Читать книгу Святые Полуночники - Макс Бодягин - Страница 8

Кромм проснулся не от того, что неудобно откинутая назад шея заныла, его разбудил странный звук. Мимо маркизы, закрывавшей скамейку, на которой он спал, от солнца, что-то пронеслось и ударилось об мостовую. Кромм не хотел открывать глаза, в голове тянули жилы утомительные скрипки, музыканты не попадали в ноты, шея пульсировала болью, он бы хотел поспать ещё, но тело затекло и требовало движения. К тому же он слегка подмёрз. Кромм растёр лицо и только потом разлепил веки. То, что он увидел, ему не понравилось.

Она лежала перед ним совершенно нагая. В другое время Кромм бы сказал про себя слово голая, но к ангелам хочется применять более возвышенные слова. Она выглядела как разбитая фарфоровая кукла на алом шёлке. Кровь из разбитого затылка разлилась по мостовой, не смешиваясь с серой грязью, но покрывая её сверху лаковым саваном. Широко распахнутые голубые глаза мёртво отражали серые утренние тучи. Тонкие руки разбросаны как у куклы, ноги неестественно выломились. Кромм присел, глядя на совершенное лицо девушки, на розовые, по-подростковому припухлые губы и заметил гематому на подбородке, покрытую небольшой характерной ссадиной. Он легонько потрогал челюсть, она оказалась симметрично сломанной в двух местах. Поперёк шеи вздулась лиловая странгуляционная полоса, тут же виднелись отпечатки пальцев. Кромм отстранился, стряхивая с себя оцепенение, которое всякий раз находило на него, когда он видел красивое женское лицо. Теперь он видел всё целиком. Как на фотографии в полицейском рапорте. Ангельское создание били, душили и, судя по всему, насиловали. После чего сбросили с пятого этажа.

Это казнь, сказал Кромм про себя. Глевия лежала тут же, под скамьёй, на которой он провёл ночь, поэтому он подхватил её и с рёвом вломился в гостиницу, напугав Парвине: там девочка убитая, накрой её срочно чем-нибудь. Он, задыхаясь, бежал вверх на пятый этаж, проклиная себя за то, что потратил слишком много драгоценных минут на разглядывание жертвы, ведь и так было ясно, что она мертва.

Её лицо стояло перед ним, как наваждение. Ангел, мой фарфоровый ангел, я уберёг тебя от пьяной орды Зосемы, но почему судьба-злодейка всё-таки догнала тебя? Кому могла помешать такая красота? Во что ты вляпалась, девочка, если кто-то показательно выбросил тебя из окна, как пакет с мусором? Кромм толкал рукой все двери подряд, держа глевию на отлёте. Одна из них подалась, он навалился плечом, вломился в номер и в бешенстве заорал. Номер был пуст, лишь изорванная женская одежда, верёвки на спинке кровати и окровавленное женское бельё свидетельствовали о том, что здесь произошло преступление.

Кромм наклонился к подушке, потянул носом аромат духов, смешавшийся с ароматом молодого тела и явственно почувствовал кровь. Он отбросил одеяло, кровь покрывала и простыни. Кромм принюхался и ему показалось, что от бурых пятен слабо тянет калом. Он зачехлил оружие и вышел вон, медленно спустился в питейный зал, подошёл к бурно шепчущейся стайке гостиничных слуг, вытащил оттуда Декку, ухватив его за локоть, и сказал: рассказывай. Пульмон Декка совершенно ошалел от ужаса, он побелел, губы его неровно прыгали, будто бы тряслись в пляске святого Витта, глаза опухли от слёз. Кромм вздохнул и повторил, стараясь выбрать интонацию помягче: пульмон, кто она? Это ведь твоя ночная гостья, ведь так?

Это кане Хеккубе, жена кана Киннея, ответила за мужа Парвине: и теперь нам конец. Её убили у нас в гостинице. Мы никогда не отмоемся от этого. Мы не донесли Киннею, что она инкогнито пришла к нам. Мы не уберегли её. Мы не знаем, кто это сделал. Нам конец. Мы столько сил вложили в «Солнечную нимфею». Это была наша гордость. А теперь что с нею будет? Что будет с нами?

Декка выпрямился, вытер слёзы запястьем и сказал: слово пульмона крепче стали. Мне всё равно, кто такой кан Кинней. Как пульмон я обязан прежде всего блюсти тайну гостьи, а что она наделала за пределами моей гостиницы, мне всё равно. Я не отвечаю за то, что происходит за этими стенами.

У вас есть полиция или что-нибудь такое, спросил Кромм: вы должны как-то оповестить кого-либо? Мы уже послали за главой гоплитов, каном Кастором, патрон, ответила Парвине: именно гоплиты отвечают за порядок в Энподии. Кромм хотел съязвить по поводу того, что нынешний порядок в городе как бы намекает, что им бы поискать себе другую работу по силам, но промолчал. Он прошёл к стойке, взгромоздился на табурет и посмотрел на ряд бутылок и чистых кружек, стоявших на дубовой полке. Побарабанил пальцами по дереву.

Надо завязывать с бухлом, сказал он самому себе: но как тут завяжешь, когда такое творится? Он поднял глаза на часы над входом, они показывали половину десятого утра. Он слез с табурета и вышел наружу. Тело убитой Хеккубе накрыли скатертью, которая уже намокла и теперь покойная походила на бурую мумию. Кромм приоткрыл дверь и крикнул: затащите её внутрь, не век же ей тут лежать. Слуги заохали и бросились выполнять приказание. Кромм ещё несколько минут мучительно боролся с дурными мыслями, глядя на уродливо налепленные бетонные дома. Ближайший из них кубиком выпирал из груды остальных, опасно нависая над площадью, его основание подпирали под углы два больших сосновых бревна, крашеных некрасивой коричневой краской. Кромм почувствовал сильное желание с разбегу выбить их и посмотреть как эта убогая конструкция с грохотом обрушится на мостовую.

Как же я ненавижу тебя, Энподия, с омерзением прошипел он, сплюнул на бетонную крошку, вернулся к стойке и крикнул: Декка, пива! Пульмон ты, или так, вместо мебели тут стоишь, таверну украшаешь?! Не получится у меня сегодня трезвой жизни. С Декки слетело оцепенение, он даже обрадовался, что может переключиться на простые и понятные действия: протереть кружку, нацедить пива, снять пену лопаточкой, подать подставку, предложить закуску. Он старался не смотреть на дальний стол, на который перенесли труп. Парвине тихонько плакала в другом углу, на неё Декке тоже смотреть не хотелось. Он совершенно не представлял, что теперь будет.

Кто мог подумать, что дело кончится этим?! В конце концов, номер сняла не сама Хеккубе, а другая женщина, которую Декка не знал, молодая и приличная на вид. Она предупредила, что придёт кане Хеккубе, инкогнито, пробудет тут ночь и исчезнет. Женщина заплатила столько, что Декка на мгновение лишился дара речи. Когда он пересчитывал золото, у него аж зубы застучали. Мало ли. Ничего подозрительного в намерениях Хеккубе Декка не заметил, куда большие опасения вызывал у него бухой Зосема. Понятно, что рано или поздно гоплиты бы всё равно пришли и остановили Зосему, даже если бы Кромм не вмешался. С другой стороны, если бы Зосема сорвал с кане капюшон и увидел, кто перед ним, он бы, может, и не стал бы трогать молодую жену Киннея. Декка почувствовал, как разламывается голова и протянул полную кружку Кромму.

Верховный кат сделал большой глоток, ладонью вытер пену с усов и спросил: ты точно не видел ночью ничего подозрительного? Декка испуганно посмотрел на Кромма, не шутит ли? Вы же видели, какой кошмар творился тут ночью, пробормотал он, отступая от стойки на шаг: разве можно тут что-то было разглядеть в такой кутерьме? Кромм сокрушённо кивнул.

В этот момент колокольчик над входной дверью деликатно тренькнул и в зал вошёл предводитель гоплитов кан Кастор. Он снял шлем, тряхнув гривой золотистых волос и насмешливо сказал: у меня такое чувство, верховный кат, что вы не сходили с этого места со вчерашнего вечера! Вы вообще не уходили спать?