Читать книгу Траст - Норб Воннегут - Страница 4

В моем бизнесе в пятницу после обеда ничего хорошего не жди.

Я играю в эти игры уже десять лет. Уж я-то знаю, что незачем здесь болтаться перед самыми выходными. И тем не менее – до звонка к закрытию девять минут, вечер пятницы, а я, опутанный витым шнуром своей гарнитуры, никуда не иду. И уйду нескоро.

Поставив локти на колени и прижав ладони к наушникам, я скорчился на краешке вертящегося кресла, вперившись в пятно на ковровом покрытии. С этого расстояния я чувствовал слабый запах химикатов. Моющие средства отбелили синевато-стальные волокна, но с соевым соусом не справились. Вот и поди угадай. То и дело я поглядывал в сторону. Справа от меня ноги Клеопатры сошлись носок к носку с парой брюк в полосочку, и я гадал, кто пнет другого в голень первым. Когда у тебя голова под столом, как моя, велика вероятность, что кто-нибудь спросит, не случилось ли чего. Может даже вызвать «Скорую». Конечно, при условии, что занимаешься каким-нибудь приличным делом, вроде общественного питания или книгоиздания. Или живешь в приличном месте вроде Уичито, Сан-Диего, а то и Де-Мойн.

Но если ты фондовый брокер посреди Манхэттена, никто и не заметит, когда ты скорчишься под столом. Это наша мертвая зона, наше импровизированное убежище, когда говоришь по телефону, а ничего не слышно, потому что чурбан за три стола от тебя орет: «Я только что уложил слона!»

Кто-то при словах «Зов предков» тут же вспоминает роман Джека Лондона. Я же отождествляю это название с фондовыми брокерами. Мы грыземся и лаемся день напролет. Мы помечаем свои территории. Уж мне-то можете поверить. Мы пренебрегаем принципами поведения в стае больше, чем ездовым собакам Лондона суждено когда-либо узнать.

Меня зовут Гроув O’Рурк. Я работаю в компании «Сакс, Киддер и Карнеги» – сокращенно СКК. Мы инвестиционный банк «белого ботинка»[2] – место, куда элита наведывается за умными идеями и деликатными услугами. Извне мы представляемся сонмом светлых умов и пижонов.

А вот изнутри – дело другое. Мы могли бы быть «Голдман Сакс», «Морган Стэнли» или любой другой биржевой конторой. Интриги. Конкурирующие коалиции. В подонках нет ничего привлекательного. Междоусобицы во всех фирмах одинаковы.

Как и планировка офисов. Фондовые брокеры теснятся на пятачках. И неудивительно, учитывая ошеломительную стоимость офисных площадей на Манхэттене. В СКК нас 150 человек аккуратно высажено квадратно-гнездовым способом перед высокотехнологичными рабочими станциями.

Мы поднимаем отчаянный гвалт: покупаем, продаем и понуждаем клиентов наконец просраться или слезть с горшка. Докиньте сюда дюжину телевизоров, настроенных на CNBC или «Фокс Бизнес», и шум получится, терзающий слух похуже столового серебра в кухонном измельчителе отходов. Наша контора – сущий дурдом.

Но фондовые брокеры – я имею в виду тех, кто преуспел в нашем бизнесе, где главный принцип «продавай или погибай» – привыкли к шуму и гаму. Включая и офицерских отпрысков вроде меня. Я уже давным-давно перестал задаваться вопросом: «Как я сюда попал?». Я отбросил свои прежние представления о порядке, потому что выжить дано лишь тем, кто приспособился к хаосу.

Взять хотя бы телефоны. Существуют освященные временем методики работы с ними. Исходящие звонки – это просто. Для разговора на деликатную или личную тему хватаешь мобильник и скрываешься в свободной переговорной. Ни шума. Ни больших ушей. Ничего эдакого.

А вот входящие звонки требуют сноровки. У нас такая теснотища, что подслушивают все без исключения – кто намеренно, а кто и без умысла. Вот почему мы разговариваем со своими женами и подружками, да и вообще на скользкие темы из-под стола. Заранее ведь не угадаешь, кто разнесет о тебе всяческие слухи. В большинстве случаев торчать под столом – на Уолл-стрит самое обычное дело.

В ту пятницу шум стоял совсем оглушительный. Я говорил по телефону с клиентом – не просто каким-нибудь, а с Палмером Кинкейдом. Я не слышал собственных мыслей.

Скалли, громогласнейший фондовый брокер в мире, орал, срывая связки и выпучив глаза, на Пэтти Гершон, вполне способную постоять в таких прениях за себя. Надо воздать ей должное, Пэтти горлом не берет. Обычно. Ее оружие – коварство, она просто-таки воплощение тарантула на высоких каблуках.

Однако на сей раз верх взяли децибелы. Каждый брокер и ассистент по продажам в зале глазел на перебранку. Она становилась все громче и яростней.

Скалли: «Держись подальше от моего клиента!»

Мать-перемать.

Гершон: «Лоуэлл просил меня разгрести твой бардак».

Мать-перемать.

Матюги летали туда-сюда. А я не мог расслышать Палмера, своего клиента и наставника, человека, который провел меня в Гарвард. Он открыл все двери. Сказочно харизматичный, прозорливый тренер, ведущий команду через череду побед без конца и края. По крайней мере, так мне всегда казалось.

До сих пор.

– Мне нужна твоя помощь, – голос у мужчины дрожал. Ни намека на его обычную самоуверенность. Сбитый с толку, робеющий, он растерял ее напрочь.

Палмер, которого я знал, мог быть то бархатным и вкрадчивым, то вдруг преобразиться в непобедимого, даже безжалостного переговорщика. Он был классическим чарльстонским бизнесменом – сплошь обаяние и улыбка, как с рекламы ортодонтолога. В нашем захолустном городке он шел в гору, отхватывая самый лакомый кусок в каждой сделке.

Поймите меня правильно. Палмер был справедлив и честен. Союзников у него имелось тьма-тьмущая, и я являлся одним из них. На том и остановимся. Разыгрывая из себя доброго самаритянина, 200 миллионов долларов застройщику не заработать.

Он был невозмутим. Два десятка лет я восторгался грацией, с которой он держался под огнем. Вокруг могли бесноваться все демоны ада, а он приглашал в свою контору, чтобы поболтать о семье. Палмер никогда не торопился.

Но не сегодня. Эти четыре слова – «Мне нужна твоя помощь» – в его устах звучали, как тарабарщина.

– Скажите только, какая, – я тревожился о своем друге. Мне хотелось, чтобы Скалли и Гершон заткнулись.

Поначалу Палмер не ответил. Потянулась секунда за секундой. Молчание стало мучительным. Когда же он наконец заговорил, я ожидал какого-то объяснения такой перемены в его поведении.

Не тут-то было.

– Проклятье, Гроув! Что там творится?! – Очевидно, шум достал и его.

– Подождите тридцать секунд, ладно?

– Конечно, как скажешь.

– Тридцать.

Поставив Палмера на ожидание, я ринулся к Скалли. Его лицо было краснее арбуза, жилы на шее вздулись – толстые и жирные, как синие садовые шланги.

Он перестал орать на Гершон, да и та тоже взяла тайм-аут. Оба воззрились на меня, разинув рты от моего напора. Равно как и 147 остальных брокеров и восемьдесят с чем-то ассистентов по продажам, рассеянные по залу. И вдруг наступило абсолютное безмолвие – затишье перед бурей.

Послушайте, я вовсе не такой уж и крупный. Около шести футов ростом, и моя девушка говорит: «Гроув, тебе бы не повредил еще десяток фунтов». Меня можно запросто принять за рыжеволосого Лэнса Армстронга[3]. В подобных ситуациях срабатывают не мои габариты; быть может, даже не мои слова.

А настрой. Когда меня зашкаливает, я преображаюсь в таран в человеческом обличье. Становлюсь беспощадным, наглым, способным расплющить каждого, кто встанет на пути. Я забываю про свои хорошие южные манеры. Нрав у меня тот еще.

– Чего тебе?! – рявкнул Скалли, демонстрируя больше бравады, чем мозгов, удивленный тем, что кто-то отрывает его от яростной перебранки. Он отвел взгляд, мельком нервно сверкнув глазами – и игра окончена. Я его сделал.

Пэтти не сказала ничего, что для нее характерно. Она более коварна.

Нарочито медленно я подался вперед и стиснул плечо Скалли достаточно крепко, чтобы донести мысль. Шепнул ему кое-что на ухо – настолько тихо, что больше никто не слышал. Даже Гершон. И без злобы, потому что убежденность в десять раз эффективнее.

Глаза мужчины широко раскрылись, в них проглядывало тревожное выражение. Громогласнейший в мире фондовый брокер лишился голоса напрочь. Но лицо его задергалось, а лоб наморщился, как у напуганного кролика.

– Что ты сказал?

Отвечать незачем. Я буровил Скалли взглядом, пока он не опустил глаза снова. Хитрость в подобных ситуациях в том, что угрожать надо лишь единожды. Действуй, как взведенный курок – методично, с полной уверенностью в исходе и готовностью сработать в любой момент. Стоит повториться – даже просто бросить взгляд на Пэтти – и чары рассеются.

Тридцать секунд – целая вечность, когда разносишь чью-то самоуверенность в пух и прах. Скалли потребовалось менее двадцати, чтобы поддаться моему воздействию.

– Давай возьмем переговорную, – сказал он Гершон.

Та с озадаченным видом помахала руками и пошла за ним.

– Что он сказал?

Они покинули помещение. Брокер, пытавшийся реанимировать чувство собственного достоинства, шагал во главе.

– Извините, Палмер. – Вернувшись к телефону, я уже не стал забиваться под стол. – Так в чем дело?

Но было поздно. Он витал мыслями где-то еще.

– Я позвоню в понедельник, Гроув.

– Разве вам больше не нужна помощь?

– Дай мне отсрочку на выходные, чтобы все обдумать.

– Обдумать что?

– Ничего такого, чего нельзя уладить в гавани, – сказал он – не так уж уверенно, но уже возвращаясь к своей обычной харизме. Палмер забыл о хороших южных манерах сильнее, чем половина Чарльстона когда-либо узнает. – Ты еще встречаешься с Энни?

– Когда удается.

– Привози ее на обед. Надо бы с ней познакомиться.

Это еще что значит?

– Позвоню в понедельник, – повторил Палмер.

И положил трубку, а я совершил величайшую ошибку в жизни, не запрыгнув на ближайший авиарейс до Чарльстона.