Читать книгу Инвиктум - Меган Джой Уотергроув - Страница 24

(Ксана)

Торжественный зал выглядит божественно: золотой и белый декор отражает аристократичность мероприятия, а длинные столы ломятся от вкуснейших блюд, приготовленных лучшими поварами Акрополя. В центре стоит большой ледяной фонтан, вырезанный в виде большого лебедя – символа нашей семьи. Скрипачи исполняют виолончельную сюиту номер один Иоганна Себастьяна Баха.

Мама постаралась на славу.

Я вхожу в просторное помещение, придерживая подол платья, и вижу множество людей: все сливки общества и главы комитетов собрались сегодня здесь, так же, как и их дети. Оглядываю толпу. Многих из этих людей я даже не знаю, но некоторые мне знакомы. Вот канцлер Уитмор с женой Алисией и сыном Закари, у фуршетного стола стоят девушки – Кэти и Мари Стоунфайпфер, дочери известного банкира, который руководит Главным банком. Моя мать держит под руку отца. Его лицо не слишком довольное, он не любит такие сборища, точно, как и Реми. Рядом с родителями чета Нойр. Нынешний сюзерен нашей федерации и его прекрасная супруга. Год назад они потеряли старшего сына Кристиана, защищавшего границы Акрополя от нападок со стороны мятежников. Поговаривали, что Кристиан вынужденно занял место своего младшего брата в том сражении, и в итоге погиб. Но все это было лишь слухами.

Реми нигде не видно. Очевидно, она действительно решила проигнорировать указания матери. Мысленно переживаю за нее, ведь маму лучше не сердить. Смотрю вперед и вижу Адриана. Мой брат красив почти так же, как отец, только более смазлив, на мой взгляд. Волосы у него короткие, почти черные, а глаза ярко зеленые. Он беседует с какой-то девушкой, улыбается ей. Решаю подойти к ним.

– О, Алекс, – сияет брат, обнимая меня, как обычно. – Ты блистательна.

– Как и ты, – отвечаю я, а сама гляжу на его спутницу. Она миловидна и немного напоминает фарфоровую куклу. Такие не запоминаются мне, как ни крути. В ее внешности нет ничего необычного. Просто очередная симпатичная девица моего брата. – Не представишь нас?

– Это Эшли Гарнери, – говорит Адриан, а затем приобнимает ее за тонкую талию. Девушка скромно улыбается, но что-то в ее глазах заставляет меня решить, что это только маска. – Моя девушка. Я говорил о ней, ты что, забыла?

– Нет, конечно, – отмахиваюсь я. – Просто ты так и не представил нас официально. Очень приятно, Эшли.

– Взаимно, – тоненький голосок едва слышен. – Много слышала о тебе.

Хочу ответить очередной мнимой любезностью, но не успеваю. На мое плечо опускается чья-то рука, и я замираю. Оборачиваюсь и вижу маму. Она смеряет Эшли бесстрастным взглядом, а затем переводит его сначала на меня, а затем на Адриана.

– Очевидно, ваша сестра не считает этот вечер чем-то важным, – говорит она своим обычным отстраненным тоном. Я замечаю, как уголки ее губ подергиваются, но через секунду она снова прежняя. Выдыхаю с облегчением. По крайней мере, нам не попадет за Реми. – Адриан, ты, наконец, привел спутницу. Добрый вечер, Эшли.

Эшли робко отвечает, но я чувствую, что она взволнована больше, чем полагается. Наверняка пытается выслужиться перед матерью своего парня.

– Александра, – Мама сияет, глядя на меня, обнимает за плечи. – Ты настоящая принцесса. Рада, что ты все же решила надеть именно это платье. Оно тебе очень идет.

– Спасибо, мама.

– Я хотела бы побыть с вами подольше, но речь сама себя не произнесет, – вежливо улыбается она и целует в щеку сначала меня, а затем Адриана. – Приятного вам вечера.

Мы желаем ей того же. Эшли извиняется, мол, ей нужно отойти в дамскую комнату, и уходит. Адриан провожает ее влюбленным взглядом, а затем смотрит на меня со странным волнением. Его слова ошарашивают меня:

– Я намерен жениться на ней.

Нахмуриваюсь, старательно делая вид, что это известие не вызвало у меня неодобрения. Адриан выглядит счастливым, и мне не хочется портить ему вечер.

– Ты уверен? – спрашиваю я просто. Адриан оскорбленно насупливается.

– Что за вопросы, Алекс?

– Слушай, я рада за вас, – тут же улыбаюсь я, кладя руку ему на плечо. – Правда. Просто подумай еще, перед тем как сделать предложение, ладно? Не хочу, чтобы она разбила тебе сердце.

Адриан расстроен. Не знаю, как, но я могу прямо-таки ощущать его переживания по поводу Эшли. Будто он окружен аурой беспокойства. Обнимаю его и говорю:

– Ей сказочно повезет, если она станет твоей женой.

В этот момент по всей зале эхом разносится голос моей матери:

– Приветствую вас, уважаемые гости, на этом чудесном вечере! Сегодня мне хочется поздравить вас с открытием нашего нового реабилитационного центра для участников военных действий против мятежников. Мы все знаем, как тяжело им было держать оборону нашей федерации, как много они потеряли. Сегодня мы хотим посвятить этот вечер вам, доблестные и бравые солдаты армии Акрополя! Сегодняшние пожертвования для вас и ваших семей. После традиционной трапезы желающие смогут внести свой вклад в это благородное дело, а пока всем желаю приятного вечера. Прошу к столу.

Выслушав речь сенатора Стоук, люди раздаются аплодисментами. Их лица выглядят счастливыми, и я понимаю, насколько же моя мать хороший лидер. Пусть государством управляет Джонатан Нойр, однако истинный правитель живет внутри Элии Стоук. Сейчас она занимает место подле сюзерена и его жены, а я сама сажусь за стол рядом с Адрианом. Напротив нас – Кэти и Мари Стоунфайпфер, а также Эшли Гарнери. Они дружат семьями. Когда сюзерен Нойр встает, чтобы произнести напутствие и сказать пару слов в честь погибших на границе, двери зала распахиваются с громким стуком. Не успев обернуться, я уже слышу звонкое цоканье мужских каблуков по паркету.

– Прошу простить меня за опоздание, – звучит тягучий мужской голос. – Меня задержали важные министерские…дамы.

Парень усмехается, прикладывая руку к сердцу. На нем черный костюм с иголочки, черный галстук. На лбу легкая царапина, а глаза странного голубого оттенка, будто прозрачные, зрачки сильно расширены. Этот парень – Себастьян Нойр, сын сюзерена. И он невыносимый мерзавец, судя по слухам.

Себастьян лениво улыбается и присаживается на стул рядом с Эшли, прямо напротив меня. Меня удивляет такой поворот событий, потому что обычно он сидит с матерью. Но сегодня места для него там нет. Однако кажется будто его это совсем не волнует. Парень поправляет галстук, оттягивает его, словно тот его душит. Тягучие движения его рук и совершенно сумасшедшие зрачки заставляют меня подумать, что он под кайфом. Мое предположение вполне может оказаться правдой, так как всем в Акрополе известно, как «принц» любит развлекаться.

Я смотрю на Себастьяна со смесью отвращения и недоумения. Он ведь сын главного человека Акрополя. Как он может позволять себе такое? Его отец не говорит ни слова в его адрес, лишь смеряет сына тяжелым взглядом, а затем с притворной улыбкой произносит:

– Приятного аппетита, господа.

Ни тебе молитв, ни пожеланий. Очевидно, поведение сына заставило его разозлиться. Снова перевожу взгляд на Себастьяна. Он сидит расслабленно, оглядывает гостей. Его волосы немного взъерошены, да и весь его вид просто кричит о том, что он только что был с кем-то. Одна пуговица на рубашке не застегнута, а на шее я замечаю легкий засос. Пока я рассматриваю его, гости начинают ужинать и разговаривать о политике страны. Мне это не интересно, поэтому я просто опускаю взгляд в тарелку и принимаюсь ковырять ассорти из овощей вилкой. Я не голодна, скорее, во мне бушует чувство предвкушения. Сегодня мама должна представить меня многим важным людям, которые помогут мне наладить карьеру в будущем.

– Размер что надо, – доносится до меня голос Нойра-младшего. Я нелепо смотрю на него, не донеся вилку до рта. Он нагло ухмыляется и подмигивает мне. – Не думал, что мне удастся тебя смутить.

Молча игнорирую его, однако уже не ем. Мне неловко, что он так смотрит на меня. Потом я замечаю, куда именно он смотрит. Черт, мое платье! Взгляд Себастьяна прикован к моей груди. Я чувствую, как щеки начинает заливать румянец. Адриан рядом со мной сурово смотрит на Нойра, и тот, поднимая руки в сдающемся жесте, откидывается на спинку стула с довольным видом.

Далее ужин проходит в более спокойной обстановке. Себастьян больше не обращает на меня внимания. Теперь он увлечен разговором с Кэти и Мари. Девочки щебечут, как заведенные, обе смеются, трогают его за пиджак будто случайно, кокетничают беззастенчиво и даже слегка нагло. Мне это кажется жутко вульгарным. Особенно за обеденным столом в присутствии родителей, и тем более, членов совета. Чувствую себя некомфортно, сама не знаю почему. Ведь это не я веду себя, как дешевка.

Когда традиционная трапеза подходит к концу, мы все встаем из-за стола и почти синхронно произносим благодарственные слова, а затем начинается свободная часть вечера. Люди заводят новые знакомства, поддерживают старые. Кто-то все еще говорит о ситуации в государстве.

Прохожу мимо пары мужчин, которые разговаривают о чем-то странном. По крайней мере, таковыми кажутся мне их слова.

– …нужно изолировать объект, – тихо произносит один, а второй поддакивает.

– И сообщить сенатору Стоук.

Вид у них взволнованный, но я решаю не зацикливаться на этом, и прохожу дальше. Однако в голове откладывается мысль – что еще за «объект»?

(Ремелин)

На часах половина девятого. Должно быть, торжество в самом разгаре. Я шагаю по немноголюдному проспекту, в сторону парка Милосердия. В плеере играет музыка, приятно растекаясь внутри, будто теплый напиток. Поправляю волосы, завожу непослушные локоны за уши. На улице прохладно, дует ветер. Плотнее укутываюсь в пальто.

Белли должна подойти к памятнику семьи Грин, именно там мы договаривались встретиться. Девушке нужен конспект по истории, и я охотно предоставлю его ей. Но не потому, что мы подруги, и совсем не потому, что я хочу стать ее подругой. Просто это моя обязанность, как выгодного члена общества.

«Выгодные». Так называет их мама. Люди, которые способны служить на пользу обществу и конкретно нашему городу. Ученые, политики, художники, писатели и прочие деятели, которые как раз сегодня почти в полном составе присутствуют на вечере пожертвований. Так странно. Куда деваются деньги, которые они там собирают? Едва ли их отдают семьям погибших.

Адриан думает, что собранный капитал идет на строительство новой лаборатории. Я сомневаюсь в его словах, хотя он и страж порядка. Зачем правительству такие лаборатории? Что они собираются там делать?

Начинаю переходить дорогу, и в этот момент из-за угла буквально вылетает черный мустанг. Замираю, зажмуриваясь, и жду, когда меня собьют. Почему-то нет сил, чтобы отбежать назад или вперед. Я просто застываю, прирастая к земле. Раздается дикий визг шин, но удара за ним не следует. Динамики машины гремят музыкой, и я медленно открываю глаза.

Мустанг замирает в паре сантиметров от моих ног. Я, съежившись, смотрю на водителя. Это молодой парень с осветленными волосами. Понимаю это, потому что брови у него темные. Значит, крашенный блондин.

– Ты спятила? – спокойно спрашивает он, высовываясь из окна. Такое ощущение, что он жует жвачку. – Жить надоело?

– Н-нет… – бормочу я, хотя у самой коленки трясутся то ли от страха, то ли от эффекта, который производит на меня внешность молодого человека. Он красивый. Не знаю, почему я примечаю это почти моментально. Обычно я не обращаю внимание на таких, как он. Слишком яркий для меня.

– Отойдешь? Или мне проехаться по тебе? – улыбается он лихо, а я оторопело отпрыгиваю в сторону тротуара. Он смотрит на меня еще несколько секунд, а затем с ухмылкой дает по газам и уносится прочь.

Я в ступоре.

Когда он скрывается за очередным поворотом, я выдыхаю и смотрю по сторонам. Только после этого иду дальше. Вскоре достигаю парка. Белли уже должна быть там, но ее до сих пор нет. Девушка обещала, но не пришла. В ее стиле. Сажусь на скамейку и дышу свежим воздухом. В голове вертится назойливая мысль.

Кто же этот сумасшедший?

(Ксана)

Пить мне не дозволено. А жаль.

Стою практически в центре зала, наблюдаю за торжеством. Мама уже успела представить меня нескольким важным людям, и теперь я, можно сказать, свободна. Могу праздновать вместе со всеми. Улыбаюсь проходящим мимо джентльменам, киваю им в ответ и, в общем, веду себя крайне прилично.

Однако вечер ужасно скучный. Мне хочется сбежать, посетовать Реми на то, как ей сегодня повезло. Обычно я люблю такие вечера, приемы в честь кого-то, но эта ночь не доставляет радости. Может, потому что здесь нет практически никого из моих подруг, а может, из-за того, что на меня никто не обращает внимания. Еще бы! Ведь принц тоже здесь.

Как же раздражает этот напыщенный избалованный поганец. Так и хочется чем-нибудь ударить его. А ведь он под кайфом! И всем абсолютно наплевать. Девицы млеют от его улыбок, парни поддерживают беседу с ним и даже смеются над его шутками, которые, впрочем, не так уж и смешны. Скорее смешон он сам.

Я слышу, как кто-то виртуозно играет на рояле «Бурю» Бетховена и выдвигаюсь вперед, к толпе, выстроившейся у инструмента. Эту пьесу очень сложно играть, знаю по себе. Мне так и не удалось ее выучить. Подхожу ближе и вижу Себастьяна Нойра, пальцы которого будто были созданы для игры. Они мимолетно касаются клавиш, темп музыки нарастает. Себастьян закрывает глаза и играет уже по памяти, что приводит меня в восторг, даже несмотря на то, что отношусь я к нему, мягко говоря, отрицательно. Парень улыбается краешком полных губ, открывает глаза медленно, тягуче, оглядывает толпу девиц, разинувших рты от его виртуозности, а затем смотрит прямо на меня. Я стою в гуще толпы, но его взгляд прикован именно ко мне. Моргаю. А Себастьян играет громче, быстрее, облизывает пересохшие губы и его наглая, почти дьявольская ухмылка становится шире в разы. Когда я пытаюсь отвести взгляд, он подмигивает мне с явным подтекстом. Или мне кажется? Боже, я схожу с ума.

Мелодия начинает достигать своей кульминации, и темп сменяется на нечто уже совсем не похожее на Бетховена. Парень смеется, отыгрывая странную, никому неизвестную мелодию, больше напоминающую насмешку над классикой. Когда он встает и уже стоя играет дальше безумную и совершенно неадекватную мелодию, я замечаю за собой, что хочу улыбнуться. Он уже не веселит толпу аристократов. Он веселится сам. Его отец, сюзерен Нойр, движется к роялю с весьма рассерженным видом. О да, ему попадет. И сильно.

– Может, на этом пора завершить твой концерт, Себастьян? – спрашивает Нойр-старший, притворно улыбаясь, но я понимаю, что он зол. – Кажется, ты уже всех повеселил.

– Отец, – ухмыляется парень. – Я играю для тебя. Как ты и хотел. Правда получается не очень. Сбился с темпа. Понимаешь, когда ты под воздействием сильного наркотика вроде кокаина, сознание может притупляться.

Себастьян истерически хохочет и отыгрывает последние ноты своего шоу. А затем подходит к инструменту с другой стороны и со всей силы хлопает огромной крышкой. Она громыхает на весь зал, в котором теперь стоит тишина. Люди переглядываются, ждут, что же сделает сюзерен. Он молчит. Его скулы становятся похожи на острие ножа, а глаза сверкают яростью. Но он лишь вежливо улыбается гостям.

– Господа, прошу извинить поведение моего сына. Он сегодня немного не в себе. – Нойр-старший кивает охраннику и тот надвигается на Себастьяна. Парень ухмыляется, глядя на отца.

– Опять пытаешься меня заткнуть? – говорит он, отмахиваясь от стража порядка, – Почему же, отец? Кажется, я сделал все так, как ты желал. Ах, прости, наверное, все-таки не все. Наркотики и алкоголь не включались в программу? Или я должен был явиться в форме Кристиана? А может, мне стоило сдохнуть в той битве вместо него?

Я вижу, как злится Себастьян. Он готов ударить отца. А может, и что похуже.

Сюзерен Нойр непоколебим. Его выражение лица не меняется. Он снова кивает стражу и тот насильно уводит Себастьяна. Парень уже ничего не говорит, и я понимаю, что сегодня ночью его ждет серьезное наказание.

В этот момент мне вдруг становится безумно его жаль.

***

Вечер кажется бесконечным. Уже начались танцы, но настроение не то. Отец приглашает меня, и отказать нельзя. Это попросту невежливо. Его руки холодные, глаза уставшие. Он наверняка замотался на этих рейдах. Я прижимаюсь к нему, и мы начинаем двигаться в танце.

– Как тебе вечеринка? – спрашивает он без особого энтузиазма. Я хмыкаю.

– Так себе, бывали и лучше.

– Только маме не говори, иначе нам несдобровать.

– Кому тут несдобровать, так это Реми, – отвечаю я, кривясь. – Почему она не слушает маму? Причем, никогда. Будто ей все позволено.

– Это не так, милая, – тихо говорит папа. – Реми сегодня занята другими делами, а ты, между прочим, чудесно выглядишь в этом платье.

Он улыбается мне. Я знаю, что он лжет, но не говорю ни слова. Папа не такой, как мама. Он более добродушный, иногда даже смешной и наивный. Мне думается – как же такие разные люди смогли сойтись?

Когда танец завершается, я извиняюсь перед отцом и выхожу из зала. Боже, до чего же жарко и душно в этом огромном помещении. Поднимаю подол неудобного платья и спускаюсь по ступеням холла вниз. Оказываюсь на улице. Здесь ни души. Боже, блаженная тишина. В голове больше не роятся миллионы мыслей, и я не ощущаю, словно все чувства людей вдруг разом навалились на меня. Теперь я чувствую только покой.

Подхожу к идеально ровному газону. В свете прожекторов он выглядит, как настоящий, но я знаю, что это только искусственно выращенные травинки. Они ярко зеленые, жестковатые. Снимаю туфли и ступаю на поверхность газона. По лицу самопроизвольно расплывается улыбка. Поднимаю руки к небу и дышу свежим воздухом. Это непередаваемое чувство. Сейчас мне не хочется выглядеть ослепительной перед чиновниками, чтобы порадовать маму. Сейчас я просто хочу быть собой. Обычной девушкой, не дочерью сенатора.

– Платье жутко вульгарное.

Подпрыгиваю от резкого звука. Это разбивается бутылка о края фонтана неподалеку от меня. Неуклюже разворачиваюсь и смотрю на обладателя подпитого голоса. Естественно. Ну, кому бы еще быть здесь, когда все веселятся и празднуют?

– Интересный комплимент, – отрезаю я, глядя в пьяные глаза Себастьяна Нойра. Он хмыкает с недовольной миной, а затем шагает прямо в фонтан. Воды там немного, ему достает до середины голени. Пиджака на нем больше нет, только белая рубашка с двумя расстегнутыми пуговицами и закатанными рукавами. Галстук тоже отсутствует. Себастьян садится на край сооружения и достает из кармана брюк сигареты. Закуривает.

– Это не комплимент, – говорит он, выдыхая едкий дым в чистый воздух, которым я только что дышала. – Думал, ты захочешь знать, что в этом дерьме ты выглядишь, как дешевая шлюха.

Мой рот открывается сам по себе. Не знаю, что оскорбляет меня больше: его слова или то, что он говорит совершенную правду. Должно ли это меня оскорбить?

– Ты сволочь, – говорю я в итоге, желая уйти, но что-то меня останавливает. Замираю и смотрю на парня. Он не обращает на меня внимания, курит и бултыхает ногами в прохладной воде. Его даже не задело мое оскорбление. Так почему меня должно?

Приподнимаю полы платья и шагаю к фонтану, а затем бесцеремонно вторгаюсь в личное пространство Нойра. Сажусь рядом, отнимаю у него сигарету и вдыхаю никотин в легкие. Боже, ну и пакость. Кашляю, отмахиваюсь от гадости, а Себастьян хохочет в голос. Пихаю его в плечо.

– Знаешь, что? Ты отвратительный.

– Все так говорят.

– Ну так правду говорят! Неудивительно, что ты никому не нравишься. Поведение оставляет желать лучшего.

– Поведение? – ухмыляется он, вдруг оказываясь совсем близко. Я пытаюсь отсесть, но он блокирует любые мои передвижения. Его лицо близко. Господи, ужасно близко! От него пахнет спиртным и дорогим парфюмом. Глаза парня странного цвета – голубые с примесью зеленого и крошечными крапинками серого. – А что не так с моим поведением, котенок?

Округляю глаза.

– Как ты меня назвал? Что за пошлость?

– Тебя это смущает? – смеется Себастьян, кладя руки по обе стороны от моего тела. Я в ловушке. – По-моему отличное прозвище. Ты тоже можешь дать мне кличку. Меня зовут по-разному. Например, папаша называет меня ублюдком. А в народе я сукин сын. Что предпочтешь, мисс Акрополь?

Пытаюсь оттолкнуть его, но не выходит. Себастьян замолкает и смотрит на меня почти внимательно, будто изучает. Я сижу, сжавшись всем телом от странного напряжения, повисшего между нами. Мне не нравится, что он так действует на меня. Наверняка, он действует так на всех девушек. Общепризнанный факт заключается в том, что плохие парни – как запретный плод. К ним невыносимо тянет, но ничем хорошим это не кончится.

– Я хочу уйти, – беспомощно лепечу я. Себастьян усмехается, водя пальцами по моей руке. Его прикосновение заставляет меня вздрогнуть.

– Правда?

Он наклоняется очень низко, его губы меньше чем в миллиметре от моих, едва касаются. Я быстро отстраняюсь, пытаюсь вырваться, но он не позволяет. Руки сковывают мои движения, он сводит их за моей спиной. Безумные глаза небесного цвета жадно гуляют по моему телу. Я ощущаю его желание – оно витает в воздухе. Напряжение нарастает с каждой секундой. Мы оба тяжело дышим. Себастьян тянется, чтобы поцеловать меня, и тут я понимаю – он не тот, кто может быть достоин меня. Он алкоголик, наркоман и ужасный человек. Ему не место рядом со мной. А мне не место рядом с ним.

С силой отталкиваю его, и Себастьян падает в фонтан. Смотрит на меня ошарашенными глазами, моргает, будто крайне удивлен. Думаю, так и есть. Наверняка, он просто в шоке от моих действий. Вода стекает по его лицу, одежда намокла. Он зол.

– Зря ты так, Ксана, – усмехается он, поднимаясь. – Со мной лучше дружить.

– Пошел к черту.

Выбираюсь из фонтана и иду прочь с гордо поднятой головой. Кажется, я только что отшила «принца».

(Ремелин)

Прихожу домой уже после того, как вечеринка завершается. Тихонько пробираюсь через задний ход, стараясь остаться незамеченной. Белли так и не пришла, и я понятия не имею почему, ведь девушка остро нуждалась в помощи. Эти конспекты определят ее годовую оценку. Это кажется мне странным, но я решаю пока не думать о чем-то плохом. Вдруг у нее просто появились важные дела? Тогда почему она не дала об этом знать?

Поднимаюсь по лестнице, и слышу за своей спиной шаги.

– Ты должна была быть на вечере, – холодный голос заставляет меня замереть на месте. Полуоборачиваюсь и вижу маму. Она все еще одета в вечернее платье, волосы аккуратно убраны. Идеальная аристократичная красота. Но я всегда мечтала о маме, которая будет хотя бы изредка улыбаться. Искренне. Элия Стоук на это не способна.

– Прости, я…

– Твои извинения мне ни к чему, – отрезает она, скрещивая руки за спиной. Теперь она не мать, а сенатор. Ее взгляд прожигает во мне дыру. – Ты пропустила знакомство с людьми из высших кругов, а я говорила им о тебе. Когда ты не явилась на вечер, ты тем самым унизила меня перед ними, Ремелин.

– Но…

– Никаких «но». Не желаю слышать глупых оправданий.

– Я совершала выгодное дело, мама, – вставляю я, наконец. Мне хочется перечить ей, хочется огрызнуться, потому что она ужасно несправедлива ко мне. – Относила конспекты Беллинде Фарсфорт. Насколько я помню, ее родители – одни из благотворителей твоего вечера.

Мать поднимается на несколько ступенек и встает вровень со мной. Ее кристальные глаза смотрят на меня так пристально, что мне становится неловко и больно одновременно. По спине пробегает холодок, как перед каким-то важным или пугающим событием. Она не моргает. Мне страшно. И когда я предполагаю, что она сейчас ударит меня, это и происходит. Ее рука резко проходится по моей щеке, и этот звук оглушает меня. Будто никаких звуков больше нет в этой вселенной.

– Я сказала, чтобы ты была на вечере, – тянет мать, совершенно спокойно разглядывая мое покрасневшее лицо. – Тебя там не было. Теперь ты наказана на неделю. Никаких развлечений, никаких встреч с друзьями, ничего.

Я тяжело дышу, прикрывая рукой горящую щеку.

– Ты поняла меня, Ремелин? – ее голос становится тише, но я понимаю, что это только ухудшает ситуацию. Она в бешенстве.

В этот момент, в момент, когда она смотрит на меня, как на врага номер один, я ненавижу ее. Ненавижу собственную мать. Но перечить ей, значит, делать хуже себе. Поэтому я покорно отвечаю:

– Да, мама.

Она улыбается. Тепло, если можно так это назвать. Проводит ладонью по моей макушке, а затем оставляет на ней поцелуй.

– Ну, вот и хорошо. Надеюсь, в следующий раз ты поступишь правильно. А теперь отправляйся спать.

Больше не смотрю на нее. Иду наверх, почти бегу, прижимая к груди тетрадки с записями. А щеки обжигают горячие слезы.

(Джед)

Люди привыкли думать, что, если их дом заперт на двойной поворот ключа, значит, они в безопасности. Это не так. Способов проникнуть в помещение бесчисленное множество. К тому же, всегда есть вероятность, что взломщик настолько опытен, что сможет открыть даже самый мудреный замок на вашей двери.

Особняк Уитморов именно тот дом, в котором защелки на дверях слабенькие и слишком простые. Канцлер Уитмор – моя новая цель. Его заказал аноним. И сегодня я использую то, чем наградила меня сама природа.

Ночь стоит тихая. Ни шорохов, ни звуков машин, ни людей на улицах. Наверняка все они в особняке Стоук, празднуют очередные сборы денег на «благо» общества. Стоук – с недавнего времени мои соседи, однако я ни разу не видел их в лицо. Ну, только лишь старшего сына, стража порядка Акрополя, и то мельком.

Подхожу к дому и замираю на лужайке. Здесь два сторожевых дрона. Квадратные металлические коробки, вооруженные маленькими автоматами по бокам. Если что, они тут же откроют огонь. Поднимаю руки и сосредотачиваюсь на одном действии – нужно сломать их. Дроны мгновенно реагируют.

– Нарушитель, – слышу я электронно-обработанный голос машины и сжимаю руку в кулак. Железо корежится, и дрон падает на землю. Второй следует за ним. Делаю все быстро и тихо. Открываю главные двери особняка и прохожу внутрь. Там стоит та же тишина, что и везде вокруг. Вся семья, должно быть, еще на приеме. Мне думается, что убить его в собственном доме будет слишком жестоко, однако другая часть меня решает, что это вполне заслуженная смерть для такого человека, как канцлер Уитмор. Он – человек без чести и морали. Точно такой же, как и все наше правительство.

Хочется размозжить его череп лопатой.

Меня часто посещают мысли подобного рода. Мама говорит, это ужасно и отвратительно. Но что она понимает? Женщина, которая выскочила замуж почти сразу после смерти мужа и не способная на какие-либо здравые решения. Не отрицаю – она меня любит. Но любовь странная субстанция для меня. Она кажется нелепым дефектом на фоне того, что происходит в мире. Если ты кого-то любишь, это можно использовать против тебя. А я не хочу иметь слабостей.

Звонит телефон. Достаю его из кармана джинсов и смотрю на экран.

Помяни черта.

– Я на работе.

– Хотела узнать, когда ты будешь дома, – голос матери уставший, немного сонный. – Я решила сегодня не идти на прием, но твой отец там.

– Он мне не отец, – отрезаю я, разглядывая фотокарточки семьи Уитмор. Жаль, что всем им придется умереть. Хотя, нет, не жаль. – И мне до него нет никакого дела. Дома буду скоро. Не волнуйся, ложись спать.

– Я не могу не волноваться. – Мама шмыгает носом. – Ты опять занят…своими делами?

Последнюю фразу она произносит с легкой толикой отвращения. Сегодня она в своем уме и все помнит. Придется позаботиться об этом, когда вернусь. Ей ни к чему эти переживания.

– Скоро буду дома, – просто говорю я, слыша, как открывается дверной замок.

– Люблю те…

Отключаюсь, прежде чем она успевает закончить свою фразу. За поясом джинсов пушка с глушителем. Это на всякий случай, если не выйдет со способностью. Свет выключен. Сажусь в кресло рядом с камином и беру в руки бокал мартини, стоящий на столике. Кто-то не успел допить его. Теперь уже точно не допьет.

– Вечер был чудесный, – слышится верещание женщины. Должно быть, жена канцлера.

– Да, но я так и не познакомился со второй дочерью сенатора Стоук. – Голос Уитмора уставший. – Уж очень Элия ее нахваливала. Жаль, что она не появилась. Закари, принеси мне воды, будь добр.

Закари – сын. Мой ровесник.

Канцлер Уитмор заходит в гостиную и щелкает выключателем. Зажигается свет. При виде меня, его глаза становятся шире. Он пятится назад, прикрывая телом жену. Он знает, зачем я пришел.

– Простите, что так поздно, канцлер, – говорю я, вставая и залпом выпивая мартини. – Пришлось попотеть с прошлым дельцем. Вы в курсе, что растворить тело в кислоте, оказывается, не так уж и просто? Приходится разрезать его на части, чтобы уничтожить все. Целиком никак не выходило.

– Алисия, бери Зака, и бегите, – дрожащим голосом произносит Уитмор, а его жена того и гляди рухнет в обморок. Позади нее появляется сын. Он напуган, но в руках у него нож. Что ж, молодец. Хорошая реакция.

– Боюсь, что убежать далеко не получится, – мои руки готовы к решительным действиям, – Глупо и бесполезно.

– Проваливай к черту из нашего дома, псих! – вопит Зак и, невзирая на протесты родителей, кидается на меня с ножом. Это очень опрометчивый поступок. Мне не хочется убивать парня, он ничего не сделал мне, да и в заказе его нет, но раз уж на то пошло – он летит прямо на меня и хочет заколоть – мне в голову приходит лишь одно верное решение.

– Ладно, – бросаю я, а затем останавливаю паренька одним движением руки. Ощущаю некий прилив сил, возбуждение, могущественность. В этот момент я король вселенной. Моя рука сжимает воздух, однако, это только с виду. На самом деле я сжимаю глотку Зака Уитмора. Он начинает задыхаться. Болтает ногами, едва достающими до пола, хватается за горло. Глаза его наливаются кровью. На меня с воплями летит канцлер, и приходится отложить пытки мальца. Откидываю его в сторону, он падает, ударяясь головой о бетонную плитку камина. К нему подбегает мать, рыдая и причитая.

Канцлер Уитмор не слабак. Он бьет меня по лицу так, что я отшатываюсь на несколько шагов назад. Изо рта хлещет кровь, губа разбита. Я смеюсь.

– Отдаю вам должное. Удар приличный.

– Убирайся из моего дома, мерзость, – шипит он, тыча в меня пальцем. – Поганый мутант.

Это задевает мои и без того расшатанные чувства. Качаю головой, кривлю губы.

– А вот это обидно.

Отправляю его в полет до стены. Канцлер буквально прилипает к ней, висит, гневно глядя на меня, но сделать ничего не способен.

– Ладно, Филипп, – говорю я, подходя к нему ближе. Руки мужчины распластаны по стене в позе Иисуса. – Мне кажется, пора закругляться.

Улыбаюсь, доставая из-за пояса пушку.

– Пожалуйста… – лепечет жена канцлера, склонившись над уже мертвым сыном. Увы, потеря крови, сыграла свою роль. – Прошу вас…не трогайте его. Он ничего дурного не сделал!

Хочется рассмеяться от ее заявления.

– Мэм, вы и представить себе не можете, какой же ублюдок ваш драгоценный муженек.

Разворачиваюсь и делаю точный выстрел сначала в оба плеча, затем в коленные чашечки, отчего Уитмор вопит, как резаный, а затем методично прекращаю его страдания, завершив этюд пулей в лоб. Ровно по центру. Голова мужчины безвольно опускается.

Женщина рыдает. Этот звук заставляет меня обернуться к ней.

– Ничего личного, – говорю я, пожимая плечами. – Просто работа.

А затем и миссис Уитмор отправляется вслед за своей семьей. Ведь не такая я бесчувственная сволочь, чтобы оставить ее одну-одинешеньку в этом ужасном мире.