Читать книгу Святые Полуночники - Макс Бодягин - Страница 2

Есть места, где чувствуешь вдохновение, а есть те, что душат тебя тоской и предчувствием беды. И даже если ты понимаешь, что дело только в тебе самом, ощущение беспокойства не проходит, а лишь усиливается, как бы ты его не прогонял. Ты словно муха в паутине. Чем больше усилий, тем больше увязаешь. Ты пытаешься расслабиться, но чувство беспокойства только нарастает. Оно зреет изнутри и наливается холодом до тех пор, пока не превращается в настоящую паранойю и ты не осознаёшь, что должен был бежать отсюда задолго до этого самого момента.

Такие места попадаются нечасто, но если уж ты очутился в одном из них, то запомнишь его надолго. Ведь покидая его, ты словно рождаешься ещё раз. Заново делаешь первый вдох. Открываешь глаза. И видишь.

Небольшой город под названием Энподия закрывал узкое ущелье, куда бурливым потоком вливались две речушки – Большой и Малый рукава. Грохоча в облаке водяной пыли они неслись по узкому каменному ложу, чтобы вылиться на равнину большой рекой Майестикой, впитать в себя ещё несколько речушек и рек и широким величавым потоком катиться на восток до самого океана. Объезжать Энподию с севера или юга было хлопотно и дорого, и большинство путешественников, пересекающих ойкумену, предпочитали заплатить несколько медных грошей за проезд и охрану, несмотря на то, что Энподия считалась поганой землёй. Люди прокляли этот город не за отвратительный климат, уродливый внешний вид и полное беззаконие, что царило тут с беспамятных времён.

Люди предали Энподию анафеме, поскольку она была единственным городом ойкумены, где не действовал запрет на ростовщичество. Несколько улиц, объединённых под названием Торговая галерея, охотно давали в долг любые суммы всем проезжающим. Однако, если человек пытался смошенничать или нарушить условия договора, гоплиты Торговой галереи, закованные в сталь и полихитин, находили хитреца, где бы он ни прятался. Здесь, в Энподии, сломались тысячи судеб. Тысячи голосов молили о пощаде в каменных мешках местной Долговой ямы. Они царапали стены ногтями и клялись, что больше никогда не нарушат слова. Но камни отвечали молчанием.

Виктор Кромм, сухощавый мужчина средних лет, с шеей борца и запястьями молотобойца, шумно отхлебнул из высокой кружки, вытер пену с красной квадратной бороды, задумчиво поскрёб бритую голову и спросил спутницу: значит, вы не останетесь? Его собеседница, бесцветная блондинка чуть за пятьдесят, одетая в строгий брючный костюм, отсалютовала Кромму бокалом, отпила вина и покачала головой: нет, я и так застряла здесь с вами на три дня, верховный кат. Все поручения Ассандре я выполнила, со всеми встретилась, пора возвращаться в ледяной город. Кромм пожал плечами: как скажете, матроне Брюнильте. Мы сделали большое дело, спасибо вам. Меня до сих пор слегка мутит, когда я вспоминаю эту их Долговую яму. Я видел много тюрем, но эта выглядит как воплощение кошмарного сна. Брюнильте улыбнулась: я же говорила вам, что если надо избавиться от преступника, то лучшего места в ойкумене не найти. К сожалению, остальной город такое же дно как и его главная тюрьма. Зачем вы остаётесь в этой клоаке, простите мою дерзость?

Кромм окинул взглядом таверну. Полированные деревянные столбы уходили высоко вверх, поддерживая скруглённые потолки. Дубовая стойка покоилась на витых чугунных колоннах. Всё здесь дышало основательностью, надёжностью и традицией. Кромм потянулся и сказал: я очень устал, благородная матроне. В этой таверне вполне неплохо и я не собираюсь выходить отсюда, пока не отосплюсь и не приду в себя. Разве что, схожу в местный бордель, говорят, его хвалят. Брюнильте засмеялась: и это говорит человек, когда-то спасший мир! Господи, до сих пор не могу привыкнуть к тому, что тот, кого называют Освободителем, это вы.

К ним подошёл смуглый молодой человек лет двадцати пяти или чуть старше, одетый в поварской китель и длинный, ослепительно белый фартук, и, слегка склонившись, пропел: матроне Брюнильте, цеппелин на северо-запад отходит от вокзала через полчаса, вы просили напомнить вам. Брюнн встала, надела шляпу с алым пёрышком, и холодно бросила: спасибо, пульмон Декка. Кромм тяжело выбрался из-за стола и поклонился спутнице, она отвесила глубокий поклон в ответ, шепнув так, чтобы не расслышали другие: счастлива была сражаться рядом с вами, Освободитель.

Она подхватила саквояж и плащ и вышла, изящно неся на сгибе руки полированную чёрную трость, скрывавшую внутри остро отточенное лезвие. Поразительная женщина, пробормотал Кромм, глядя, как за ней затворяется массивная дубовая дверь и витражное стекло растворяет силуэт Брюнильте, размывая его в алых и зелёных бликах. Настоящий боец, добавил Кромм и жестом подозвал пульмона.

Молодой пульмон Декка наблюдал эту странную пару третий день. Они заявились позавчера поздно ночью, с ними была бледнокожая блондинка и длинный свёрток, в котором пульмон признал спеленутого человека. Они остановились на пороге, струи дождя, подсвеченные луной, казались за их спинами стеклянными шторами. Декка уже закончил подсчёт расходов и доходов за день, возился с документами, сидя прямо за барной стойкой. Обычно в это время он поднимался в кабинет, но весь день стояла жара и когда вместе с ночной темнотой пришёл дождь, ему захотелось проветрить питейный зал и подышать свежестью.

Первым вошёл Кромм и Декка сразу понял, что гость изрядно пьян. Он свалил свёрток, что держал на плече, на пол, не обращая внимания ни на стоны, ни на попытки спелёнутого освободиться, отвесил поклон и сказал: дай-ка мне холодного пива, добрый Декка. Пульмон удивился и спросил, откуда пришелец знает его имя, но тот захохотал и сказал, что в Энподии не так много пульмонов, трудно ошибиться. Его старшая спутница сняла шляпу, аккуратно положила её на стол и, вместо того, чтобы поздороваться, сильно пнула лежащий свёрток, потом присела на корточки, достала из саквояжа шприц и сделала спелёнутому человеку укол. После чего она убрала шприц, встала и ласково сказала: теперь вы сможете спокойно выпить, патрон Кромм.

Декка где-то слышал это имя. То есть, он прекрасно знал имя Кромма Освободителя, мистериумы о котором он учил в сколии, но он слышал и о человеке, которого назвали в его честь. Наконец, он догадался, что пора перестать пялиться на странных гостей и зажёг свет. Борода незнакомца вспыхнула алым пламенем и Декка тут же опознал его. Он вспомнил, как с месяц назад к нему приходил щеголеватый молодой человек, представившийся буамой, предъявил верительные бумаги от буамакангая и сказал, что служит верховному кату.

Декка опустился на правое колено, прижимая руку к груди и радушно сказал: добро пожаловать в «Солнечную нимфею», верховный кат всех человеческих земель. Кромм нахмурился и спросил: что такое нимфея? Декка быстро открыл свежий бочонок и начал наполнять высокую кружку, по пути сбивчиво объясняя: нимфея это белая водяная лилия, она растёт из самой мерзкой грязи, прорастает сквозь тину и раскрывается под небом прекрасным цветком. Это название нашему заведению дал ещё позапрошлый пульмон, мой дальний родственник. Он хотел, чтобы в грязи Энподии было хоть что-то красивое и уютное.

А меня ты не спрашиваешь, что мне угодно, пульмон Декка, холодно сказала старшая спутница верховного ката. Пульмон залился краской стыда и, протягивая Кромму кружку, пробормотал: простите, благородная матроне. Могу предложить мятный коктейль с ликёром. Зови меня Брюнильте и не пожалей льда и мяты, а то я могу рассердиться, ответила женщина и села на высокий табурет, положив ногу на ногу и играя полированной чёрной тростью.

И тут их младшая спутница совсем сбила Декку с панталыку. Она повела плечами, сбрасывая дорожный плащ и осталась в светящемся белом одеянии буамы с алыми вставками. Декка разинул рот от изумления и бросился подбирать верхнюю одежду гостьи. Она развела руки крестом и Кромм, шумно отхлебнув из кружки, громко объявил: буамини Лопе, личная служанка светлой буамини Элеи, решила благословить этот шалман своим появлением.

Декка ошарашенно упал на правое колено и забормотал: но как же так? Буамини Лопе, как это возможно? Высокородные практически никогда не вступают на землю Энподии. Это… Он потупился и, через паузу, с большим трудом договорил: ведь эта земля объявлена поганой. Лопе обвела глазами зал, провела ладонью по длинной полированной стойке и задумчиво сказала: зря ты назвал это место шалманом, Кромм, здесь очень мило. Спасибо, буамини, шепнул Декка и бросился выполнять заказ Брюнильте, нетерпеливо барабанившей ногтями по колену.

«Солнечная нимфея» славилась как лучшая таверна в Энподии, тут же была и пятиэтажная гостиница, где предпочитали останавливаться приезжавшие по делам богатые каны дальних земель. Уна пульмонов приобрела это здание больше ста лет назад, но долгое время им не пользовалась, сдавая в аренду местным. Однако, позапрошлый пульмон заявил унакангаю, что хочет сделать из него жемчужину Энподии, отремонтировал здание, устроил здесь собственную пивоварню, коптильню и самогонный погреб и, действительно, «Солнечная нимфея» со временем обрела славу. По крайней мере, в окрестных с Энподией землях. Следующий пульмон продолжил его работу. Он искал уникальную мебель по всем местам, где живут резчики, разбирающие города, что остались от старого мира. Он провёл сотни часов, разглядывая старые тексты и реконструируя старые интерьеры. Он потратил кучу денег на то, чтобы любой, кто вошёл сюда, почувствовал себя путешественником во времени, случайно попавшим в старый мир, ещё не знавший скорбных событий и тёмных времён.

Конечно, когда унакангай пульмонов назначил Декку служить в Энподии, его чуть удар не хватил. Он был одним из самых выдающихся учеником уны за многие годы, он перенял всё лучшее от поваров и хозяев ямских станций, смотрителей гостиниц и больших городских таверн. И вот… его сослали сюда, в поганую землю. За что?! Но члены унакангая только рассмеялись, когда он выпалил им в лицо всё, что думал. Один из них, влиятельный пульмон Денон Широкие Ворота с северо-восточного края ойкумены, добродушно обнял его и сказал, шевельнув окладистой сизой бородой: ты дурачок, Декка. Во-первых, даже в поганых землях людям нужен добрый пульмон, который накормит усталого путника вкусным ужином, угостит выпивкой и предложит ему чистую постель. Во-вторых, тебе достаётся отличное хозяйство, с которым не каждый справится. Так что, считай это дополнительным экзаменом. Ну и, в-третьих, не забывай, что твоя уна всегда поможет тебе. Ступай и служи теплокровным людям честно. Это они жители поганой земли, а не ты. Твоя задача своим примером показать им доброту и заботу пульмона. Полюби тамошних людей и они полюбят тебя.

Тут с лестницы раздался женский голос: Декка, где ты? Пульмон вынырнул из трясины воспоминаний, повернул голову и увидел, как по лестнице спускается его жена, Парвине. В её волосах торчали папильотки, глаза слегка припухли от сна, а масляный светильник в руке отбрасывал тёплые тени на её круглые, как яблочки, скулы. Во всём её виде было что-то по-детски милое, Декке немедленно захотелось её поцеловать и он крикнул: у нас гости, моя любовь. Парвине, не спеша, спустилась в зал и собиралась поприветствовать гостей, но Кромм обернулся и громко крикнул: смотрите-ка, кто у нас тут! Это же дочь пульмона Дакона из «Каменной жабы»! Далеко же тебя судьба занесла, девочка.

Он встал, медленно обошёл Парвине по кругу, слегка покачнувшись поцеловал ей руку, и сказал: ты счастливый человек, пульмон Декка. Я думал, что Айе самая красивая из дочерей Дакона, а ты, оказывается, забрал у него самую лучшую! Вы прекрасная пара.

Спасибо, покраснев, шепнула Парвине и проплыла ближе к мужу. Почему ты не предложил гостям буженины с чесноком, она ещё тёплая, громко спросила она с нарочито радушной улыбкой. Действительно, почему, хохотнул Кромм: давайте вашу буженину! Парвине сделала книксен и углом рта шепнула мужу: Декка, я слышала про этого человека. Мне сестра письмо прислала. Из-за него отцовскую «Каменную жабу» чуть по щепочкам не разнесли. Будь с ним поаккуратнее, пожалуйста. Не волнуйся, шепнул в ответ Декка, думаю, буамини Лопе с ним справится, случись что. Не будет же он перечить буамини, так?

Однако, на следующий день буамини Лопе уехала. Декка проводил её до порога и с ноткой беспокойства спросил: почему вы покидаете нас так быстро? Лопе вздохнула, запахиваясь в грязный плащ и пряча под грубой мешковиной драгоценный наряд буамини: милый Декка, я и так задержалась на поганой земле слишком долго, это грех. Но ты же меня не выдашь? Давай-ка я благословлю тебя в знак благодарности за твою доброту. Пульмон опустился на колени, Лопе положила прохладные ладони на его голову и сказала: мне нужно были лишь удостовериться, что эти двое подписали договор о заточении безумного паракана Мегона в долговую яму Энподии и забрать свой экземпляр расписки об уплате для буамакангая. Пожалуйста, присмотри за Кроммом. Иногда он ведёт себя как ребёнок.

Пульмон с поклоном встал и спросил: а кто этот паракан Мегон? Лопе грустно улыбнулась: несчастный безумец. Его сестра людоедка, вместе они погубили множество людей. Не думай об этом, добрый Декка. Позаботься о Кромме, пожалуйста. Если что, я в течение следующего месяца буду гостить у родителей в Малом рукаве. Декка подозрительно прищурился: что вы имеете в виду, когда говорите если что? Лопе вздохнула: если Кромм будет буянить или снова влипнет в какую-нибудь историю. Хотя, когда не пьёт, он очень славный. Жаль, что это так редко бывает.

Она вышла за дверь, а Декка отправился за стойку. Он шёл, косясь на пудовые кулаки Кромма, покрытые десятками шрамов. На костяшках темнели такие крупные и грубые мозоли, какие обычно бывают у людей на пятках. Бррр, встряхнул головой пульмон. И чего я так нервничаю, у меня бывали гости и похуже. И побольше. И гораздо пьянее. Да и вообще. Подумаешь, верховный кат. У нас тут поганая земля, мы не признаём ваших законов. А будет буянить, позову гоплитов, они его мигом в чувство приведут.

В этот момент Кромм перестал смеяться, грохнул донцем кружки о столешницу и громко крикнул: ещё кружечку, славный Декка! А лучше сразу две, чтобы тебе поменьше ходить. Пульмон кивнул ему, стараясь, чтобы улыбка выглядела поприветливее, и в этот момент обратил внимание на взгляд гостя. Его глаза по-волчьи светились под низкими бровями и их оранжевый отсвет показался пульмону таким пугающим и чужим, что за ухом пробежала струйка ледяного пота. Похоже, случись что, гоплитов понадобится много, подумал он.

Однако, он ошибался. Эти дни Кромм скучно пил и очень много ел. Порой он поднимался в свой номер, пару часов спал, потом вновь спускался в зал, брал с полки какой-нибудь мистериум, просил подать светильник, опускался в глубокое кресло и часами читал, попивая пиво, пока у него вновь не начинали слипаться глаза. Правда, в первый раз со светильником вышла незадача. Когда Декка впервые поставил его на стол, Кромм вскочил, непонятно откуда выхватил нож, уставил его на светильник и заорал на всё заведение так, что гости испуганно повскакали с мест: что это за чертовщина? Декка, что за хрень ты мне принёс?! Светильник, с недоумением ответил пульмон.

Кромм, по-прежнему сжимая в руке оружие, приблизил лицо к странной светящейся штуке. В небольшой костяной клетке стояла толстостенная колба, в которой плавало нечто, очень похожее на светящегося человеческого зародыша с алой пульсирующей грудной клеткой. Это гомункулус люмен, патрон Кромм, прошелестел Декка тоном матери, успокаивающей ребёнка. Он псевдоживой, если он станет тускнеть, кликните меня, я подолью ему немного маслица, он поест и станет веселее. Это Энподия, патрон Кромм, вы пообвыкнетесь и перестанете удивляться.

Собственно этот невинный инцидент со светильником был единственным за всё время, что Кромм провёл в «Солнечной нимфее». Что бы там ни говорила Лопе, он оказался очень спокойным и некапризным постояльцем. К исходу третьего дня, пульмон Декка привык к нему, как к собаке, что мирно лежит у камина, не показывая зубов. Лишь иногда Кромм бывал шумлив, но быстро умолкал, увлечённый чтением. С остальными посетителями таверны он вёл себя подчёркнуто вежливо, но приглашений вместе выпить не поддерживал, слегка смущаясь и говоря: простите, я сейчас в отпуске, очень устал и хотел бы побыть один. Со всем моим уважением.

Когда двери за Брюнильте закрылись, Кромм вновь опустился в кресло, потом встал, пододвинул его поближе к окну, спросил себе стейк и пару пива, и вновь с головой ушёл в мистериум. Декка поставил на стол кружки, Кромм поднял голову и с улыбкой счастливого ребёнка сказал: спасибо, друг. Ты себе не представляешь, как тут у тебя хорошо. Я будто в раю. Если кто-то будет меня спрашивать, соври, пожалуйста, что я уехал, пропал и меня сожрал адский Ен. И костей не оставил. Соври, что это не я, а мой буйный брат-близнец. Соври, что угодно. Я хочу прожить тут у тебя вечность, пить, читать и ни о чём не думать. Ладно?

Конечно, патрон Кромм, с готовностью поклонился Декка, думая про себя: он живёт в королевском номере, откуда у него столько денег? Хотя, пусть живёт, если хочет. Всё равно королевский номер по большей части простаивает.

В этот момент входная дверь с шумом распахнулась и в «Солнечную нимфею» ввалилась пьяная ватага во главе с приземистым молодым человеком, имевшим над верхней губой приметный косой шрам. Чёрные волосы он стриг под горшок, а его сливовые глаза с азиатским разрезом играли чёртиками. Ну вот, кончилось счастье, подумал пульмон Декка и нажал потайную кнопку, чтобы женский персонал гостиницы услышал сигнал и ни в коем случае не спускался в питейный зал.

После чего он вышел из-за стойки, раскинул руки и с широкой улыбкой крикнул: здравствуйте, патрон Зосема, давненько вы к нам не заходили!