Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том четвертый - Нелли Шульман - Страница 14

Джона разбудил крик муэдзина с высоких минаретов мечети Омейядов. На крашеных в облезлый синий цвет деревянных галереях пансиона сохло белье. По черепичным крышам расхаживали голуби. Он слышал легкое курлыканье с каменного двора, журчание воды в фонтане, скрип половиц в соседнем номере.

Как и было положено правоверной мусульманке, Халида Ахдиб молилась пять раз в день. К предрассветному намазу фаджр, по мнению исламских богословов, самому важному, девушка ходила в мечеть.

За стеной зашуршала одежда. Поверх джинсов и рубашки Халида накидывала просторное платье, купленное на местном шуке:

– В Афины она прилетела с непокрытой головой, – вспомнил Джон, – но, едва мы приземлились в Дамаске, она надела платок… – здешние девицы провожали Халиду недоуменными взглядами:

– Я одеваюсь, словно старуха, – объяснила землячка, как весело звал ее Джон, – молодежь здесь ничего не соблюдает… – молодежь в Сирии, вернее ее женская часть, щеголяла голыми коленками и распущенными волосами.

Несмотря на проигранную войну и приспущенные национальные флаги, Дамаск не бросил веселиться. Каждый вечер улицы Старого Города запруживали машины. В итальянских кабриолетах и длинных фордах сидели парни, укладывавшие волосы в манере Элвиса Пресли.

Из каждой забегаловки гремели битлы и «Роллинг Стоунз». Ребята в тесных джинсах курили американские сигареты, ухитряясь тянуть кофе и колошматить фишками по доскам от шеш-беша. Перетасованные карты разлетались по столику. Парни провожали Халиду откровенно оценивающими взглядами:

– Если бы она носила мешок от картошки, было бы еще более волнующе… – сандалии девушки простучали мимо двери, – оставь, граф Хантингтон, она все ясно сказала в Афинах…

Джонатану, как старался думать о себе Джон, вручили паспорт Хайди, вернее, Халиды Ахдиб, в Лондоне.

По его мнению, фотография не отдавала должного девушке. Он почти узнал ее в афинском ресторане, но еще не был уверен, что в заведение зашла именно та, кого он ждал.

Черные локоны метнулись по стройным плечам в вышитой тунике. Девушка наклонилась над его столиком. Потрепанные джинсы собрали афинскую пыль. Легкие сандалии открывали пальцы, накрашенные лаком цвета граната:

– И губы у нее такие же, – Джон поворочался, – но ничего не случится, ничего не может случиться…

Чтобы отвлечься, он посчитал на пальцах дни. Открытку на безопасный адрес Гладиатора, кузена Максима, они отправили из почтового отделения за углом от пансиона. Унылая комнатка с засиженными мухами образцами марок примостилась между кафе и лавкой, как выражался Джон, всякого барахла, где Халида удачно поторговалась за горсть звенящих браслетов.

Религиозность не мешала девушке щедро мазать глаза тушью:

– Пророк поощряет желание женщины понравиться будущему мужу, – сухо сказала Халида, – а я жду своего избранника, Красного Принца… – Джон заранее ненавидел араба, не сходящего с языка у напарницы:

– Открытку мы послали в пятницу, – муэдзин стих, – а сегодня вторник…

В открытке с видом Цитадели, желая другу быстрее появиться в Дамаске, они сообщали адрес пансиона. Они понятия не имели, как часто Максим навещает столицу, однако им требовалось дождаться кузена. Джон, впрочем, был уверен, что местные боевики не пренебрегают газетами, где скоро должно было появиться их с Халидой интервью:

Джон, наконец, заставил себя подняться. В туалетном закутке, в мутном зеркале он увидел лицо, похожее на его снимок в американском паспорте:

– Если не считать того, что я отрастил проклятую бородку, – бородка напоминала козлиную, – и волосы у меня теперь по плечи…

Сняв дешевую квартирку в Джексоне, штат Миссисипи, Джонатан Брэдли, уроженец Мобиля, штат Алабама, еще более глубокого юга, устроился уборщиком, барменом и кассиром в захудалый ночной клуб:

– Аарон смеялся, что я словно Отец, Сын и Божий Дух, – он выплюнул в заржавленную раковину зубную пасту, – но заведение было маленьким, я один со всем справлялся… – Джонатану пару раз удалось выйти на сцену с гитарой. Он играл битлов, кубинские мелодии и антивоенные песни.

Сюда он тоже привез инструмент. В углу комнатки стоял покоробившийся фанерный футляр, обклеенный портретами команданте Че и значками пацифистов.

Джон повертел в крепких пальцах медвежий клык. В афинском ресторане на него повеяло сладкими пряностями. Голос с нью-йоркским акцентом сказал:

– Какой у вас интересный амулет… – глядя в ее темные глаза Джон едва вспомнил ответ на пароль:

– Мы выпили кофе, – он включил электрическую плитку, – я предложил показать ей Акрополь при лунном свете… – привыкнув к легким связям в Лондоне и Америке, он удивился, когда Хайди отстранилась от его объятья:

– Словно Надя в поезде, – тоскливо подумал Джон, – Фрида готовится к свадьбе, – он старался забыть девушку, – а Хайди я тоже не нужен… – Халида отчеканила:

– Мне говорили, что ты профессионал, – глаза девушки блеснули недовольным холодком, – профессионалы себя так не ведут. Для моей будущей задачи нельзя размениваться по мелочам. Я должна приехать в Сирию такой же, как сейчас… – Джон неловко заметил:

– Вообще есть разные пути, – вспоминая разговор, он покраснел, – можно, как бы лучше выразиться… – Халида вскинула твердый подбородок:

– Нельзя. Моя цель не должна ничего заподозрить. Я религиозная девушка, пусть и американка. Я не могу заниматься такими вещами, пусть я и американка… – натянув джинсы и футболку, Джон взял паспорт:

– Недолго нам осталось быть американцами. Журналисты предупреждены… – он сделал анонимный звонок в «Аль-Баат», крупнейшую газету страны, – сегодня у американского посольства их ожидает шоу… – он снял с плиты зашипевший кувшинчик с кофе.

В дверь постучали. Халида несла лотки из фольги:

– Фалафель, хумус, бобы, яйца, – под мышкой она зажала пахнущий горячими питами пакет, – очищай стол, потом отрепетируем акцию.

Запустив в угол паспорт американца Брэдли, Джон смешливо отозвался: «Очистил».

В Джексоне, штат Миссисипи, Джонатан Брэдли не терял времени зря. В его маленькой квартирке лежали учебники арабского языка и размноженные частным образом левацкие брошюры. Девиц Джонатан к себе не водил, отговариваясь тем, что он далеко живет. Джонатан обретался в доме наискосок от ночного клуба, где он работал, однако девушек нельзя было пускать к себе из соображений безопасности.

С кузеном Аароном он встречался в городском парке или у него дома, в неухоженной квартирке неподалеку от синагоги:

– Руки не доходят убраться, – объяснял рав Горовиц, – я провожу в Джексоне всего один шабат в месяц… – кузен объезжал маленькие еврейские общины, разбросанные по глухим уголкам южных штатов:

– Я мог остаться на Манхэттене, – задумчиво признался кузен, – мне предлагали посты ассистента в тамошних синагогах, но здесь я нужнее… – Аарон никому, даже матери, не говорил о своем визите в Бруклин, в резиденцию ребе. Он приехал к главе любавичских хасидов за советом. Услышав о возможной работе Аарона на юге, ребе решительно сказал:

– Езжай туда. В тех местах ты пригодишься не только евреям, но и Америке… – Аарон понял, что речь идет о движении пастора Кинга:

– Дедушка Джошуа Горовиц был одним из первых раввинов, поддержавших стремление негров обрести свои права, – вздохнул Аарон, – прошло сто лет, но на юге ничего не изменилось. То есть меняется, но нам предстоит большая работа… – он помнил, что дедушку Джошуа и бабушку Бет пытался убить Ку-Клукс-Клан.

Десять лет назад Клан, по слухам, организовал взрывы в синагогах Атланты и Бирмингема, где работали раввины, выступавшие за отмену сегрегации. Когда в южных газетах появилось фото Аарона с доктором Кингом, в синагогу в Джексоне начали приходить анонимные письма с угрозами в адрес рава Горовица. Старший раввин, доктор Нуссбаум, хмыкнул:

– Что я тебе могу сказать, милый мой, – он отпер ящик стола, – у меня за последние годы собралась коллекция ненависти, как я ее называю… – Аарон возмутился:

– Но надо пойти в полицию, рав Нуссбаум… – раввин вскинул бровь:

– Ты на юге меньше года, а я здесь с послевоенных времен, – Нуссбаум служил капелланом на Филиппинах и встречался с покойным отцом Аарона, – как говорится, рука руку моет… – он кивнул за окно:

– Глава городской полиции Джексона играет в гольф с председателем совета синагоги… – председатель славился ненавистью к доктору Кингу, – мне запретили устраивать здесь, – раввин повел рукой, – встречи, могущие…

Он зашуршал бумагой:

– Могущие привести к появлению в синагоге нежелательных посетителей, – прочел Нуссбаум, – то есть негров. Они имеют в виду заседания городского движения за гражданские права чернокожих… – Аарон подозревал, что без еще одной бомбы дело не обойдется:

– Или они подложат самодельный пугач в мою машину, – нарочито весело сказал кузен Джону, – но я не растерял навыков, полученных в «Голани» и проверяю свой рыдван каждое утро… – в «Голани» кузен нахватался и арабского языка:

– Мы говорили с ним по-арабски, – задрав ноги на стол, Джон изучал сегодняшний выпуск «Аль-Баат», – на рыночном языке, однако я разбираю кое-что напечатанное…

На первой странице газеты красовался кричащий заголовок: «Американцы публично отказываются от своего гражданства и сжигают паспорта в консульстве!».

Джонатан Брэдли стоял с плакатом: «Янки, вон из Вьетнама!». Халида, в кокетливо завязанном платке и ловко сидящих джинсах, держала второй призыв: «Позор сионистскому правительству США! Все на борьбу с мировым еврейством!». Рядом полыхал небольшой костерок. Среди языков пламени виднелись звезды и полосы американского флага. Не желая рисковать отсидкой в сирийской тюрьме, они решили не срывать знамя с подъезда консульства, а привезти флаг из Афин.

Джон потянулся:

– Мы разорвали наши паспорта на глазах журналистов и развели костер. Из консульства выбежали охранники, но местные полицейские объяснили, что мы ничего не нарушаем… – Джонатан с Халидой устроились на противоположной стороне улицы. Охранники, по мнению Джона, сработали на совесть:

– Консульство предупредили, – он пробежал глазами сухое заявление консула, сожалевшего о радикализме нынешней молодежи, – нам остается ждать гостей… – он перебросил газету Халиде:

– Ты отлично получилась на снимке, – одобрительно сказал юноша, – я не такой фотогеничный…

В интервью они с Халидой распространялись о ненависти к продавшейся сионистам Америке и желании вступить в ряды борцов за свободу. Халиду местные газетчики назвали символом страданий палестинского народа:

– Малышкой потеряв родителей от рук сионистских захватчиков, Халида Ахдиб оставила спокойную жизнь в Америке, чтобы присоединиться к соплеменникам, сражающимся за честь и достоинство палестинского народа… – громко прочла девушка:

– Хорошо пишут, – Джон сжевал баклаву, – слезы на глаза наворачиваются… – он приложил палец к губам: «Тише!». Сквозь грохот музыки в соседнем кафе и гудки вечерней пробки на улице Джон разобрал чьи-то хозяйские шаги:

– Не один человек, а несколько… – накинув на голову платок, Халида приоткрыла дверь. Джон хорошо помнил догматы ислама:

– Ей нельзя быть со мной в одной комнате без свидетелей. Ладно, мы американцы, то есть бывшие американцы, можно простить наше вольное поведение… – в проеме показались легкие десантные ботинки.

Он носил полевую форму сирийской армии, со споротыми нашивками и черно-белый палестинский платок. В темных очках отражались загорающиеся фонари на улице. За его широкой спиной маячили еще трое парней, по виду местных. Почесав наголо бритую голову, он велел по-английски:

– Меня зовут Альзиб. Собирайте барахло, – он указал на разбросанные по комнате чемоданы и рюкзаки, – и следуйте за мной.

Джон поднялся со стула:

– Волк, только на арабский манер. Он стал еще больше похож на дядю Максима… – кузен почти подпирал головой потолок:

– Пошевеливайтесь, – добавил он, – до рассвета мы должны оказаться у цели…

Халида надвинула платок пониже. Голубые, яркие глаза остановились на ее лице:

– Добро пожаловать в Сирию, – весело сказал кузен, – мы рады американским гостям.

Девушка, зардевшись, что-то пробормотала.