Читать книгу «8-ка». Мы двое против всех - Виктор Улин - Страница 15

После Наташиной комнаты с Ларисиной люстрой мое убежище казалось подвалом. Чем могла показаться комната Эльвиры, где с нечистого потолка свисала такая же «лампочка Ильича», я не помнил.

Я не помнил вообще ничего, кроме того, как умылся холодной водой над грязной раковиной, затем постоял в коридоре и пошел на третий этаж.

Эпизод показал, что мой удел – сдерживаться, а не подгонять. Силы почти покинули. Но я был еще вчера записан к Эльвире и не хотел выглядеть человеком, на которого нельзя положиться. Эльвирина «девятка» оказалась не столь изнурительной. Хозяйка переживала «дни», промежуточных эпизодов не было, я отыграл без напряжения.

Окончание вечера выпало удачным: Матвей куда-то ушел, я заперся в комнате, спокойно спрятал свои тысячу восемьсот, разделся и лег.

Через несколько минут я очнулся в настоящем времени, ко мне вернулась способность здраво мыслить.

Я резко вспомнил детали последнего состязания.

– —

Наташа была права, назвав свою экономическую подругу «безголовой». Эльвира в самом деле брала на игру всех, кого ни попадя.

На последний раунд мне досталась незнакомая девица, которую распорядительница аттестовала как студентку педагогического университета. Она не понравилась с первого взгляда, меня смутили и свежий синяк на бедре, и поза на ринге и сама манера работать. Несомненно, девка была проституткой – причем не такой, как Лариса, чья норковая шубка означала уровень, а самой дешевой из возможных, которая работает в машине, припаркованной под кустом.

Уже у себя я подумал, что действующий договор о «восьмерке» надо дополнить еще одним пунктом. При первоначальном допуске на игру следовало требовать справку из кожно-венерологического диспансера. Это, конечно, ничего не решало в глобальном аспекте. Участниц невозможно было замкнуть в пояса верности, исключающие секс помимо ринга. Но все-таки лишняя строгость не мешала.

А сейчас стоило принять профилактические меры.

– —

Я открыл тумбочку и достал флакон с мирамистином. Наверняка существовали более современные средства, но с этим меня познакомили еще в одиннадцатом классе, я верил в него до сих пор.

Впрочем, я скорее убеждал себя, поскольку от реальной опасности вряд ли имелись действенные средства. А стиль жизни, основанной на «восьмерке», означал такие риски, что оставалось уповать лишь на господа бога, в которого я не верил.

Стограммовый «экстренный» флакончик имел насадку в форме пипетки, но загонять ее в себя было не слишком приятно. Поэтому я пользовался лекарством по-своему: вводил жидкость одноразовым шприцом без иглы.

Мне повезло. Окажись Матвей дома, пришлось бы идти со всем хозяйством в туалет, прятаться в дальней кабинке и производить акробатические трюки в попытке не наступить на сухие, полусухие и свежие экскременты, лежащие под ногами. Сейчас я мог устроиться с комфортом и на свету.

Я подвинул стул к кровати, сел и приступил к процедуре. Простая по сути, она требовала определенной ловкости рук. Я распечатал новый шприц и набрал пять граммов, зная, что половина дозы вытечет наружу и останутся рекомендованные инструкцией три. Первая попытка не удалась: трубочка выскочила и наружу вылилось вообще все.

Жестоко выругавшись, я набрал еще одну порцию. Ее удалось ввести удачно. Я зажал пальцами кончик пениса, чтобы подержать лечебную гадость подольше и закрыл глаза, смиряясь с нарастающим жжением.

В дверь постучали. Я знал, что это не Матвей: он никогда не оповещал о вторжении, молча открывал своим ключом. Я чувствовал себя изможденным, я не ждал никого и решил не отзываться.

Но стук повторился, потом меня позвали по имени, и мне показалось, что это – Наташа. Ее я был рад видеть всегда.

Я бросил шприц на кровать, натянул джинсы, всунулся в рукава рубашки и пошел открывать, застегиваясь по дороге.

Замок поддался не сразу: ключ заедал, а я никак не мог собраться купить смазку. Наконец дверь распахнулась.

– Наташа, – не глядя сказал я.

– Не она.

Я поднял голову и увидел Машу.

Голые ноги между подолом платья и ужасными серыми сапогами выглядели жалко. Красная куртка была готова рассыпаться на лоскутки. Но глаза смотрели прямо.

– Заходи, – сказал я.

– Не ждал? – спросила она, стоя на пороге.

– Нет. То есть ждал, конечно… Да, ждал… Но… не сейчас.

Запутавшись в объяснениях, я замолчал. В сущности, я только и делал, что ждал встречи с Машей в неспортивной обстановке – и в то же время я все-таки не ожидал, что она придет сама.

– Зачем так много слов!

Она криво улыбнулась.

– Я на минутку.

– Можно и на две. Заходи, я рад тебя видеть.

– Незачем радоваться. Ты меня сегодня уже видел, достаточно. И я уже заходила, только тебя не было дома.

– Я играл у Эльвиры, – глупо объяснил я.

– Я так и поняла. В общем – на вот, и я пошла.

Сунув руку за пазуху, Маша что-то достала и протянула мне.

– Это что? – спросил я.

– Деньги. Две тысячи, которые ты мне сегодня подарил.

– Тысячу девятьсот.

Я поправил машинально, даже во сне ведя счет своим доходам и расходам.

– Сотня лишняя.

– Ну да, конечно. Мы математики не дружим с числами…

Она вздохнула.

– В общем, сотню заберу, а это возьми и я пошла.

Я не ответил.

Маша переминалась в двери с грязноватой пачкой в кулачке.

– Ну вот что, – наконец сказал я. – Во-первых, через порог не разговаривают. Во-вторых вечером деньги из рук в руки не передают. Татары бросают на пол и притопывают ногой. В-третьих…

– А ты что – уже татарин? – перебила она.

– Нет, я ефиоп.

Маша недоставала до моего роста какой-нибудь сантиметр, но была такой легкой, что я вовлек ее, отодвинул в сторону, закрыл дверь и запер на два оборота.

– Раз уж пришла, давай поговорим, – сказал я. – Садись, я тебя не съем.

– Да уж надеюсь, – ответила она. – Посмотрела бы я на тебя, если бы попробовал…

Маша прошла, на пятачок между кроватями и столом, села на подвинутый стул, с которого я успел смахнуть тренировочные подштанники Матвея. Ее коленки были не такими узкими, как у Ирины, но смотрели беспомощно – хотя я знал, что беспомощными они не были.

– Чаю хочешь? – предложил я.

– А хочу, – с вызовом ответила Маша.

– Черт, воды нет…

Я потер затылок, взглянул на полуразломанную компьютерную консоль, составлявшую наш чайный угол.

– Посиди, сейчас схожу.

– Чай потом. Сначала разберемся с деньгами,

– А что с ними разбираться? Ты их выиграла, честно, на глазах у всех.

– Я их не выиграла.

– Выиграла. Наташа тебе их присудила.

– Кому бы говорил! – Маша прищурилась. – Только не мне. Я ничего не выиграла, ты мне их просто подарил. Если тебе некуда девать деньги, иди на паперть и раздай нищим. Они купят настойку пустырника и будут славословить тебя до последней капли…

– Я не хожу в церковь и не знаю, где ближайшая паперть, – перебил я.

– …А я в подарках не нуждаюсь. И кто ты такой, вообще, чтобы делать их мне?

Слова звучали резко, но не обижали. Оля злословила, а эта девушка просто защищалась.

– Я… никто. Такой же игрок, как и ты.

– Но сегодня ты со мной не играл, а поддавался.

– Если так, то и ты сегодня со мной не играла. Лежала, как бревно.

– Все остальные девчонки лежат точно так же, – возразила она. – Но ты им ничего не даришь, обыгрываешь всухую и вся недолга.

– Остальные – это остальные. А ты – это ты. С тебя иной спрос.

– С тебя тоже.

Переспорить Машу было нелегко.

– Я видела, как ты играешь с другими. И как напрягался сегодня со мной. Ты был весь красный, я даже испугалась, что тебе станет плохо.

В голосе проявились человеческие нотки.

– Так не стало же, – примирительно ответил я. – Все кончилось хорошо. Давай сюда.

Я протянул руку, взял деньги. Развернув веером, я выдернул одну сторублевую бумажку, остаток сложил ровно, свернул пополам и сунул обратно Маше. Внутренний карман ее красной куртки нашелся с первой попытки, но ладонь успела почувствовать, сколь упруга грудь под мягким, дешевым бюстгальтером.

– Ну ты… жулик, – сказала она с неожиданной долей восхищения.

– Я юрист, а все юристы – жулики, – признал я. – Ну, поспорили и хватит. Значит, так…

Я перевел дыхание, поняв, что надо брать быка за рога, хотя до сих пор еще не осознал, зачем это надо.

– …Врать не стану. Тысячу девятьсот рублей, о которых мы говорим битый час, я на самом деле решил тебе подарить. Потому что такой кукле, какую сегодня изображала ты, не проиграл бы даже мой сосед Матвей, который не знает, что у женщины между ног. Ты права, я старался и напрягался, потому что я спортсмен и играю на продолжительность, а не на результат. Но мне захотелось сделать тебе подарок. И я сделал.

Маша молчала.

– Правда, поступил не вполне правильно. Стоило выиграть состязание, а потом просто взять и тебе что-нибудь купить. Например, новую куртку взамен этой рвани. И хорошие сапоги. У последнего дворника лучше, чем у тебя.

– А… зачем?.. – она взглянула непонимающе. – Зачем бы ты мне все это купил?

– Не знаю, – честно признался я. – Но если захотелось, значит – зачем-то нужно.

– Зачем-то нужно, – повторила Маша.

– Хотя ты все равно бы у меня ничего не взяла.

– Нет, конечно. Я никогда в жизни ничего ни у кого не брала… потому что мне никто ничего не давал. И я уже говорила: кто ты мне, и кто я тебе, чтобы ты делал мне подарки?

– Не знаю, – повторил я. – Но…

Не договорив, я потянулся к Маше и поцеловал ее в нос.

– Дурак ты, Яков Иваныч Петров…

Она вытерлась ладонью. Жест был самым обычным, но почему-то растрогал до слез.

– …Но не самый худший из известных.

Я пожал плечами. Кажется, между нами слегка просветлело.

– И насчет куртки… Можно, я ее сниму?

– А почему нет? – я улыбнулся. – Снимай, конечно.

– И сапоги. У тебя так тепло…

– А у тебя холодно?

– Еще как. Ты что, никогда не бывал в физматобщаге?

– Играл у Инны, больше нигде. И насчет холода мне как-то не показалось.

– Игра – это игра. Тем более, для тебя: девчонки сидят дрожат в гусиной коже, а ты работаешь, как электровеник, разве что не дымишься. На самом деле у нас так холодно, что в комнате не снимаем курток. Юлька, моя соседка, перед новым годом во сне отморозила нос.

– Надо же… – я покачал головой. – У нас почти не бывает горячей воды, зато можно сидеть голыми. У вас мойся хоть три раза в день, а в комнате – Приполярный Урал. Мировое равновесие.

Ответный смех прозвучал легко и открыто. Маша сделалась еще ближе.

– Давай свою куртку, – сказал я, вставая. – Определю на вешалку. У нас тут порядок.

– А сапоги? – напомнила она.

– С сапогами хуже. Полы моем только по праздникам, а в жизни одни будни. К тому же вот они-то как раз холодные.

– Жены своей тапочки не дашь?

Маша опять прищурилась, насмешливо и лукаво.

– Какой… жены? – я слегка опешил.

– Такой. Натальи, устроительницы вашей «восьмерки».

– А…

– Все про вас известно, Эльвира еще давно рассказывала, только я не знала, кто ты. Наталья мне и твою комнату идентифицировала.

– Ну если так… – я вздохнул. – Жена приходит со своими тапочками.

Гостья удовлетворенно кивнула.

– И все другие тоже, – добавил я.

Я решил сразу обозначить, что не строю непорочного монаха. Хотя на самом деле ко «всем другим» относилась только Лариса – лишь недавно прибавилась Эльвира, но она ко мне не приходила..

– Выходит, я исключение?

– Выходит так.

Повесив красную куртку на гвоздь, свободный от Матвеевой дубленки, я шагнул обратно и подхватил Машу на руки.

– Ой, – сказала она. – Что ты делаешь?

– Ничего. Сбрасывай сапоги и будешь сидеть босиком на кровати.

– Ясно. Стоило догадаться, что визит к тебе закончится в постели.

– Он еще даже не начинался, – возразил я.

В комнате повисло молчание.

Мы три раза встречались с Машей на ринге. За год игры она состязалась с десятком других спортсменов – но сейчас ситуация больше походила на обычный эпизод, нежели на спорт.

Маша расправила на себе платье. В таком положении ее голые колени выглядели круглыми, жалкими не казались.

– У тебя красивая грудь, – сказал я.

– А еще что? – с усмешкой спросила Маша.

– Коленки.

– А еще?

– Глаза.

– Еще?

– Еще… – я сделал паузу. – Душа.

– Неужели?

– Да.

– Тебя, Яша, послушаешь, и даже поверишь!

– А если серьезно, Маша, меня до сих пор волнует тот же самый вопрос.

– Какой именно?

– Как ты играешь. Ну, то есть каким образом обрабатываешь соперника, что невозможно удержаться. Ведь во второй раз, когда мы играли, ты победила совершенно естественно. Хоть в это веришь?

– В это верю. Тогда я в самом деле играла, а сегодня придуривалась. Хотя и сама не знаю, зачем… А по поводу как я играю…

– Да, как? Ты обещала объяснить.

– Объяснить трудно, проще показать.

– В каком смысле «показать»?

Я не успевал за сменой Машиных отношений.

– В самом таком. Потрахаемся по-человечески, без счета, сам поймешь, как я все это делаю.

– —

Маша говорила спокойно – таким же ровным тоном, каким я предлагал ей выпить чаю, для которого не нашлось воды.

Это показалось бы диким, из ряда вон выходящим, не вписывающимся ни в какие рамки для иных людей – например, для моих родителей. Но для нас, «восьмерочников» все шло в порядке вещей.

Ведь та же Эльвира после окончания игры беззастенчиво попросила ее ублажить и не умерла от стыда, когда нас застал какой-то ее сокурсник. Мы жили при абсолютной свободе нравов.

Подобное = входило в нынешний общемировой стандарт. На любом приличном порноресурсе можно было найти несрежиссированные видеосюжеты из американских или немецких общежитий: на одной койке кто-то занимается сексом, на другой кто-то спит, а за столом в углу кто-то щелкает на компьютере.

– —

– Спасибо за предложение, – просто ответил я. – Но, увы, принять его не могу.

– Почему? – так же просто спросила Маша. – Ты меня не хочешь?

– Я тебя хочу. Но сейчас нахожусь в не совсем пригодном состоянии.

– А что с тобой? Наверное, тебе в самом деле плохо после той игры?

Я помолчал.

– —

С Наташей мы были близки во всем, я ни капли ее не стеснялся. Но именно эта, слишком сильная, близость побуждала не раскрываться перед ней полностью – точнее, утаивать некоторые подробности жизни. Мне казалось, что очень близкие люди должны щадить друг друга в необязательных мелочах. Я не знал, откуда родилось такое понятие: мои отец с матерью ежедневно выливали ушаты эмоциональных помоев – но я в нем не сомневался. Поэтому мелкие неприятности я от Наташи утаивал.

Она, в самом деле, была мне практически женой. Но наша связь базировалась на разных плоскостях. Мы были априорно неравны. Я боролся за жизнь, выгрызая ступеньки в скале, по которой карабкался к солнцу. Наташа все имела по праву рождения, сейчас радовалась необходимому этапу жизни, зная, что все пройдет и перейдет на иной уровень без сверхусилий. В «восьмерку» она играла не ради денег, а из абстрактной любви к прекрасному. Да и отношения между нами тоже не страдали полным равенством.

Будучи старше на два года жизни, Наташа порой вела себя по-матерински, обращалась со мной, как с ребенком – и мне это нравилось. Но будучи старше ее на два года борьбы за себя, я порой видел в ней неопытную девочку, не знающую реальности выживания, и это тоже нравилось. Мы постоянно менялись позициями, нам никогда не бывало скучно. Да и вообще никакие разницы не омрачали близость с Наташей.

Отношение к Маше сразу имело иную суть. Еще на первой игре я понял, что мы являемся равными и в социальном положении и в отношении к состязаниям. «Восьмерка» была для нас не игрой, а способом существовать. Я не знал, разовьются ли наши внезапные отношения в нечто серьезное, но два блистательных игрока не могли не использовать таланты в личных целях. Способы реализации пока оставались неясными, перспектива уже сияла. Главной предпосылкой было наше социальное равенство.

Поэтому я решил, что от Маши ничего не стоит скрывать.

– —

– Мне хорошо. И, надеюсь, будет еще лучше, – ответил я. – Просто я только что дезинфицировал себе пипиську.

– А это требовалось?

– Не знаю, – я пожал плечами. – Но, как говорит… моя жена, береженого бог бережет.

– От кого ты пытался себя уберечь?

Маша поняла без лишних слов.

– Только что вернулся от Эльки, она привела какую-то оторву из педуниверистета, которая мне не понравилась.

– Ясно.

– Понятно, что все это чепуха. Никто ни от чего не убережен. Сегодня со мной она играла последней. На другой игре от нее кто-то может перейти к следующей, а с той потом сыграть я, и так далее. Но все-таки лучше что-то делать, чем не делать ничего.

– Это правильно. Пиписька – твой рабочий инструмент, ты должен содержать ее в порядке.

– Ну, примерно так.

– А что именно ты закачиваешь?

Вопрос меня обрадовал еще раз: Маша понимала тонкости.

– Мирамистин. А что?

– Да ничего, просто поинтересовалась, – она вздохнула. – Я тоже иногда вставляю себе свечки, когда кажется, что что-то не так.

– Противозачаточные? – догадался я. – Но разве они от этого помогают?

– Нет, конечно, – Маша засмеялась. – От этого – другие. Противозачаточными вообще пользуются только идиотки. Надо вставлять, следить за временем, потому что действуют недолго. А если трахаться, как я – четыре игры за вечер, а то и пять и шесть – тут никакая свечка не поможет, хоть вставь сразу целую пачку.

– И ты пьешь таблетки?

Я не знал, зачем спрашиваю, но вдруг захотелось узнать о Маше все.

– Нет. От таблеток полнеешь.

Я вспомнил критический эпизод с дурой Лерой. Наташино мнение было неединичным.

– К тому же их надо пить постоянно, а хорошие стоят дорого, разорюсь. Я поставила спираль, самое действенное средство.

– Спираль? Никогда не слышал, чтобы кто-то из девчонок таким пользовался.

– Ее ставят только рожавшим. Но я… В общем, удалось договориться. Для будущего здоровья может быть не очень полезно, но иного выхода нет.

Я вздохнул. Машина жизнь была еще более жесткой, чем моя.

– Так ты отказываешься потрахаться потому, что закачал себе лекарство?

– Ну да. Все сразу выльется, а надо держать подольше. И потом… То есть как раз самое главное – меня самого пощипывает, тебе тоже может быть неприятно.

– Спасибо за заботу.

Маша улыбнулась.

– Хотя очень хочется, – добавил я. – И узнать и просто побыть с тобой. Вдвоем, без счета и зрительниц. Как = нормальным людям.

– Это радует.

– А тебе?

– Что – «мне»? – переспросила она.

– Тебе…

Я помедлил.

– …Чего-нибудь хочется? или нет?

Между нами вдруг не осталось преград.

– В этом смысле?

Вопрос опять был понят правильно. Маша подняла полы платья, показала простые черные трусики, обтянувшие низ живота.

– Да.

Я секунду подумал и пояснил открытым текстом:

– Я понял, что ты сильно напрягаешься во время игры…

– …Правильно понял, – вставила Маша.

– …И тебе самой уже нет сил для ощущений…

– …Как и тебе…

– Как и мне, да… Но нам с тобой не по девяносто лет и как бы ни нацеливались на успех, тело что-то чувствует. И ему в конце концов требуется разрядка. Я ее получаю.

– С Натальей.