздался звон, за которым сразу последовали суетливо шаркающие шаги.

Ты давно не ел, пояснила женщина. Кромм кивнул и прислушался к себе. Голода он не чувствовал. Как и похмелья, что странно.