Читать книгу Фантомные миры. Записи из архива скрытых реальностей - Виктор Харебов - Страница 15

Утро над Неаполитанским заливом начиналось безмятежно. Солнце, еще бледное и без тепла, лежало на склонах Везувия, как позолоченная пыль. Только археологи, с черными кофейными чашками и усталыми лицами, уже были на ногах. Их лагерь стоял чуть выше линии старых раскопок, где стены Геркуланума обнажались из земли, будто сам город медленно поднимал голову после долгого сна.

Профессор Алан Паркер, руководитель экспедиции, шел вдоль траншеи, проверяя, чтобы ни одна секция не оставалась без защиты от солнца. На нем был выцветший пыльный жилет, бейсболка и аккуратные очки в тонкой оправе. Он не выглядел романтиком – скорее бухгалтером, случайно оказавшимся среди древних руин. Но за этой внешней сухостью скрывалась почти фанатическая страсть к прошлому.

Археологи осторожно расчищали южное основание святилища, где, по предположению, когда-то стоял жертвенник. Камень был потрескавшимся, и Паркер, склонившись над ним, провел ладонью по узкой щели. – Похоже, здесь пустота, – тихо сказал он. – Под основанием.

Когда рабочие начали удалять слой за слоем пепельный грунт, трещина постепенно расширялась. Вдруг одна из плит дрогнула и с глухим стуком осела. Из-под нее повеяло прохладой – запахом смолы, древней влаги и камня.

Фонарик осветил темное пространство. Под святилищем открылась узкая камера, почти полностью засыпанная пеплом. В центре, среди каменных обломков, виднелась округлая форма.

– Осторожнее с этим слоем, – бросил он, нагибаясь над участком, где работала девушка в сером платке. – Все, что темнее пемзы, может оказаться культурным горизонтом.

Девушка подняла голову. Это была София Манчини – лингвист из Флоренции, специалист по цифровой археолингвистике и системам реконструкции древних текстов.

– Здесь не просто слой, – сказала она, отбрасывая совок. – Посмотрите: камень под углом, и рядом что-то похожее на амфору, запечатанную смолой.

Паркер подошел ближе. Между двумя кусками туфа из пепла торчала ручка амфоры с широким горлышком, которое было опечатано смолой.

Сначала они совками осторожно убрали слои пепла вокруг амфоры. Затем, взяв мягкие кисти, медленно очистили поверхность сосуда, стряхивая налипшие частицы. Под светом ламп показалась амфора без росписи, вероятно, предназначенная для хранения вина или масла. Ее поверхность была теплой на ощупь, хотя солнечный свет сюда не проникал.

– Орнамент в виде меандра? – предположил Паркер.

София покачала головой. – Не похоже. И странно… никаких знаков, кроме этих углублений по периметру.

На стенках амфоры угадывались следы выдавленного орнамента – спираль, уходящая вглубь, будто символ движения времени.

Паркер осмотрел поверхность амфоры. Углубления напоминали спирали и руны, вырезанные металлической палочкой.

– Делайте фотографии, – распорядился он. – И вызовите Лукаса. Пусть принесет термосканер.

Пока ассистенты устанавливали оборудование, Паркер стоял неподвижно, глядя на крышку амфоры.

В поверхность смолы, которой была опечатана амфора, была вдавлена бронзовая табличка, на которой едва различимой латиницей проступали слова: LVCIVS CORNELIVS RVFVS.

Сюда, под виллу Папирусов, археологи пришли лишь неделю назад, рассчитывая найти второстепенные помещения – склады, возможно, библиотеку. А нашли нечто иное.

– Может, римский подвал? – предположил техник Лукас, подключая кабель. – Или резервуар для воды.

– В резервуарах не хранят опечатанные амфоры с орнаментом, – ответил Паркер. – И не прячут так глубоко.

Он наклонился, тронул венчик амфоры пальцами. Смола была гладкой как стекло. – Такое впечатление, будто она… не пострадала от лавы… – пробормотал профессор.

– Или лаве не позволили, – тихо сказала София.

Паркер обернулся. – Что вы имеете в виду?

– Посмотрите вокруг, профессор. Все вокруг оплавлено, но эта амфора – цела. И эти спирали… Они похожи на знаки из северной Италии. На доэтрусские руны.

– Доэтрусские? Это слишком рано. Мы в первом веке нашей эры.

– А может, кто-то хранил здесь что-то более древнее, чем сам город, – ответила она, не сводя взгляда орнамента амфоры.

Когда слой смолы наконец сняли, воздух вырвался наружу тяжелым, сухим потоком – пахло серой, старыми чернилами и чем-то еще, трудноопределимым, как запах запертого века.

Внутри лежали сложенный вдвое лист папируса, на котором были надписи черными чернилами, сделанные стилосом, восковые дощечки, и папирусные свитки, скрученные кожаным ремнем. Воск с табличек давно стек, поэтому различить надписи на них было невозможно. Археологи бережно вынули дощечки, потом папирусные свитки, и разложили находку на лабораторном столе.

Паркер взял тонкий пинцет и, задержав дыхание, осторожно поддел край сложенного листа. Папирус поддался не сразу – волокна, спекшиеся временем, хрустнули, будто вспоминали прикосновение руки писца. София наклонилась ближе, ее перчатки едва касались поверхности. Медленно, миллиметр за миллиметром, они развернули древний лист.

Тонкие линии чернил складывались в латинскую фразу:

Quando terra os aperiet – mortui resurgent cum spiritu venti.

Когда земля откроет уста свои – мертвые восстанут с дыханием ветра.

София тихо произнесла перевод написанной на листе фразы:

– Очень похоже на заклинание… или на тайный пароль, – сказала она, глядя на Паркера. – И свитки, возможно, использовались жрецами Геркуланума в ритуальных обрядах. Но прежде чем делать выводы, нам нужно узнать, что именно написано на остальных. Тогда все станет понятным.

Паркер молча кивнул. На лабораторном столе лежали еще три папирусных свитка – молчаливых свидетелей того, как время хранит свои тайны. Он склонился над одним из свитков, поднося к нему линзу.

– Свиток не должен держать форму… А этот держит, – произнес он почти шепотом.

София осторожно взяла другой свиток щипцами, подняла к свету.

– Поверхность потемнела от времени, – сказала она, – но волокна целы. И посмотрите – на внутренней стороне есть следы… не просто текст письма, а знаки, будто вытравленные изнутри.

Паркер наклонился ближе. Линии, едва видимые под увеличительный линзой, извивались как живые, повторяя знакомый рисунок спирали.

– Вы сможете это прочесть? – спросила София.

– Сначала нужно понять, на каком языке это вообще написано, – ответил он. – А потом – расшифровать. Похоже на философский текст на греческом языке, вероятнее всего – из школы эпикурейцев… хотя, возможно, это халкидский вариант греческого письма. Именно от него, кстати, происходит этрусский алфавит – более угловатая форма написания букв.

София кивнула. В ее взгляде мелькнуло странное волнение, почти страх.

– Возможно, это не просто текст… – сказала она тихо. – Возможно, это запись того, что не предназначалось для человеческих глаз.

Она осторожно коснулась свитка кончиком пинцета. Воздух над столом едва дрогнул – словно древний папирус ответил на прикосновение, узнавая живое присутствие.

Паркер посмотрел на нее и тихо произнес:

– Иногда тайна – это не то, что нужно раскрывать, а то, что нужно оставить в покое. Есть вещи, о которых лучше не знать.

В этот момент лампа моргнула, и на стене лаборатории тень амфоры вдруг приобрела очертания человеческого лица…

После полудня свитки перенесли в лабораторный контейнер, где стоял мягкий микроклимат. Паркер сидел за переносным столом, просматривая снимки под инфракрасным светом. София стояла рядом, склонившись над экраном.

– Вот эти три символа повторяются, – сказала она. – Смесь этрусского письма и чего-то еще.

– Кельтские элементы?

– Нет. Скорее, архаические италийские знаки. Но синтаксис… неправильный. Словно язык не создан для людей.

Паркер усмехнулся. – Вы все романтизируете, София. Это просто ранняя форма письма.

– Не думаю, – ответила она тихо. – Посмотрите, вот здесь: знак повторяется трижды, потом будто меняет форму. Как будто текст написан не одним человеком – почерк меняется, линии становятся неровными, словно кто-то продолжал чужую мысль.

Паркер отложил планшет. – Вы устали. Завтра разберемся.

– Скажите честно, профессор, – она подняла глаза. – Вы когда-нибудь находили текст, который не поддается датировке?

– В Египте, на окаменелостях. Но это всегда объяснялось химией.

– А если нет?

Он вздохнул. – Тогда мы напишем статью, которая нас обоих погубит…

Вечером, когда лагерь погрузился в тишину, София вернулась в палатку лаборатории. Сквозь тонкое стекло контейнера свитки мерцали при свете кварцевой лампы. Казалось, их поверхность чуть дрожит, будто дышит.

София взяла термосканер, включила питание и направила термосканер на свитки. На экране проявились термограммы свитков, их температура была выше комнатной, словно кто-то дотронулся до них всего несколько минут назад. София замерла, глядя на экран термосканера. Тепловая картина пульсировала, незаметная для глаза, но различимая прибором.

Она повысила чувствительность сканера и провела повторное измерение. Данные подтвердились: тепловой след был не остаточным – он сохранял внутреннюю динамику, как у живого организма.

– В свитках есть внутренний источник тепла, – произнесла София едва слышно, – или… все это очень странно…

Пульсирующая линия на дисплее мигнула, и микросканер уловил слабые колебания электромагнитного фона – короткие импульсы, напоминающие всплески биополя, но с искаженным спектром.

– Что за черт… – пробормотала она.

Свиток излучал тепло сам по себе, ровное, устойчивое, словно тлеющий уголь.

– Профессор! – позвала она.

Паркер медленно вошел в лабораторию, держа в руке чашку кофе, и устало окинул взглядом свитки, лежавшие в контейнере. – Что теперь?

Она повернула к нему экран. – Он живой.

– Что?

– Посмотрите. Излучение. Я проверила датчики – все исправно. Свиток отдает тепло, хотя температура в контейнере двенадцать градусов.

Паркер подошел ближе, недоуменно пожал плечами.

– Это невозможно.

– Тогда объясните, профессор – тихо сказала София.

Он поставил чашку на край стола, взял лазерный термощуп и провел им над контейнером. Прибор уловил ровную термолинию вдоль центра свитка.

– Словно внутри что-то непрерывно излучает поток тепла, – прошептал он..

– Знаки словно дышат… – произнесла София. – Будто кто-то хотел, чтобы их прочли именно сейчас.

– Не может быть. Папирус не обладает способностью к дыханию – это полностью неживой материал.

Она повернулась к профессору. В свете монитора ее глаза блеснули.

– А если это не папирус?

Паркер не ответил. Его взгляд был прикован к свитку, где под стеклом, в темноте, медленно проступал едва различимый контур спирали – точно такой же, как на боковой поверхности амфоры.

В ту же секунду контейнер издал глухой, сухой щелчок, будто внутри что-то треснуло.

София инстинктивно сделала шаг назад. Паркер, не говоря ни слова, потянулся к выключателю и погасил свет.

В наступившей тьме свиток засиял слабым, красноватым дыханием – ровным, тихим, как угасающее сердце, продолжающее биться наперекор времени.