Читать книгу Труба и другие лабиринты - Валерий Хазин - Страница 27
Труба
Часть третья
8
ОглавлениеИ было девять вечеров и еще один вечер[150] затейливых прений, извилистых споров, весёлых препирательств в ресторации на прибрежных холмах, под зыбкой сенью девичьего винограда, уже по-осеннему медно-лиственного, в глубине переливчатой, но ещё теплой, как бы коньячной, сентябрьской тени.
И перед лицами троих умудренных соседей опять обнажались в улыбке и влажно мерцали зубки юной наперсницы. И если б можно было, Шафиров сказал бы, что они подобны стаду овец белоснежных, выходящих из купальни; Муса сравнил бы с гранатовым яблоком румянец щек её; а Застрахов просил бы уклонить от себя сумеречный взор[151]. Но никто из троих не смог бы вспомнить потом ни одного из девяти её псевдонимов, потому что уже не собеседница гламурная располагалась напротив, но союзница, соратница по заговору, журналистка с именем – грозная, как полки под знаменами.
И дошло до них, что если все-таки забыть о дальних столицах, то и среди сотен, даже самых малых, даже взятых наугад городов найдется много таких, чье имя или стены давно очерчены праздником либо расцвечены сагой – и только Вольгинск молчит и не отзывается. Вот, к примеру, Тронхейм, в прошлом Нидарос, был же когда-то гордой столицей Норвежского Королевства, где пировали викинги, покорившие полмира; или какой-нибудь, с позволения сказать, Кириат-Шмона у Ливанских гор – прославил же в земле Израиля русского офицера Трумпельдора; или крохотный Котор, бывший Акрувиум, чья гавань уже сотни лет принимает почтительную дань лучших мореходов Европы, поминающих тех, кого не вернуло море… И только Вольгинск остается Вольгинском, где некому молвить из табора улицы темной, и никому ничего не дано услышать в имени его – но лишь устрашает горожан и путешественников молчание беспредельных заволжских пространств.
А Муса говорил, смеясь, что дед его слышал от своего прадеда: стеклись как-то под Ветловы Горы у изгиба Волжской дуги волгари, мишари да булгаре, и притекли черемисы и чуваши, эрзя и мокша, и просочилась даже весь и меря, и прочая чудь[152]
150
И было девять вечеров и еще один вечер…
Здесь впервые обстоятельство места и времени становится ключом к имени собственному. Рассказчик прямо указывает один из своих источников – книгу «Тысяча и одна ночь».
Арабское название «Китаб Альф Лайла уа Лайла» дословно переводится как «Книга тысячи ночей и еще одной ночи».
Не исключено также, что рассказчик намекает на пьесу уже упоминавшегося сербского писателя Милорада Павича «Вечность и еще один день» (1993 г.).
151
…Шафиров сказал бы, что они подобны стаду овец белоснежных, выходящих из купальни; Муса сравнил бы с гранатовым яблоком румянец щек её; а Застрахов просил бы уклонить от себя сумеречный взор…
Здесь и далее рассказчик заставляет героев перефразировать несколько стихов из книги Песни Песней (6: 1-12).
152
стеклись как-то под Ветловы Горы у изгиба Волжской дуги волгари, мишари да булгаре, и притекли черемисы и чуваши, эрзя и мокша, и просочилась даже весь и меря, и прочая чудь…
Названы этнонимы народов, принадлежавших к различным языковым семьям и населявших территории Поволжья, Центральной и Северо-Западной Руси. Большая часть упоминается в различных изводах русских летописей и «Повести временных лет».
Булгаре (устаревшая форма), булгары – болгары, тюркоязычные племена, кочевавшие в Приазовье в VII в., затем переселились в Среднее Поволжье. В X–XIV вв. основное население Булгарии Волжско-Камской. Их потомки – чуваши, казанские татары и др.
Черемисы (устаревшая форма, современный этноним – Мари, Мар, Марий-Эл), финское племя в восточных областях Европейской России. Большая часть живет на левой стороне Волги – луговые черемисы, а на правой стороне только около 40 тысяч в окрестностях Казани – горные черемисы. Последние уже почти обрусели, жившие к югу от Казани – очувашились, а Уфимская и Самарская часть вошла в состав тептярей или смешалась с башкирами.
Чуваши (самоназвание – чаваш), народ, основное население республики Чувашия (906,9 тыс. человек). Живут также в Башкирии, Татарии, Самарской области. Язык – чувашский, булгарской группы тюркских языков. Верующие – православные.
Эрзя и мокша – самоназвание субэтносов, объединенных общим этнонимом Мордва.
Коренное население (свыше 1200 тысяч человек) Мордовской республики; кроме того, значительные группы живут в регионах Поволжья, в Татарской, Чувашской и Башкирской республиках, в Сибири, Средней Азии и на Дальнем Востоке. Каждая группа сохраняет своё самоназвание (эрзя и мокша), некоторые особенности в материальной культуре (народная одежда, жилище), народном творчестве. Эрзянский и мокшанский языки составляют особую группу финно-угорских языков.
Весь. Прибалтийско-финское племя. По летописи, обитало в районе Белого озера; по данным топонимики, занимало территорию от восточного Приладожья до Белозерья. Есть основания предполагать, что арабским географам 10–14 вв. весь была известна как народ «вису», живший к северу от Болгарии Волжско-Камской, по соседству с югрой. Болгарские купцы торговали с весью, вывозя меха в обмен на металлические изделия. Белозерская группа весь уже с 9 в. вошла в состав Киевской Руси. Постепенно часть веси обрусела. Потомками веси являются современные вепсы и, видимо, карелы-людики.
Примечательно, что у славян, в различных диалектах, до сих пор сохранилось слово «весь» как название небольшого сельского поселения. Ср. сохранившийся в современном русском языке фразеологизм «по городам и весям».
Меря. Финно-угорские племена в 1-м тыс. н. э. в Волго-Окском междуречье от водораздела Волги с Белым морем до верховьев рек Москвы и Клязьмы на юге. Вместе со славянами платили дань варягам и участвовали в призвании князей; к XI в. обрусели (летопись после 907 не поминает о племени меря). Наиболее родственны мери – черемисы.
Чудь. Название в древнерусских летописях эстов и родственных им угро-финских племён (заволочская чудь), живших во владениях Новгорода Великого к востоку от Онежского озера – по рекам Онега и Северная Двина. Этноним этого исчезнувшего племени вошел в русский фольклор как обозначение «лесных жителей, чудных дикарей» и представителей «малой демонологии» – лесовиков.
