Читать книгу Красные листья Гомбори. Книга о Грузии - Михаил Синельников - Страница 57

Я азиат, мне снится зыбь залива,

Экватор, знойный морок, львиный храп,

Возник на дюнах след тяжелых лап,

И звери ищут зарослей лениво.

Рябь золота, парчи, слоновой кости,

В ручьи из пагод идолы глядят,

Замкнули путь засовами громад

Полярные моря в холодной злости.

И с перебитым носом от рожденья,

Плыву, пытаюсь одолеть волну,

Ношу лорнет и улиц блуд кляну!

Когда б Творец пересмотрел творенье,

Едва ли так был сир и одинок

Стиха недрессированный щенок.

Халдеи древний миф вновь золотом горит,

О, не забыть луне величье Соломона,

И горечь ласк и слез, и сумрак глаз, влюбленно

Об умирающей скорбящих Шуламит.

Пусть жизнь ее и смерть мгновенны, здесь навзрыд

И в миге слезы льет бессмертье уязвленно.

Две тени ночью вновь, как и во время оно,

Застыли в немоте ерусалимских плит.

Внимала твердь псалмам любовников святых…

Здесь пела вкрадчиво могилам тайным их

Царица Савская, чьи ноги волосаты.

По легкости одежд прозрачных я грущу,

Блаженство горнее в отчаянье ищу,

И в сердце жаждущем все горше боль утраты.

Тебя терзали ведьм худые руки,

Тебя манили бесы, как Макбета,

Ночь с хохотом и хрипом до рассвета

Тебя гнала, и ты горел от муки.

Был верен цели ты душой больною,

Был паладином, рыцарем обета.

И Гамлет, околдованный луною,

На поединок вызывал поэта.

Зеленых звезд причуды, вспышки блажи,

Мечты тебя лучами жгли… Когда же

Принес ты леди Макбет это пламя,

Поблек Тифлис, Офелия в миражи

Тебя, окинув прядями, как пряжей,

Взяла из жизни нежными руками.

Мне снится шея белая, лебяжья,

Касание парчи твоей и кожи!

Куда бежать от нежного миража?

Мне снится шея белая, лебяжья.

О, только б речи медленная пряжа

Текла, звуча то ласковей, то строже…

Мне снится шея белая, лебяжья,

Касание парчи твоей и кожи!

И Ганнибал бы взял тебя на ложе,

Увез бы в лунный холод Карфагена.

Любви твоей возжаждавший до дрожи,

И Ганнибал бы взял тебя на ложе…

Хотела б леди Макбет стать похожей,

И нож вручила б мужу… О, измена!

И Ганнибал бы взял тебя на ложе,

Увез бы в лунный холод Карфагена.

Сравнись, мой стих, с влюбленною Селеной!

Хрустальной шеи мучает загадка,

О, этот лик, желанный, незабвенный!

Сравнись, мой стих, с влюбленною Селеной!

Мечта взмывала, словно ветер пленный,

Ярмо любви нести легко и сладко!

Сравнись, мой стих, с влюбленною Селеной!

Хрустальной шеи мучает загадка.

Пятисотлетьем ранее – над Арно —

Не так же ли луна была светла?!

И нас любовь, как прежде, лучезарна,

Опустошила, к смерти подвела.

Так эта ночь, расширившись, блистала

Так страсть росла, сметая волнолом…

Твои уста в улыбке бледно-алой

Целуют память, спящую в былом.

И не было, и нет пути иного,

Одной судьбы нас обожгла печать,

И ждет создатель, призывает снова,

И снится сад Эммауса опять.

Не солнце ли Флоренции и ныне

Нам светит, уплывая на закат,

И, словно снег горячий, бело-синий,

На плечи крылья ангелов летят.

В родном кругу, на благодатном лоне,

Минувшее вернулось, и луна

В своем немом, сверкающем наклоне

Все так же ослепительно-бледна.

На синий берег нового прилива

Вновь наши тени вышли… В тьму и сонь

К тебе уходит сердце торопливо,

И я горю, и падаю в огонь.

Твоя улыбка – та же… Что могло бы

Ее стереть на ожившем холсте!..

Я – ветхий Лазарь, вышедший из гроба,

Спаситель я, распятый на кресте.

Пути к спасенью не было иного…

Бела садов небесных благодать.

И наш Творец нас окликает снова,

Клеймит любви блаженная печать.

Следишь с улыбкой за живым светилом,

Луна белеет и плывет в ночи.

Нас обжигает снегом легкокрылым,

Потоков звездных падают лучи.

Твоя улыбка расцвела в эдеме,

Раскрыв небес хрустальный водоем…

И входим вновь, переступая время,

В Голгофу и Эммаус мы вдвоем.

Я к тебе прихожу, чтобы пеньем валов насладиться,

Но чего я страшусь и откуда такая тоска?

Погляди, это – я, обреченная жить небылица

И неслышное зернышко в складках шуршащих песка.

И когда в небесах меркнет солнца пожар огнекрылый

И восходят светила в полях голубой высоты,

Ты зачем, в мою душу вливаясь божественной силой,

Волны дум в ней рождаешь, прозрачных и грозных, как ты?

Теша слабый мой разум, зачем ты в ночи говоришь с ним.

Воплотившее вечность? Затем ли, чтоб, ширью пленен,

Я искал отрешенно подобье свое во Всевышнем

Или немощным слухом внимал бы теченью времен?

Этот мир вне меня, но ведь он и во мне тем не мене.

Даже смерть – та же жизнь, ведь она – только мысль!

Мы живем…

Ну, а где же исток этой жизни?.. Где встать на колени,

Где увижу я храм, чтобы жарко молился я в нем?

Море, перед тобой я стою в одинокой печали.

Где вы, детские годы?! И ночь, словно пропасть, черна…

Человек и природа когда-то мне сердце смягчали,

Сердцу трепет внушали в далекие те времена.

Где то время, когда жадный взгляд устремлял

я к созвездьям,

И меня овевало высоких небес волшебство?!

Но пуста высота, истерзавшая сердце предвестьем,

Опустела она, и сегодня там нет ничего.

О, совсем ничего! И лазурь вероломна и лжива.

Эти нежные звуки, и запах, и красок пожар —

Только призрак и сон, лишь блаженная греза прилива,

Ощущений мираж, мимолетное веянье чар!

И уж если навеки все сущее сгинет в размоле,

Я веленье судьбы без упреков, как милость, приму,

Сердце, полное грусти, как чашу, о вечное море,

Я тебе принесу, чтобы пенью внимать твоему.

Я уж не вижу тебя. Не может

Марево долов твоих голубое

Песни услышать моей, и всё же

Рук к тебе простираю с мольбою.

Так отчего ж мне, как небылица,

Грезятся гребней твоих руины?

И умереть я хочу, и слиться

Кровью и плотью с твоей сердцевиной.

Что ж полюбил я и снег, и ливень,

И ключ заглохший, и лист увядший,

И май, что моря синей, бурливей,

И эти чащи – обитель каджей?

Слышу я сладкую песнь пастушью,

Слушаю жадно, неутомимо.

Пьян алычовой кислою сушью,

Снова под летним ливнем я вымок.

Вновь, переваливаясь покато,

Тропинкой узкой в пыли лениво

Волы шагают и до заката

Блестят мотыги над шумной нивой.

Очи живою водою вымыв,

Я пробудился, очнулось тело,

И легионами серафимов

Вдруг вдохновенье в груди запело.

Полон немым и сладостным хмелем

Сини бездонной, хочу начать я

Давнюю жизнь… Зерно перемелем,

Тесто замесим, чтоб выпечь мчади!

Нет, никогда, как бы годы не мчали,

Зелени пажитей не забыться!

Снова в марани бурлит мачари,

Золотом спелым бушует пшеница.

Снова в ночи на мосту дощатом

Полные арбы скрипят все чаще.

В полдень на поле пустынном, сжатом

Спит крестьянин под солнцем палящим.

Солнцем облитая и луною,

Благословенная небесами,

Родина, снова ты – предо мною,

К почве твоей я припал и замер.

Так приюти в том плетеном доме,

Где по-грузински качают зыбку,

Где стоголосая песня сломит

Бедное сердце музыкой зыбкой!

Вновь босиком, обернувшись ланью, —

Перебегать по холмам родимым,

Как по коврам, от поляны к поляне,

Хижин дыша отдаленным дымом.

Снова изведать нежность Орпири,

Гостеприимство узнать Чаладиди,

И Черноморской соленой шири

Почуять ветер, на берег выйдя.

Там, где леса, что ушли под воду,

Рослая скрыла от глаз осока…

Мгла разбежалась по небосводу,

Чьи огневые концы далёко.

Я прихожу к тебе, чтоб смиренно

Молвить, что все ж дана мне награда:

Я, соловей, улетевший из плена,

Плача, пою у любимого сада!..

Молвить о том, что в груди, не смолкая,

Сердце поет еще, как саламури.

Дорог мне, сыну грузинского края,

Даже песок твой, клубящийся в буре!

Благословеньем неба родного

Року противлюсь, не уставая.

Я возвратился, чтоб вновь и снова

К тебе приникнуть, земля святая!

Обошла переулка украдкой

И фиалками вышила след…

Бирюзовою кровлею шаткой

Весь Тбилиси накрыт и согрет.

Ты – как милая мать предо мною,

Крепость предков! И, полон любви,

Я хочу это сердце больное

Уронить на колени твои!

Ты прими меня, жаждой не мучай!

Чистота твоя сердцу мила,

Так седая скалистая круча

Заточенного манит орла.

Мой Тбилиси, поющий спросонья,

Ты – как чаша с церковным вином!

Этот белый и грузный Сиони,

Словно в сердце воздвигнут моем!

В блеске чуда, в дурмане всесилья,

Грезя морем фиалковых груд,

Верю вновь, что могучие крылья

На разбитых плечах прорастут.

Как ребенка, руками своими

Обними меня, к солнцу подбрось,

Чтобы сердце, твердя твое имя,

От весеннего звона рвалось.

Ты еще раз перейдешь это дымное поле,

Друг мой последний, вернешься из долгого сна,

Чтобы промолвить: «Сей мир искушенья и боли

Вместе оставим, но будет дорога трудна.

И заточенье твое, и мучения ныне

Будут окончены. Я, тот, кто с детства стерег

Грезу твою, через бездны времен и пустыни

Вновь прилетел к тебе, неотвратим, словно рок,

Парус поднимем, моря одолеем и горы,

Солнце, луну пролетим, о, быстрее, быстрей!

Вечность сжимает свои ледяные заторы,

И безграничности огненный кружит борей.

Очи открой и вглядись… О, не будь недоверчив!

Мира невидимый лик нам откроется… В путь!

Воздух ночной разметали могучие смерчи…

Ты одиночества слезы навеки забудь!»

К стеклам, качаясь, прихлынули ночи чернила,

Звездного хора так нежен призывный напев…

Пропасть меня непроглядная не устрашила,

И за своим двойником я иду, побледнев.

Лишь на ресницах вечера длинных

Будет дано загореться алмазам,

И на высоких, горючих осинах

Отблески звезд зашевелятся разом,

И от земли к небесам, словно крепи,

Встанет хрустальных столбов колоннада,

Горных цветов наплывающий лепет

Канет по капле в молчание сада, —

Тьма набежит, будет внятен тогда мне

Спящей природы язык полуночный!..

Сердцебиение слышится в камне,

Слуха коснулось дыхание почвы.

Мысли мои и мое вдохновенье

Пламенный ветер одел, как солому.

Жизни божественное теченье

Внятно мне, бледному, еле живому!..

Благословен пролетающий мимо

Миг – незаметная эта пропажа,

И приближение неумолимой

Смерти, и памяти зоркая стража.

Ветвь плодоносная благословенна,

Где под листвой укрывается птица,

Брызги росы и цветения пена,

Трещина в почке, готовой раскрыться!

И не устану благословлять я

Вечную радость, первую встречу.

Славлю святое мгновенье зачатья,

Благословляю любовь человечью.

Благословенье тому, кто впервые

Душу в рабах распознал и душою

Мудрость и жалость, все чувства живые

Вырастил, мучимый болью чужою.

Что за величье! Жрецом онемелым

Стал я в смятенье… О, что же в юдоли

Этот восторг уместит? Что – пределом

Этой любви или, может быть, боли?!

Мысли приблизились и вдохновенье

К дому природы, к открытому дому…

Жизни божественное теченье

Внятно мне, бледному, еле живому.

Гнет меня долу какая-то сила.

Навзничь упавшего окаменело,

Звездными хорами оглушило,

Безднами небо меня оглядело.

Только лишь ливень осенний свое принесет шелестенье,