Читать книгу «8-ка». Мы двое против всех - Виктор Улин - Страница 10

Девушка, крепкий живот которой украшала красная семерка, была незнакомой.

Она прошла от стола, стуча босыми пятками по чистому Наташиному полу, повернулась боком, чтобы дать дорогу «Пиздоле», которая с шипением спрыгнула с кровати и протиснулась к освободившемуся стулу мимо Регины, стоящей на привычном месте. Потом расправила смятую простыню, легла без напряжения, подбила подушку и даже закинула руки за голову, точно собиралась не сражаться на ринге, а отдохнуть от забот. Движения были размеренными, разделенными маленькими паузами, я воспринимал их как отдельные кадры кино.

Обладая идеальной памятью на лица и прочие части тела, я мог сказать, что вижу спортсменку впервые.

На игре у Наташи это было большой редкостью. «Восьмерка» почти каждый день шла одновременно как минимум в двух общежитиях, но из-за гендерного неравновесия игроки распределялись по-разному. Парней не хватало, они переходили из здания в здание, созвонившись с распорядительницей. А девиц имелось в переизбытке, они играли по месту проживания и довольно редко – как в случае с Мариной, которую я водил за собой – появлялись на чужой территории.

Состязательница №7 выглядела молодо и даже наивно. Я понял, что какую-то первокурсницу с экономического факультета грядущая весна потянула на развлечения, но почему-то занесла не к Эльвире, а к Наташе, причем сразу на «десятку». О том, что она учится именно на экономическом, я решил сразу, поскольку всех девчонок своего факультета я знал.

Выходя на ринг, спортсменки снимали одежду, но оставляли серьги, кольца, браслеты, пирсинги и феньки. На этой сиял золотой перстень с большим квадратным камнем желтого цвета. Ловя свет Ларисиной люстры, он сверкал назойливо. В украшениях я не разбирался, но знал, что драгоценные камни бывают прозрачные, красные, зеленые и синие. Желтых я себе не представлял. Увидь этот где-то раньше, я бы точно обратил внимание, поскольку всю жизнь страдал неравнодушием к вещам, не имеющим ко мне отношения.

Несомненно, эту девушку я никогда не встречал.

Выглядела незнакомка усредненно: была ни высокой, ни низкой, ни крепкой, ни стройной, ни «фигуристой», ни убогой, а совершенно обычной. Светлые волосы средней густоты имели среднюю длину. Личико казалось миленьким, но в нем не нашлось ни единой выразительной черты. Случайно упав, глаз скользнул бы дальше и не возвратился назад. Вероятно, со стороны точно таким же выглядел я. Ведь даже на Бонапарта никто бы не взглянул второй раз, не стань тот Наполеоном.

– —

Но между нами имелось отличие глубины вселенской пропасти: я мог переиграть в «восьмерку» профессиональную порнозвезду, а эта девчонка пришла не по адресу. Шансов у нее было не больше, чем у Регины, отыгравшей с привычным отсутствием результата под третьим номером.

Точно такие же были у Люды, которая проиграла второй, сменив Наташу.

Не бОльшие имелись у Анжелики – ангельски красивой и пробково глупой, не умевшей даже фальшиво стонать – несмотря на последний номер «десять».

Лариса сегодня не играла по причине «дней» – сидела на столе в оранжевых трусиках и веселилась, как всегда. Выйдя на ринг, она проявила бы себя с привычной непредсказуемостью. Лариса то могла отдаваться со скромностью гимназистки, то выкидывала фортеля, покачивавшие мой корабль. Но его ничто не сбивало с курса.

Не могла меня сбить и владелица желтого камня.

– —

Подумав о том, я отметил, что грудь этой девушки формой напоминает Ларисину. Но на том сходство заканчивалось. Конусообразные молочные железы росли не близко и не далеко друг от друга, а на расстоянии, которое не привлекало. Круглые розовые соски смотрели в потолок, под основаниями конусов отпечатались красноватые следы. То, что даже в общежитии на игру девушка носит бюстгальтер, входило в невыразительный образ.

Я посмотрел ниже. Место, насчет оформления которого сомневалась Эльвира, было украшено аккуратной рыжеватой полоской. Цвет волос выглядел натурально. Многие сокурсницы красились кто в фиолетовый, кто в зеленый, эта не стремилась за модой. Мое излишне мягкое сердце облилось жалостью к несмышленой малышке, которая пришла рискнуть последней сотней, не подозревая, что ее проиграет.

Несмотря на общее презрение к людям, я иногда испытывал уколы сочувствия к соперницам. Эта небольшая девушка вызвала небывалую лавину. Я был готов заявить, что выхожу из состязания на ничейных условиях, оставив всех при своих деньгах, поступившись собственным выигрышем. Такой вариант оставался моим правом и его никто не мог оспорить.

Но игра оставалась игрой, жалость в спорте была помехой, каждая девица сама выбирала свой путь. Как и я выбрал свой.

Но все-таки, заняв позицию и прежде, чем дать Наташе отмашку на счет, я поцеловал соперницу в лоб – словно заранее извиняясь за ее проигрыш. Девушка удивленно отдернулась: в сексе она была более неопытной, чем Регина. Сверху раздалось Наташино «хи-хи»: видимо, кто-то из зрительниц сделал неприличный жест.

Вздохнув, я приподнялся и сообщил:

– Готов идти к победе.

– Иди-иди, – согласилась Наташа. – Желаю дойти.

В голосе прозвучала насмешка. Это не удивило. Наташа никогда не упускала возможности позлословить, ко мне порой проявляла усиленную жесткость. Она то ли пыталась скрыть нашу всем известную близость, то ли желала показать, что мы свои и нам нечего стесняться.

– Пошел!

Я сделал первое из возвратно-поступательных движений.

– Раз, – отметила Наташа.

Я был профессиональным спортсменом. Однако, несмотря на заточенность под деньги, всякая новая женщина дарила новую радость. При этом новых в общежитском окружении практически не осталось. Эта дурочка с рыжей стрелкой обрадовала до такой степени, что я даже почувствовал себя не игроком, а мужчиной.

Не слушая Наташин счет, сохраняя прежний ритм, я отдался ощущениям, блуждающим в теле. Кажется, я вздохнул, не скрывая удовольствия – и тут же вздрогнул, поймав на себе взгляд соперницы.

Он оказался непривычным.

Участницы «восьмерки» смотрели по-разному, но варианты были знакомы. Одни глядели отуманенно, не скрывая эмоций, не думая о выигрыше или проигрыше. Другие до последнего счета мечтали победить и придавали взгляду томность, которая им самим казалась соблазнительной. Третьи не могли побороть отчаянного напряжения в попытке столкнуть меня с дистанции. А иные просто моргали стыдливо – особенно играя в первый-второй раз, ощущая дискомфорт на ринге среди бесстыдных зрительниц.

А эта смотрела совершенно иначе.

В больших, светлых глазах горела насмешка. Она была простой и снисходительной, точно мы не барахтались под счет и непристойные возгласы, а перекидывали с флэшки на флэшку чужую курсовую. При этом компьютер был плохим, порты жили своей жизнью и со стороны казалось, что я не умею с ним обращаться.

Вкупе с Наташиными смешками это выходило за привычные рамки.

Я сбился с ритма и прислушался к счету.

– Шесть, – бесстрастно сказала Наташа. – Семь. Восемь.

Соперница лежала все так же бесстрастно, сцепив за головой тонкие руки.

Это было еще более странным. Даже опытные спортсменки, знающие мои качества, старались меня завести. Они напрягались всем телом, выгибались вверх, чтобы изменить угол, сдвигали молочные железы и теснили сосками, закидывали ноги мне на спину. Самые ловкие даже умудрялись просунуть руки и схватить меня за те болтающиеся части, которые не участвовали в процессе, но могли его ускорить. Игравшие со мной впервые выделывались уже совершенно неописуемо. Все подобное разрешалось правилами, раззадоривало зрительниц и смешило меня.

Но эта не делала малейшего усилия. Видимо, выигрыш ее не интересовал, пришла она сюда от скуки и игра не впечатляла.

Мне стало досадно, что ко мне – чемпиону и гроссмейстеру! – с таким пренебрежением относится девчонка, которую допустили на ринг как любительницу. Желая вырвать ее из безразличной нирваны, я нагнулся и запечатал усмешливые губы поцелуем.

Наташа за спиной опять хихикнула.

Оторвавшись от соперницы, которая смеялась даже с закрытым ртом, я поднял голову и встретился глазами с Региной. Она смотрела непонятно.

– Десять.

Я вздрогнул от неожиданности. Вдруг показалось, что счет идет как-то очень медленно.

Снисходительная девушка не шевельнулась, но я почувствовал всплеск удовольствия.

Именно всплеск: само по себе удовольствие я получал от поединка всегда, с каким бы номером ни играл – ведь я все-таки был не станком, а живым человеком. Но сейчас, словно отразив мой поцелуй, нечто ударило в нижнюю часть тела сильнее, чем следует.

– Двенадцать.

Видимо, подсознательно пытаясь доказать незнакомке свою сексуальную величину, я слегка перестарался.

– Тринадцать.

Я напрягся, отгоняя ненужные ощущения.

– Пятнадцать.

Я замедлил темп.

– Шестнадцать… Семнадцать…

Голос Наташи пробивался через удары крови, против воли кипящей в ушах.

Я не узнавал себя.

Внутри меня все постыдно вибрировало, как у мальчишки, впервые просунувшегося во взрослую тетку.

Это было невозможным. В цивилизованных странах живых женщин все больше заменяли силиконовые куклы, которые всегда готовы и никогда не просят ни шуб, ни бриллиантов. Светлоглазая соперница лежала, как кукла, не шевеля кончиком пальца. Но меня охватила иллюзия, что она дергает меня рукой, которой на самом деле не могло быть.

– …Восемнадцать… Девятнадцать… Двадцать…

До этого вечера я никогда не следил за счетом, не беспокоился ни о чем. На первой игре с уродиной армянкой я еще не думал о результате, на последующих уже не сомневался. Порой я даже продолжал работать по инерции после отметки «пятьдесят» и меня останавливали – кто за плечо, кто шлепком по заднице. Но сейчас я отметил, что впереди еще тридцать движений туда-сюда, а во мне клубится такое мутное наслаждение, какого не бывало даже с Ларисой или Наташей.

– Двадцать два.

Я поднялся и сел на пятки, чтобы на оставшиеся двадцать восемь циклов лишить себя контакта с телом спортсменки.

За спиной всколыхнулись удивленные возгласы: подобные выверты были мне чужды.

– Двадцать пять.

Отрешенная поза помогла ненадолго.

Под рыжей полоской соперницы прятался какой-то дьявольский орган, с которым не удавалось совладать.

Пройдя всего половину раунда, я был готов сдать игру.

– Двадцать восемь.

Я не знал, что делать.

Сначала я хотел увеличить темп, чтобы быстро проскочить остаток, но понял, что организм не выдержит ускорения – поймет по-своему и сработает еще быстрее.

Мне не то чтобы до смерти было жаль тысячи рублей, но страшно не хотелось уходить, смыв сияющую славу. Позор был бы особо сильным из-за проигрыша не профессионалке вроде Ларисы или Марины, а какой-то незнакомой девчонке.

И тогда я принялся думать об автомате Калашникова.

Я не служил в армии, учился при студенческой отсрочке. Я вообще не собирался служить ничему, кроме собственных интересов. В университете давно не было военной кафедры. Оружия я не любил, им не интересовался. Но в школе на занятиях по «ОБЖ» – которая раньше называлась просто «военной подготовкой» – нас мучили устройством АКМ, бесконечными сборками-разборками.

Мысли о ненужном автомате помогали в щекотливых ситуациях.

Это я понял еще школьником. Я пользовался глупым, но действенным методом, когда на дискотеках во время медленного танца какая-нибудь девчонка облепляла бесстыдным телом, а я стеснялся выдать свое состояние. Переключение сознания с живых ощущений на тупой металл гасили напряжение и помогали пережить момент желания, когда его нельзя удовлетворить.

И сейчас я принялся вращать перед мысленным взором медные бутылкообразные гильзы без фланцев.

– …Тридцать…

Я представил себе, как верхний патрон тускло поблескивает между черными загибами магазина…

– …Тридцать три…

…Как затворная рама, отойдя и возвращаясь, захватывает его подавателем и тащит вперед, затыкает…

– …Тридцать шесть!

…Затыкает половой орган…

– …Тридцать семь.

…Не половой и не орган, а просто пулю в казенник…

– …Тридцать восемь.

…Потом затвор поворачивается и боевыми выступами запирает камеру…

– …Сорок…

…Или он поворачивается уже на ходу?..

– …Сорок два.

…Нет, нет, нет… Затвор поворачивается и по дороге назад, и по дороге вперед, так устроена конструкция, и странно, что при этом никогда не заедает на полпути.

– …Сорок три.

В ненужном месте у меня онемело.

– …Сорок четыре.

Автомат перестал помогать. Вероятно, теперь мне стоило изучить устройство автоматической коробки передач с вариатором – или даже двигатель Ванкеля.

– …Сорок пять.

Коварная девчонка не шевелилась, только желтый камень на закинутой руке, сверкал насмешливо, да какое-то тайное место дергало все сильнее.

– …Сорок шесть.

Меня прохватило дьявольское желание подхватить ее под белые ноги – наверняка с едва заметно просвечивающими голубоватыми нежными жилками на задних поверхностях – и притянуть всерьез.

– …Сорок семь.

В последних классах школы между мальчишками ходили грубые выражения. Мало кто сверстников имел опыты, идентичные моим, но все обожали слово «вдуть» по отношению к любой женщине, попадающей в поле зрения.

И сейчас мне захотелось махнуть на все: и на деньги и на свой имидж – и вдуть седьмому номеру так, чтобы пол с потолком поменялись местами.

– …Сорок восемь!

Мои ощущения нарастали неуправляемой волной.

– …Сорок девять!!

Кажется, я уже ничего не мог сделать с быстро растущим давлением внутри себя.

– …Пятьдесят!!!..

От облегчения я хотел отпрянуть от чертовой куклы со скоростью пули, вылетающей из ствола АКМ. Но любое резкое движение могло вызвать лавинообразный сброс.

Поэтому я просто остановился.

Через секунду или две я медленно-медленно, словно имея дело с тончайшим хрусталем, разъединился, еще медленнее поднялся и очень осторожно сел на постели.

Я вроде бы выдержал все, но равновесие оставалось неустойчивым.

– Ну и? – непонятно спросила Наташа, глядя на мою соперницу.

– Не знаю, – ответила та. – По моему – нет.

– Нет?!

Девчонка сунула в себя палец. Потом вынула – посмотрела, понюхала, лизнула.

– Нет. Точно нет.

– Не может быть, – Наташа покачала головой. – Ну-ка, Яшка…

Я пожал плечами.

Наташа ощупала меня тщательно, как никогда – мне показалось, что она даже запустила палец вовнутрь.

Я сидел и дрожал, все еще еле сдерживаясь.

– И что там, Наташка? – подала голос Вика.

Она ожидала своей очереди под номером восемь.

– Все-таки «да», или «нет»? Мы будем дальше играть, или не будем?

– Не могу понять.

– У меня срок свечки выходит!

– Свечку поставь богу в церкви, – съязвила неизменная Оля. – Эта тебе без надобности.

– Говорю тебе, не могу понять! – почти крикнула Наташа. – Вроде бы да, а вроде бы и нет.

– Пососи – поймешь, – Оля не унималась.

– И давай поскорее!

– Без тебя разберусь! – рявкнула Наташа. – И ты молчи, Задрыка!

Вику она не любила столь же сильно, как и остальных девиц.

Я вибрировал и вибрировал, равновесие не наступало и не наступало.

Склонившись к моему животу, Наташа произвела последнее действие, какое осталось для выяснения вопроса. Со мной к такому способу она никогда не прибегала за ненадобностью и сейчас перестаралась: я понял это в момент, когда почувствовал ее язык. Я находился в состоянии туго взведенной пружины – Наташино прикосновение сорвало стопор.

– Что ты делаешь!!! – крикнул я, отпрянув.

Это было поздно.

Наташа попыталась увернуться, однако ей не удалось. Организм сам по себе отрабатывал последний этап. Я уже слышал брань, которая должна была обрушиться через секунду. Женский душ, по обыкновению, опять почти не работал, а моя «жена» не любила ложиться спать испачканной с ног до головы.

Что-либо предпринимать не имело смысла. Я просто сидел, наблюдая процесс. Коварная девушка №7 смеялась, сидя рядом.

– Круто, – сказала она, дождавшись окончания. – Такого еще не видела.

– Я тоже, – по-детски подтвердила Регина.

– А я… – продолжила Оля.

– Убью, ебливец!!! – закричала Наташа, вскочив с корточек. – Ларка, быстро полотенце! Утром пол мыла!

Спортсменки, все как одна, сотрясались от хохота.

– Блин…

Наташа принялась обтирать себе грудь и живот.

– …Полный лифчик мне надул, теперь стирать. Если еще отстирается…

– Извини, – сказал я. – Я не хотел. Так получилось.

– На вон, тоже вытрись, – буркнула она, протянув вафельную тряпку. – У тебя капает с конца, всю постель мне изгадишь. Откуда в тебе столько? Вроде вчера с тобой трахались.

– Позавчера, – поправила Лариса. – Я была на заработках. А вчера уже лежала тут с красным флагом под жопой.

– Поздравляю с победой, – сказал я, повернувшись к сопернице. – Ты молодец.

– Это не победа, а случайность, – возразила она, протянув мне руку.

Пожатие тонких пальцев оказалось неожиданно крепким. Желтый камень взглянул с уважением.

– Случайность, – эхом отозвалась Регина, влюбленно глядя на меня.

– Да, случайность, – седьмая девушка кивнула. – Он вышел из меня сухим.

– Пожалуй так, – Наташа поправила красную бретельку на плече. – Это я как-то… неловко закусила. Иначе бы не сорвался.

Я промолчал.

Я сам не мог понять, выиграл или проиграл. Скорее всего, я просто оказался в ситуации, в которой еще никогда не бывал.

– Вот что…

Наташа свернула испачканное полотенце мокрыми местами внутрь и положила его на край кровати, потом взглянула на меня:

– Ты выдал струю, поэтому игра закрыта. Но семь номеров выдержал по всем правилам. Твой срыв – формально моя вина.

– Именно так, Наташка! – сказала Лариса. – Пусть кто-нибудь попробует с этим спорить.

Она поддерживала меня всегда и во всем, хотя между нами не имелось серьезной привязанности, кроме удовольствия поиметь друг друга в положении «стоя лицом к лицу».

– И я решаю так.

Моя «жена» обладала врожденным талантом руководить.

– Будем считать, что Яшка играл не в «десятку», а в «восьмерку». И выиграл свои восемьсот рублей. Последние три номера… кто там остался?

Наташа зажмурилась, не оглядывая комнаты. Истинная судья хранила массив информации в голове.

– Гульназ, Розалия и Виктория…

– Да, Вика, Розка и Гулька, – подхватила Лариса. – Номера восемь, девять и десять.

– …Забирают ставки и уходят с миром. На этом игра закончена. Все свободны, включая конвой.

– Справедливое решение, – сказала девушка номер семь.

Похоже, она устала от схватки не меньше моего, еще не вставала с кровати.

– Держи файду, – сказала Наташа.

Вынув из лифчика мокрую пачку, она принялась разлеплять купюры.

– Таких трудных денег я еще не зарабатывал, – честно признался я.

– Вы трое, идите сюда, – продолжила Наташа. – Держите свои сотни.

– Мне, пожалуйста, верни не грязную, – сказала чистюля Розалия. – Я сдавала свежую.

– Деньги не пахнут, Розка-Заморозка. Еще Веспасиан сказал.

– Даже если обспусканы, – добавила Оля.

– Роза, пошли ко мне, у меня есть чистые, – предложил я.

– Идите вы все, – ответила она и пошла одеваться.

– —

Коридор общежития, с обеих сторон стиснутый закрытыми дверьми, напоминал подземный переход: был столь же низок, грязен и душен. Между стенами дрожала смешанная вонь: табачная, кухонная, туалетная и даже пеленочная, хотя детей на нашем этаже водилось не так уж много.

Я стоял, прислонившись к стене около Наташиной комнаты, и ждал девушку №7. Я не знал, зачем это нужно, но хотел перекинуться с ней парой слов.

Дверь открывалась и закрывалась. Спортсменки спешили по своим норам, не солоно хлебавши, но эта почему-то замешкалась.

В кармане рубашки квакнул телефон.

Звонила Эльвира. Энергичное лицо вспыхнуло на дисплее так, словно она весь вечер мечтала пообщаться именно со мной.

– Яшка, ты можешь говорить? – без предисловий начала Эльвира. – Или еще играешь?

– Отыграл, – ответил я. – Говорить могу.

– Ко мне придешь?..

Наташина дверь проскрипела в очередной раз.

В первый момент последнюю соперницу я не узнал, а почувствовал, настроенный именно на нее. Девушка, которую я видел обнаженной, была в выцветшей красной куртке поверх домашнего платьица и в дешевых серых сапожках на голую ногу. Она приходила на нашу «восьмерку» из другого общежития. Это одновременно и удивляло и не удивляло: спортсменка такого уровня не могла замыкаться в своем корпусе.

Сочетание домашнего и уличного в одежде показалось трогательным. Сам вид девушки говорил, что играет она не из любви к процессу и не от хорошей жизни. Во всяком случае, прочие «восьмерочницы», приходя издалека, имели вид принцесс в изгнании, а эта словно выбежала из дома в магазин и теперь спешила обратно.

– …А, Яшка?..

– Что-что?

Я встрепенулся. Думы о девушке, сорвавшей мне игру, отвлекли от Эльвиры.

– Прости, Элька! Задумался, как попугай на жердочке.

– Так слушай. Булат был записан, но уехал в город к дядьке, там напился и застрял. Антон в резерве, я сначала позвонила тебе. Придешь?

После того, как по тайной договоренности я стал бесплатно состязаться с Эльвирой между другими номерами, а потом удовлетворять ее перед возвращением соседки, наши отношения стали совершенно иными. Теперь она стремилась поставить меня на игру в ущерб всем прочим.

– Так придешь, или нет? Все уже готовы. Восемь штук плюс я.

Девушка из соседнего общежития удалялась по коридору легкой, но невероятно усталой походкой. Сзади она выглядела совсем маленькой и аккуратной, я наверняка мог поднять ее одной рукой. При том эта девушка переиграла меня вообще без рук.

– Спасибо, Эля, ты настоящий друг, – быстро сказал я. – Но я уже мертвый, играть не могу. Звони Антону. Целую тебя до следующего раза.

Не дожидаясь ответа, я дал отбой и поспешил за незнакомкой.

– Постой! – громко сказал я, когда она была готова юркнуть на лестницу.

– Уже стою, – ответила девушка, обернувшись.

Она смотрела вопросительно и все так же насмешливо.

– Ты кто? – спросил я, подойдя ближе.

– Я Маша, – просто ответила она.

– А я – Яша.

– Рифма прекрасная, но почему не Саша?

– Нипочему. Просто меня зовут Яша.

– Странный ник. Из какого фильма? Что-то не помню такого.

– Не ник. Я на самом деле Яша.

Я пояснил терпеливо, словно это имело значение.

– Есть такое имя, не знала?

– А ты что – еврей?

Девушка, оказавшаяся Машей, взглянула с интересом.

– А что – это имеет значение?

– Нет вообще-то…

Она кажется, смутилась.

– Просто давным-давно не видела настоящего еврея.

– И не увидишь, – ответил я. – Евреи – не такие дураки, чтобы до сих пор жить в России.

– А где они живут? на Луне?

– Вообще-то в Израиле. Там есть море и нет зимы.

– Ну-ну, – усмешливо сказала девушка. – Мечтать не вредно.

– Мечтать как раз вредно. Потому что я русский. Ну, по крайней мере, так считается.

– А я думала – еврей.

– Почему? Мы же с тобой…

Я замялся, почему-то не смог произнести привычное слово «трахались».

– Состязались. Ты что, ничего не видела?

– Я туда не смотрела, – Маша хихикнула. – Просто имя у тебя еврейское. Странно такое слышать тут.

– Обычное имя. Есть в русских святцах. И…

– А ты что, филолог? – перебила она.

– Обижаешь. Юрист. Филологов тут отродясь не водилось. А ты кто?

– Я, если можно так выразиться, по-восьмерочному приписана к Инке, у вас была в гостях. Я – математик.

– Так и думал, – сказал я, хотя еще ничего не думал. – Ты умна.

– Когда ты успел оценить мой ум?

– Ну… Это само собой разумеется, потому что…

– У тебя водка есть? – опять перебила Маша.

– Водка… Нет. Я не пью, мешает играть. Зачем тебе она?

– Стереть номер с живота.

– А, ну да, понятно… В вашем душе тоже нет горячей воды, а на кухне не смыть.

– Вода у нас в душе есть всегда. Просто водкой быстрее, помаду просто так не смоешь. Но…

Не дав девушке договорить, мимо со звоном промчался чей-то замурзанный ребенок на трехколесном велосипеде.

– …Но какой же ты русский, если у тебя нет даже водки?

– Такой вот. Мое полное имя – Яков Иваныч Петров.

– Петров?! – она переспросила изумленно.

– Ну да, Петров. А что?

– Да нет, ничего, так…

Маша махнула рукой, тускло сверкнуло желтое.

– Ты сам из какого города?

– Я из Октябрьского. Маленький такой городок. Заплеванный, как вокзальный туалет.

– Знаю. На татарской границе. А я вообще из Кургана.

– Курган, Курган… – пробормотал я. – Это где-то в Сибири. На берегу Байкала, кажется?

– Скажешь тоже, – она усмехнулась. – Курган в Азии, но еще не в Сибири. На краю. За Уралом, хотя достаточно далеко. Ты в школе плохо географию учил.

– Плохо, – кивнул я. – Скучно было.

– А я – хорошо. Хотя и мне было скучно.

Доехав до торца, где чернело окно, ребенок развернулся и прогрохотал обратно.

– Так что ты хотел мне сказать? – спросила девушка поблекшим голосом.

– Ничего. Просто хотел выразить восхищение твоей игрой.

– А я – твоей.

На усталом личике сверкнула улыбка.

– Ну что ж, тогда пожмем друг другу руки, – сказал я.

Я вспомнил приятное ощущение ее сильных пальцев, мне захотелось испытать его еще раз.

Маша на успела ответить – в кармане ее куртки заиграла «Аве, Мария».

Я подумал, что мелодия подходит к образу девушки, великолепно сыгравшей в «восьмерку». Ее следовало прославлять каждую минуту.

– Да, – ответила она, приняв вызов. – Уже бегу. Две минуты.

Не прозвучало ни имени, ни одного ключевого слова, но все было ясно.

– Яша, извини.

Она спрятала телефон, вскинула глаза, которые, кажется, были светло-зелеными.

– Мне надо спешить.

– К Эльвире? – уточнил я.

– Нет, к Зариме, у Эльвиры сегодня уже была… Постой-постой… откуда ты знаешь?!

– Я не знаю, я догадался. Игрок игрока видит издалека.

С лестницы ввалились два пьяных старшекурсника. Один из них едва не свернул шею, оглядываясь на Машу. Ее вид был ничем в сравнении с полуголыми девицами, ходившими тут в халатах с наполовину оторванными пуговицами. Видимо, от моей собеседницы исходило нечто, особо привлекающее.

– Маш, ты не против, если я тебя провожу, – предложил я.

Я только что спешил вымыться и лечь. Но желания вдруг поменялись.

– А тот тут бродит всякая сволочь…

– Не против, – ответила она. – Пошли.

– Правда, только до вахты, – я вздохнул. – Я в тапочках, а на улице мрак.

– Неважно. Хоть до вахты. Я уже не помню, когда меня кто-то куда-то провожал.

На лестнице было так же грязно, как в коридоре, но гораздо темнее. От Маши сильно пахло ею и мной, нами обоими.

– Значит, ты играешь и у Эльвиры, и у нас, и у Заримы.

– Да. После Заримы вернусь к себе и сыграю у Инны.

– А у тебя остались деньги на игру? – спросил я. – Давай, я верну тебе твою сотню. Ее я выиграл нечестно.

– Честно. Это ведь уже было решено.

Маша поскользнулась на какой-то темной гадости, я взял ее под локоть.

– Ну тогда я тебе одолжу. Тебе ведь надо на что-то играть.

– Спасибо, Яша, ты хороший человек. Но у меня есть деньги.

– Ах да, ты ведь наверное, у Эльвиры выиграла?

– Выиграла. И у Заримы выиграю, и у Инны тоже. Я выигрываю везде и всегда. Проиграла единственный раз с тобой.

– Ну да, конечно.

Я помолчал, прикидывая «за» и «против», потом все-таки спросил:

– Я так понял, что ты играешь ради денег, да?

– Да, – просто ответила Маша. – Как и ты.

– Откуда ты поняла про меня?

– Понять было нетрудно. Как и тебе.

Мы спустились на первый этаж, свернули в коридор. Впереди проема ярко бил свет вахты.

– Послушай, Маша, вот что я хотел спросить на самом деле, – сказал я, когда мы вышли в сырой вестибюль.

– Спрашивай, только быстро. Зарима не любит ждать, будет ругаться по-татарски.

– Во время игры я понял, что ты владеешь какими-то особыми приемами. Это так?

В вопросе я не видел ничего недопустимого. Странную ситуацию следовало прояснить с первого же раза. Речь шла не о сексе, а о «восьмерке».

– Так. Но зачем тебе?

– Низачем. Просто интересно. Мы ведь оба играем на деньги, и…

– Объяснять долго, как-нибудь потом.

Маша застегнула «молнию» куртки. Сломанная, она поддалась не сразу.

– Мы ведь сыграем с тобой еще когда-нибудь? – спросил я.

– Конечно. Ну все, пока. Я побежала. Приятно было познакомиться.

– Маш, – я остановил ее за рукав.

– Что?

– Можно, я тебя поцелую на удачу?

– Это называется – приплыли в двадцать первый век. Ты меня истрахал вдоль и поперек и вверх ногами, а на поцелуй просишь разрешения.

Я пожал плечами. Она была права.

– Целуй, конечно, если хочешь. Удача мне нужна.