Читать книгу Любить по-гречески - Татьяна Пулас - Страница 7

«– Серьёзное отношение к чему бы то ни было в этом мире является роковой ошибкой.

– А жизнь – это серьёзно?

– О да, жизнь – это серьёзно! Но не очень…»

Алиса в стране чудес.

Через три месяца, собрав два чемодана с человеческий рост, свой минимальный жизненный опыт, энергию и любопытство, я направилась в Грецию. Смотря только в одну сторону и держа нос по ветру, я была похожа на птенца чайки, выброшенного на берег. Основательно побита северным ветром и ледяным непониманием сородичей и сопатриотов, я ринулась к яркому солнцу, как в спасательный омут. Как будто, это было единственное на земле направление.

Я очень боялась, что кто-то или что-то меня остановит. Или я сама струшу и передумаю в последний момент. Уезжаю, обрываю все концы, прощаюсь навсегда! Из города, из страны, из привычного образа жизни, от родных, от друзей… НАВСЕГДА. Я чувствовала себя щепкой, которую уносит океан…

В Салоники я прилетела зимой. Всё как три с половиной года назад – аэропорт, контроль, самолёт… Вылетая, подмороженная северным февральским холодом ниже нуля, я подумала, какого это попасть в февраль двадцатиградусный выше нуля?

Когда наш самолет начал пролетать над Грецией, я уткнулась в иллюминатор, на пену из облаков, пытаясь разглядеть божественное. Я хотела убедиться в том, что Всевышний на моей стороне и приглядывает оттуда за мною. Ну или вверит меня в руки Зевсу, и буду я жить у него за пазухой, вместе с другими греками, радостно попивая винный нектар… Потом облака превратились в дымку и испарились. Взгляду сразу открылось синее-синее море и бесконечное множество островов причудливой формы. Вот открылась взору, само ее величество, гора Олимп, перечеркнутая резким штрихом заходящего солнца, словно обозначив границы резиденции богов.

Каждая клеточка моего тела вожделенно радовалась. Я не могла дождаться начала моей сказки, или мифа, а жизнь в Греции для меня тогда иной и не представлялась. Я была уверенна в абсолютном и нескончаемом счастье, которое меня ожидало, и ни на секунду в этом не сомневалась.

В аэропорту меня встречала куча народу. Вместе с моим женихом приехали его родители, сестра, муж сестры и их двое маленьких детей. Все эти люди, кроме Янниса, видели меня впервые, но на их лицах выражалась такая неподдельная радость, что я на мгновенье оторопела. Они подпрыгивали, хлопали в ладоши и целовали меня в обе щеки, забирая одновременно из рук чемоданы и сумки. Я не понимала ни слова из того, что они говорили, но поток красноречивого позитива, лившийся в мои уши, как из рога изобилия, явно давал понять, что здесь мне безумно рады.

Именно в тот самый момент, между нами случился душевный контакт, который очень помог мне в дальнейшем безболезненно адаптироваться.

Меня приняли здесь, как приемную дочь и в дальнейшем отношения с мамой Янниса у меня складывались, отнюдь, не как у свекрови с невесткой, в классическом его понимании. Меня, чуть ли не с порога, попросили называть их, только «мамá» и «бабáс» (мама и папа по-гречески (прим. автора)), наотмашь отказавшись от уважительной формы и всяких там «кири́я» и «ки́риос» (госпожа и господин по-гречески (прим. автора)). И только дрожащая мольба в моих глазах их вынудила согласиться, хотя бы с обращением на «Вы». Хоть что-то должно меня удерживать в бытовых разногласиях; мало ли что, в гневе я сама себя боялась.

Мне всячески пытались понравиться и во всем угодить. Свекровь сразу взялась за мой греческий язык. Она ни слова не знала по-английски, но изо всех сил пыталась что-то мне все время объяснить, громко и отчетливо проговаривая каждое слово, размахивая руками. Она так старалась, что её смог бы понять даже глухонемой, так что мой словарный запас (в основном состоявший из кухонной утвари, ингредиентов традиционных блюд и уменьшительно-ласкательных собственных имен) пополнялся ежедневно с сумасшедшей скоростью.

Моя тетя Таня с мужем и детьми, уже давно обосновалась в городе Салоники и была не против иметь рядом с собой подругу в моем лице. Она всегда с радостью помогала мне советами, как себя вести, как одеваться, где не робеть, а где наоборот смолчать. Я внимала каждому ее слову и даже кое-что записывала в блокнот. Моя тётя была необыкновенным человеком. Не зная языка, она умудрилась в чужой стране стать «своей» в любой компании и в любом доме. Я её обожала с детства и очень гордилась, что меня назвали в её честь. Я часто пыталась ей подражать, в поведении, стиле одежды и в отношении к жизни.

Через две недели мы с Яннисом поженились. Точнее расписались. В Греции это, как оказалось, не совсем одно и то же. Пойти и расписаться в Загсе – дело десяти минут. Туда даже платье свадебное не надевают. Скажу больше: пары, ожидавшие своей очереди, стояли в джинсах, а самые нарядные – в брючных костюмах.

То ли дело церковь! Такую свадьбу планируют за несколько месяцев, по всем правилам и традициям, с огромным количеством гостей, состоящих не только из близких и дальних родственников, кумовьёв, зятьёв, детей, но и друзей, соседей и случайных знакомых…

Как бы там ни было, мои самые волнующие впечатления были связанны именно с пустым холодным ЗАГСом и серьезным мэром, зачитывающим непонятный текст на эллинском языке.

Потом начались обычные будни, хотя обычными их назвать было трудно. Просто я больше никуда не бежала. Яннис был спокойным, нежным, внимательным. Через него мне было легко познавать новую страну, её жителей и язык. И я решила подойти к этому делу со всей серьезностью, в первую очередь, скупив все самоучители и словари греческого языка с русскоязычных лавок. Слава богу, литературы на русском языке здесь было предостаточно.

Я, с удивлением, обнаружила, что в Греции полно «наших», в смысле, русскоговорящих, из разных стран бывшего Советского Союза. Многие из них очень не плохо обосновались на местности: пооткрывали лавки с книгами, журналами и газетами на русском языке, кафе и ресторанчиками с родными сердцу и желудку кухней и российским шансоном. Такие приятные мелочи помогали пережить ностальгию, которая, нет нет, да засосет предательски под ложечкой. «Новоиспеченных» эмигрантов уже поджидали, давно осевшие здесь, развеселые парни из Грузии, зарекомендовавшие себя, как «русскоговорящие греки». Исторически, с этим было трудно поспорить. Но, поскольку все они родились и выросли, на Кавказе, с греками на сегодняшний день, их объединяла только далекая история их предков и гордое: «я-грек» за каждым углом. Они сновали везде и, с полу-взгляда определяя славянских девушек, сразу заговаривали на русском языке, который в свою очередь сильно согревал нам, чужестранкам душу. Надо сказать, что их роль в первое время, действительно была жизненно необходимой. Странно, но даже в самой красивой и благополучной стране, настает такой момент, когда тебе, как глоток свежего воздуха, просто необходимо услышать родную речь и с кем-нибудь удариться в воспоминания о покинутой родине. Про социальные сети в далеком девяносто девятом здесь почти никто слыхать не слыхивал, да и интернет являлся тогда для многих греков чем-то ненужным и опасным, поэтому почти никто обзаводиться им не торопился. Вот в такие моменты эти «веселые ребята», «наши греки» из Грузии, были очень кстати. Они появлялись с классическим набором успокоительных лекарств, состоящих в основном из бутылки водки, гитары и нескончаемым арсеналом анекдотов и тостов.

Очень быстро у меня появилась разноколоритная компания, состоявшая из грузинов, казахов, белорусов и украинцев. Среди них был айтишник Костик из Украины, мечтающий о том, что станет в этой «древней» стране первооткрывателем интернета для местного аборигена. А чтобы побыстрей осуществить свою мечту, он практически не отрывался от своего жужжащего компьютера, общаясь круглосуточно с ним и с его писклявым, смертельно медлительным дайлапом, умоляя открыть хотя бы одну страницу.

У Костика была сестра Олеся, обладательница модельной внешности, мечтательная, с мягким характером и свято верующая в то, что лучшие друзья девушек – это бриллианты. Был дантист Гоги из солнечной Грузии, который имел привычку после третьей бутылки водки ходить на руках, показывая всем свои бицепсы-трицепсы-кубики-рубики и нечеловеческую выдержку к алкоголю. К Гоги всенепременно прилагался его брат Вано, любвеобильный психолог, томно поглядывающий на Олесю из Украины пуская в ее сторону Амуровы стрелы, частенько промахиваясь и попадая в женское сердце, сидящее по соседству. Но и оно ловко уворачивалось, понимая, что стрела была лихая, хмельная, и к утру могла превратиться в тыкву. Был Самсон из Казахстана, почему-то занимавший пост, ни много ни мало, консула Латвии. Он был, пожалуй самой темной лошадкой во всей компании, поскольку всегда абсолютно ровно дышал к противоположному полу, со всеми общался одинаковым тоном, в каком бы состоянии на протяжении всей вечеринки он ни находился, и раскусить его не представлялось никакой возможности. Вечный студент теологического факультета, подрабатывающий певчим в русской церкви Денис из Белоруссии и работник туристического агентства Луиза из Абхазии были парой, по какой-то причине от всех сей факт скрывавшие. Они были очень веселыми с другими, но почти не общались друг с другом, поэтому догадаться об их близости было практически невозможно. Катя из Киева была человеком с широкой душой и огромным сердцем, а так же с собственной квартирой, в которой за богатым украинскими закусками столом, и собиралась вся наша многонациональная братва. Именно у нее проходили самые долгие посиделки, с самыми длинными тостами, надрывными песнями под гитару и слезами в ее, вовремя подставленное, плечо.

Так что я не осталась без своего племени, и жизнь забила своим ключом.