Читать книгу Фантомные миры. Записи из архива скрытых реальностей - Виктор Харебов - Страница 16

Неаполь встречал их влажной прохладой. Утренний шум набережной растворялся в коридорах музея так, будто город оставлял свою суету у каменных ступеней, а внутри начиналась иная, медленная жизнь – жизнь вещей, которые пережили людей.

Лаборатория рукописей располагалась в глубине корпуса, подальше от потоков посетителей. Белые стены, матовый свет, кондиционированный холод; на столах – микроскопы, спектрометры, параметры влажности и температурный журнал, который консерваторы читали как молитвенник. В стеклянном хранилище на катках стоял контейнер с находкой от виллы Папирусов. Рядом – табличка с предупреждением: Только в нитриловых перчатках. Не допускать изменения микроклимата.

– Давление стабильное, – отметила София, поглядывая на панель управления микроклиматом. – Температура двенадцать целых две десятых по Цельсию. Влажность – сорок три процента.

– Идеально, – отозвался Риккардо Конти, эпиграфист, высокий, сутулый мужчина с вечной складкой между бровями. – Если что и убивает артефакты, так это попытки «улучшить» климат помещения.

В дверь лаборатории деликатно постучали. Вошел немолодой человек и, остановившись у порога, представился:

– Доктор Паоло Марацци. Специалист по древним религиям и культовым письменностям. Заведую сектором этрускологии в Неаполитанском музее.

На нем был старомодный костюм, отглаженный, узкий галстук. Он поздоровался с каждым, коснулся пальцами стекла контейнера, постучал по нему и извинился:

– Простите: просто удостовериться, что это – не сон.

Чуть поодаль стоял мужчина с коротко остриженными висками и внимательным взглядом – Маттео Сальвини. Его пригласил в группу профессор Паркер по рекомендации директора музея Тони Де Лука. Маттео исполнял обязанности консультанта по риторике древних текстов. Он всегда выслушивал собеседника до конца, а затем задавал вопросы, заставлявшие взглянуть на вещи иначе.

– Итак, – сказал он, – приступим.

София открыла контейнер. На черном ложе, укрепленные держателями, лежали три папирусных свитка и одна дощечка со стекшим с нее восковым покрытием.

Рядом с ними лежал сложенный пополам лист с надписью на латыни, который София уже прочитала вчера на месте находки амфоры: Quando terra os aperiet – mortui resurgent cum spiritu venti.

Освещение в лаборатории сделали боковым, мягким. Риккардо подключил термографическую видеокамеру к ноутбуку, вывел на экран изображение в инфракрасном диапазоне: под наружным слоем папируса проступали тонкие, почти светящиеся линии.

– Здесь, – сказал он, – повторяющийся набор знаков: трижды спираль, затем знак, напоминающий букву «Т» с поперечиной снизу, и две точки. И композиция, обратите внимание: каждый блок будто зеркалится.

Паоло наклонился. Его пальцы невольно повторили ритм: три – черта – две точки.

– «Сложенные врата», – сказал он тихо. – В обрядах так любят – троичное умножение и симметрия. Как наверху, так внизу.

София вбила в ноутбук транслитерацию, которую предложили накануне вечером, и вывела строку, по-своему красивую: TIAL MENAR THURA.

– Tial – возможно, «возврати», «поверни», – проговорила она. – Menar – корень неясен, но в доиталийских надписях встречается как «приведи», «веди». Thura – почти наверняка «врата». Этрусское thura – «дверь», «ворота».

– Значит, «Поверни, приведи врата», – предложил профессор Паркер.

– Или иначе, – Паоло кивнул в сторону: – «Отвори врата, где спит Тень». Смысл обрядовый, не бытовой. Отворение – не про петли и косяк. Про границу.

София пролистала дальше. На следующем кадре проявлялось слово ANZUR. Буквы стояли жестко, словно вырезаны ножом по темноте.

– Anzur, – повторил Риккардо. – Не божество из известного пантеона. Но звучит как имя функции. Страж. Предел.

– Anzur – хранитель пределов между дыханием и молчанием, – произнес Паоло ровно, будто цитировал. – Это не просто текст – это структура обряда. Как будто заклинание построено на математической симметрии: тройные повторения, центральная ось, обратимость шага.

Маттео поднял взгляд от экрана.

– Вы хотите сказать, что это инструкция? Для вызова?

– Не вызова, – сказала София. – Для открытия.

Тишина, короткая, как удар сердца. Из смежной комнаты донесся звон стекла – консерваторы переставляли кюветы.

– Что вы понимаете под «открытием»? – спросил Маттео, скрестив руки. Он всегда возвращал слова к их сущности.

– В обряде есть два режима, – объяснил Паоло. – Призывание – введение сущности в определенное пространство. Это делается именами, подношениями, подражанием. Открытие – создание прохода, когда пространство само становится не тем, чем было. Здесь – второй случай. Симметрия текста – это не украшение, а ключевой ресурс. Вы замечали: некоторые формулы читаются одинаково слева направо и справа налево? Это не игра. Это явление обратимости – оно создает ощущение, что «ток» может идти в обе стороны.

– Прекратите, – буркнул Риккардо, но без злости. – Еще немного – и мы начнем строить алтарь из шкафов.

София усмехнулась и тут же выражение ее лица снова стало серьезным:

– Все же обратите внимание: по краям текста – пустые поля без знаков. Думаю, это сделано намеренно.

– Пустые поля, – возразил Маттео. – Ничего особенного. Их обычно оставляли, чтобы позже вписать дополнительные строки.

Они работали до полудня. Риккардо отмечал повторяющиеся кластеры, София подбирала соответствия, Паоло составил таблицу симметрий: три – один – два, три – один – два – один – три; и там, где ряд заканчивался, встала пустая строка, которую он обвел карандашом.

– Что здесь должно быть? – вполголоса спросил Маттео.

София, заинтересованная пустыми полями, провела по ним инфракрасным сканером. На экране монитора вдруг появились едва различимые очертания – внутренний слой папируса отозвался знакомым орнаментом, точно таким же, какой был на амфоре.

– Что это значит? – тихо спросила она.

Никто не мог дать ответа. В комнате повисла короткая пауза – воздух будто сам стал плотнее от неизвестной тайны, заключенной в древнем свитке.

Внезапно термодатчик, расположенный внутри контейнера, издал короткий звуковой сигнал. На графике температура в контейнере поднялась на полградуса, затем вернулась к норме.

– Вентиляция? – спросил Риккардо.

София взглянула на приборную панель – вентиляция была отключена. Это не могло быть источником сигнала, но никто не придал этому особого значения. Она подошла к контейнеру и заметила, что поверхность папируса едва заметно дрожит – возможно, из-за колебаний воздуха или статического заряда. Сделав пометку в журнале наблюдений, София включила вентиляцию для стабилизации температурного режима и заземлила контейнер, чтобы снять возможный статический заряд.

Коллеги, – заметила София, – обратите внимание: все странные вещи происходят в лаборатории именно тогда, когда мы пытаемся расшифровать надписи на этом свитке. Похоже, между самим папирусом и его текстом существует какая-то невидимая внутренняя связь. Ответ мы получим лишь тогда, когда полностью расшифруем написанное.

– Профессор Паркер просил держать в курсе, – сказал Маттео. – Я позвоню ему к вечеру. Пока – никаких публикаций, никаких фото наружу.

– Согласна, – сказала София. – Мы даже себе еще ничего не доказали.

В полдень заглянул директор музея, доктор Федерико: в безупречном костюме, с натянутой улыбкой человека, который живет между наукой и спонсорами.

– Ну как наше чудо? – спросил он, помахав папкой. – Газеты уже дышат в затылок.

– Газеты подождут, – отрезал Маттео. – Пусть сперва мы подышим, сначала на свиток, а потом на расшифрованный текст.

Директор улыбнулся шире, как привыкли улыбаться люди, когда им говорят «нет».

– Только осторожно, коллеги. Любые необратимые действия согласовывать с консервацией. И, прошу, никаких «ритуалов» в рабочее время, – он подмигнул, не понимая, что сказал лишнее. – Удачи.

– Мы не занимаемся ритуалами, – тихо произнес Паоло, когда дверь закрылась. – Мы читаем их след – отпечаток того, что осталось от чужой воли, от чужого дыхания во времени.

Вторая половина дня ушла на кропотливую работу. Риккардо настроил рентгеновский томограф с мультимодальным сканером и спектральной подсветкой в UV спектре; на мониторе вспыхивали едва заметные пятна, как звезды в низком небе. София переносила транслитерацию в таблицу, складывая короткие блоки в фразы, фразы – в шипящий, неровный поток речи. Маттео сидел рядом, делал пометки карандашом, перечеркивал, возвращал:

– Tial – все-таки «поверни», – повторил он. – Здесь – механика, а не метафора. Menar – «приведи». Но кого? Или что? Врата не приводят. Врата ведут.

– Может быть, «приведи врата к их месту», – предложила София. – Как если дверь сдвинута.

– Или «приведи место к двери», – сказал Паоло. – Все земные места подчинены небесным. Вы слышали про templum? Сакральная геометрия участка не от земли, а от неба.

– Тогда где этот участок? – спросил Маттео. – Если формула практическая, должен быть узор места. Координаты.

Все трое одновременно посмотрели на восковую дощечку. Риккардо осторожно коснулся края стекшего воска.

– Не трогать, – сказал он сам себе. – Сначала – скан.

София кивнула – и вдруг уловила из боковой комнаты, где стоял резервный шкаф-холодильник, едва слышный шорох, будто кто-то провел ладонью по шершавой бумаге. Она обернулась. Шепот умолк.

– Вам не показалось? – спросила она вполголоса.

– Что? – поднял голову Риккардо.

– Ничего, – ответила София. – Наверное, вентиляция.

К вечеру Риккардо ушел наверх – подписывать бумаги, Паоло задержался, записывая свои симметрии в блокнот. Маттео стоял у окна с телефоном – говорил с Паркером: ровно, внятно, без поэзии. София закрыла контейнер, проверила журнал датчиков и махнула охраннику: «Я еще вернусь на полчаса ночью». Охранник кивнул – он уже привык, что наука не знает расписания.

К десятому часу ночи музей полностью опустел. В залах стояла тишина, нарушаемая лишь редкими шагами сторожей. В отделе археологической керамики пахло влажной, терпкой глиной, смешанной с легкой пылью веков.

Среди амфор и древних ваз оставались только пара реставраторов и София, ощущавшая, как пустые залы словно дышат историей, храня каждую тайну прошлого. Она включила ночную лампу – низкую, теплую – и села напротив стекла. В тишине слышно было, как капает где-то вода в системе охлаждения.

Свиток лежал в контейнере. Чем дольше София на него смотрела, тем отчетливее ей казалось, что между строк есть впадины и выступы, как невидимый шрифт Бреля. Она притянула к себе блокнот и записала:

«Проверить наличие структурных аномалий папирусной ткани между строками».

И тут же услышала: шепот. На этот раз отчетливо и внятно. Шепот, казалось, шел от хранилища справа от лабораторного стола, туда, где за тяжелой дверью на рельсах стояли другие контейнеры с музейными экспонатами.

– Есть тут кто? – спросила она, понимая, как глупо это звучит в пустом музее.

Ответа не было. Только шорох, будто кто-то перевернул страницу. София сделала шаг, другой. Металлическая ручка двери была холодна. Она щелкнула замком и приоткрыла дверь хранилища. Внутри пахло холодом и бумажной пылью. Шепот стих.

– Ладно, – сказала она вполголоса, – хватит чудес на сегодня.

Она вернулась к столу, записала время и небольшое замечание:

«Акустический феномен. Проверить завтра».

Отметив в журнале: контроль завершен, София погасила лампу.

У двери она оглянулась и неожиданно поймала себя на мысли, что в этой комнате есть кто-то еще. Кто-то, кто знает ее имя и наблюдает за каждым ее движением. София глубоко вздохнула, собрала сумку и медленно пошла к выходу.

На следующий день София вернулась в лабораторию одной из первых: кофе в бумажном стакане, волосы убраны, лицо упрямое. Охранник поздоровался и тут же сообщил, что ночью видеокамеры наблюдения несколько раз зафиксировали странные блики в коридорах музея.

В лаборатории пахло холодом и чем-то еще – слабым, смолистым ароматом. София включила свет, подошла к контейнеру и застыла. Один из свитков был развернут.

Не полностью – как будто чья-то осторожная рука расправила верхний виток на два пальца шире, чем вчера. На пустом поле были отчетливо видны знаки, которых еще не было вчера.

София проверила журнал: печать контейнера не нарушена. Температура – стабильна. Влажность – в норме. Камера наблюдения в углу мигала зеленым.

Дверь открылась. Вошел Маттео, снял очки, чтобы протереть их, и сразу, не говоря ни слова, увидел то же, что и София.

– Доброе утро, София. Вы не трогали свиток? – спросил он.

– Нет.

– Никто не входил?

– Только я.

Он приблизился к раскрытому свитку и тихо сказал:

– Записывайте… время… показания датчиков… – и начал диктовать текст, который появился на краях свитка.

София аккуратно записывала все в блокнот. Свет лампы отражался на гладкой поверхности свитка, а за стенами лаборатории казалось, что мир замер, прислушиваясь к шепоту древних тайн.

Первые знаки, точно вспышки, слетели на бумагу:

TIAL MENAR THURA.

И ниже, рукою, которая будто помнила давно забытое, она вывела строчку, что вчера еще была догадкой, а ныне стала текстом:

«Anzur – хранитель пределов между дыханием и молчанием.»

– Смотрите внимательно, – продолжал Маттео, – эти символы могут быть ключом… или предупреждением.

Когда диктовка закончилась, Маттео отступил на шаг и молча взглянул на Софию.

– Теперь мы знаем, – наконец сказал он низким голосом, – что свитки не просто записи. Они… сигнал. И кто-то – или что-то – ждет, чтобы мы сделали следующий шаг.

– Что теперь? – спросила она, не поднимая глаз.

– Теперь, – сказал Маттео, – мы будем делать вид, что все это – просто физика старой бумаги.

– А если нет?

Он на мгновение позволил себе ту улыбку, которая бывает у людей, прячущих страх в глубине.

– Тогда, София, мы впервые за долгое время читаем текст, которого не должно быть.