Читать книгу Прѣльсть - Валерий Коновалов - Страница 5

Шубин когда-то был человеком очень ясного ума и большой силы воли, современным Рахметовым, жил чуть ли не по расписанию, тренируя тело и, как губка, впитывая знания из книг, которые появлялись у него таинственным образом неизвестно откуда. В основном это были книги по философии, йоге и карате, не находившиеся в то время в свободном доступе. Шубин отказался от табака и спиртного, вел аскетический образ жизни и в конце концов стал больше походить на отшельника, чем на хиппи. Роковую роль в его судьбе сыграли события, описанные в «Доме скорби». Среди окружения Шубина было мнение, что его заподозрили в диссидентстве и посчитали человеком опасным, может быть, в большей степени по его же вине: слишком несдержан он был в своих оценках «социалистической действительности». Тем, кто знал его, было понятно, что этот ясный, умный, но наивный юноша если и представлял собой какую-то опасность, то лишь для себя, но, наверное, «там» сочли не лишним подстраховаться, в результате чего Шубин вышел из психушки нездоровым человеком. Первое время это не было заметно, но через полгода наступил кризис – и жизнь его превратилась в борьбу с цепкой заразой, психической болезнью. Первым об этом узнал Игорь. Молодые люди сидели у него за бутылкой вина, принесённой Овсянниковым.

– Мать Шубина звонила, вся в слезах. Заговаривается, – сообщил он между прочим.

– Кто заговаривается? – тревожно спросил Иван.

До этого молодые люди слушали Гусара, который делился новостями о процессе над Якиром и Красиным. Помимо западных радиостанций, у Славика были какие-то свои каналы, из которых он черпал информацию.

– Сергей, – пояснил Игорь. – Впрочем, и мать тоже. Сбивается. Такое впечатление, что она сама не совсем в здравом уме.

– Вероятно, волнуется за него, – не согласился Иван.

– Резонно. Спрашивает, что делать. Я посоветовал врача вызвать. В комнату к себе не пускает. Наговаривает на неё. Она в отчаянье.

Безумие никогда не приближалось так близко к друзьям. Всё прежнее было несерьезно: существовали анекдоты про «психов», были герои художественных произведений, философствующие, трагические, симпатичные, были бледные девицы с напускной утончённостью и аффектацией поэтической нервозности, случайные хиппари, наркоманы, состоявщие на учёте в психоневрологическом диспансере, – но всё это было похоже на какую-то игру, и вдруг вот оно, «настоящее», потому что речь теперь шла о товарище.

Впрочем, посочувствовали недолго и продолжили прерванный разговор.

– Он мне говорит с такой ехидцей, – рассказывал Гусар. – «Ну что твой Якир – раскололся?»

Щеки Славика покрылись румянцем: он всё ещё переживал сцену, будто она произошла только что.

– А я думаю, ты посиди на Лубянке хотя бы пару часов – посмотрю, что запоёшь. Как ты после этого свой институт окончишь и как твоего папаню с должности попросят.

– Бар институт бросил вроде бы, – поправил Овсянников.

– Бросил. Так его папаня отмазал, когда у него менты «колёса» нашли. Отделался Кащенко, а так бы на 101-й загремел.

– Сейчас на 101-й не высылают: не хотят разлагать провинциалов, – сказал Солодовников.

– Ну, не знаю, – не стал спорить Славик.

Помолчали.

– Вчера по «Волне» передавали, совдеповский БТР подбили, – сказал он.

Товарищи уже слышали об этом.

– Наши скажут, врут, – Игорь сморщил губы в саркастической улыбке. – Какой БТР – у нас там «ограниченный контингент»: only повара.

– И политруки с лопатами, – прибавил Иван.

– На этот раз облажались по полной, – позлорадствовал Овсянников, – корреспондент немецкой газеты сфотографировался на подбитом БТРе. Против факта не попрёшь.

На лицах молодых людей было явное удовольствие: наконец-то «советам» вломили. Лезут всюду со своим долбаным коммунизмом. Правильно Рейган сказал – империя зла. Эх, живём тут – гниём заживо.

– Коммунисты – сволочи. Душат любую живую мысль. Не страна, а полный Ибанск.

– А где сейчас Зиновьев? Залечили тоже, что ли?

– Не успели: эмигрировал.

Вряд ли все эти молодые люди читали Зиновьева, но важно было, что он был диссидентом. Особенно покоряло название города в антиутопии – «Ибанск», что было даже круче щедринского «Глупова».

– Что у нас с горючим? – между тем поинтересовался Овсянников и кивнул на опорожнённую бутылку.

Солодовников, который пришёл последним, догадался, что слова эти косвенно были обращены к нему как ещё не внёсшему своей доли. Он вынул из «пистона» джинсов пятерку. По лицу Овсянникова можно было заметить, что этот поступок был оценён им.

– На пару портвейна хватит, – быстро сосчитал он.

Отправились в «Весну» – кафе у Волоколамского моста. Во дворе встретили Митю Романенько, возвращавшегося с Покровки. В руке он держал авоську с трёхлитровой банкой, в которой раскачивалось пиво. На Мише была модная зеленая замшевая жилетка с блестящими пуговицами. Банка и жилетка произвели равное впечатление на друзей.

– Пошли в «Весну», – предложил Овсянников.

Митя намеревался смотреть в тот день хоккей, для чего и ездил за пивом на Покровку, но с готовностью присоединился к компании. По дороге он смешно рассказывал об истории, приключившейся с их товарищами, Чкаловым и Долинским. Ребята поехали в колхоз, куда на время уборки послали их девиц, и еле унесли оттуда ноги, потому что девицы уже успели познакомиться там с деревенскими, которые не пожелали проявить должного гостеприимства к так некстати приехавшим москвичам.