Читать книгу Траст - Норб Воннегут - Страница 16

Легар-стрит

Поздно что-либо исправлять, если надо отправляться на похороны и поминки. Посмертная просьба Палмера – чтобы я стал попечителем – была одновременна и унизительна, и лестна. Его последняя воля наполнила меня чувством глубочайшей ответственности. А заодно опечалила – недвусмысленный сигнал, что одна из моих важнейших дружеских связей пришла к внезапному, непредвиденному концу. За два дня пребывания в Чарльстоне я напрочь выговорился, был выжат до отказа ошеломительным мельтешением старых друзей. Во мне боролись противоречивые эмоции. То есть моя коробушка была еще полным-полна нерешенных вопросов, несделанных вещей и несказанных слов.

Что я делаю в саду Клэр Кинкейд?

Позвольте мне ввести вас в курс.

После встречи с Хьюиттом Янгом я первым делом позвонил своему боссу. Ее секретарша сообщила:

– У Кэти сейчас встречи идут сплошняком. Вы не против, если она перезвонит вам сегодня в семь вечера?

– Заметано.

Я полагал, что СКК завизирует мое избрание в попечительский совет Фонда Пальметто. Но Андерс так и не перезвонила, тем самым отсрочив мой ответ до завтра. Странно. Уж что-что, а откликаться на зов лучших работников администраторы умеют. Я сделал мысленную пометку, что надо вернуть босса на переподготовку в школу послушания, пройти реабилитационный курс.

Но в каком-то смысле я был рад, что Андерс так и не перезвонила. Она бы помешала моему обеду с Клэр. В Каролине мы на еду не налегаем – чуточку зеленого салата и порция паровых мидий. А вот на питье не скупимся. После пары бокалов мартини мы осушили не меньше бутылки «Пуйи-Фюиссе». Может, и две.

Во время обеда я постоянно переходил на тему, занимавшую все мои мысли. Назовем это профессиональным интересом. Или похотливым любопытством. Я искренне хотел знать, как Палмер поделил остаток своего имущества между ДжоДжо и Клэр. Мне начхать, сколько там кто-то проработал в моем бизнесе. Наследства всегда занимательны, особенно в сложных семейных обстоятельствах. У нас здесь в центре Чарльстона произошло нечто сногсшибательное, а Хьюитт не обмолвился мне и словом.

Он хороший адвокат.

После обеда я проводил Клэр до дома на Легар-стрит. Не рассчитывая остаться. Но мы присели рядком на чарльстонской скамейке – черно-зеленой, старой, истертой бесчисленными задницами – в уединении сада позади ее дома. Ночной воздух наконец остыл. А мы перешли с белого на красное, помаленьку прокладывая путь через насыщенное австралийское каберне, чтобы не замерзнуть.

В тенях, отбрасываемых светом месяца, черты Клэр выглядели мягкими и хрупкими. В старших классах я отдал бы все на свете, чтобы пережить столь интимный момент с моей Дейзи Бьюкенен. Под «интимом» я подразумеваю уединение, а отнюдь не секс. Хотя кого я обманываю? В эти дни и секс бы меня устроил. Более чем устроил. Клэр была предметом моих юношеских вожделений.

Вы поняли, о чем я.

* * *

Дело в том, что с Энни мы – одна команда. Это она протянула мне руку после гибели моей жены и дочери. Это она встала на мою защиту, когда я напоролся на проблему с СКК пару лет назад, схлопотав на свою голову радиоактивные осадки схемы Понци. Она подставила шею.

Когда же пыль рассеялась, Энни напомнила мне, что непосредственность и флирт могут нести радость. Что в легкомыслии нет ничего пагубного. В глубине души я подозреваю, что как раз всякие глупости мне в ней и нравятся. То, как она одевается, разя взгляд разноцветьем красок, наслоениями полос, узоров и бунтарских текстур, каким-то чудом сочетающихся между собой. Сомневаюсь, что еще хоть кто-либо, кроме Эвелин, интриговал меня так же, как она.

Как на прошлой неделе.

Прежде чем объявился Палмер, Энни позвонила после одного из занятий в Колумбийском.

– У меня есть хорошая новость и плохая.

– Начинай с плохой. – Правила игры мне знакомы.

– Нынче вечером ты ведешь меня на шикарное кино в Виллидже.

– Ох ты! Дело скверно.

– Но зато весь фильм будешь держать меня за руку. А когда я хорошенько всплакну, становлюсь весьма податливой.

Разве тут устоишь?

* * *

Вот так мы с Клэр и сидели, хватив лишку с вином и наслаждаясь благоуханными южными ароматами чайной оливы и камелий. Что касается вина – каберне совиньон вполне подходит, чтобы мужчина и женщина провели под звездами вечер – чуточку холодноватый, чтобы быть приятным.

Клэр как-то переменилась. Убрала челку со лба. И поразила меня, приоткрыв окошко и дав заглянуть в свои мысли. Я оказался в ее саду не просто так. Может, чтобы обсудить нечто, не сказанное в последние двое суток.

Шум проносившихся мимо машин то и дело перебивал ритмичное журчание фонтана. Мраморная бычья голова, установленная на оштукатуренной садовой стене, изрыгала воду в декоративный пруд, переполненный пятнистыми оранжево-белыми карпами, то и дело всплывавшими к поверхности. Я ждал, чтобы инициативу перейти к существенным вопросам Клэр взяла на себя.

– Я так горжусь папой!

– Из-за его посмертного дара Фонду Пальметто?

– Никому не требуется таких богатств, как у нас, – вековечный вопрос Клэр обошла стороной. Тот самый, который на Уолл-стрит напрямую не задаст никто: а сколько в среднем человеку требуется? Но я сейчас не хотел говорить на эту тему.

– Он когда-нибудь упоминал о пожертвовании?

– Ни словом.

– В самом деле?

– Ты как будто удивлен.

– Дар-то немаленький, – я отхлебнул каберне.

– Папочка говорил, что у меня всегда будет достаточно средств, чтобы я испоганила себе жизнь.

– А ДжоДжо знала, как по-твоему?

– Шутишь?! – усмехнулась Клэр.

– В каком смысле?

– Она охотница за деньгами.

– Твой папа любил ее.

– Ты и в самом деле не знаешь, – Клэр мгновение помолчала, и слова ее будто растворились в журчании фонтана, – что произошло сегодня.

– Не знаю чего?

– Папуля вставил ДжоДжо фитиль в тампон.

Фу. Она сдобрила эти слова патокой своего тягучего южного акцента. Ну, вот тебе и дипломатическое изящество. Уложила меня прямо наповал. Я и не знал, что сказать. И потому не сказал ничего – лучшая стратегия в отношении сомнительных речей.

– И поделом ей, – голос женщины вдруг взмыл, как неожиданный летний шквал. – Она мне не нравится. И никогда не нравилась. И хорошо, что папочка дал решающий голос тебе. Потому что мы ни за что и ни в чем не согласимся.

Опасность, Уилл Робинсон.

– Клэр, мне ДжоДжо нравится.

– Меня от нее тошнит.

– Почему?

– Она примчалась сюда из Сан-Диего. И не успела я и глазом моргнуть, как она уже кувыркалась с отцом на кровати моей матери, относясь ко мне, как к ребенку.

– ДжоДжо всего на шесть лет старше тебя.

– Вот я и говорю, – Клэр постучала по своему пустому бокалу.

Я наполнил его до той черты, где изгибы хрусталя предсказывают головную боль поутру.

– Но проблем на заседаниях совета не будет, так ведь?

– Надеюсь, что нет, – беззаботно отозвалась собеседница.

Какое-то время мы сидели молча. Она хотела посплетничать, но тут уж я был пас. Попивая свое вино, мы сидели на скамейке порознь. Прежнее волшебство вечера рассеялось без следа. Наконец Клэр нарушила молчание малость покаянным тоном:

– Считаешь меня ужасной?

– Палмеру твое отношение к ней пришлось бы не по душе.

– Сомневаюсь, что тут можно что-нибудь изменить.

– Почему это?

– ДжоДжо вылетела с полуострова, – глаза Клэр победно сверкнули. А может, вызывающе.

– В каком смысле?

– Папа оставил мне дом на Южной Бэттери плюс десять миллионов в трасте на его вечное содержание.

– А ДжоДжо?

– Ей досталось наше жилье на Салливанс-Айленд.

– Пляжный дом великолепен.

– Держу пари, она рвет и мечет.

– Ты шутишь?

– Ее выдворили с Южной Бэттери, – растолковала Клэр. – А я въезжаю туда.

– Изгнанием такое вряд ли назовешь.

– Почти то же самое.

– А как отец поступил с антиквариатом? – осведомился я, вспоминая их бесчисленные поездки на «Сотбис».

– Оставил мне.

– Даже то, что выбрала ДжоДжо?

– Ага.

– Еще что-нибудь она получила?

– Десять миллионов.

– Да как можно рвать и метать из-за десяти миллионов и пляжного дома?

Все-таки мы живем в разных мирах.

– Ты же видел, как ДжоДжо швыряется деньгами, – ответила Клэр. – С частными самолетами она может распроститься.

– Остальное досталось тебе? – не удержался я. Слова сорвались с языка, минуя мозг.

– Не совсем. Папа оставил мне десять миллионов.

Хм. Значит, всего 20 миллионов долларов в ценных бумагах. Однако спросил я о недвижимости, что казалось более тактичным.

– А в чем проблема с домом на Южной Бэттери?

– В гордыне, – пояснила Клэр. – ДжоДжо съезжает, и ее шикарному образу жизни приходит конец. А я тем временем получаю дом, десять миллионов на его содержание, столько же на мое имя и кое-что еще.

– Что же?

– Мне как-то неловко, – с робким видом заметила она.

– Говори, что уж тут.

– Еще двадцать миллионов в трасте для моих детей.

– У тебя их нет.

– Пока, – просияла Клэр ослепительной улыбкой, чуточку кокетливой. – Но я над этим работаю. И правильно, потому что на кладбище еще шестьдесят одно наше семейное место.

– У вашей семьи их так много?

– Помнишь большой холм, поросший травой под дубом на кладбище?

– Да.

– Он наш. Когда умерла мама, папочка купил шестьдесят четыре участка. Участок у нее. Один у него. И теперь мне придется постараться.

– Это два участка. А ты сказала, что остался шестьдесят один.

– Там есть место для ДжоДжо.

Настала моя очередь проявить дипломатичность.

– Она горюет, как и все остальные.

– Ты слишком добр.

– Как и сказал раньше. ДжоДжо мне нравится.

– Она только что получила от ворот поворот.

– От ворот поворот?

– Эта дама была просто его увлечением, – Клэр скрестила руки. – Детей у них нет, и теперь она съезжает из родового дома. Она не одна из нас.

– Несправедливо.

– С собакой было бы куда проще, если папочке нужна была сучка.

Мои попытки посеять мир летели под откос. Настало время испробовать прагматичный подход.

– В Фонде Пальметто вы с ДжоДжо на равных.

– Потому-то ты и нужен мне в правлении.

Я не представлял, что сказать. Вместо того снова пригубил вина, и мы вдвоем погрузились в молчание. Я – думая о предстоящей работе и гадая, что же произошло с дамой, в детстве дружившей со всеми напропалую. Клэр – переживая из-за отца и его жены.

И впервые в жизни я почувствовал себя одним из своих. Вот только теперь не был уверен, что бомонд старого Чарльстона, предмет вожделений моего детства, мне подходит. Спустя уйму времени Клэр подвинулась по скамейке и положила голову на мое плечо. Почувствовав, что тело ее вздрагивает, я понял, что она плачет.

– Чувствую себя просто дерьмово, – всхлипнула женщина, будто добавляя к своим слезам восклицательный знак.

Что может сделать друг?

Кто дает мало, тот и получает мало. Кто помогает, тот может и попросить о помощи. Нужно больше общаться. Раскрывать душу другу. Так говорит Энни. Как и мой психотерапевт. Они считают, что при моей восприимчивости выходить в люди нечего и думать. И велят мне перестать «строить из себя O’Рурка».

Вообще-то так выражается Энни. Мой мозгоправ в жизни такого не скажет. Они говорят, что раскрываться перед друзьями, чтобы выдать некоторые из своих слабостей – в порядке вещей. Но я не знал толком, что делать.

Здесь, в саду я обнимал плачущую подругу. Кажется, даже поинтересовался у нее: «Ты в норме?»

Вроде бы она ответила, но что – не помню. Мы долго сидели, и ночь становилась холоднее с каждым часом. И я перестал осуждать Клэр Кинкейд или пытаться понять, в кого она превратилась.

Мы прикончили бутылку вина. Помнится, последнее, что я сказал перед возвращением в отель, было:

– Мы сдюжим.