Читать книгу «Спартак». Хроники возрождения». Книга вторая. 1977 год. Чистилище - Олег Медведев - Страница 3

Определяющей в судьбе и «Спартака», и Константина Ивановича Бескова на ближайшие десятилетия – и в этом солидарны все источники – стала рекомендация Андрея Петровича Старостина. Третий по старшинству из легендарной четверки братьев, Андрей Петрович по степени значимости для «Спартака» последних десятилетий уступал только старшему, Николаю Петровичу. А в тот момент занимал место в иерархии отечественного футбола даже более весомое, возглавляя отдел спортигр ЦС «Спартак», тренерский совет Федерации футбола СССР и Федерацию футбола Москвы. Отлученный годом ранее от команды Николай Петрович был удостоен лишь скромной аппаратной должности в МГС ДСО «Спартак».

Эта иезуитская казуистика, к слову, многое объясняет. Не столько с человеческой – дружба Андрея Петровича с Константином Ивановичем общеизвестна, сколько с формально-иерархической точки зрения. Например, объясняет, что именно к нему, а не к старшему из братьев Старостиных, обращен был тогда вопрос о новом тренере с властных вершин. Кому, как не главе московской Федерации футбола держать ответ перед партийным начальством за провал столичного клуба и вносить предложения по исправлению ситуации?.. И даже объясняет столь парадоксальный факт, что уже Бесков, в свою очередь, инициировал вопрос о возвращении в команду Николая Петровича. Бюрократическая процедура была важна, предложение должно было быть внесено и рассмотрено, и вот тут уже вовсе не с руки Андрею Петровичу было «лоббировать» интересы брата…

Об Андрее Петровиче Старостине сказано немало. Точнее других сказал, как это частенько случалось, Лев Иванович Филатов. Причем сформулировал вскользь, по касательной, размышляя и не о Старостиных вовсе, а о целой плеяде футбольных людей своего времени, равных которым теперь, увы, и близко нет: «Как-то раз я спросил знаменитого тренера Бориса Андреевича Аркадьева, имея в виду его незаурядный интерес к живописи и поэзии, каким образом он очутился в спорте. Ответ его был таков: „Я из того поколения, для которого в названии „физическая культура“ слово „культура“ стояло на первом месте“. Виктор Иванович Дубинин и Андрей Петрович Старостин, интеллигенты, красивые, могучей стати люди, всю жизнь отдавшие футболу, – из того же поколения…»45.

Впрочем, нам ли сетовать на мельчающие времена и нравы, если уже Владимир Федотов остро чувствовал в свое время все увеличивающуюся дистанцию с предыдущим поколением: «В воздухе что-то изменилось, и от этого никуда не денешься. Нет той воспитанности, благородства, которые были в крови у людей поколения моего папы. Один Андрей Петров чего стоит…»46. Оговоримся сразу, усеченное до «Петров» отчество – не ошибка редактора, а обращение, привычное для Николая Петровича. Как вспоминал о старшем Старостине Евгений Ловчев, он «…отчеств не признавал, к брату обращался не Андрей Петрович, а Андрей Петров… В общем, по-старинному, чинно, благородно…»47. Однако слово Федотову: «Когда я закончил играть и учился в Высшей школе тренеров, добровольно стал у него личным шофером. Мне нравилось общаться с этим человеком, а ему – со мной, несмотря на разницу в возрасте. «Вольдемар, принц датский, я вас жду у подъезда в три часа». – «Андрей Петрович, помилуйте, футбол ведь в семь». – «Нет, Вольдемар, мы должны поехать в Дом журналиста». «Слушаюсь», – отвечаю. Жалею – не было у меня тогда магнитофона, и я за ним не записывал. Какая речь была у Андрея Петровича – не быстрая, но чистая и четкая. Обо всем говорил интересно – об искусстве, о политике, о литературе – читал он очень много…»48. «Обратил внимание, что на полках все книжки читаные: слегка разбухшие от перелистывания страниц…»49, – словно в подтверждение этих слов поделился подмеченной деталью и Александр Нилин, вспоминая о том, как бывал в доме Андрея Петровича.

«Андрей обладал невероятным слогом и культурой речи. Я, например, ни разу не слышал от него нецензурных выражений, и самое крутое ругательство у него было «полный осел»…»50, – вторил Федотову Анатолий Коршунов. А Георгию Ярцеву запомнилось старостинское: «Когда человек сыграл эффектно, но неэффективно, Андрей Петрович всегда говорил: «Ну, это для кухарок». И когда твой финт воспринимался именно «как для кухарок», это задевало…»51.

Не мудрено, что молва приписала авторство благородного девиза «Все погибло, кроме чести» именно Андрею Петровичу. Его тонкое и точное острословие было общеизвестно. Сценарист Яков Костюковский даже не поленился на протяжении многих лет сохранять оригинальные фразы Старостина в записных книжках, как, например, такую: «Когда Константин Иванович Бесков отчисляет футболиста из «Спартака», и тот переходит, например, в «Кубань», это повышает средний интеллектуальный уровень обеих команд»…»52.

Не менее емкое, нежели филатовское, резюме жизни и роли Андрея Петровича в тогдашнем «Спартаке» принадлежит перу Александра Нилина: «Блистательный Андрей Петрович единолично решил на первых порах все задачи, как сказали бы сегодня, „пиара“. Он был (снова перехожу на современный язык) лицом „Спартака“. Завсегдатай ипподрома, театральных премьер, ресторанов, где собирались знаменитости, он непременно оказывался в центре внимания, обращая в болельщиков „Спартака“ многих из тех, кто сталкивался с ним в богемном и гуманитарном быту. Любовь к Андрею художественных натур во многом определяла состав спартаковской аудитории. Не потому ли на дух не переносил он фанатов, хотя до повальной их агрессивности и не дожил?..»53.

Возможно, «на дух не переносил» здесь и содержит некоторое преувеличение. Сам Старостин о проявлениях эмоций на стадионе говорил куда мягче: «Конечно, на стадионе не может быть идеальной тишины, которая характерна для зрительного зала в театре. Я не осуждаю зрителя, выражающего свой восторг бурно, темпераментно. Но во всем должно быть чувство меры…»54. Однако, в целом, конечно, на трибунах он хотел был видеть настоящих ценителей игры, каким было его окружение: «„Спартаковский болельщик“ – есть действительно такое понятие. И есть в нем негативная сторона. Я хотел бы видеть зрителя иного. И видел такого. Не раз приходилось смотреть футбольные матчи вместе с упомянутыми мною Фадеевым, Яншиным. Хочется назвать и другие имена: Папанов, Раевский, Шток, Арбузов… Это настоящие любители футбола, тонкие знатоки игры, хотя и являются почитателями разных команд. На трибуне они сдержанны, хотя это вовсе не означает – скованны. Главное, что привлекает меня в болельщике, – это умение встать над схваткой, отдать должное противнику, если он играет лучше…»55.

В книге «Встречи на футбольной орбите» Старостин не без удовольствия приводит очень яркую речь своего давнишнего друга, замечательного артиста Михаила Михайловича Яншина: «Яншин терпеть не мог слово „болельщик“. Возмущенно протестовал, если кто бы то ни было так его называл. „Мне может нравиться команда или не нравиться, я могу ей симпатизировать или не симпатизировать – все зависит от качества игры, от культуры, если хотите знать, поведения игроков на поле. На черта мне ходить на футбол, если там только и делают, что по ногам друг друга бьют вместо мяча. Я такого футбола не признаю. Я хочу там получать удовольствие, как в театре, а он мне – „ведь выиграли же!“. А как выиграли-то – смотреть противно было“, – продолжал возмущаться Михаил Михайлович…»56.

С Яншиным Андрея Петровича роднила и другая страсть. Как вспоминал Алексей Парамонов: «Помню, были как-то в Венесуэле, и под вечер приглашают нас на ипподром. А это страсть была Андрея Петровича! Колонны, говаривал, у московского ипподрома на мои деньги выстроены. Ну, пошли, а там чудо как хорошо. Ресторан за стеклом, лошади красивые, тебя угощают, ставки… Ко мне подходят. Я Старостина спрашиваю: на кого ставить? «Смотри, какая лошадь хвостом крутит – на нее и ставь…». Смотрю – одна крутит. Ставлю. И две дамы рядом ниже сидели, тоже на эту, под пятым номером, поставили. И надо же – выиграли! На мой доллар – десять. «Андрей Петрович, а вы-то на какую поставили?» – «Да не важно…». В Москве он, как правило, с артистом Яншиным на ипподром ходил. Еще Игорь Нетто очень этим увлекался…»57.

Не чужд был Андрей Петрович, как, кстати, и Бесков, и иным мирским радостям, в отличие от старшего брата. Анатолий Коршунов рассказывал о застольях в доме Старостиных: «Сам хозяин квартиры ничего кроме чая не пил, а вот его братья, и прежде всего Андрей Петрович, не прочь были выпить лишнюю рюмку. Как правило, Николай Петрович первым уходил из-за стола в свою комнату, и тогда Андрей Петрович брал очередную бутылку и призывал «уничтожить» ее. Но нередко в этот момент открывалась дверь, и появлялся Николай Петрович в ночных тапочках, в трусах до колен и говорил только два слова: «Какого черта!». Братья тут же вставали и успокаивали хозяина: «Николай, мы пошли». Николай Петрович снова уходил к себе, а братья возвращались в гостиную, и Андрей Петрович командовал: «Ребята, еще не все выпито. Давайте по последней рюмочке»…»58. А Владимир Федотов вспоминал: «Под конец жизни Андрей Петрович разбавлял водку пепси-колой. Учитывая солидный возраст, я старался наливать ему побольше колы. Махнет Старостин рюмку, вторую, потом смотрит с укором: «Вольдемар, что ты газировку льешь?! Плесни водочки!». При этом никогда не видел Андрея Петровича пьяным. Или Бескова. Количество выпитого совершенно не отражалось ни на лицах, ни на речи, ни в жестах. Старая школа…»59.

О Старостине ходили легенды, порой красиво дополняющие и без того эффектный его образ. Вот и у Виктора Понедельника промелькнуло: «Андрей Петрович Старостин же из богемной среды. Женат был на сестре Ляли Черной, а народный артист страны Яншин – на самой Ляле…»60. Второе – чистая правда, хотя брак Яншина и был недолог. А вот то, что супруга Андрея Петровича Ольга Николаевна Кононова была сестрой Ляли Черной – выдумка. Хотя они действительно дружили, и Ольга Николаевна была цыганкой, служила актрисой в театре «Ромэн»…

А вот на замечание относительно богемной среды возразить нечего, да и не за чем. Как вспоминал Алексей Парамонов: «А эрудитом каким был! Искусство знал, музыку, общительный – вся Москва в друзьях… Вокруг всегда толпа, и не просто болельщиков, а людей известных…»61. Об этом же вспоминал незадолго до кончины Андрея Петровича Юрий Ваньят: «С Андреем Старостиным дружили или дружат по сей день актеры И. Ильинский, М. Царев, М. Яншин, режиссеры отец и сын Симоновы, драматурги А. Арбузов, И. Шток, незабываемый М. Бернес, такие писатели, как А. Фадеев, Л. Кассиль, Ю. Олеша. Последнего, кстати сказать, Андрей Петрович считает своим наставником в литературе, равно как старшего брата Николая Петровича Старостина – наставником в жизни.

– Я ему нравственно подотчетен, – бросил как-то реплику в длинном «футбольном» разговоре Андрей…»62.

Николай Петрович, футбольная аскеза которого общеизвестна, действительно был единственным человеком, кто, при всех теснейших отношениях, мог упрекнуть Андрея Петровича в том, что тот в своей «светскости» разбрасывается, не отдает себя целиком футболу. Владимир Маслаченко вспоминал такую сценку: «Однажды в беседе с Николаем Петровичем я за что-то очень похвалил Андрея Петровича. И вдруг услышал: «Какой Андрей! Он же поклоняется всем богам. Завел себе даму осьмнадцати годов. Стрижется под этого Габена. Пропадает у своего друга Исидора Штока. Выпивает. А я поклоняюсь только одному богу – футболу». На этом Николай Петрович свой монолог закончил и, выйдя из моей машины, смачно хлопнул дверцей…»63. В позднейших интервью Маслаченко, правда, приводил последнюю старостинскую фразу в несколько другой редакции, и изменение это представляется значимым: «А я служу только одному богу – «Спартаку» и футболу!»64.

Андрей Петрович, однако, как и все братья Старостины, принадлежал «Спартаку» безраздельно. Очень показательную историю привел в послесловии к книге Николая Петровича «Футбол сквозь годы» помогавший старшему Старостину в литературной работе Александр Вайнштейн: «Как-то к старшему брату пришел Андрей Петрович Старостин – было это уже в 70-х – и сказал, что ему предложили работать начальником команды „Локомотив“. Николай Петрович ответил: „Мы обрели себя в „Спартаке“, стали здесь известны, за „Спартак“ отсидели, и уходить из него не должны“. Андрей Петрович внял совету…»65.

В то же время, его благородное служение футболу, несомненно, исключало даже тень подозрения в его благоволении к «Спартаку». Евгений Ловчев вспоминал, как едва ли не единственный раз Андрей Петрович в своей работе формально «сыграл» на стороне родной команды: «Сыграв в начале 1978 года несколько матчей за „Спартак“, я из-за трений с Бесковым собрался уходить в „Динамо“. По тогдашнему регламенту переход необходимо было утвердить на заседании московской федерации. И Андрей Петрович настоял на том, что до конца года я не имею права выступать за бело-голубых. Формально правота была на его стороне, однако на практике сплошь и рядом этот пункт не соблюдался, прецедентов было много. Тем не менее, в 1978-м за „Динамо“ в официальных матчах я так и не выступал. Быть может, это был единственный случай, когда он в чем-то использовал служебное положение в федерации на благо красно-белых…»66.

И все же, несмотря на ответственные руководящие посты, его влекла именно команда. Служебное положение тому способствовало – «Андрей Петрович был еще и заведующим отделом спортигр ЦС «Спартак». Поэтому он постоянно находился рядом с командой на законном основании…»67. Как отмечал Александр Львов, «…и тогда, и позднее, вплоть до последнего своего дня, Андрей Петрович Старостин был неразрывно связан с командой. Причем вовсе не по долгу службы и даже не как председатель столичной федерации футбола. А чисто по-человечески…»68.

Нередко вместе с Бесковым и старшим братом он участвовал в предматчевых установках, заходил в раздевалку и после игры. Анатолий Исаев, присутствовавший на таких установках еще игроком, а позже и тренером, подметил: «С каким „аппетитом“ мы все Старостиных слушали! Причем разговаривали братья совершенно по-разному. Андрей Петрович мудреные, литературные слова подбирал. А Николай Петрович бил прямой наводкой, в лоб. Как говорится – по рабоче-крестьянски…»69.

В памяти Георгия Ярцева и Евгения Ловчева отложился один и тот же яркий эпизод. Приведем его в чуть более детальном изложении Ловчева (Ярцев, заметим, утверждал, правда, что произошел он после другой игры):

«В 78-м, уже после возвращения в высшую лигу, «Спартак» играл на турнире газеты «Неделя» в манеже Сокольников. Проигрываем «Локомотиву», и в раздевалке идет скоротечный разбор полетов. Бесков жестко высказал недовольство команде, потом слова попросил Андрей Петрович.

Привожу его речь дословно: «Да, проиграли. Но вот что я вам скажу. Есть советский рояль „Красный Октябрь“, который, как ни настраивай, выше определенного уровня лучше все равно играть не будет. А есть фирменный инструмент „Блютнер“, который просто пока не настроен. Вот вы и есть „Блютнер“! Ничего страшного, если завтра и „Черноморцу“ тоже проиграем, мы готовимся к сезону».

Встает Николай Петрович.

– У тебя, Андрей Петров, все? – на старинный манер спрашивает Чапай.

– Все.

– Что ты здесь несешь? Какой «Блютнер», х… тнер?! «Красный Октябрь»… Нам завтра играть с «Черноморцем», а послезавтра – получать малые золотые медали. И как их получать – под свист публики?

Бесков, стоя в сторонке, кайфовал от стычки двух братьев…»70.

Споры братьев, к слову, не были такой уж редкостью. Напротив, как заметил Никита Симонян, «Андрей Петрович с Николаем Петровичем антиподы были, и проявлялось это даже в том, что если один говорил: „Он здорово играет!“, второй обязательно возражал: „Да он играть не умеет!“. Спорили до хрипоты…»71.

«Нравственная подотчетность» не мешала Андрею Петровичу подшучивать над старшим братом. Как рассказывал работавший помощником Бескова Петр Шубин: «…Мы часто парились втроем после тренировок – Бесков, Андрей Старостин и я. Андрей говорил: «Ты Николаю особо не верь, когда про футбол рассказывает. Знаешь, как он играл? Мяч запульнет подальше – и отдыхает. Он в футболе-то не волокет. Вот бухгалтер каких мало!»…»72.

Пожалуй, в чем оба Старостины сходились безоговорочно – так это в слабости к футбольному таланту Виктора Папаева. Симонян с удовольствием вспоминал трогательный эпизод из своей тренерской практики в «Спартаке»:

«Старостины души в нем не чаяли и тут уж были в полном согласии, не спорили. Однажды перед матчем, когда Папаев был не в лучшей форме, мы с Анатолием Исаевым, работавшим у меня помощником, подумали и решили: наверное, не стоит Виктора ставить на предстоящую игру. Но Николай Петрович воспротивился: «Как же без Папаева? Это же Папаев!» – даже покраснел, стараясь переубедить нас.

Долго мы с ним спорили. В конце концов, я ему сказал: «Уверен, что и ребята будут против того, чтоб Папаев играл в сегодняшнем составе. Поговорите с ребятами», – «Хорошо, – сказал он, краснея еще больше, – я пойду». Силой убеждения Николай Петрович обладал великой и смог внушить игрокам, что нельзя им сегодня на поле без Папаева.

– Ты знаешь, Андрей, – говорил потом брату, – еле убедил тренеров поставить Папаева. Не хотели!..

– Ха, не хотели! Я бы на игру не пошел. Мне бы там делать было нечего. Ха, они не хотели ставить Папаева! Николай, да неужели ты не можешь объяснить этим тренерам, что Папаев – Рихтер! Рих-тер!..»73.

Андрей Петрович не просто тянулся к команде как человек спартаковский и футбольный. В его сопричастности присутствовал куда более глубокий и важный смысл. Обычно принято в числе творцов возрождения «Спартака» упоминать два имени – Константина Бескова и Николая Старостина. Как заметил, однако, Георгий Ярцев, «…очень большая роль принадлежала не только Николаю, но и Андрею Петровичу… Сейчас фигура Андрея Петровича как бы ушла в тень – что несправедливо…»74. И действительно, на протяжении почти двух десятилетий, пожалуй, лишь Лев Филатов в своей последней большой книге «Обо всем по порядку: Репортаж о репортаже» прямо воздал справедливость всем троим: «Героическими стараниями «стариков» – Николая и Андрея Старостиных и Константина Бескова – вернулся в строй совсем было затонувший «Спартак»…»75.

Влияние Андрея Петровича на Бескова казалось почти невероятным.

Многие отмечали, что в жизни Константина Ивановича был только один человек, к советам которого тот прислушивался в футбольных вопросах – «…лишь один, Андрей Петрович Старостин…»76. Ярцев подчеркивал: «…Этот человек был единственным, кто на установке или на разборе Бескова всегда мог высказать свое мнение об игре, о том или ином футболисте. Причем открыто, не за дружеским столом, а именно в рабочей обстановке, при всех…»77. А Ринат Дасаев вспоминал свое юношеское потрясение открытием, что Бесков вообще может у кого-то спрашивать совета:

«Впервые я увидел его в Тарасовке дня через три после того, как оказался в команде. Высокого роста, подтянутый, в светлой рубашке с коротким рукавом, темных спортивных брюках и такого же цвета элегантном галстуке, он стоял, опершись о деревянный барьер, огораживающий поле, где шла тренировка.

Когда занятие окончилось, Старший сразу же направился к незнакомому мне наблюдателю, радушно протягивая для приветствия руку. Чуть позже я увидел их сидящими на скамейке у клумбы. И совершенно случайно услышал слова Константина Ивановича: «А вы как считаете, Андрей Петрович?».

Кто же этот человек, у которого сам Бесков спрашивает совета?..»78.

«…Исторически его миссия заключалась в том, чтобы сглаживать острые углы в отношениях между старшим братом и Бесковым: у начальника команды и главного тренера было много расхождений по части того, как должна строиться работа в команде…»79, – к этой характеристике, пожалуй, добавить нечего. Впрочем, как дополняет Георгий Ярцев, «…когда Старостины и Бесков работали в унисон… – такое пробивное трио смотрелось всем на зависть!..»80.

Уравновешивающую роль Андрея Петровича в сложном балансе взаимоотношений Бескова и Старостина-старшего признавали все без исключения, причастные тогда к команде. Очень образно сформулировал эту роль Евгений Ловчев: «Бесков был очень жесткий с игроками. Для Старостина, напротив, футболисты были родными детьми. И если в начале совместной работы в клубе эти противоречия не слишком сказывались, то чем больше времени работал со „Спартаком“ Бесков, тем чаще от его разговоров со Старостиным высекалась искра. Буфером, пожарным, который тушил эти искры, и был Андрей Петрович, частенько вызывая огонь на себя…»81.

«Зная, что все черты этого своего характера Бесков перенес и в тренерское дело, Старостин всеми силами старался, чтобы новый старший тренер употреблял их только на пользу дела, – отмечал Александр Львов. – В этом Андрею Петровичу помогали его огромный авторитет и давняя дружба с Бесковым, которому спокойная мудрость старшего товарища была временами просто необходима…»82. При этом, как вспоминал Александр Нилин, третьему из братьев Старостиных действительно требовалась вся его жизненная мудрость: «Как-то, разговаривая с Андреем Петровичем Старостиным незадолго до его смерти, я понял совершенно отчетливо, что и он, даже он, будучи и старше Бескова, и в очень близких с ним отношениях, никогда бы ради сохранения, продолжения дружбы не задал бы тому вопроса, который тренеру «Спартака» мог бы испортить настроение…»83. А Лев Филатов констатировал: «…Андрей Петрович получил право, несмотря на скрытость процедур, считать себя заварившим кашу. Свою причастность он открыто провозглашал, показываясь на всех матчах, и не только в Москве, рядом с Бесковым, и мы привыкли все годы, что работал в «Спартаке» Бесков, видеть их вместе, локоть к локтю, шаг в шаг. Андрей Петрович, благословив выбор, охранял его, как часовой у знамени. Как он взаимодействовал с трудным по характеру Бесковым, подсказывал ли ему что-либо, ободрял, это мне неведомо, знаю только, что они ценили общество вдвоем. Неспроста, когда разразился конфликт, и Бесков после двенадцатилетней работы был вынужден уйти из «Спартака», только и слышалось: «Если бы Андрей был жив, он не позволил бы этому случиться»…»84.

…Первая встреча Бескова с третьим из братьев Старостиных произошла еще до войны, на футбольном поле: «Знакомство началось с того, что, выступая за «Металлург», я забил «Спартаку», в обороне которого был Старостин, три гола из пяти (мы выиграли 5:3). А закончилось долгой дружбой и взаимоуважением. Поскольку мы – единомышленники в футбольной игре. Андрей Петрович – подлинный джентльмен в жизни и спорте…»85. Память немного подвела Константина Ивановича – в том матче 1940 года на его счету было два гола…

Футболистом третий из братьев Старостиных, между тем, был, как известно, незаурядным. Дабы не перегружать читателя излишним перечислением фактов его спортивной биографии, приведем лишь рассказ Владимира Кесарева, относящийся к событиям 1960 года: «По окончании первой тренировки в Марселе игроки попросили Качалина провести хотя бы 20-минутную двусторонку. А он в ответ: „У нас одного игрока не хватает для двойного комплекта“. Тогда руководитель делегации Андрей Петрович Старостин решил нас поддержать: „Если вы не возражаете, то я могу сыграть центрального защитника“. И обращаясь к центрфорварду Виктору Понедельнику, добавил: „Только уж прошу не пищать“. И что вы думаете – Старостин в свои 53 года полностью закрыл, начисто выключил Витю из игры. Можете спросить самого Понедельника. Конечно, 20 минут – не 90, но мы любовались тем, как спокойно и ловко Старостин играл в отборе, в прыжках, отдавал пас в одно касание…»86.

Общеизвестно, что близко сошлись Андрей Петрович с Константином Ивановичем как раз в период совместной работы в сборной СССР в первой половине 60-х, где Старостин занимал пост начальника команды при старшем тренере Бескове. Роль его в команде была сродни той, что он позже будет играть в «Спартаке» времен Бескова. Как вспоминал тот же Кесарев: «Вспоминаю это все – конечно, такой начальник, как Андрей Старостин, подарок для любой команды. Внимательный, откровенный, чистый такой человек – всякий перед ним душу откроет…»87.

Андрей Петрович, не чуждый литературных занятий, оставил нам очень подробный рассказ о том, как начиналась его многолетняя дружба с Константином Ивановичем. Позволим себе привести этот рассказ практически полностью:

«…Люди познаются в совместной поездке быстрее и лучше, нежели в обыденном общении. Наша поездка с Константином Ивановичем Бесковым в Мексику в 1964 году утвердила меня в этом мнении, тем более, что пробыли там довольно длительное время, более месяца. Наше содружество по руководству сборной командой только начиналось, я знал Бескова с довоенных лет, даже несколько раз играл против него, но знакомство наше частыми встречами не отмечалось.

Пребывание в Мехико началось с конфликта между Бесковым и мной, руководителем делегации. Точному, пунктуальному до педантизма Константину Ивановичу некоторая необязательность со стороны мексиканского технического персонала, приверженность к слову «маньяна» (завтра) и привычка к опозданиям – между прочим, с этим мы сталкивались во всех латиноамериканских странах – казались неприемлемыми для проведения сбора, и он заявил, что завтра же мы должны улететь из Мексики обратно в Москву. Я был обескуражен: в ответ на мои доводы о невозможности этого предприятия он приводил свои неопровержимые доказательства – отсутствовал автобус в положенное время, не предоставляли тренировочное поле и т. д.

Конфликт погас, поскольку со следующего дня Константин Иванович убедился, что мексиканская сторона безотказно выполняла все наши просьбы, а условия для проведения сбора во всех отношениях были благоприятными…

…Вечера мы проводили в многочасовых беседах у него или у меня в номерах. Между прочим, номера в гостинице числились не под цифровым обозначением, а под названием городов американских штатов, я, например, жил в «Далласе», а Бесков в «Нью-Йорке».

Константин Иванович открывался мне в этих беседах как фанатически влюбленный в футбол романтик. Нас сближали взгляды на игру как на своего рода искусство. Оба мы увлекались театром и были знакомы со многими деятелями. Поэтому и представления о содержании игры и формах ее проявления у нас во многом совпадали как в частных, так и в главных направлениях.

Он исповедовал футбол атакующего, комбинационного содержания. Техническое мастерство и зрелую тактическую мысль ценил как качества первого порядка, без совершенного овладения которыми зрелищного футбола не создашь.

Бесков был, как я уже говорил, педантично точен в соблюдении времени отъезда на тренировку или любого мероприятия, предусмотренного распорядком дня. Такой же неукоснительной дисциплины он требовал и от других. Но в наших разговорах о футболе он был расточителен безлимитно: порой засиживались до утра. Однако за десять минут до начала завтрака, неизменно выбритый, свежий, в отутюженном костюме, он появлялся в зале, проверял у врача готовность завтрака и справлялся о состоянии игроков на данное утро.

Я тоже еще был достаточно молод, и меня не отягощали эти разговоры по ночам…»88.

Футболисты, впрочем, вспоминали, что очарование ночных бесед Андрей Петрович и Константин Иванович сохранили и спустя годы, уже в бытность Бескова тренером «Спартака». Как рассказывал Вагиз Хидиятуллин, «…с ним Бесков обожал разговаривать. С Николаем Петровичем подолгу беседовать ему было сложнее, тот вообще не употреблял, только чай с баранками. А с Андреем Петровичем засиживались до утра. Бывало, выходил Старостин под утро на крыльцо: „Костя! Всякая компания расходится для того, чтоб собраться вновь“. До сих пор вспоминаю его размеренную походку, руку в кармане брюк, острословие…»89.

Благо, что здоровье, несмотря на годы, позволяло. «За неделю до смерти Андрея Петровича видел его с Николаем Петровичем в бане, – вспоминал Александр Хаджи. – Бесков помоложе, из парилки выходит – а эти двое сидят, о футболе болтают. Мне: „Иди-иди, Сашенька, у нас все нормально“…»90.

В воспоминаниях Старостина совершенно поразительна одна подмеченная им деталь, очень много говорящая и о характере Бескова, и, без сомнения, не только о человеческой проницательности, но и о несомненном литературном даре Андрея Петровича. Описывая матч сборной с мексиканской командой «Америка», выигранный благодаря проведенным Бесковым заменам – в концовке по мячу забили дебютанты Мустыгин и Туаев, заменившие ведущих форвардов сборной Иванова и Понедельника – Старостин замечает: «Мне запомнилась деловая осанка Бескова, крупными шагами направлявшегося в раздевалку, как у хирурга после успешно проведенной операции…»91.

Не менее тонко, мастерским штрихом описывает Андрей Петрович и человеческую реакцию Бескова на внезапное и несправедливое освобождение от должности тренера сборной после поражения в финале Кубка Европы-64 от испанцев на глазах у диктатора Франко, воспринятого как политическое, а вовсе не чисто футбольное: «Он принял неожиданный удар стоически, только сначала побледнел, потом покраснел, но как член президиума не ушел с заседания и до конца Голгофы пронес свой крест, вместе со всеми проголосовав за снятие с повестки дня пункта об утверждении плана дальнейшей подготовки сборной команды к чемпионату мира в Англии. Кстати, несколько часов назад согласованного им с председателем федерации Н. Н. Ряшенцевым…»92.

Авторы книги «Старостины» из серии «Жизнь замечательных людей» Борис Духон и Георгий Морозов, к слову, обратили внимание на один нюанс, также описанный Старостиным в одной из своих книг, и развенчивающий расхожее заблуждение, что Андрей Петрович якобы оставил свой пост начальника сборной СССР едва ли не из солидарности со своим товарищем Бесковым, что, в свою очередь, якобы во многом и стало залогом их многолетней дружбы:

«Бесков руководил только первой сборной, и его отправили в отставку именно за поражение в Мадриде, а Старостин нес ответственность еще и за дела олимпийской сборной. А она под началом Вячеслава Соловьева через неделю после финала Кубка Европы проводила решающий матч за путевку на Олимпиаду. И оказалась битой командой ГДР – 1:4. В своей книге «Встречи на футбольной орбите» Андрей Петрович не прошел мимо этого эпизода:

«А после повторного матча, с четырьмя уже пропущенными мячами, сдуло и мечты о золотых медалях, наш преждевременный кураж оказался олимпийским миражем. И вот когда мираж рассеялся, я не на олимпийском стадионе в Риме, и никакого круга почета с командой не совершаю, а понуро бреду в Скатертный переулок к своему начальнику… Мой непосредственный начальник лишил меня необходимости заниматься исследованием закономерностей и случайностей результатов в олимпийских видах спорта. Глубоко угнездившись в своем кожаном кресле, словно опасаясь, что в создавшейся обстановке его могут выдернуть из привычного местопребывания, он, сардонически улыбаясь, задал мне всего один и очень лаконичный вопрос:

– Ну, сам напишешь или?..

Разумеется, я воздержался от «или» и предпочел написать «по собственному желанию».

Автор книги допустил неточность: разыгрывалась путевка не в олимпийский Рим, а в олимпийский Токио. Однако суть от этого не меняется: покинул свой пост Старостин отнюдь не из-за одной только солидарности с Бесковым…»93.

Никак это не отменяет и того факта, что третий из братьев Старостиных сам всю свою жизнь неизменно следовал им же и сформулированному принципу: «Главными качествами настоящего футболиста назвал бы мужество и высокое понятие чести…»94. Валентин Иванов много лет спустя поведал историю, как Андрей Петрович не побоялся вступиться за младших товарищей по футбольному цеху, когда после болезненного поражения в 1958 году на «Уэмбли» от сборной команды Англии 0:5 футболистов сборной решили показательно наказать:

«Наконец, встает председательствующий на этом заседании, резюмирует все сказанное и предлагает проект постановления. Смысл таков: выступление команды признать неудовлетворительным, а трех главных виновников поражения дисквалифицировать и лишить их звания заслуженного мастера спорта. Кто же эти три негодяя? Первый – Никита Симонян, поскольку является капитаном команды, второй – Борис Кузнецов, из-за которого назначен в наши ворота одиннадцатиметровый удар, третий – Валентин Иванов, «не поднявший ногу», что привело к голу (не помню, то ли третьему, то ли четвертому).

Это сейчас я вспоминаю о том знаменитом совещании с улыбкой. А тогда мне было не до шуток. Ни мне, ни моим товарищам. Мы понимали: через минуту все дружно поднимут руки, и – конец, прощай, футбол…

Так, вероятно, все и было бы, если б в последний момент не раздался голос с места: «Прошу слово». Это был Андрей Петрович Старостин. Не могу привести его выступление дословно – слишком много лет прошло, но говорил он так, как умеет говорить только Старостин, – ярко, убедительно и логично, не оставляя своим оппонентам никаких шансов. Смысл его речи был примерно таков: неужели поражение, даже разгромное, может ослепить взрослых, разумных людей? Да, сыграли плохо, получили серьезный урок на будущее. Однако все мы достаточно знаем и Симоняна, и Иванова, и Кузнецова, общеизвестны их заслуги, их отношение к футболу вообще и к своим обязанностям в сборной в частности. И если даже в одном каком-то, пусть ответственном, матче они сыграли плохо, то такое может случиться с кем угодно…

Старостин сел, и мы почувствовали, что атмосфера в зале изменилась. Всем будто стало стыдно за свое недавнее поведение, за свое стремление во что бы то ни стало найти и принести жертву. Собрание свернуло с накатанной дороги, по которой катилось только что. В конце концов, выступление сборной признали неудовлетворительным, но вину между игроками делить не стали. На том и разошлись…»95.

Думается, Андрей Петрович сам лучше других сформулировал первопричину сближения с Бесковым, говоря, что их объединяли, прежде всего, очень схожие взгляды на игру. Попробуйте, например, угадать, кому из них принадлежит следующее высказывание: «Главное, что, на мой взгляд, определяет возможности человека в спорте, помимо таланта, – это его интеллект, общая культура, без которых немыслима личность. Без понимания закономерностей окружающего мира, без собственного стойкого мировоззрения, без эстетического вкуса, тяги к искусству, книге в современном спорте делать нечего…»96?..

«Спору нет, спорт без нагрузок немыслим. Но очень важно, чтобы на тот гигантский труд, который ожидает человека на пути к вершинам в спорте, он шел сознательно, и, если хотите, с радостью. Не стремление к известности, славе, призам должно двигать спортсменом, а сознание той огромной ответственности, которую спорт на него налагает, мысли о пользе, которую он принесет своими достижениями, о красоте и радости, которые он подарит людям. Вот почему в футболе я сторонник творческой, содержательной, зрелищной игры, в которой бескомпромиссная борьба достигается не любыми средствами, а за счет высокой техники, зрелой тактической мысли, т.е. я сторонник футбола, который называют интеллектуальным, где личность органически вписывается в коллективные действия и вместе с тем свободно проявляет себя в интеллектуальных экспромтах, которые приближают игру к искусству…»97, – это высказывание также принадлежит Андрею Петровичу. Поставим рядом слова Константина Ивановича: «Случались матчи, когда мы побеждали, но играли-то серо. Вот такие матчи, несмотря на победу, оставляют гнетущее впечатление…»98, и свидетельство Эдгара Гесса: «Один случай помню – Бесков был угнетен и обижен на весь мир: на «Спартак» пришло меньше 45 тысяч зрителей. «Плохо играете, – говорил. – Люди не ходят…». Обычно-то на нас в Лужники по 60-70 тысяч собиралось…»99.

Александр Нилин, много в своих сочинениях размышлявший о природе сродства двух столь не схожих натур, впрочем, был склонен не преуменьшать и искусное потворство этой дружбе со стороны супруги Бескова: «Думаю, что и Валерия Николаевна, всю жизнь искусно фильтровавшая и организовывающая окружение мужа, не могла вообразить лучшего друга для семьи, чем Андрей Старостин. Он, как никто другой на свете, олицетворял вымечтанный ею еще в юности идеал, где футбольная слава естественно бы сопрягалась с заметным представительством в обществе, где запросто вращаются наиболее притягательные люди страны…»100.

Что правда, то правда. Сама Валерия Николаевна называла Старостина в позднейших интервью «Андрей Петрович, наш ближайший друг…»101 и рассказывала, как даже милые домашние традиции Бесковы перенимали у него. Так, всякий гость дома, сказавший хоть слово о футболе, должен был положить в большую напольную вазу пять рублей: «Пошло это от Андрея Старостина, у него тоже была ваза для денег. Я подхватила – поставила такую же. Но к нам ходили люди, которые настолько любили футбол, что говорили: «Вот тебе 100 рублей, буду на них говорить про футбол два месяца…»102.

…Читать размышления Андрея Петровича о футболе, как и слушать его когда-то – настоящее наслаждение: «Всегда интересно искать истину в спорте, в футболе в частности. Он, на мой взгляд, является антиподом всем остальным видам спорта. Это единственный вид, в котором запрещено играть руками. Другого такого нет. И когда делают сопоставления и проводят прямые параллели, в части ли тренировок, в части ли тактики, то прямые параллели всегда неверны. Неверны потому, что, вы сами понимаете, научиться играть с мячом ногами гораздо труднее, чем руками. Допустим, в баскетбол, волейбол, в теннис. Поэтому работать в области футбола и трудно, и интересно. Тем более интересно еще и потому, что, с возрастом узнавая футбол, приходишь к выводу: истина в футболе непостижима. Здесь нет такого критерия, который был бы категоричен. То есть утверждал бы, что только вот так надо играть, только такой тактический рисунок верен. Или только так надо тренироваться, только таким составом надо выступать команде, для того чтобы обеспечить себе победу…»103.

Мысли его звучат актуально и сегодня. Вчитайтесь, например, в его ответ в 1980 году на вопрос о возможности работы в нашем футболе иностранных тренеров, что тогда казалось почти немыслимым, а ныне стало обычной практикой: «Подобные прецеденты были в истории отечественного футбола. С нашими футболистами однажды уже работали видный специалист из Франции Лимбек, опытный чехословацкий тренер Фивебр. Но насколько мне известно, ни они не получили истинного удовлетворения от этой работы, ни команды заметных успехов тогда не добились. Не хочу быть категоричным, но думаю все-таки, что наша футбольная школа имеет свои особенности, и не только школа: различие образа жизни, норм взаимоотношений между людьми создает определенный барьер трудностей, который даже опытному зарубежному специалисту вряд ли удастся преодолеть. Наш тренерский институт, на мой взгляд, в состоянии справиться с теми трудностями и недостатками, которые переживает сегодня отечественный футбол…»104.

И трудно ни согласиться с Георгием Ярцевым: «Вообще нашему поколению неслыханно повезло, что нами руководили такие люди. Константин Иванович, Николай Петрович, но для меня особняком всегда стоял Андрей Петрович Старостин. Его голос до сих пор звучит у меня в ушах: „Георгий, как ноги?“ – „В порядке, Андрей Петрович“. Андрей Петрович был буфером между Бесковым и своим старшим братом…»105.

«Умер он внезапно для всех, при том, что сдавал он прямо на глазах, – ему было за восемьдесят, он болел, оглох на правое ухо, но по-детски горько обижался на обрушившуюся на него старость с нестерпимой для него немощью…»106, – напишет позже Александр Нилин, припомнивший грустную шутку Андрея Петровича: «Накрапывал дождь. И ему (Бескову – прим. автора) показалось, что Андрей Петрович Старостин, усаживающийся рядом ниже, раздумывает, прежде чем опуститься на мокрую скамью. «Садись, Андрей Петров, – приободрил он старшего друга, – пальто, надеюсь, не последнее…».

– Как раз последнее, – откликнулся Старостин, – но мне его хватит…»107.

Именно таким запомнился Андрей Петрович и автору этой книги в нашем коротком последнем общении незадолго до его кончины. Дело было на стадионе «Красная Пресня». Старостин сидел на трибуне почему-то один, в том самом, последнем, элегантном длиннополом пальто. Было серо и пасмурно, но еще не слишком зябко. Он медленно и неловко снял перчатку, чтобы поздороваться, помолчал и вдруг тихо и как-то потерянно произнес, словно оправдываясь за свою не по погоде теплую экипировку: «Холодно…».

По-настоящему холодно стало после его ухода…