Читать книгу Инвиктум - Меган Джой Уотергроув - Страница 23

(Ксана)

Прием назначен на половину седьмого вечера. Я стою перед зеркалом, обрамленным золотой рамой, и гляжу на свое отражение. Мама говорит, что у меня слишком кудрявые волосы, нужно выпрямить их перед тем, как показаться на людях. На приеме будут известные люди Акрополя, богачи, у которых денег примерно столько же, сколько звезд на небе. Наша семья не бедна, но как говорит мама – империи строятся из золотых слитков и ими же приумножаются.

Примеряю самое роскошное из своих платьев: оно бледно-голубое, корсет расшит крошечными кусочками бриллиантов, а подол – рюшами. Мне оно не нравится, однако это не имеет значения. Главное, что в нем я выгляжу, как истинная принцесса своего рода.

Мое семейное древо небольшое, но уже значимое. Отец потомок известной семьи Даггер, а мать претендует на звание лучшего ученого в нашем сообществе. Брат работает в службе общественного порядка, а сестра умнее меня в разы. Ее умственные способности на зависть всем – она знает множество языков, а также умеет стратегически мыслить. Будь она захватчицей этого мира, с ней было бы не справиться.

А я пока не успела решить, кем же хочу стать в новом обществе. Мама говорит, что оно будет состоять из самых лучших людей. Я спросила – а как же остальные? Но она не ответила.

Через неделю мне исполнится восемнадцать, но у меня до сих пор нет постоянного бойфренда. Конечно, на меня многие заглядываются, но мама не позволяет встречаться с кем попало, она говорит, я должна найти себе достойную партию, чтобы стать кем-то важным.

Пока я стою перед зеркалом, разглядывая себя, в комнату кто-то входит. Оборачиваюсь и вижу Реми. Сестра еще не одета к вечеру, на ней простые брюки и толстовка на молнии.

– Ты отлично выглядишь, – говорит она, улыбаясь. – Платье красивое.

– Знаю, – бурчу я, поправляя верх корсета. – Но все равно чувствую себя в нем дешевкой.

– По-моему, тебе очень идет, все парни будут твои, – смеется Реми, доставая из своего рюкзака новые электронные пособия по учебе. – Особенно, когда на твою грудь такой акцент.

Фыркаю. Ремелин вечно подтрунивает надо мной.

– А ты почему до сих пор не готова? – спрашиваю ее и принимаюсь наносить макияж. Нужно выглядеть лучше всех. Ремелин смотрит на меня одно мгновение, а затем пожимает плечами.

– Я решила, что не пойду.

– Не пойдешь? – откладываю кисточку для теней и ошарашено смотрю на сестру. – Ты сошла с ума? Мама приказала строго настрого, чтобы ты там была. Адриан тоже не пойдет?

– Не знаю насчет него, но у меня много дел, к тому же я хотела встретиться с подругой.

– У тебя нет подруг, – язвлю я. – И какие дела могут быть важнее этого приема? Если не пойдешь, мама убьет тебя.

Реми закатывает глаза и не отвечает. Мне хочется что-то сказать ей, что-то едкое, но я молчу. Ей попадет от мамы, если она не явится на вечер. Так что свое наказание она еще получит. Снова разворачиваюсь к зеркалу и смотрю на себя.

Я очень похожа на маму – ее черты лица проскальзывают в моих. Реми и Адриан больше напоминают отца. У них острые черты, зеленые глаза. А я блондинка, и цвет глаз у меня голубой. Когда я улыбаюсь, то становлюсь еще более схожей с матерью. Тонкие губы расплываются по лицу, и я представляю, как через несколько лет стану такой же, как она.

Это мысль греет меня, словно солнце в погожий день.

(Ремелин)

Я спускаюсь по лестнице и почти налетаю на папу. Он выглядит немного расстроенным или, может, это последствия бессонной ночи, которую он провел на рейде. Его лицо осунулось, на подбородке колючая каштановая щетина, а глаза кажутся больше, чем обычно.

– О, Реми, – устало улыбается он, обнимая меня. – Не думал застать тебя.

– Я не иду на вечер, – говорю я. Отец смотрит на меня своими светло-зелеными глазами и понимающе кивает. – Ты не мог бы прикрыть меня перед мамой?

Он облокачивается о перила лестницы и тяжело вздыхает. Я тут же осматриваю его с ног до головы, нет ли где ранений. Отец вполне мог получить их на рейде. Это крайне опасно, бывать там, где бывает он. Мятежники, как говорит мама, совершенно непредсказуемы. Не уверена, что это правда. Но если людям угрожать расправой или пытаться схватить их и пытать, то они станут отбиваться самопроизвольно. Обычный инстинкт самосохранения. Папа вскидывает брови.

– А почему ты не хочешь пойти?

– Ты же знаешь, я не люблю такие приемы. Для мамы это важно, я понимаю, но…

– Беги, – мягко улыбается папа. – Я прикрою. Только возвращайся не позднее десяти, ладно?

Я крепко обнимаю папу. Наверное, это неправильно – любить кого-то из родителей больше, но я ничего не могу с собой поделать. Папа для меня лучший друг и соратник, а с мамой так почему-то не выходит. Никогда не выходило.

– Ты самый лучший, – говорю я, а затем отстраняюсь. – Люблю тебя, пап.

Папа прикладывает палец к губам в умолкающем жесте, а после хитро подмигивает мне. Я смеюсь и, чмокнув его в щеку, бегу по лестнице вниз. Сворачиваю из холла и осторожно пробираюсь к выходу из особняка. В гостиной вовсю ведется подготовка: организаторы указывают официантам, что и куда нести, мать руководит процессом со стороны столовой. Я на секунду замираю, чтобы посмотреть на нее. Эта женщина похожа на глыбу льда. Ее белые волосы закручены на затылке в элегантный пучок, скрепленный бриллиантовой заколкой, профиль выделяется среди остальных профилей в комнате. Ее нельзя спутать ни с кем. Моя мать – королева здешней элиты. Она слегка поворачивает голову в сторону, и это движение заставляет меня вздрогнуть. Она едва заметно улыбается одному из организаторов и проводит пальцами, ногти на которых ярко алого цвета под стать ее платью, по его плечу. Мужчина тлеет под ее взглядом. Она как ястреб, постоянно следящий за своей добычей.

Больше не жду. Разворачиваюсь и ухожу прочь из дома, где мне нет сегодня места.

(Себастьян)

– Ты выглядишь, как настоящий джентльмен, – щебечет мама, смахивая невидимые глазу пылинки с моего пиджака. Она неугомонна: постоянно пытается что-то сделать, как-то помочь, даже если это того не требует. Такова Синтия Нойр. Суетливая женщина, занимающая большую часть моего сердца.

Я выдавливаю улыбку.

– Думаешь? По-моему, я больше похож на мафиози, – говорю я, глядя на себя в зеркало. Мама кладет руки мне на плечи. Ее лицо худое, с впалыми щеками и острыми скулами, а глаза большие, как озера. Под ними я вижу темные круги – она снова не спала.

– Сегодня ты будешь самым красивым на этом приеме. Уверена, что именно в этот вечер ты кого-то встретишь.

– Мам, прекрати. Мне никто, кроме тебя, не нужен.

– Ну да, конечно. А еще толпы этих девиц с возмутительным характером и манерами, – фыркает мама. Пока мы оба смеемся, в комнату входит отец. Улыбка тут же сползает с лица. Его высокая тучная фигура создает ощущение опасности, а когда его пустые прозрачные глаза смотрят на тебя, то кажется, что сама тьма заглядывает в твое нутро. Он одет в строгий темно-серый костюм от известного Акропольского дизайнера, запонки и часы из чистого золота, галстук под стать им – тоже золотого цвета. Джонатан Нойр ценит богатство и власть, достигаемую с помощью денег. Он – золотой лев, в чьем царстве нам позволено жить.

Мама поджимает и без того тонкие губы и отходит от меня, притворяясь, что чем-то занимается. Ее глаза прячутся от глаз отца, словно и одним взглядом он может причинить ей боль.

– Я надеюсь, ты произведешь хорошее впечатление на глав комитета, Себастьян, – громко возвещает отец. Его черные волосы зачесаны назад, брови сведены вместе, а на лбу проглядывает глубокая морщина. Она показывает всю полноту его жесткого характера. – Веди себя не так, как обычно. Выучи сонату Бетховена, пожалуй, «Бурю». Сыграешь ее перед советом. И будь вменяем. Не заставляй меня вспоминать прошлый раз, когда ты принял ту мерзость. Я сильно рассчитываю на этих людей. Если ты им понравишься, вполне возможно, что тебя примут в совет уже завтра.

– Кто сказал, что я хочу в совет, отец? – упрямлюсь я. Слышу за спиной мамин вздох. Она очень переживает, когда мы с отцом ругаемся, а делаем мы это крайне часто.

– Я сказал, – отрезает он, буравя меня холодными серыми глазами. – Или ты хочешь всю жизнь прозябать в клубах со шлюхами и наркодилерами в обнимку?

Отец выжидающе смотрит, думает, что я что-то отвечу, но я молчу. Тогда он делает широкий шаг ко мне и хватает меня за воротник рубашки. С силой тянет на себя, и мы оказываемся нос к носу. Глаза у него отвратительные. Водянистые. Отец смотрит с неприязнью, будто я кусок дерьма.

Так он и считает.

– Не опозорь меня, крысеныш, – шипит он, дергая воротник так, что мне становится нечем дышать. – Снова.

Он резко отпускает меня, и я шумно выдыхаю. Мои глаза мечут молнии, я хочу ударить отца. Но не могу себе этого позволить. Только не при маме. Чувствую, как под кожей ходят желваки, руки сжимаются в кулаки, но я выдерживаю его нападки и по-прежнему молчу. Отец вздергивает подбородок.

– Молчишь? Это правильно. К вечеру будь готов. Синтия. – Он обращается к матери, которая все еще копается в моих вещах. – Идем, нужно уладить кое-какие дела. И хватит ему потакать. Из-за тебя он стал таким никчемным.

Отец разворачивается и покидает комнату, мама идет за ним, без слов. Когда дверь за ними закрывается, меня охватывает неконтролируемое чувство гнева. С криком сметаю все со стола, пинаю предметы, валяющиеся под ногами, и представляю, как разбиваю отцовское лицо чем-то тяжелым. Но потом понимаю – это лишь доставит ему удовольствие.

Значит, нужно сделать то, чего он так боится.

(Джед)

Труп уже в багажнике.

Я аккуратно вытираю белоснежным полотенцем окровавленные руки, а затем кидаю его прямо на тело. Останки принадлежат Ричарду Иллису, промышленному магнату, заказанному его же женой. Бедняжка обнаружила, что Ричи изменяет ей, и решила поквитаться. В итоге он мертв, а она забрала все, чем он владел, в том числе место в совете Акрополя. Мое дело закончено, поэтому я намереваюсь растворить труп в кислоте и забрать деньги, что мне причитаются.

Убивать трудно лишь в первый раз. Затем все это превращается в рутину, чувство сострадания растворяется, тонет в крови, и каждое следующее убийство становится не таким значимым, как предыдущее. В итоге – границы стираются, и человеческая жизнь не стоит ничего.

Моя мать считает, что у меня психоз. Какое-то время после того, как я решил стать киллером, она постоянно говорила о специальных учреждениях, где меня могли бы вылечить. Я никогда бы не причинил этой женщине физического вреда, но иногда терпение заканчивалось, и я заставлял ее видеть то, чего не было на самом деле. Сверхъестественные способности впервые проявились у меня в шестилетнем возрасте, когда я разозлился на школьного друга. Я заставил его радиоуправляемый дрон врезаться в стену усилием мысли. Позже я понял, что умею не только перемещать предметы по воздуху, но и создавать различные иллюзии. Моя голова работала не так, как у других. Я не понимал, почему так происходит, и в какой-то момент сознательности моя мать рассказала мне об Инсолитусах. Она сказала, что когда-то давно была война между людьми со сверхъестественными способностями, совсем как у меня, и обычными людьми, что пошли против них. Все это закончилось кучей смертей.

Тогда я решил, что буду развивать свой дар. А мать заставил помалкивать.

Моя работа приносит мне удовольствие. Возможно, это неправильно, но странное наслаждение от убийства не исчезало с годами, а становилось лишь сильнее. В конце концов, я стал профессионалом. Стал убивать за деньги, накопил на проживание в лучшем районе Акрополя, куда перевез и свою мать. Она не выходила из дома, чаще всего шила или рисовала странные абстрактные картины. Ее разум помутился от моих иллюзий, но я считал, что так даже лучше. Порой она приходила в себя и ужасалась тому, что творит ее единственный сын.

Закрываю багажник. Крышка моего мустанга хлопает громко, и я оглядываюсь по сторонам – нет ли кого поблизости. Не то чтобы я боюсь чего-то, но не хотелось бы быть пойманным с поличным, а затем очутиться в «Вифлееме» – самой отвратительной тюрьме на этом континенте. Моя работа нелегальна, однако многие чиновники обращаются ко мне. Мое имя на слуху, но как только кого-то из высокопоставленных птичек начинают спрашивать о том, знают ли они, кто такой Джедидайя Янг, те тут же все отрицают. Ясное дело – иметь дело с профессиональным киллером совсем не комильфо.

Сажусь за руль и смотрюсь в зеркало заднего вида. На белесых волосах виднеются крохотные капли запекшейся крови. Это следы мистера Иллиса. На лице также имеется парочка кровавых пятен. Стираю их рукавом рубашки и по традиции улыбаюсь себе после очередного совершенного убийства. Убийца-Улыбка вышел на охоту.

Завожу мотор. Он ревет, гудит и расходится. Включаю проигрыватель, и по салону начинают разноситься звуки любимой мелодии давно забытой рок-группы. Композиция заставляет меня прикрыть глаза от удовольствия и подпевать в такт. Даю по газам и выезжаю с тропинки на проезжую часть.

– Крутая пушка вышибет тебе мозги! – вою я. Мой голос совсем не похож на голос Брайана Джонсона. – Большая пушка выбьет из тебя все дерьмо!

Люди на улицах Акрополя оборачиваются мне вслед. Кто этот сумасшедший? – наверняка думают они. А я лишь улыбаюсь и размышляю о том, какой из заказов выполнить следующим.