Читать книгу Любить по-гречески - Татьяна Пулас - Страница 5

«Когда Господь хочет нас наказать, он исполняет все наши заветные желания!»

Оскар Уайльд.

Ему было 30, а мне 16, и это абсолютно меня не смущало, а даже наоборот, льстило. Я, прыщавый подросток, смогла заинтересовать иностранца, пускай и такого «солидного» возраста. Он напоминал мне кого-то из моих детских снов, то ли героя «Трехсот Спартанцев», то ли одного из богов Олимпа.

Всю жизнь я общалась только с ровесниками или ребятами не намного старше себя. На тот момент, я нравилась парню с параллельного класса, и еще у меня был друг детства, с которым у нас, вроде бы, все было серьезно. Но после поездки в Грецию, все из головы стерлись, и больше никто, кроме кудрявого спартанца и его мифической страны, не занимал мой подростковый мозг. Я ходила в школу и даже пыталась общаться с друзьями, но мысли витали очень далеко от монотонных серых будней, то и дело возвращаясь в ушедшее лето. Каждый мой день был посвящен мечтам о южной стране, воспоминания о которой сводили меня с ума и согревали так, что я таяла в тридцатиградусных реалиях, как сосулька.

Мы с Яннисом стали переписываться, но нам этого было мало, поскольку почта шла слишком долго. Тогда он стал звонить. Мы разговаривали часами, о чем – непонятно, но всегда это было безумно волнительно. Очень скоро я поняла, что окончательно и бесповоротно в него влюбилась.

И тогда я начала мечтать с новой силой. Одним богам Олимпа было известно, как далеко меня уносило в моих мечтах. На каких только морях и берегах я не видела себя со спартанцем в своих грезах! Закрыв глаза, я снова и снова чувствовала тепло его рук на своих щеках, вкус кокосовой пино-колады и шум прибоя. Я обязательно должна была туда вернуться, иначе я здесь погибну, сойду с ума, замерзну, превращусь в сосульку и рухну однажды с крыши кому-нибудь на голову. Но впереди было еще окончание школы, поступление в институт и пять лет обучения. Временами меня одолевала паника: «А вдруг, у меня не будет второго шанса? А вдруг, о Боже, спартанец не захочет ждать так долго и найдет себе другую, более зрелую и красивую Афродиту?» Я не могла себе даже представить подобное!

Как бы там ни было, но школу мне закончить пришлось, и поступить в университет, и даже, почти три года, в нем проучиться. И может быть закончила бы его, если бы, не событие, которое неожиданно свалилось-таки мне на голову, сосулькой с крыши. Яннис позвонил и сказал, что купил билет в Россию!

С его приезда и начинается моя история.

ОКТЯБРЬ 1998г.

– Поехали со мной в Грецию! – вдруг предложил мне Яннис, сидя в мягком кресле отеля, и отогреваясь чаем, после прогулки на двадцати пяти градусном морозе.

«Интересно, и как он все это себе это представляет?»

– В гости? – спросила я, делая вид, что не особо удивилась, хотя в животе от волнения защекотали бабочки.

– Нет, навсегда… ко мне… жить. Хочешь? – слово «навсегда» повторилось в моей голове зависшим эхом.

Я не верила своим ушам. У меня началась паника. То, о чем я так долго мечтала и вынашивала в голове, каждый раз представляя, как это может произойти, вдруг показалось мне пугающе доступным! Это своего рода предложение руки и сердца, или это какой-то английский оборот, который мы не проходили в школе? От чего-то стало страшно.

– И в качестве кого я к тебе поеду? – решила уточнить я, – у нас не принято жить с мужчиной, просто так, тем более в девятнадцать лет.

Конечно я лукавила. А откуда ему знать, как у нас принято? Тогда, в девяностые, существовали семьи с очень разными понятиями на этот счет. Были сторонники свободных отношений, с современным взглядом на сожительство, без брака и в любом возрасте. В таких семьях девочки спокойно могли ночевать и даже жить с парнем вдвоем с семнадцати лет, отдыхать в ночных клубах и возвращаться домой на следующий день. Они не давали никому отчет в том, где и с кем они проводили свои ночи, и это считалось нормальным, более того современным, и, по мнению их родителей, очень демократичным стилем жизни.

Однако были и другие семьи, полная противоположность семьям вышеописанным. Их было не мало, по крайней мере в нашем городе, который оставался одним из тех, которые, ну никак не хотели отпускать коммунистический порядок, как в своих домах, так и в головах. Вот, в такой семье росли мы с младшей сестрой. И, хотя я пыталась бунтовать, а иногда у меня это даже неплохо получалось, всегда существовали рамки, выходить за которые было чревато последствиями. Рамки устанавливал папа, а мама переводила нам понятия об их границах на более понятный, женский язык. Но ни за что на свете и ни при каких обстоятельствах, разговоров о сожительстве в девятнадцать лет быть не могло, тем более за границей! Добавьте к этому еще пятнадцатилетнюю разницу в возрасте между мной и потенциальным женихом и неоконченный институт! Нет, только через папин труп!

– Тогда давай поженимся, – как-то слишком просто сказал Яннис.

Вот и случилось то, чего я больше всего желала и боялась. Только прозвучало это так, как будто меня позвали в кино, а не в ЗАГС. «Ничего», – подумала я, -«кто как умеет, так и предлагает. Не всем же на колено падать, смысл от этого не меняется!»

Все же я решила спуститься с небес на землю, вспомнив о самой большой преграде, ожидающей меня дома. Эту скалу ни сдвинуть, ни обойти, ни перелететь, а лучше даже и не пытаться, иначе она могла разразиться, вулканом и горе тому, кто попадет под его кипящую лаву!

– У меня есть папа – обреченно сказала я, стараясь придать этой фразе, как можно больше трагичности, – надо спросить у него.

– Хорошо, тогда поехали к папе! – улыбнувшись, с полной уверенностью в своей правоте, сказал Яннис, – Только мне надо кое-что взять с собой.

Вынув из чемодана три пакета с логотипом «Дьюти Фри», в которых находились (как предусмотрительно!) подарки для мамы, папы и сестры, мы отправились ко мне домой. По дороге я все думала: как же, наверно, у них там все просто, ни капельки стресса, здоровые нервы и наивная вера в то, что все в этой жизни легко и прекрасно. А с другой стороны, почему бы и нет? Идея поговорить с папой была настолько безумна, насколько и реальна, и вполне могла сработать.

Маму я, конечно, предупредила, и она собрала на стол. Кажется, что из холодильника было выложено все: колбасы, соленья, варенье, мед, селедка, какое-то печенье и даже сало. Папа выставил водку. До сих пор не знаю, что ему мама сказала, подготавливая к приезду жениха, но в тот день, до определенного момента, обстановка была спокойной и даже немного дружественной. Познакомившись, все сели за стол, и стараясь вести себя непринужденно, стали есть. Я бойко переводила с английского на русский и обратно, когда представители двух разных цивилизаций пытались контактировать, и мне казалось, что все были вполне довольны. Однако, время истины не заставило себя ждать. Яннис попросил озвучить его предложение. По сценарию, он должен был подтвердить мои слова о предложении руки и сердца кивком головы и уверенным русским «да!». Я вдохнула побольше воздуха и выпалила… Уже не помню какую фразу я тогда сморозила, но точно серьезности и взрослости мне тогда не хватило. Дальше все происходило, как в фильме с ускоренной перемоткой. После резкого «нет», на мою голову полилась кипящая лава:

– Ты с ума сошла? Куда??? К старому пузатому мужику??? Да зачем ты ему нужна? Да он тебя там на два осла променяет! А институт? Никуда ты не поедешь! Ни за что на свете!!! А уедешь – можешь не возвращаться!!!

Стараясь не смотреть папе в глаза, я поспешно стала одеваться, дав понять моему, хлопающему своими длиннющими ресницами, и ничего не понимающему, греку, что и ему следует сделать то же самое, и как можно скорее, убираться вместе со мной восвояси. Всю дорогу до отеля я глотала слезы от обиды и непонимания того, о чем таком страшном, я собственно попросила. Родительский дом, родные, институт, все это тогда казалось мне таким неубедительным, в то время, как на другой чаше весов лежало моё счастье! Яннис смотрел на меня и грустно улыбался. Потом, как ребенка, слегка потрепал за щеку, и очень просто и уверенно сказал:

– Не переживай, все будет хорошо! Ола калá (все хорошо-греч. (прим. автора))

Чувства вытекали из меня как вино из опрокинутого стакана, мгновенно и непоправимо. Мне казалось, что меня предали, или что я кого-то предала. На душе было горько и стыдно за папу. Ну как можно было вести себя подобным образом с человеком, который пришел в наш дом с самыми благими намерениями? Мне было обидно и неловко.

Через неделю Яннис уехал. Я начала скучать и страдать. Сильно, безмерно, безутешно. Мое сердце разрывалось на части между двумя мужчинами, один из которых – мой самый главный, самый первый, пример для подражания, мой страх и моя безграничная любовь – мой папа. Второй – мой новый герой, с нежным взглядом и, абсолютно точно, добрым сердцем, чистыми намерениями и открытой душой. Меня как магнитом тянуло в радостную солнечную Грецию, из педантичной холодной России. Слова, кинутые папой, отлетели от ушей, как от металла, а предостережения и угрозы оказались пустым звуком. Я была уверенна, что никто меня никому не продаст и не обменяет на осла, а уж тем более на двух, и все со мной будет очень хорошо!

Я никогда не боялась неизвестного, наоборот, меня к нему тянуло. В отличие от животных, у которых есть инстинктивное чувство страха. На краю, они всегда будут пятиться назад, а я люблю разбежаться и… прыгнуть! Тогда, в девятнадцать лет, глупости я принимала за авантюризм. Мне казалось, что страх – древний инстинкт и очень важный для самосохранения, но… не особо умный.

Я не могла вернуться домой. Слишком сильной была обида на папу. И эта обида была обоюдной. Он злился и искренне не понимал, чего мне не хватало в этой жизни. Он давал нам с сестрой все и старался изо всех сил, чтобы мы ни в чем не нуждались. Некоторое время я жила у бабушки, доброго милого человека, посвященного во все тайны моей души, и, обладательницы невероятной способностью ее излечивать. Она никогда ни с кем не ругалась, а наоборот успокаивала бурлящий океан страстей, возникающий временами в нашей семье между людьми, где каждый обладал сильным темпераментом и крутым нравом. Так и тогда, она стала нейтральной территорией между мной и папой, на пороге между моим незаконченным прошлым и еще не начавшимся будущим. Временами она предлагала мне, все же подумать и не торопиться с решением, но я стояла на смерть. В институт я уже не ходила. У меня были дела поважней!

Мои мысли, душа и сердце больше мне не принадлежали.