Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том четвертый - Нелли Шульман - Страница 15

Под низким потолком барака гудели крупные мухи. Ведро прокатилось по каменному полу. Голос на ломаном английском языке заорал: «Предатель! Сионист! Шпион!».

В нос Джону шибануло мерзким запахом разложения. В грязной каше отбросов шевелились беловатые червяки:

– Ночью еще холодно, – пронеслось у него в голове, – на высокогорье даже весной случаются заморозки. Но днем солнечно, а бадья, наверное, простояла на жаре дня три…

Сильная рука схватила его за испачканные волосы. Парень нагнул его голову к самому полу. Джон слышал в его английском языке немецкий акцент:

– Тварь, – выругался допрашивающий, – у тебя на языке одна ложь. Ты подлый жид, тебя послали сюда лазутчиком… – по прикидкам Джона допрос продолжался вторые сутки подряд. Спать ему не давали:

– Я попытался, – он велел себе терпеть запах, – когда у них была пересменка, я прикорнул в углу, но появился нынешний эсэсовец, и все началось сначала…

По дороге в тренировочный лагерь они слушали заунывные арабские напевы по радио. Машина оказалась американским армейским виллисом, с заляпанными грязью номерами. Кузен Максим устроился за рулем:

– Он не успел ничего нам сказать, – Джон боролся с тошнотой, – только шепнул, что нас везут в Джебел-Друз… – глухой горный массив возвышался на юге Сирии. Джон помнил, что здесь находилась и вилла, где держали в плену Адель:

– Может быть, Халиду отправили именно туда, – решил юноша, – вряд ли ее поселят в лагере, она девушка… – парень повозил его лицом по отбросам:

– Рассказать тебе, что делали с жидами в лагерях, – Джон услышал ухмылку в его голосе, – ты тоже закончишь дымом, проклятый продажный мерзавец…

Их с Халидой разделили, когда машина остановилась у проржавевших железных ворот. Джон почти ожидал увидеть надпись: «Arbeit Macht Frei». Кузен махнул в темноту:

– Иди, американец, – он помолчал, – удачи тебе…

Не успел Джон пройти и десятка шагов, как ему в лицо ударил острый луч фонарика. Глухо залаяли овчарки, его грубо толкнули в спину: «Стоять, руки вверх».

Наручники ему надели в голой комнатке, с выложенным кафелем стоком. Его багаж основательно распотрошили. Джону предъявили вырезку из захудалой южной газетенки о его демарше на призывном участке.

Его расспрашивали о Мобиле, где он якобы родился, о его семье и колледже, о том, где он провел последний год и где познакомился с мисс Ахдиб. Девушку называли неожиданно церемонно:

– В Нью-Йорке, – устало повторял Джон, – на ралли у здания ООН. Она протестовала с палестинским флагом, а я участвовал в пацифистском пикете… – на него светила мощная лампа. Отец рассказывал Джону о пытках в тюрьме Суханово:

– В СССР меня не пытали, – пришло в голову юноше, – а сразу вкололи фармацевтическую дрянь. Кажется, у здешних нацистов ничего такого нет, но надо быть осторожным…

Его не били, но тыкали под ребра, рвали волосы, плевали в лицо и отвешивали пощечины. Отбросы принес нынешний допрашивающий, крепкий мужик лет сорока:

– Он был в моих годах, когда закончилась война, – понял Джон, – наверняка, он подвизался охранником в лагере… – его обвиняли в связи с Халидой, поддержке мирового сионизма, еврейском происхождении и работе на Израиль. В ответ Джон упорно рассказывал выученную за последние полгода легенду:

– Они меня не убьют, – вздохнул Джон, – настоящие допросы еще не начались. Парни на мне тренируются, можно считать все разминкой, – немец пнул его ботинком в поясницу, Джон полетел в разлитую по камням лужу нечистот.

– Где тебе и место, – припечатал эсэсовец, – сдохни в своем дерьме, проклятый еврей, – в коридоре послышались шаги. Джон узнал голос кузена Максима:

– Надо привести его в порядок, – озабоченно заметил юноша по-немецки, – сюда идет начальство, – эсэсовец хохотнул:

– Бери шланг, а остальное в твоих руках, Миллер…

Он брезгливо ткнул Джона носком ботинка:

– Еще увидимся, лживый янки, – немец вышел, кузен отвернул кран. Привалившись к сырой стене, Джон глотал пересохшими губами ледяную воду. Помыв пол, кузен наклонился к нему:

– С ней все в порядке, – шепнул Максим, – а ты держись. Мерзавец, – он кивнул на дверь, – из охраны Феникса, то есть фон Рабе. Он бывший унтершарфюрер СС, – Джон невесело кивнул:

– Я догадался. Что за начальство идет… – Максим успокоил его:

– Фон Рабе и старой гвардии здесь нет, ты в относительной безопасности. Лагерем заправляет ФАТАХ, то есть Ясир Арафат… – кузен прибавил:

– Ты молодец. Извини, но насчет этого, – он повел рукой, – мне было никак не предупредить.

Джон вздохнул:

– Я такого и ожидал. Тебя они тоже допрашивали… – кузен покачал головой:

– Барбье натравил на меня пуму. Пришлось убить зверя кинжалом на глазах у фон Рабе. С тех пор я у него на хорошем счету, – Максим усмехнулся, – то есть торчу в джунглях и горах… – Джон не успел ответить. Кузен выпрямился:

– Али Хасан-шейх, – сказал он по-немецки, – я немного убрал в камере… – уверенный голос ответил:

– Ты настоящий ариец, Альзиб, вы не терпите грязи. Евреи дурно пахнут, поэтому мы хотим избавить мир от их присутствия… – на Джона повеяло ароматом кедра.

Красный Принц, Али Хасан Саламе, тоже носил полевую форму сирийцев, с ненужными ночью темными очками:

– Подними его, – распорядился араб, – и привяжи к стулу. Нашего американского визитера… – он оскалил крупные зубы, – ждет долгая беседа.

Альзибу, как инструктору, полагалась отдельная койка. Остальные парни спали на грубо сколоченных деревянных нарах, расставленных в каменном бараке. До войны на плоскогорье располагалась армейская база, где обучались бойцы добровольческих соединений автономного государства Джабаль аль-Друз, созданного во времена французского протектората Сирии.

Строения отапливались переносными печурками. Зимой здесь царил стылый горный холод, летом в низких помещениях было невыносимо жарко.

Максим лежал, закинув руки за голову:

– Сейчас еще можно дышать, – он устало закрыл глаза, – ночи еще зябкие, пусть на дворе и середина июня… – плоскогорье находилось далеко от границы, однако друзы из окрестных деревень получали весточки от родни в Израиле:

– То есть в зловонной сионистской опухоли, – поправил себя Максим, – о поражении в войне мы узнали раньше, чем сюда дошли газеты…

На базе имелась рация, но пользовалось ей только начальство, как Максим называл шейха Али Хасана и старшего инструктора Хорста, того самого унтершарфюрера СС. Бойцам не давали слушать новости. Как и в Адлерхофе, здесь только крутили записанные на пленку речи.

Максим поворочался:

– Только не Гитлера, а палестинских пропагандистов, вроде Арафата… – нахватавшись в лагере разговорного арабского, он разбирал кое-какие слова из криков, доносящихся из репродуктора:

– Смерть евреям, долой Израиль, Палестина должна быть свободной, – Максим поморщился, – каждый день одно и то же… – на прошлой неделе, после новостей о проигранной войне, Саламе устроил траурную церемонию. Бойцы рассказывали о страданиях семей, потерявших землю и кров в сорок восьмом году:

– Мухаммад расплакался, – четырнадцатилетний мальчик был самым младшим в лагере, – его отца израильские парашютисты застрелили на его глазах в Рамалле, – вспомнил Максим, – а его самого доставили сюда обходным путем, через Иорданию…

Мухаммад был круглым сиротой. Мать подростка тоже убили израильтяне. Красный Принц взял его под свое крыло:

– Юсуф-шейх, его отец, был стойким борцом, – объяснил Саламе, – я хочу, чтобы Мухаммад стал достоин его памяти… – Красный Принц помрачнел, – я сам почти не помню отца, я осиротел ребенком…

Почти все подчиненные Максима выросли в лагерях беженцев на иорданской территории:

– Но есть и парни из богатых семей, – он задумался, – их родителям удалось бежать в Кувейт или Саудовскую Арабию, они получили образование на западе, как Саламе… – на следующей неделе в лагере ожидались гости из Европы:

– Приедут Красные Волки, – хмыкнул Максим, – Ферелли и его компания пробудут в лагере все лето. Надо втереться к нему в доверие. Хватит сидеть в глуши, я заработал пост выше рангом.

Максим надеялся, что на западе он сможет чаще связываться с семей. Из горной Сирии, как и из Золотого Треугольника, он отправлял в Лондон только редкие весточки:

– Джон мне расскажет, как дела дома, – пошарив по полу, Максим нашел сигареты, – судя по его акценту, он торчал на юге Америки, но там есть международные телефоны…

Он хотел услышать голоса родителей. Максим только недавно избавился от навязчивого шума тропического дождя в ушах, хлюпанья ботинок по грязи, треска автоматных очередей.

Их отряд охранял машины, вывозившие наркотики из Золотого Треугольника. В окрестностях их базы заправляли бойцы опиумного короля Кхун Са, под началом которого имелась целая армия:

– У него сил больше, чем у Барбье, – вспомнил Максим, – у того едва ли тысяча ребят, а в милиции, то есть в повстанческих отрядах Кхун Са, десятки тысяч… – в Золотом Треугольнике царила неразбериха. Никто точно не знал, сколько отрядов бродит в джунглях:

– Бирманцы, – Максим затянулся сигаретой, – китайцы, вьетнамцы, лаосцы, американцы, и у каждого свой интерес… – интересы Феникса были ясны, словно белый день:

– Фон Рабе снабжает отряды Кхун Са оружием и деньгами, получая в обмен героин, – Максим дернул щекой, – Шумана арестовали, канал в Гонконге перекрыли, но остались Бирма и Таиланд…

Он подозревал, что там тоже сидят подручные фон Рабе, но в порты Максиму хода не было:

– Когда мне велели лететь сюда, я выбирался из Бирмы окольным путем, – заслышав шаги, он приподнялся, – нет, надо устроить себе перевод в Европу…

Он ожидал, что старший инструктор, Хорст, работавший в охране фон Рабе, замолвит за него словечко перед Фениксом. Максиму было противно унижаться перед бывшим эсэсовцем, но ничего другого не оставалось. Он вспомнил покойного напарника, Борова Гуго, подстреленного вьетнамскими партизанами:

– Гуго говорил только о девчонках и опиуме, – напарник баловался товаром, – но он хотя бы не распространялся о лагерях, как проклятый Хорст… – унтершарфюрер закончил войну в Дахау:

– Он даже не сидел, – в барак явно кто-то шел, – американцы отпустили его за малолетством, – Максим скривился, – но в конце войны ему было двадцать, взрослый человек, как я сейчас…

Максим иногда думал, что его соученики по Кембриджу должны этим годом получить дипломы:

– Мне тоже надо выдать диплом, – он быстро натянул штаны хаки, – в стрельбе, минировании дорог и охране особо ценных грузов. Но папа прав, университет никуда не убежит. Джон молодец, он успел закончить Сандхерст, пусть и почти заочно…

Взяв браунинг, он выглянул за ветхую занавеску. Выпускник Сандхерста, с развязанными руками, стоял рядом с Красным Принцем. Под голубым глазом кузена переливался свежий синяк, на губах запеклась кровь:

– Ему поверили, – понял Максим, – молодец, он справился с первой частью задания… – Максим не знал, куда отправили напарницу Джона:

– Ее забрала вторая машина, от входа в лагерь, – вспомнил юноша, – она такая красивая, словно девушки из журналов…

Он надеялся, что Саламе не заметит смущенного румянца на его щеках:

– Покажешь Джафару, – Красный Принц кивнул на кузена, – его койку, и двигайся за мной, Альзиб, – Саламе улыбнулся, – для тебя есть особое задание.

Хайди почти не помнила раннее детство. Ее привезли в Израиль пятилетней малышкой, в самолете, наполненном семьями йеменских евреев. Женщины забились в угол салона, успокаивая плачущих детей. Мужчины молились, раскачиваясь из стороны в сторону, удерживая потрепанные свитки Торы.

Йохевед, прижавшись носом к стеклу, зачарованно следила за пышными облаками. Они казались девочке похожими на крем, который продавали на базаре в Адене. Торговцы с ручными лотками ловко обмакивали деревянные палочки в крутящийся медный чан. Ароматная масса пахла розами и не таяла на солнце:

– Ребенком я такое не ела, – поняла Хайди, – я из бедной семьи… – в Израиле она узнала, что ее отец был раввином:

– Моя мама умерла родами, потом скончался мой отец… – Хайди устроилась на покрытом ковром диване, – я росла у дальних родственников, а в Израиле меня отправили в интернат… – в интернате она впервые попробовала мороженое. Хайди мимолетно улыбнулась:

– Я думала, что облака на вкус такие же сладкие, – девушка огляделась, – здесь все, словно в арабской сказке…

В интернате им запрещали говорить по-арабски, но приемные родители хотели, чтобы Хайди знала о своем происхождении. Мать Хайди не забывала ладино. Рейна настояла на уроках арабского языка для девочки.

Сладости на резном столике напомнили девушке о семье:

– Мама всегда готовила греческие десерты. Здесь тоже делают баклаву и халву, – Хайди отломила кусочек, – пастилу из абрикосов и похожее мороженое…

Здешний крем пах розами, но к нему добавили еще и фисташки. Пожилой человек, накрывавший на стол, сказал, что такое мороженое готовят только в одной лавке на главном базаре Дамаска:

– Место известно с прошлого века, – гордо добавил он, – в магазине Бакдаша лучшие кондитеры в Сирии… – он принес кофейник чеканной меди и фаянсовое блюдо с персиками:

– Берите миндаль, грецкие орехи, мед, – он повел рукой, – отдыхайте, пожалуйста…

Хайди привезли на виллу глубокой ночью. Она понятия не имела, что случилось с Джонатаном. Спрашивать о напарнике было опасно:

– Но и спрашивать некого, – вздохнула девушка, – шофер джипа высадил меня во дворе, а повар ничего не знает… – пожилой человек отнес ее чемодан и рюкзак в просторную комнату с камином и массивной кроватью.

Ванную отделали мозаичной плиткой, мыло оказалось итальянским. Багаж Хайди никто не трогал:

– Даже если и тронут, то ничего не найдут, – успокоила себя девушка, – тайник сделан на совесть… – тайник проверял Юсуф, как Хайди называла куратора из Моссада:

– По картинкам я тебя всему обучил, – сварливо сказал наставник, – не забудь отлучиться на несколько минут в ванную. Дело простое, ты быстро наловчишься. Вещь практически вечная, – он рассмеялся, – на несколько лет тебе ее хватит, а потом ты вернешься домой…

Хайди неожиданно спросила:

– Вы врач? Вы так хорошо знаете, – девушка покраснела, – все по женской части… – Юсуф подмигнул ей:

– Хочется сказать, что я способный дилетант, – Хайди окончательно зарделась, – но у меня есть диплом доктора и даже не один… – девушка помолчала:

– Но в первый раз я такого не смогу сделать… – Юсуф развел руками:

– Остается надеяться на наше везение… – Хайди не собиралась заводить детей:

– Не здесь, не с мерзавцами, – она поморщилась, – врагами Израиля и евреев. Я вернусь домой и встречу любимого человека…

Утром девушка обнаружила, что спальня выходит на кованый балкон. В тенистом дворике виллы, среди пальм, журчал мраморный фонтан. Принеся завтрак, пожилой повар уважительно сказал:

– В подвале есть бассейн и хаммам. Вам никто не помешает, вы здесь одни… – он покосился на платок Хайди, – гостей пока не ожидается… – Хайди налила себе пахнущего пряностями кофе:

– То есть в любую минуту может кто-то появиться. Например, Красный Принц, – пламя свечей в фонарях заколебалось, – судя по донесениям, он большой любитель роскошной жизни. Особняк может оказаться его виллой…

Хайди читала «Тысячу и одну ночь».

– Саламе, наверное, никогда не бывал в Америке, – решила девушка, – я, словно Шахерезада, могу долго кормить его рассказами о США… – ей не хотелось думать об арабе, но Хайди напомнила себе, что она на задании. Уловив шаги, девушка поправила платок:

– Кто-то идет. Правильно я сделала, что надела платье… – она купила закрытый наряд в Дамаске. Шелк цвета спелого граната расшили золотыми нитями. Хайди оценила свое отражение в венецианском зеркале:

– Платок придает загадочность, – она похлопала длинными ресницами, – я похожа на Шахерезаду из книжек… – Хайди вспомнила о голубоглазом юноше, Альзибе, забравшем их из Дамаска:

– Он кузен Джонатана, – дверь скрипнула, – он тоже здесь с тайной миссией. Его зовут Максим, красивое имя, – Хайди прижала ладони к горящим щекам, – но я его больше никогда не увижу… – она встретилась со знакомым, уверенным взглядом. Юноша остановился в проеме двери:

– Добрый вечер, мисс, – вежливо сказал Альзиб, – позвольте зайти…

Хайди робко кивнула: «Пожалуйста».

Максим был уверен, что затея Саламе окончится неудачей. За воротами базы шейх Али Хасан сам сел за руль военного виллиса:

– Американку мы поселили в уединенном местечке, – Красный Принц повел рукой, – где ты еще не бывал. Здесь недалеко, особняк стоит в горной долине… – о Джафаре, как Саламе называл кузена, они почти не разговаривали:

– Парень прошел проверку, – коротко заметил араб, – он не имеет ничего общего с сионистами. Он хочет сражаться в наших рядах. Он молодец, – добавил Саламе, – американская армия, как и вся их страна, пропитана духом еврейства, – виллис шел по опасному серпантину, – надо оставить его в наших краях. Он наберется бесстрашия перед возвращением на прогнивший насквозь, зараженный сионизмом Запад… – на руке Красного Принца поблескивал золотой швейцарский хронометр. Максим хмыкнул:

– Хорошо рассуждать о прогнившем Западе с дипломом Гейдельберга в кармане и домом на итальянских озерах, – ходили слухи, что у Саламе имеется гнездышко в тех краях, – учитывая, что парни в бараках ничего не видели, кроме лагерей беженцев и бобов три раза в день, – Саламе, правда, проводил ночи на базе и ел с ребятами за одним столом:

– Феникс и Барбье никогда так не делали, – вспомнил Максим, – арабы более демократичны… – он понимал, что кузену Джону предстояло втереться в доверие к европейским левакам:

– Через них лежит путь к ирландским сепаратистам, – Максим задумался, – но если Джона оставят здесь, то в Ирландию он попадет не скоро. Хотя он познакомится с Ферелли и его Волками… – в Лондоне к радикальной группе относились скептически, но Саламе рассказывал об акциях, предпринимаемых итальянцами.

Весной Волки заложили бомбу в еврейском квартале Рима. Устройство сработало ночью, в кошерном магазине никто не пострадал, однако Саламе заметил:

– Ребята только начинают свой путь. Все мы когда-то сделали первый шаг, – араб улыбнулся, – я уверен, что за первой бомбой последуют вторая и третья…

Фары виллиса выхватывали из темноты острые скалы на обочине дороги. Над плоскогорьем висела яркая луна. Максим задумался:

– В окружение Ферелли надо пробиться мне. Но вряд ли меня сейчас отправят в Европу, я пока не заработал нужного кредита доверия… – бывший унтершарфюрер Хорст обещал, что Миллер, как здесь звали Максима, сможет попасть в охрану важных лиц:

– Даже самого Феникса, – Хорст ощерил мелкие зубы, – я знаю, что ты встречался с главой движения… – Максим кивнул:

– В Южной Америке, когда я служил в отряде… – Хорст оборвал его:

– Меньше имен. Твою биографию я знаю, – Хорст потрещал костяшками пальцев, – пока ты молод для такого поста, но у нас есть заказчики на Ближнем Востоке или на твоей родине, в Африке. Хорошие охранники всегда в цене…

Максиму совсем не улыбалось еще несколько лет торчать в глуши:

– Августин тоже сидит в джунглях, – вздохнул юноша, – и редко связывается с семьей. Однако рано или поздно он вернется домой и женится на Луизе… – со времени мимолетной встречи с дочерью Рауффа, Кларой, у Максима ничего не случалось. О девушке он не думал:

– Я ее больше никогда не увижу, – решил юноша, – она, скорее всего, мертва… – Максим не сомневался в способности Феникса находить бесследно пропавших людей:

– Он посчитал, что Клара сдала Доктора полиции, разыскал ее и убил. У него везде свои глаза и уши…

Присев на низкий диван у резного столика, Максим заставил себя не оглядывать комнату слишком пристально:

– Здесь все утыкали камерами и жучками, – сказал себе юноша, – а Саламе устроился в подвале и следит за нами…

Гостиная напомнила ему иллюстрации к «Тысяче и одной ночи». В библиотеке на Ганновер-сквер имелось издание прошлого века. Книга стояла по соседству с затрепанным томиком викторианских времен, из коллекции романов бабушки Вероники.

Хайди напомнила Максиму девушку с гравюры в начале романа. В книге британский аристократ, отправившийся с тайной миссией на Восток, похищал одну из жен бухарского эмира:

– Но Хайди красивее девушки с той картины, – понял Максим, – она могла бы ходить по подиуму…

Из-под платка черного шелка виднелось немного вороных, мягких локонов. Каменные полы гостиной устлали коврами. Хайди носила закрытое платье, на смуглых запястьях сверкало золото браслетов. Огоньки свечей в ажурных фонарях отражались в темных глазах девушки.

Мощные ворота раздвинулись. Саламе остановил виллис во дворе двухэтажного особняка с колоннами на галерее. В ночной тишине Максим услышал далекий лай собак:

– Вилла охраняется, – заметил Саламе, – место безопасное. Обычно здесь живут мои друзья, навещающие лагерь, – Максим решил, что речь идет об Арафате и других лидерах Организации Освобождения Палестины, – но сейчас особняк пустует, американке так будет удобнее… – он повернулся к Максиму:

– Задание простое, – араб усмехнулся, – по виду она религиозная девушка и носит платок, но ее поведение может быть обманчивым. Ты понимаешь, о чем я говорю… – пошарив на заднем сиденье машины, он вручил Максиму бутылку французского шампанского, – тебе надо ее проверить, во всех отношениях… – юноша удивился:

– Вам запрещено такое, – на базе царил сухой закон, – мы в мусульманской стране!

Саламе весело отозвался:

– Словно ты не ездишь в Дамаск. В баре при дорогом отеле тебе сделают какой угодно коктейль и продадут какую угодно выпивку. Если она примет твое предложение, значит, она не та, за кого себя выдает и тогда… – Саламе со значением помолчал.

Максим считал, что Хайди все поймет:

– Она не лыком шита, – напомнил себе юноша, – она израильтянка, ее должны были хорошо подготовить к миссии.

Он водрузил бутылку на стол. Хайди брезгливо велела:

– Уберите. Я мусульманка и не пью спиртного, о чем вы должны знать, если вы здесь обретаетесь… – Максим видел, что девушка догадалась о ловушке:

– Нам остается только играть, – щеки девушки неожиданно раскраснелись, – но если бы такое случилось в другом месте, в другое время… – Хайди думала о том же:

– Он очень красивый, – ее сердце беспорядочно забилось, – ясно, что его прислали меня проверить. Красный Принц здесь и наблюдает за нами… – Хайди ощутила тепло внутри:

– Потому что он на меня смотрит, – поняла девушка, – и не Саламе, пошел он к черту, а Максим… – дверь в комнату оставалась приоткрытой:

– Извините, – смутился парень, – я не подумал. Хотите кофе… – подставив чашку, Хайди не убрала руки:

– Пусть он коснется меня, – грустно подумала девушка, – это только мгновение, камеры ничего не разглядят, – она загадала:

– Если Максим, меня потрогает, то все будет хорошо. Пусть не с ним, но все будет хорошо. Я встречу любимого человека, у нас появится много детей… – Хайди хотела большую семью:

– Все, обязательно, будет хорошо, – она с облегчением почувствовала касание его крепких пальцев, – наплевать на Саламе и остальную банду. Я выживу и вернусь в Израиль… – рука Хайди дрогнула, кофе пролился на блюдце:

– Спасибо, Альзиб, – раздался мягкий голос с порога, – я сам поухаживаю за нашей гостьей… – Хайди показывали его фотографии, сделанные европейскими агентами.

Если бы не военная форма без нашивок, Али Хасан Саламе напоминал бы голливудского актера.

Он по-хозяйски прошел к столу:

– Забирай виллис, – распорядился Саламе, – я переночую здесь… – Максим не мог спорить. Поднявшись, юноша успел посмотреть в темные глаза Хайди:

– Нельзя подвергать нас опасности, – он заставил себя прикрыть дверь, – я должен вежливо попрощаться и уйти. У нее свое задание, а у меня свое. Делай, что тебе должно, Гладиатор… – юноша чувствовал спиной тоскливый взгляд Хайди.

Максим привалился к каменной стене галереи. Ночной воздух холодил разгоряченное лицо. Он вытер щеки рукавом куртки:

– Ветер поднялся, – Максим сглотнул, – просто ветер, – подождав, пока утихнет боль, юноша пошел к машине.

Огонь костра поднимался в звездное небо. Рядом с языками пламени звенела гитара:

Голову Джона покрывал черно-белый палестинский платок. Синяк под глазом расцветился желтизной, но его разбитые губы зажили:

– Петь я могу, – он взглянул на сидящего поблизости кузена, – и могу преподавать английский язык… – узнав, что он немного объясняется по-арабски, Саламе обрадовался:

– Будешь обучать парней в свободное от тренировок время. Альзиб занят, он старший инструктор, а мисс Ахдиб, – в голосе Саламе звучало уважение, – такое неприлично, она девушка… – сегодня Джон в первый раз увидел Хайди в лагере.

Максим рассказал ему, как Саламе пытался проверить его напарницу:

– Он велел Максиму ее соблазнить, – Джон улыбнулся, – однако он не на ту напал. Хайди все разыграла, как по нотам…

Саламе привез девушку на базу на своем джипе. Хайди носила скромное платье, из купленных ей в Дамаске. Черные локоны девушка спрятала под туго завязанным платком:

– Саламе с нее глаз не сводит, – Джон заметил жадный взгляд араба, – но, кажется, она играет с ним, как кошка с мышкой… – ребята захлопали, юноша отложил гитару:

– Песня против войны, – он подбирал арабские слова, – солдат не хочет воевать, не хочет брать оружие… – кто-то из парней громко сказал:

– Но ты приехал сюда, Джафар, ты стреляешь с нами… – Джон кивнул:

– Вы ведете священный джихад, – в непроницаемых глазах Красного Принца промелькнуло одобрение, – вы сражаетесь с мировым сионизмом… – Джон перешел на английский язык, – со зловонным спрутом, заполонившим мир…

В Джексоне мистер Джонатан Брэдли посещал собрания местного отделения Ку-Клукс-Клана:

– Чтобы нахвататься подходящих словечек, – угрюмо подумал Джон, – хотя они большей частью говорили о чернокожих.

Члены Клана, впрочем, упоминали и евреев.

История о встрече с Хайди у здания ООН в Нью-Йорке была почти правдой. В багаже Джона имелась фотография мистера Брэдли, при бородке и длинных волосах. Юноша стоял с антивоенным плакатом на нью-йоркском тротуаре. Рядом крепкие парни держали таблички:

– Остановить господство мирового сионизма! Америка, не продавайся жидам… – Джон добавил:

– Именно поэтому я с вами. Я хочу стать стойким борцом, хочу противостоять банде сионистов, захвативших мир… – он услышал страстный голос Хайди:

– Проклятые евреи лишили меня дома и семьи, как и вас, мои братья, – девушка поднялась, – посмотрите, как искалечили меня сионисты, что они сделали со мной, малышкой… – Джон знал о шрамах Хайди:

– Но я ничего не видел, – успел подумать юноша, – в Афинах она рассказала о крушении самолета, где погибли ее приемные родители, но ничего не показывала…

Кузен Максим подался вперед, парни притихли. Джон даже зажмурился. В сиянии пламени ее спина казалась отлитой из смуглого мрамора. Выше тонкой талии начинались красные рубцы ожогов:

– Мои родители сгорели на моих глазах, – голос Хайди сломался, но девушка справилась с собой, – я была трехлетней девочкой, когда их убили проклятые сионисты, – накинув на плечи платье, она повернулась заплаканным лицом к костру:

– Я могла вести сытую жизнь в Америке, но я выбрала присоединиться к вам, мои братья по борьбе… – она вскинула красивую голову, – перед вашим лицом я даю торжественную клятву во имя Аллаха, да будет Он благословен, не опускать оружие, пока последний еврей не покинет нашу землю…

Кто-то из парней выстрелил в воздух:

– Клянемся, клянемся, клянемся… – огоньки пуль летели к звездам. Джон потряс над головой кулаками: «Клянемся!». Саламе вышел к костру:

– Наша сестра права, – твердо сказал Красный Принц, – мы не успокоимся, пока наша борьба не закончится победой… – Хайди почти не слушала его голос.

Пока Саламе ничего себе не позволял. Первую ночь на вилле они провели за разговором, в комнате с открытой на галерею дверью.

Как и предполагала девушка, шейх Али Хасан никогда не навещал Америку. Хайди рассказывала ему о Нью-Йорке и Патерсоне, в штате Нью-Джерси, где она якобы выросла. Саламе поинтересовался, как звали ее приемных родителей. Хайди снабдила его именами. Девушка не рисковала. На роли вырастившей ее семейной пары подобрали настоящих уроженцев Патерсона, тоже погибших в авиакатастрофе, только в Америке.

Все документы Хайди были подлинными:

– Паспорта у меня больше нет, – хмыкнула девушка, – но в Патерсоне по запросу выдадут копию моего свидетельства о рождении… – она не сомневалась, что Саламе проверит и ее и так называемого Джонатана Брэдли:

– Его били, – Хайди заметила синяк под глазом напарника, – но, если Саламе решил оставить его в лагере, он в порядке… – на Максима девушка старалась не смотреть:

– Я буду думать о нем, – Хайди прикусила губу, – когда… когда все случится… – она видела настойчивые взгляды Саламе, но пока араб только разделял с ней трапезы и болтал за вечерним кофе. Парни опять начали стрелять. Хайди, не думая, присоединилась к возгласам:

– Смерть сионистам, смерть оккупантам… – Саламе, разгоряченно дыша, наклонился к ее уху:

– Завтра на виллу приедут гости, Халида, – тихо сказал араб, – очень важные для нас. Оденься празднично, тебя ждет сюрприз… – он поднялся:

– Сейчас принесут ужин, и мы еще повеселимся, братья!

Контракт написали на дорогой бумаге, снабдив документ каллиграфической рамкой и золотыми завитушками росчерков. В гостиной пахло ароматным дымком сигары Саламе. Шейх Али Хасан носил чистую полевую форму, с палестинским платком.

Хайди повела носом:

– Он облился одеколоном. Кажется, он ездил в город, у него подстрижены волосы…

Завтракала девушка в одиночестве. Управляющий виллой хлопотал над столом резного ореха в гостиной, расставляя блюда со сладостями и фруктами:

– Скоро ожидаются гости, – сказал он Хайди, – из самого Дамаска… – судя по всему, Красный Принц ездил именно туда.

Гостями оказались имамы в белых одеждах, при ухоженных бородах. Хайди оглядела свое платье и платок. Она носила наряд гранатового шелка. Вспомнив просьбу Саламе, девушка завязала на голове блестящую золотую парчу. На запястьях звенели браслеты. Она щедро подвела глаза черным карандашом, тронула длинные ресницы тушью.

Скромно устроившись в углу гостиной, Хайди разглядывала чеканную шкатулку, стоящую по соседству с листом контракта:

– И не скажешь ему ничего, – девушка догадывалась о содержимом ларца, – он все за меня решил, как принято у мусульман… – старший имам, седоволосый, читал брачный контракт.

По законам ислама, Хайди не могла самостоятельно решать свою судьбу:

– Если бы я была вдовой, мне все равно бы назначили опекуна… – ее опекуном оказался один из имамов, – мои якобы отец и приемный отец погибли, старшего брата у меня нет… – Хайди задумалась, – я могу сказать, что не согласна на брак, но тогда я поставлю под угрозу выполнение задания…

Из разговоров с шейхом Али Хасаном она поняла, что Саламе лучше не переходить дорогу. Хайди не сомневалась, что, услышав отказ, Красный Принц не оставит ее в лагере:

– Он выкинет меня за порог, и я рискую вообще не вернуться домой, – Хайди сжала руку в кулак, – придется соглашаться. Главное, чтобы он оставил меня здесь, а не отправил в Европу… – Саламе сказал ей, что владеет домом на итальянских озерах:

– Место уединенное, – заметил шейх, – я купил особняк с помощью нашего друга, тамошнего юриста, – Хайди знала, что речь идет о синьоре Карло Ферелли, – иногда и бойцам надо отдыхать, Халида… – Саламе стал звать ее по имени, однако, шейх не касался ее даже пальцем:

– Пока не касается, – мрачно поправила себя Хайди, – если я подпишу контракт, меня ждет брачная ночь… – девушку затошнило, – надо уговорить его не отсылать меня на запад… – сидя на вилле Саламе, Хайди не смогла бы связаться с Израилем или вообще что-то сделать:

– В Европе у меня есть местная охрана, – заметил шейх, – они приезжают сюда на лето обучать наших ребят. Инструкторы из гвардии нашего старого друга, мы зовем его Аль-Кор… – Хайди запомнила имя, – с ними за спиной я чувствую себя в безопасности…

Немногие имеющиеся в досье снимки Саламе европейские агенты сделали с дальнего расстояния. Хайди помнила наставительный голос Юсуфа:

– Саламе осторожен и подозрителен. Он путешествует с охраной, никому из наших ребят пока не удалось приблизиться к нему… – появившись в гостиной с имамами, Саламе подошел к ней: