Читать книгу Траст - Норб Воннегут - Страница 9

Нью-Йорк

Понедельник

– Гроув, ко мне в кабинет.

Час был ранний, еще до звонка к открытию, и именно так нынешний босс вызвала меня к себе. Никаких расшаркиваний. Ничего вроде «Как провел выходные?». Я не знал, чего ждать – похвалы или порки.

Нынешний босс.

Как слышится, так и пишется. За последние десять лет надо мной сменились четырнадцать управляющих. Я бы назвал их вымирающим видом, да только несть им числа. Последний – Курц – сменял СКК на «Морган Стэнли». Мы называли его ПМС[15] – не только за импульсивные решения, но и из убеждения, что он избыточное звено, предмет ненужных затрат.

Уходя, Курц разослал электронное письмо, что-то на предмет поиска «новых задач» и благоговейных воспоминаний о «добрых друзьях из фирмы». Вот же образина. Парнишка сам себя закатал в асфальт. В новой конторе он не остановится ни перед чем, только бы скушать нас с кашей.

Десять лет. Четырнадцать боссов.

Кэти Андерс – номер четырнадцатый. Проработала всего-то десять дней, я и привыкнуть к ней еще не успел. Но достаточно долго, чтобы мои коллеги в Отделе Обслуживания физических Лиц окрестили ее «Памелой Андерсон». Прозвище не так уж косвенно намекало на расстегнутые пуговицы на ее переполненных телесами блузках.

– Что вы сказали Скалли в пятницу?

С места в карьер. Андерс слышала наши пререкания. Она являла собой воплощение деловитости, никакой сладкоречивой бредятины, отточенной Курцем до совершенства. Мне нравятся боссы, высказывающиеся напрямую – хоть мужики, хоть бабы. Жизнь это сильно упрощает.

– Я намекнул, что у него могут возникнуть карьерные проблемы.

– Как?

– Я сказал, что у меня на линии Перси Филлипс.

– А-а. – Откинувшись на спинку кресла, она нахмурилась.

– И что он хочет знать, кто вопит «Пошла в задницу» каждые пять секунд.

Внезапно Андерс постиг приступ гипертиреоза[16]. Уж так Перси действует на людей. Наш CEO – исполнительный директор – вошел в легенды не только потому, что создал СКК с чистого листа, но и благодаря молниеносности своих решений. Однажды он выставил фондового брокера за дверь по интеркому во время аналитического селекторного совещания в рамках всей компании. Какой-то злосчастный новичок имел глупость проговориться о чем-то прессе.

– У меня могут быть проблемы? – на лицо Андерс набежала тень. Она провела по верхней губе согнутым указательным пальцем, и я сделал мысленную пометку, что надо запомнить этот нервный тик.

– С чего вы взяли?

Я был чересчур заинтригован, чтобы объяснять, что на линии у меня висел Палмер. Что я пошел бы на что угодно, только бы заткнуть пасти Скалли и Гершон, даже если бы потребовалось выхватить его шелковый носовой платок «Гермес» за 125 долларов и загнать им в глотки.

Скалли поверил в пятницу моей байке о Перси в точности по той же причине, по какой Андерс поверила ей сейчас. Я обслуживаю нашего CEO. Он стал моим клиентом пару лет назад, когда я подсчитал свои месячные расходы и решил, что лучше пока остаться в фирме. Тогда я осерчал в последний раз, пригрозив уволиться. Андерс знала, что Перси – мой клиент. Как и каждый брокер на нашем этаже. Слухи в СКК разносятся далеко.

– Перси непредсказуем. Двое брокеров в мою смену потеряли контроль над собой. А вы хотите знать, в чем проблема у меня?

Мне следовало признаться, что на линии был Палмер. Но Андерс была не в духе, и я подумал: «А стоит ли надрываться?»

– Насчет Перси не волнуйтесь, – заявил я, пустившись по кривой дорожке корпоративной реальной политики и напуская на себя вид, будто обладаю большим влиянием на нашего CEO, чем на самом деле. – Я прикрываю вам спину.

– Спасибо, – она продолжала поглаживать верхнюю губу согнутым указательным пальцем. – В последнее время он заводится с пол-оборота, правда?

– Кроме шуток, – согласился я, учуяв, что она собирается сменить тему.

Андерс взглядом указала на дверь. Встав, я закрыл ее и вернулся на место. Она же подалась вперед с заговорщицким видом – дескать, только между нами. Ее поза, уж простите, являла собой вековечное воплощение босса, стригущего купоны.

– Вы с Перси говорили о чем-нибудь еще?

– Как обычно, – осторожно заметил я.

В беседе наметилось нечто многообещающее.

– Значит, вы знаете, что происходит?

Ясно было одно. Андерс заподозрила нечто крупное, целящее на первую страницу «Уолл-стрит Джорнел». Но не догадывается, что именно – иначе не задала бы подобный вопрос. Я придерживался плана, делая вид, что знаю больше, чем на самом деле, и выжимая из нее все, что известно ей.

– Перси делится со мной уймой конфиденциальных сведений.

– Об СКК?

Я вглядывался в Андерс, исследуя ее любознательность, ее проницательность. Она выуживала сведения, гадая, не раскрыл ли мне CEO какое-то крупное стратегическое решение.

С чего бы?

Не то, чтобы мы трепались о корпоративных планах СКК. Но мои взаимоотношения с Перси не помешали мне напустить на себя важный вид.

– Ничего такого, что я мог бы процитировать.

– Ха! Так я и знала, – возликовала она. – Все эти перешептывания. Разговоры за закрытыми дверьми. Люди замолкают, увидев вас в зале. Вы же знаете, Гроув, происходящее в этой комнате остается в ее стенах. Верно?

Скажи это тринадцати менеджерам, предшествовавшим тебе.

Короткий стук в дверь спас меня от ответа. Обернувшись, я увидел экзотические темные черты и непокорную волну курчавых черных волос Золы Манчини – моего партнера уже на протяжении двух лет. Вместе мы управляем суммой свыше 5 миллиардов долларов.

– Извините, что помешала, – Зола повернулась ко мне. – Клэр Кинкейд на проводе. Настаивает, чтобы я разыскала тебя.

Дочь клиента всякий раз побивает босса, чующего беду. Встав, я спросил у Андерс:

– Можем мы договорить позднее?

Вызов странный. Клэр позвонила мне в контору. Попросила Золу отловить меня. Я вспомнил последний раз, когда мы виделись. При скверных вестях три года назад. И у меня зрело ощущение, что новости будут скверными и на сей раз.

Клэр Кинкейд – моя Дейзи Бьюкенен[17]. Не то чтобы она была избалованна и поверхностна, как фицджеральдовская сирена из Уэст-Эгга. Она слишком добра. Никто ни разу не обвинил ее в том, что она мелкая соплячка, у которой денег больше, чем сердца.

Если Клэр чем и выделялалась в старших классах, так это тем, что была дружелюбна донельзя. То тусуется с крутыми парнями, то болтается с очкариками. А после хорошо отзывается о каждом. В своих мнениях дочь Палмера была сдержанна и элегантна, сущая Мадам Посол.

От безупречности мне не по себе. Я предпочитаю видеть у друзей изъян-другой. Порой дипломатический политес Клэр доставал меня до печенок – что сулило проблемы скорее мне, чем ей. Когда мы учились в Епископа Ингланда, нашей средней школе высшей ступени в Чарльстоне, мне частенько хотелось, чтобы она сломалась и сплетничала, как все мы остальные.

Однако Клэр не рисковала. Никогда не обращалась ни против кого. И уязвимой ее делала как раз душевная щедрость. Она буквально разрывалась на части, чтобы наладить сердечные отношения со всеми. Она была союзником для каждого, но не была ничьим другом. И все же поверхностной я бы ее не назвал. Более уместным будет слово «недоступная».

Позвольте объяснить.

Историческая часть Чарльстона расположена у слияния двух рек. Эшли и Купер сталкиваются и истекают в гавань, граничащую с Атлантическим океаном. Там много длинноногих цапель с изогнутыми шеями, которые охотятся в заводях на рыбу день-деньской. Эти воды – нечто большее, нежели просто жилье для креветок и крабов, дельфиньих стай, косяков кефали и красных луцианов, а порой и аллигатора-другого. Это стены, естественные барьеры, защищающие образ жизни, выстоявший свыше трехсот лет. Если ты не с полуострова Чарльстон, то значит, ты чужеземец.

К югу от Брод[18] находится богатый уголок исторической части. Дома – священные реликты, многие из них построены в восемнадцатом веке из красного дерева и кирпича – материалов, способных выстоять перед ураганами, термитами и прочими природными напастями. Местные жители гордятся, что передают образ жизни из поколения в поколение. Если твоя семья не прожила там минимум последние сто лет, с тобой вряд ли будут знаться.

Есть еще Южная Бэттери-стрит – улица к югу от Брод, запечатленная на всех туристских фото, та самая, где находятся массивные особняки, фасадами обращенные к местной гавани. Я слышал, как ее называют «Высокая Бэттери», потому что в районе, где живет элита, эта улица считается священной. Место обитания capo dei capi[19]. Местные жители – владыки Чарльстона.

Подрастая, Клэр была следующей в очереди на престолонаследие. Больше денег. Лучше внешность. Красивее тело. Довольно половых феромонов, чтобы отроки позабыли о всех полуодетых голливудских барышнях. Каждый подросток в старших классах втайне воздыхал по ней. Уж я-то точно. Клэр была выше ростом и атлетичнее, чем все остальные девушки в школьной сборной, и сложена слишком хорошо, чтобы когда-нибудь эволюционировать в одну из анорексичных королев с бюстом нулевого размера, разгуливающих по Манхэттену. Ей было дано все.

Я вырос на базе ВВС. И когда мой отец демобилизовался, мы перебрались в деревенский дом с тремя спальнями в районе, прозванном «К западу от Эшли». Южная Бэттери… Впрочем, хватит. Нам было далеко до «К югу от Брод». Далеко даже до полуострова.

Перевод: O’Рурки были чужаками.

Как ни любезна была со мной Клэр Кинкейд, я так и не решился поддаться школьной влюбленности и пригласить ее на свидание. Слишком уж велика казалась дистанция между нами – близкая к кастовой система отношений между жителями юга, а еще миль восемь владений крабов-скрипачей вдоль реки Эшли.

Виделись мы с ней постоянно – на занятиях по анатомии и психологии и на паперти перед собором каждое воскресенье после мессы. Однажды я подвез девушку домой после вечеринки – я, назначенный личным шофером Дейзи Бьюкенен, когда ее штатный бойфренд сомлел на заднем сиденье BMW Палмера. Но у нас тогда не было дружбы. Однако спустя много лет после окончания школы я взял реванш.

Вы поняли, о чем я.

Это случилось три года назад, на похоронах моей жены и дочери. Клэр долго обнимала безутешного вдовца, и когда объятия разжались, утерла слезы с моей щеки. Стоя там, одетая в несколько оттенков угольно-черного, она впилась в меня взглядом. Ее глаза казались черными фарами.

– Ты в порядке, Гроув?

Клэр не позволила мне отвести взгляд. Она хотела выслушать все до конца. Как мы с Эвелин познакомились в колледже. Какой была наша дочь Финн. И как они попали в аварию на I-95, направляясь в Нью-Хейвен.

Гребаные восемнадцатиколесники.

Я напустил на себя невозмутимый вид перед Клэр, благодарил всех за приход на похороны, лишь затем, чтобы как можно скорее спрятаться куда-нибудь и предаться воспоминаниям о жене и дочери.

После похорон она звонила несколько раз. Тревожилась обо мне. Спрашивала, как я себя чувствую. И ничего толком не услышала, потому что я поднаторел в тонком искусстве ухода от ответа:

– Шикарно.

– Чудесно, а ты?

– Сон наяву.

Уж такова моя профессия. Говоришь о деньгах. Растолковываешь риски. Отпускаешь пару-тройку ехидных шуток об инвестиционных банкирах, о дерьме, которое они стряпают, и можно абстрагироваться от реальности, когда мозги в ступоре от горя.

Задолго до того, как у нас с Энни что-то возникло, мне протянула руку Клэр. Но шанса близких отношений мне ни разу не выпало – по причинам, непостижимым по сей день. Может, на горизонте еще маячил ее бывший захребетник-муж. Не помню.

* * *

Дурные предчувствия отправляют время на скамейку штрафников. Ты смотришь из-за боковой. Все видишь в замедленном движении. Секунды прекращают свой бег. Ты застываешь. И больше всего из себя выводят догадки, тревоги и ожидание.

Когда Зола сказала, что Клэр ждет на линии, я рванул к своему рабочему месту, как спринтер. Пока добрался до телефона, схватил трубку и вдавил мигающий зеленый огонек, прошло лет десять – вернее, так показалось. В душе я прямо криком кричал: «Что стряслось?!»

Но взял себя в руки и скрыл тревогу.

– Как ты?

– Не так, чтобы очень, – голос Клэр дрожал, вибрирующий тембр казался незнакомым. Будто у диктора CNN возникла вдруг чарльстонская тягучесть.

– Дело в папе, верно?

Вопрос удивил Клэр: как это мне с ходу удалось разгадать причину ее звонка? Где-то в глубине души я уповал, что у Палмера все в порядке.

А затем она подтвердила опасения встречным вопросом:

– Откуда ты знаешь?

Комната вокруг меня закружилась.

– Что стряслось?

– Сегодня утром тело отца вынесло на берег.

Зола, следившая за моими глазами, подкатилась на кресле и погладила по руке. Я чувствовал дыхание своей напарницы, свежее и теплое. Влажное, как разогретое полотенце, утирающее лицо. Она поняла, что стряслась беда. И, ни слова не проронив, поведала: «Я с тобой».

Но мысленно я был далеко и от Золы, и от гула Отдела обслуживания физических лиц. Я вернулся в свой внутренний мир – постапокалиптический, черный, обугленный, промозглый, где я провел восемнадцать месяцев, занимаясь самобичеванием за то, что прозевал обратный рейс до Нью-Йорка. Это я должен был привезти Эвелин и Финн в наш домик в Наррагансетте. А теперь что-то стряслось с Палмером – человеком, чей голос был полон тревоги всего три дня назад.

Моя вина.

– Я говорил с Палмером в пятницу.

– Он отправился на яхте, но так и не вернулся. – Клэр начала всхлипывать.

Ее слова показались странными.

– Палмер – отличный яхтсмен.

– Полицейские сказали, что он пил. Они думают, что гик[20] «Забияки» ударил его по голове.

Он слишком молод. Я почувствовал, как глаза наполняются слезами.

– Папа велел позвонить тебе первому, если с ним что-нибудь случится.

– Буду в Чарльстоне ближайшим рейсом.

– Не знаю, что делать.

Захотелось обнять Клэр по телефону. Жена и дочь… Уж слишком хорошо я знал, каким ранимым делает человека утрата.

– Мы с этим справимся. Обещаю.

– Папа сказал, что ты – его «тысячный». Ты знаешь, о чем он?

Я знал, будьте покойны. Вот тут-то я и не выдержал. Лицо Золы исполнилось сочувствием. Как и Хлои. Она наш ассистент по продажам. Обе видели слезы, заструившиеся по моим щекам. Трудно выглядеть стоиком, если ты не рожден в железной маске.