Читать книгу Прѣльсть - Валерий Коновалов - Страница 6

Шубин, несмотря на внешнюю суровость и неуживчивый, сложный характер, по сути был человеком легко ранимым и даже нежным к тем, к кому питал симпатию. Таких людей, как он, легко привлечь на свою сторону сочувствием. Девушки у него не было, и, может быть, весь аскетизм его был своеобразной защитой от одиночества. Как-то во время одной из посиделок в общежитии МГУ на него обратила внимание студентка журфака. Она была откуда-то с юга, и голубоглазый, русый, обладающий несомненной харизмой серьёзный молодой человек понравился ей. Знакомство это имело продолжение, и вскоре они стали мужем и женой. Под влиянием супруги замкнутый, почти суровый Шубин превратился в жизнерадостного, счастливого юношу, который наивысшее удовольствие теперь находил в том, что раньше посчитал бы верхом мещанства. Он с готовностью обсуждал теперь проблемы, связанные с устройством быта, по вечерам гулял с женой, находившейся уже в положении, и даже прислушивался к её советам, касавшимся его внешнего вида, на что раньше не обращал серьезного внимания. Алина (настоящее имя её было Тамара, но она сменила его, посчитав слишком «восточным») скоро поняла свою ошибку и через два года совместной жизни подала на развод. От брака остался ребёнок, которого она всячески старалась отдалить от отца из боязни, что сведения о его нездоровье могут навредить сыну в будущем. Шубин всё делал для того, чтобы поддерживать отношения с семьёй, надоедая бывшей жене своими звонками, и наконец добился того, что она, кажется, съехала со старой квартиры и поменяла телефон. Смирившись с своей судьбой, он зажил прежней, одинокой жизнью и уже стал забывать, что у него когда-то были жена и сын. Прошло, наверное, лет восемнадцать, пока на пороге его квартиры вдруг не возник импозантный молодой человек, выше среднего, почти высокого роста, приятной наружности, русоволосый, с слегка выдающейся, как у самого хозяина, челюстью. От него приятно пахло, глаза излучали благодушие и одновременно любопытство, смешанное с чем-то похожим на брезгливость.

– Я Алексей, ваш сын, – просто сказал он удивлённому и ещё не совсем проснувшемуся Шубину (было воскресенье, двенадцатый час). – Здравствуй, батя!

Шубин смекнул, что по такому случаю надо бы радоваться, и засуетился.

– Рад вас… тебя видеть, Алёша. А я ведь звонил (последний звонок был десять лет назад), да ведь вы, наверное, переехали.

– Отнюдь нет, – не смутился молодой Шубин, – видно, ты по старому коду звонил. Это ведь коды поменялись.

– Ну-ну, может быть, – хозяин не находил себе места от смущения.

– Да ты, батя, не суетись, – почти покровительственно попросил сынок.

– Что это вы… ты меня как-то странно зовёшь – батя, – застенчиво поморщился Сергей.

– По-свойски, батя. Чай, родня всё-таки, – не смутился молодец.

– Ну да, ну да… Так чайку, может, согреть, не желаете.. не желаешь?

– Некогда, батя, – отказался тот, бросив подозрительный взгляд на кухонный стол, впрочем, довольно чистый.

Между тем, он обнаружил явный интерес, осматривая квартиру. Даже в санузел заглянул, промычав: «Хм.. совместный». Прошёл к окну, отодвинул штору.

– На балкон выйду?

– Конечно, конечно, только у меня ручка заедает. Ты её вверх подними и дверь придерживай.

– На трассу выходит, – вернувшись, сказал сын. – Впрочем, второе ведь во двор?

– Ну да. В спальне. И на кухне тоже. А тебе-то зачем? Никак жить собираешься? – обрадовался было Шубин, но в ту же минуту приуныл: уже отвык от общения.

– Ну нет, это я так. Прибраться бы у тебя, – поделился мыслями Алексей, зайдя на кухню. – Впрочем, не запущено, это ты молодец. А что с долгами – коммуналку вовремя платишь?

Шубин как бы споткнулся. Замямлил, краснея, будто что-то желая скрыть.

– Ды ты прямо скажи – свои люди: есть грехи?

– Есть, есть небольшие… то есть не совсем небольшие… то есть не совсем маленькие… Тут, понимаешь, вовремя квитанция не пришла, вот я не успел оплатить. Из почтового ящика ведь у нас воруют иногда… Молодёжь. Потом январскую я оплатил… А за свет…

– Ты и за свет не платишь?

– Нет, как же, за свет полностью с пенсии заплатил, – облегченно сказал отец. – По свету долгов нет.

– А что с зубами? Что не вставляешь?

– Так ведь деньги нужны, Алёша. Пенсии хватает лишь на питание и вот на квартиру.

– Ты же картины, мать говорила, продаешь, – вспомнил Алексей.

– Так что картины, – обреченно махнул рукой отец. – Купят раз в году, так за выставку больше заплатишь. Я и посылать перестал.

– Стихи-то всё пишешь?

– Давно не пишу. Уже и забыл, что писал.

– Это хорошо. Мать говорила, как стихи начнёт писать – вызывай врача…

Он остановился, поняв, что сказал лишнее.

– Я хотел сказать, стихи действуют на нервную систему неблагоприятно и желательно избегать этих умственных упражнений, – поправился он, впрочем не очень стесняясь.

Но отец уже успел смутиться. Отчего-то ему стало стыдно. Не за себя, а больше за сына.

– Я, Алёша, последнее время на здоровье не жалуюсь, хотя врача посещаю регулярно.

– Что регулярно – это хорошо. Где твой диспансер находится? На Смольной?

В голосе сына слышался явный интерес.

– Раньше там находился, теперь в другом месте, – простодушно ответил отец.

– Ты мне адресочек дай, а лучше телефончик.

– А зачем тебе? – неприятно удивился Шубин, но тут же согласился: – Впрочем, конечно же. Я сейчас тебе этот телефончик найду, он здесь, в тумбочке. И адрес, это на «Баррикадной».

– Давай, адрес не нужно, – нетерпеливо проговорил тот, быстро взглянул на протянутую ему бумажку с номером телефона и, аккуратно сложив её, спрятал в нагрудном кармане.

Этот-то молодой человек, ещё более возмужавший, с модной двухнедельной щетиной, которая, надо сказать, очень шла ему, намекал старику-отцу на событие былой давности. После того как его оставила жена, у Шубина были возможности сойтись с женщинами. Происходило это не по его инициативе, а как-то своим чередом: он жил один, поэтому всегда мог предложить кров заинтересованным, а в то время это было немаловажно. Каким-то образом (сейчас уже не вспомнить) поселились у него жрицы любви – три или пять девушек (число их постоянно менялось). Шубин принял их потому, что жить в компании было не так одиноко. Особенно сошелся он со Светой, очень миловидной девушкой, которая, видя, что вызывает у него симпатию, рассказала про себя выдуманную, наверное, историю о «падении», брошенном институте, несчастной любви к «подлецу», женатому мужчине, который заставил её порвать с прошлым, уехать за ним в столицу и впоследствии бросил без денег, без жилья, без друзей. Вот и пришлось зарабатывать на жизнь таким способом. Шубин спал в своей комнате, и часто они засиживались там со Светой, проводя время в подобных разговорах. Все эти девушки, в основном приехавшие из провинции, мечтали выйти замуж за иностранцев. Получалось не всегда, но Светлане повезло: понравилась она какому-то восточному немцу, работяге, контракт которого в стране закончился и он уехал на родину. Созванивались они каждый день и разговаривали часами, в основном используя такие выражения, как «no problem», «I love you» или же «I miss you». Оказывается, влюблённым для общения вполне достаточно и такого запаса слов. Когда девицы съехали от него, обнаружился счёт на астрономическую для того времени сумму. Телефонный узел не хотел слышать никаких объяснений и подал на Шубина в суд. В итоге, долг пришлось гасить матери и брату. На эту историю и намекал теперь сынок.

– Что ж, Игорь Иванович, вы подумали о том, что я вам говорил? – как бы между прочим обратился молодой человек к Игорю Ивановичу.

Он уговаривал хозяина кабинета и его сына, Григория, вступить в партию «Достоинство».

– Вся интеллигенция собралась под знаменами Курчавого -торопитесь, а то как бы не пожалеть потом. С вашими взглядами, образованием вы можете занять там достойное место.

– Что ж, – развел руками Игорь Иванович, несколько удивившись, что ему приписывают какие-то «взгляды», – я, собственно, не против, да ведь забот много: две организации веду. Вот (он показал на экран монитора, на котором были таблицы), каждый день отчеты пишу.

– Вы, кстати, мне уставчик обещали, – напомнил он, надеясь таким образом избавиться от назойливого молодого человека.

– Да что уставчик! Не в уставчике дело! Вы же знаете: за всё хорошее против всего плохого. Главное, Игорь Иванович, место руководителя отделения свободно. Я дам вам рекомендацию, за мной не заржавеет. Это для начала, а там можно и в центральный комитет войти. Я в вас верю. Вместе мы ого-го каких дел наделаем.

Говорил Алексей напористо, не давая возражать собеседнику, так что тот уже начинал чувствовать за собой какую-то вину и оправдываться.

– Так мне сказать нашим, что придёте? Уж тогда и с сыном сразу. Он у вас – умница, два раза повторять не надо, рубит что к чему. Когда-нибудь и нас с вами научит, – тараторил молодой человек.

– Неужели? – удивился Игорь Иванович уже оценке достоинств сына, доселе ему неизвестных. – Что, и Гриша за Курчавого голосует? Впервые слышу. Это как же – он с печи бюллетень опускать будет или вы к нему карету с урной вышлете?

– Ох-ох!! – громко и не совсем натурально рассмеялся Алексей. – Вот за что люблю и уважаю вас, Игорь Иванович, так это за остроту ума. Ведь как скажете – животик надорвать можно. Но (тут он как бы принял вид серьезный), сказать между нами, Григорий прибавил много за последний год. Явно интересуется. Раньше, помню, от монитора его за уши не оторвёшь – до утра засиживался, а теперь смотрю: читает, анализирует, вопросы задаёт. Из него толк выйдет, пророчествую вам.

Игорь Иванович хоть и ясно понимал, что это лесть, и лесть достаточно грубая, но как родительскому сердцу не смягчиться при этом?

– Говорун же вы, Алексей, – сказал он добродушно и обратился к Шубину: – Какой орёл у тебя сын. Про Григория не знаю, но что твой далеко пойдёт – готов ручаться.

– Ладно, – сказал он, как бы закрывая тему, – отложим наш разговор до следующей недели. Сейчас надо два баланса сдать, а то у меня главбух заболела – приходится самому заниматься. До следующей недельки как-нибудь. А лучше через две.

– Так обещаете? Можно надеяться? Через неделю? Так я скажу нашим?

– Всё, всё, – замахал руками Игорь Иванович и почти взмолился Шубину: – Уводи ты этого агитатора, а то ещё и жену мою запишет в партию – кто обед нам будет готовить? Все ваши феминизмы, марксизмы и популизмы на пороге моей квартиры извольте заканчивать.

Алексей засмеялся, будто опять оценил шутку хозяина. Это было лишним: он становился уж слишком навязчивым, и поэтому хозяин, прощаясь с Шубиными, был достаточно сух. Утомил его молодец. Алексей ушел с веселым видом, но в душе был недоволен: ведь в его планах было «окучить» ещё одного «старикана» – Солодовникова. «Ладно, – решил, – не всё сразу». С Григорием, как он считал, больших хлопот не будет. Самое сложное – вытащить его из дома. «Ну уж этого мы обломаем, – подумал он. – Собственно, и обламывать не надо. Взять за шиворот и привести».

– Какой активный молодой человек, – поделился своими впечатлениями Солодовников. – Отец в молодости не таким был. Серьёзности, конечно, недостаёт, но энергия – кипит.

– Далеко пойдёт, – повторил Игорь Иванович.

– А что – ты и в самом деле собираешься к ним записываться? Зачем тебе?

– Да уж не знаю, откуда этот молодец взял, что я «интеллигент», – пожал плечами Игорь Иванович. – Эти уговорщики – такой народ: слово не успеешь вымолвить – уже на свой лад переиначат. Слишком скорый.

– Это не порок, – поспорил Солодовников, – черта молодости, и не самая плохая.

– Порок не порок, а ты знаешь, что он хотел отца в опеку взять?

– Сергея?! – поразился Солодовников.

– Ну да, – подтвердил товарищ. – Мне кажется, и появился он не случайно. Видимо, квартирой озаботились с мамашей. Ведь она ему свою фамилию дала, а он, видишь ли, настоял, чтобы вернуть отцову.

– Так это не имеет значения при наследовании, – возразил Солодовников. – Они что – хоронить его уже собрались, что ли?

– Хоронить не хоронить, а подстраховаться от заскоков подозрительного родственничка никогда не помешает. Возьмёт да и женится – вот и квартиры лишились. Какая-никакая, а район наш приличный. Там, глядишь, когда-нибудь снесут – новую дадут, с современной планировкой. В желающих получить чужое жильё недостатка нет, только слабину дай.

– Так что с опекой-то? Разве это возможно с человеком, находящимся в здравом рассудке? – усомнился Иван Ильич. – Ведь это хлопоты.

– Проще решили: уговорили дарственную сделать. Собственно, и уговаривать особо не нужно было. Алексей мамашу подключил, а Сергей до сих пор робеет перед ней. В этом вся изюминка. Не удивлюсь, если они и купчую впоследствии совершат. Уж очень боек сынок-то.

– Да-а, – вынужден был согласиться Иван Ильич, имея в виду недавний разговор. – Такой и не захочешь, уговорит.

– Слышал, как он аттестовал меня? – засмеялся Игорь Иванович. – Почти как Воробьянинова. «Взгляды» какие-то приписал.

– Далеко пойдёт, – который раз заключил он.

В прихожей послышалось копошение. Игорь Иванович открыл дверь и увидел сына, который надевал обувь, готовый, вероятно, покинуть квартиру.

– Ты, Гриша, надолго?

– Да нет, па, надо в магазин сходить. Не ту память купил – пойду поменяю.

– Здравствуйте, дядя Иван, – поприветствовал он Солодовникова.

Молодой человек ростом был выше отца и, говоря простым языком, симпатичнее его, «благороднее». Последнее передалось ему от матери, дочери генерала. От отца же достались лишь пухлые губы и, может быть, подбородок. Дети Игоря Ивановича, сын и дочь, были очень похожи друг на друга: оба высокие, светловолосые и светлоглазые, фигурами в мать. Игорь же был нескладен, кряжист, руки имел длинные, плечи покатые, грудь вдавленную, неразвитую в ввиду сидячего образа жизни. Был он человеком городским, кабинетным, к спорту относился как к экзотике и если время от времени увлекался, то увлечение приходило не из жизни, а из прочитанного. Читать любил и читал много, иногда поражая Солодовникова знаниями, совсем, казалось бы, ненужными. Как-то стал с увлечением рассказывать о каком-то новом методе окуривания пчёл. Откуда он взял это, при чем здесь пчёлы, какое отношение они имели к нему? Раньше, когда учился в институте, читал только книги по предмету, готовился стать учёным. В своё время ему, как прилежному студенту, предложили работу в Горках, доме-музее В. И. Ленина, что в будущем сулило хорошую карьеру, но он, поколебавшись, отказался: ведь его руководителем тогда был сам Зимин – учёный, относивший написание «Слова..» к XVIII веку, что в глазах студентов, склонных к фронде, придавало ему дополнительный вес.

– Пап, – задержался Гриша, прислонившись к дверному косяку, – Лёша меня зовёт в «Достоинство» вступить – ты как, советуешь?

– Ну, это тебе решать, – сказал Игорь Иванович. – Ничего плохого в этом не вижу. А ты сам-то как? Я что-то не замечал в тебе интерес к политике.

– Ну, я за компанию. Лёшка говорит, в «Достоинстве» самые приличные люди собрались.

– Ну да, – согласился Игорь, – он и меня в «приличные» тут полчаса записывал.

Губы его подёрнулись улыбкой.

– А вы как думаете, дядя Ваня? – обратился Гриша к Солодовникову.

Тот смутился, считая, что не имеет права давать советы чужим детям, тем более что сам не питал симпатий к партиям либерального толка.

– Вам, Григорий, судить, – промямлил он, встав на позицию отца. – Для общего развития это не лишне, а уж как там дальше – думаю, сообразите. Только, считаю, важно быть самостоятельным и не поддаваться чужому влиянию.

– Политика, Гриша, – Игорь Иванович согласился с товарищем, – такая вещь, что ты, если нетвёрд, всё время будешь находиться в поле интересов ловцов душ. Кстати, как у тебя с экзаменом – сдал?

Отца больше беспокоили «хвосты», разговор о партии был лишь завесой. Зная скрытный характер сына, он старался обходить темы, способные вызвать негативную реакцию, что очередной раз ему это не удалось. По лицу Григория пробежала тень досады. Он даже челюсть как-то сдвинул в сторону и щёлкнул языком в знак недовольства.

– Я пошёл, – сказал он изменившим тоном и, не говоря более ни слова, демонстративно повернулся спиной к друзьям и стал искать на вешалке одежду.

Через минуту друзья услышали, как хлопнула входная дверь. Игорь Иванович выглядел расстроенным. Последние полгода сын плохо посещал лекции, под разными предлогами оставаясь дома. На неудобные вопросы родителей отвечал раздражённо и быстро выходил из себя, если его начинали слишком «доставать». Он, как и многие молодые люди его возраста, был готов прислушиваться скорее к мнению товарища, чем к мнению старших. У товарища, как ему казалось, не было никакой корысти в отношении его, претензии же родителей, хоть и не высказываемые прямо, он постоянно чувствовал. С Алексеем он говорил свободно, не раздражаясь и не ожидая подвоха, а с ними всё иначе. Игорю Ивановичу всё труднее было находить общий язык с сыном. Видел он и ещё одну опасность. Как-то тот рассказал ему о студенте группы, который, размножив шпаргалки, предлагал их к продаже своим же товарищам.

– Мне даже как-то неприятно стало, – сказал Григорий, ценивший бескорыстие не только в дружбе, но и в приятельских отношениях.

Раньше Игорь Иванович был бы счастлив, что у него растёт такой совестливый сын, но сейчас понимал, что не подготовил его к изменившимся условиям жизни. Социализм закончился, и «дворянское» воспитание теперь могло сыграть с человеком злую шутку. Государство отпустило своих граждан на волю, но не все из них были готовы к борьбе за выживание.

– Ты действительно считаешь, что Грише на пользу пойдёт дружба с Алексеем? – спросил Солодовников, догадываясь, о чем думает товарищ. – Мне кажется, он его психологически подавляет.

Он хотел сказать «интеллектуально», но сказал «психологически».

– А что я могу сделать? – Игорь Иванович развел руками, поняв его. – Это природа: слабые подпадают под влияние сильных. Тут считай не считай, а от родителей уже мало что зависит.

– Ты так думаешь?

Солодовников и сам так считал, потому что чувствовал, как уже его сын, который был почти погодком Григория, отдаляется от него, становится таким же раздражительным, в советах отца видя лишь посягательство на свои права. Солодовников чувствовал свою вину и никак не мог понять, что ему надо сделать, чтобы пробить эту стену отчуждения. Поэтому он очень хорошо понимал товарища.

– Кстати, а ты экономическую программу Курчавого читал? – спросил он, чтобы отвлечься от грустных мыслей.

– Читал.

– Что-нибудь дельное?

– Я не экономист. Написано гладко, убедительно, но как такую огромную страну можно реформировать за полтора года или даже пять лет? Угробить можно – в этом мы мастера.

– Думаешь, он сам верит в то, что написал?

– Молодой – наверное, верит. Да и шанс войти в историю. Повезёт, если его программу не примут.

– Это почему же? – с любопытством спросил Иван, который ценил мнение друга.

– Будет говорить, что не дали вытащить страну из кризиса. Общее место.

– А если дадут?

– Тогда уж точно не повезёт! – весело воскликнул Игорь Иванович. – Через два-три года будут склонять на все лады и плеваться при его имени, как это у нас бывает.

– Думаешь, его сторонники в массе знакомы с программой, разбираются в экономике? – спросил Иван.

Тон, которым был задан вопрос, не оставлял сомнений: ответ он знал.

– Ну, это вряд ли, – убеждённо сказал Игорь Иванович, – кому захочется читать всю эту скучищу. Людям достаточно знать, кого он поддерживает, кого ругает. Бренд много значит: «Достоинство» имеет репутацию партии интеллигенции – тут уже стадное чувство работает. Стадное в хорошем смысле.

– Я поражаюсь, глядя на Алексея, – вернулся он к разговору о товарище сына. – Молодой парень, а уже с понятием. Хваток – еле от него отбился.

Тут он опять рассмеялся самым искренним образом.

– Кстати, у меня Гудин на днях был, – отсмеявшись, вспомнил он. – О тебе спрашивал.

Гудин, который занимал в иерархии «Скреп» не последнее место, кажется, также имел виды на друзей, агитируя их вступить в Общество.

– Ба! – воскликнул Иван, слегка ударив себя по лбу. – То-то я всё мучился, кого мне Алексей напоминает! И только сейчас понял: Гудина! Глазами. Не поймёшь по их глазам, верят они сами в то, о чем говорят, или лукавят.

– Про Алексея не знаю: молод ещё и горяч – тут искренность вполне уместна, а про Гудина ты верно заметил, – согласился Игорь.

– Как же они встречаются у тебя, ведь Алексей с «масонами» хороводы водит? Не ругаются?

– А ты знаешь, поразительная вещь! – на лице Игоря Ивановича было натуральное удивление. – Ведь они почти не спорят. Вернее, Саша, как человек желчный, провоцирует, но Алексей, по-моему, намеренно избегает конфликта. На всякую экзотику вроде малинового звона и «алкогольного» кефира отвечает с ленцой, но уважительно, без подковырок.

– Представляю себе бедного Алексея.

– Да нет, – возразил Игорь. – У меня сложилось впечатление, что они присматриваются друг к другу, изучают. И даже, кажется, ревнуют.

– К чему?

– К будущему, думаю: видят друг в друге соперника.

Слова эти очень удивили Ивана, но позже он убедился в правоте друга.