Читать книгу Святые Полуночники - Макс Бодягин - Страница 3

Зосема вихлястой походкой подвалил к барной стойке, один раз его качнуло, он выправился и, нахмурившись, начал искать невидимого врага, подставившего ему ножку. Но рядом никого не было, а посетители, сидевшие чуть поодаль, спешно поотводили взгляды, не желая связываться с буйным гостем. Несмотря на полноту, Зосема имел широкие плечи и мощный торс, посаженный на ножки-колбаски, изогнутые в коленях иксиком. Он грохнул по стойке пухлым кулаком и сказал, указав на семенящих сзади спутников большим пальцем: этим пива за мой счёт, а мне полстакана аквавиты и тоже кружечку ледяного. Декка кивнул. Из-за широкой спины Зосемы раздались радостные вопли. Он развернулся и, облокотясь спиной на стойку, вновь обшарил взглядом заведение.

Незнакомый Декке кан, прибывший с востока мужчина лет сорока с небольшим, одетый в дорогой сюртук, усмехнулся и оторвал жёлтыми зубами крупный кусок стейка, не отводя глаз от мутноватого взгляда Зосемы. Декка покачал головой, но кан упорно играл в гляделки с пьяным Зосемой. Щуплый рябой парень из шайки Зосемы толкнул покровителя в бок острым локтем и спросил: Зос, хули этот упырь на тебя пырится? Сейчас спросим, лениво ответил толстяк и, отлепившись от стойки, пошёл к столику приезжего наглеца. По дороге он сшиб пару стульев, словно ледокол, идущий к цели прямо по торосам. Однако кан всё также медленно жевал и не отводил насмешливого взгляда.

Декка обеспокоенно посмотрел в сторону Кромма, но тот потихоньку отхлёбывал из кружки, безмолвно шевеля губами и водя указательным пальцем по строчкам. Когда пульмон снова посмотрел в сторону Зосемы, тот уже навис всей своей тушей над каном с востока и спросил: знаешь, кто моя мать? Кан фыркнул: а ты сам-то знаешь? Зосема покраснел, хрюкнул и по-обезьяньи поставил кулаки на стол перед каном, будто бы ненароком зацепив тарелку, которая тут же опрокинулась, закачалась и перевернулась, заляпав коричневым соусом накрахмаленную скатерть. Декка вздохнул, но тут незнакомый кан быстро дёрнул Зосему за запястья, руки толстяка разъехались и он впечатался лицом в дно тарелки, громко хлюпнув носом. Если бы твоя мать была приличной женщиной, медленно сказал кан: она бы научила тебя манерам.

Он за загривок прижал Зосему к тарелке, словно пытаясь угомонить разыгравшуюся собаку, но тут раздался громкий хлопок и кан рухнул на столешницу рядом с Зосемой, который тут же вскочил, утирая разбитый и порезанный о край тарелки нос рукавом. Сзади поверженного гостя стоял плюгавый и рябой парень, сжимавший в руке ручку от разбившейся пивной кружки. Добро пожаловать в Энподию, сука, гнусаво сказал он и швырнул кана на пол, после чего размахнулся и пнул его между раскинувшихся ног. Этот удар послужил сигналом и вся ватага бросилась запинывать несчастного.

Пульмон Декка выбежал из-за стойки с ведром ледяной воды и щедро окатил хулиганов, после чего заорал: тихо все, иначе я вызову сюда гоплитов. Зосема, раздосадованный тем, что его отвлекли от мести, тяжело дышал, вращая налитыми кровью раскосыми глазами, но всё же пришёл в себя, зло хохотнул и ответил: да ладно тебе, Декка, он же над моей матерью глумился.

Тарелка и скатерть обойдутся тебе в копеечку, холодно ответил Декка, держа перед собой пустое ведро, как щит. Зосема усмехнулся, бросил на пол серебряную монету и гикнул: а ну, пацаны, тащи его на воздух, пидараса. Не будем Декке кафель засирать. Декка вновь посмотрел в угол, где у окна сидел Кромм, но верховный кат по-прежнему пил пиво и читал, взяв для удобства большую лупу. Пульмон поцыкал языком, достал из-за стойки веник, совок и тряпку, чтобы замести следы нападения на гостя. Он подогнул испорченную скатерть, составил на освободившийся угол стола уцелевшие приборы, с сожалением посмотрел на испорченную еду и смахнул её в ведро. За окном раздавались обезьяньи выкрики гопоты.

Наконец, Зосема устал пинать незнакомца, вернулся в зал и, вытирая лоб рукой, крикнул: Декка, ещё пива, а то этот пидор такой юркий, сука, я аж вспотел, пока его хуярил. Пульмон вздохнул и налил четырнадцать кружек пива, снимая с них пену деревянной лопаткой.

В прошлый раз, когда Зосема гулял, разрушения потянули на две золотых марки и отдельную замену витражного стекла, которое, взамен разбитого непутёвым сыном, лично привезла кане Тониане. Вы уж простите меня, с мольбой в глазах говорила она, отсыпая щедрый подзатыльник Зосеме: он же смирный, но раз в две недели на него что-то находит.

Только бы в этот раз не нашло, подумал Декка, и тут же пожалел об этой мысли. Ну вот, горестно сплюнул он: сглазил. Зосема, раздвигая брюхом столы, шёл напрямую к столику Кромма. Только не это, подумал Декка.

Зосема без приглашения плюхнулся напротив Кромма в заскрипевшее кресло и злобно уставился на него. Кромм продолжал читать, как будто ничего не произошло. Ты кто, спросил Зосема, пальцем пригибая книгу вниз. Когда глаза Кромм показались из-за страниц, толстяк выставил палец и повторил вопрос: я спросил, ты кто и откуда припёрся в мой город? Кромм широко улыбнулся и сказал: меня зовут Виктор Кромм, я прибыл с Привратника и сейчас я в отпуске. А как вас зовут, благородный патрон?

Зосема, сказал толстяк и, пристально уставившись в глаза верховного ката, взял его кружку, шумно отпил из неё и с грохотом поставил на стол. Декка обречённо развернулся спиной к гостям, подошёл к дальнему краю стойки и нажал большую эбонитовую кнопку, вызывая наряд гоплитов. Вздыхая, он наклонил голову и увидел, что его длинный белоснежный фартук испачкан соусом. В этот момент он услышал крик Кромма: мой добрый Декка, налей, пожалуйста ещё пивка моему новому другу Зосеме и его товарищам. Я хочу угостить их. А если тут есть ещё славные граждане Энподии, поднимите руку, я угощаю и вас! Тост! За гостеприимную и богатую Энподию!

Декка изумлённо повернулся на голос, но не увидел на лице Кромма ни малейших признаков глумления. Он стоял, салютуя кружкой и положив руку на жирное плечо Зосемы, который неприязненно буркнул: да я и сам могу заплатить, чё. Я не нищий какой. Кромм понимающе кивнул и сказал: вы можете заплатить за следующий круг, если пожелаете. Но я хотел задать вам вопрос, если позволите, патрон. Я здесь недавно и меня покоробило оскорбительное высказывание этого господина в адрес вашей уважаемой матушки. Позвольте спросить, кто она, эта достопочтенная матроне?

Зосема пристально посмотрел в его наглые рыжие глаза, попытавшись уловить намёк на иронию, но, похоже, краснобородый незнакомец говорил от чистого сердца. Моя мать – законно избранная кане Тониане, прозванная Медной хозяйкой, сказал толстяк, вздёрнув подбородок. О, протянул Кромм и вновь слегка похлопал собеседника по плечу: я вас понимаю. Этот мужчина действительно поступил очень необдуманно. Надеюсь он жив. Да насрать, ответил Зосема, развернувшись к нему спиной и подходя к стойке. Ему надоел этот странный медоточивый мужик.

Он ещё немного выпил, потом прошёлся по залу, поочерёдно задирая гостей, но напуганные посетители не поддавались на провокации и начали понемногу расходиться. Декка направился к Зосеме, чтобы сказать, что заведение закрывается и он даже готов дать его банде спиртного с собой на дорожку, только бы они убрались. Это, разумеется, была бы ложь, потому что «Солнечная нимфея», как и всякая нормальная гостиница, работала круглые сутки, но несколько раз обман срабатывал и Зосему удавалось выгнать, поэтому Декка, легкомысленно помахивая полотенцем, вышел из-за стойки, и тут услышал еле заметный скрип петель. Он тут же чертыхнулся, потому что собирался смазать их ещё три дня назад, но эта мысль совершенно вылетела у него из головы из-за необходимости постоянно следить за Кроммом, чёрт бы побрал его красную бороду. Декка прекрасно знал, кто сейчас входит в боковую дверь в этот неурочный час, он повернулся, чтобы предупредить гостью, но проспиртованный мозг Зосемы, вероятно, посетило временное просветление, потому что он поднял опухшие веки, выставил вперёд пухлый палец и заорал: о, зырь, пацаны! Тёлочка!

Кромм, наконец, оторвался от чтения и увидел, как в зал через потайную дверь входит стройная женщина в чёрном плаще с капюшоном. Она пыталась войти крадучись и ей бы это несомненно удалось, когда бы не внутренний алкогольный радар Зосемы, весь вечер пытавшегося найти подходящий объект для совокупления. Надо сказать, что гостья задрапировалась крайне умело. Когда она замерла, услышав пьяный крик, плащ встал, окружив её чёрным стаканом, но стоило ей двинуться, как спелое и манкое женское тело проступало сквозь ткань, играя тенями. Незнакомка шагнула за стойку и быстро пошла вдоль напитков к следующей потайной двери, ведшей в лифт для персонала, но Зосема уже поджидал её там, поэтому она развернулась и попыталась ретироваться, когда Зосема заорал: держи её, пацаны, посмотрим на её личико. Половина пацанов к этому моменту уже напоминала бессмысленную биомассу, но другая половина, к сожалению, активизировалась и, растопырив руки, ринулась к чёрному силуэту.

Кромм шагнул к гостье, взял её за предплечье и почувствовал, как она дёрнулась от ужаса. Не беспокойтесь, благородная матроне, шепнул он: никто вас здесь не обидит. Она повернула голову, вуаль под капюшоном слегка разошлась и Кромм на секунду увидел лик ангела. Словно драгоценная камея, лежащая на чёрном бархате, оно полоснуло его по глазам совершенной красотой. Вьющиеся белокурые локоны, тонкий нос, нежно-розовые губы, сохранившие подростковую припухлость, и огромные, как блюдца с голубикой, бездонные глаза. Девушка, которой на вид было едва ли двадцать лет, быстро покраснела, запахнула вуаль и двинулась к выходу.

Стоять, сказал какой-то из прихлебателей Зосемы, Кромм не обратил внимания на его лицо, звуки слились в гудящую мешанину, образы людей помутнели, но очертания мебели и окружающих предметов, наоборот, заострились и казались контрастнее. Кромм всё ещё видел лицо ангела, когда разбил этому парню голову пивной кружкой, а осколком распорол запястье его руки, пытавшейся удержать девушку. Кромм ласково улыбнулся ей, впечатывая стакан в лицо второму нападающему так, что разорвал бедняге кожу. Он поклонился и сказал: пожалуйста, не двигайтесь, матроне, и я помогу вам. Распрямляясь, он повернулся вокруг собственной оси, пропуская мимо себя нападавшего, чтобы отправить его к праотцам мощным ударом в затылок.

Он хотел снова увидеть ангела, поэтому бил и бил, кружился и финтил, вскакивал на стойку и спрыгивал обратно. Он не слышал пьяных выкриков, матерной брани, яростных кличей – ничего, он слышал только пьянящий звон собственной крови, взбудораженной увиденным. Он выворачивал челюсти, ломал шеи, рвал рты, вывихивал нападавшим руки, но в каждый момент бросал быстрый взгляд на безмолвную фигуру, неподвижно стоявшую у конца стойки, в надежде, что вуаль снова шаловливо разойдётся и мраморная белизна ангельского лица засветится ему навстречу. Он ждал этого света, как моряк ждёт луч маяка, он улыбался, лучился теплом, мысленно звал её. Но она стояла как статуя, пока вся эта человеческая плесень вокруг досаждала ему отломанными ножками стульев, разбитыми бутылками и кастетами.

Вдруг Кромм увидел длинный нож, мир вокруг лезвия померк, тени сгустились, очертания предметов расплылись, будто бы глаза заволокло слезами, лишь это лезвие мерцало во мраке будто угасающий голубой факел. Кромм повернулся, обводя его мимо, будто бы танцевал сложный танец с партнёршей, требующей особой галантности, и вернул его туда, во мрак, откуда он вынырнул, угрожая своим холодным свечением. Он почувствовал сопротивление плоти, ударил в торец рукояти локтем, чтобы вбить лезвие глубже, потом выхватил его, чтобы проколотая плоть не обхватила его своими алыми губами, почувствовал, как на руки брызнула горячая кровь из алого рта в животе нападавшего, что он прорезал своим движением, и снова ударил, потом ещё и ещё.

Наконец, рябой парень, который больше всех бесился, запинывая кана с востока, замер, лишь глухое клокотание раздавалось в его внутренностях. Кромм со звоном бросил нож на пол и торжествующе повернулся к гостье, но её уже не было. Он с разочарованием обвёл зал и услышал, как скрипнула дальняя дверь, ведущая к лифту. Кромм хотел сделать шаг в том направлении, но обувь увязла в липкой жиже. Он опустил глаза и увидел, как нос ботинка обмотала серая петля чужих кишок.

О, Святые Полуночники, верховный кат, что вы натворили в звенящей тишине прошептал пульмон Декка. Он мелко трясся в углу за стойкой, прикрывшись серебряным подносом. Его лицо побелело от ужаса. Кромм осторожно освободил башмак, подошёл к стойке, положил монету и сказал: ещё пива, пожалуйста, Что, спросил пульмон, по-прежнему крупно трясясь. Кромм посмотрел на руки, окрашенные кровью, на испорченный жилет и рубашку, и пояснил: кружку пива. И мне нужна самая дорогая рубашка, которую ты сможешь тут найти. Да и новый жилет не помешает. Вместо ответа Декка трясущимся пальцем показал за спину Кромма.

Тот обернулся и посмотрел на зал. Чуть больше десяти человек валялись в разных позах, дорогой пол всюду изгваздала бурая кровь, несколько столов и стульев валялись сломанными среди бесчисленных брызг битой стеклянной посуды. Зосема еле дышал, его лицо отекло от синяков, нос выглядел, как половинка баклажана, а азиатские, и без того узкие, глаза совершенно исчезли под расхлёстанными в фарш бровями. Кромм хмыкнул и сказал: да, ты прав, Декка. Он подошёл к бездыханному толстяку и вложил ему в ладонь окровавленный нож. Так действительно будет лучше, мой дорогой пульмон, улыбнулся он и хлопнул рукой по стойке: два пива! Ах, какой вечер, Декка, какой вечер! Кто была та ангельская гостья?

Пульмон хмуро подвинул ему две запотевшие кружки и ответил: мы никому не выдаём никакую информацию о постояльцах. Но скажу так: защитив её, вы предотвратили войну. Кромм допил пиво, вытер усы и подмигнул Декке: значит ты разделяешь мою версию произошедшего? Пульмон тяжело вздохнул: да, Зосему разобрала белая горячка и вся его свора разодралась. Надеюсь, содержимого его кошелька хватит, чтобы оплатить весь этот хаос. Ступайте спать, верховный кат, а мне тут ещё прибираться и прибираться.

Ты прав, мой добрый Декка, ты сто раз прав, пробормотал пьяный Кромм, пытаясь оттереть руки от быстро засыхающей крови: мне нужен душ и тёплая кровать. Пойду к себе. Он развернулся и побрёл к лестнице, но далеко уйти ему не удалось. Входные двери распахнулись и внутрь вбежал отряд гоплитов с эфироновыми разрядниками наперевес. Главный из них снял шлем, высвободив лавину золотистых вьющихся волос, сверкнул синими глазами и крикнул: не так быстро, верховный кат!

Декка с досадой прикрыл глаза ладонью. Кромм обернулся всем корпусом и сказал совершенно будничным тоном, как будто бы всего этого кровавого хаоса вокруг не было: а, кан Кастор! Давно не виделись. Отличная причёска.