Читать книгу Faceless - Владимир Вайс - Страница 22

Наша первая встреча радушной не была. Вторая – тоже.

Я стоял на пороге, уговаривая взять меня в ученики. Мог, конечно, воспользоваться силой, но какой в том толк? Ни удовольствия от учебы, ни личной связи между учителем и учеником. А ведь это главное: эмпатия и вовлеченность – залог успеха.

Я выложил все: рассказал о своих способностях, свою историю, не переступая порога. Чтобы не счел врунишкой, заставил подергать себя за мочки ушей. Уговаривал, как мог, облекая просьбы в вопросы: «Не могли бы Вы взять меня в ученики? Возможно, Вы согласились бы быть моим наставником?».

– Ответь на вопрос, – прервал он. – Почему ты хочешь изменить мир?

– Хочу, чтобы он стал лучше. Исправить ошибки. СССР ушел, но мир не стал безопаснее. Я вижу изнанку американской политики: мы вгоняем страны в долги, забираем ресурсы, дешевую рабочую силу, переманиваем лучшие кадры, а взамен шлем караваны «гуманитарки».

– И ты думаешь, с такой мотивацией чего-то добьешься? Думаешь, людям нужен лучший мир? Зачем он им? Может, их все устраивает? Сколько выходит на митинги за мир? Сотня? Тысяча? Какой процент от населения? Желание исправить свои ошибки? Это твоя психологическая травма – иди к психиатру, лечись! Миру до нее нет дела. Думаешь, вправе решать судьбы людей? Кто ты? Сам не знаешь. Каждый месяц – новое лицо. Сколько их уже сменилось? Помнишь, как выглядел до способностей? Кем был? Какой национальности? Веры? Какие взгляды? Каждый день – новый. Новые люди, звуки, воздух… В твоем случае – особенно. Попробуй представить себя через сто, двести лет. Где будешь? Что с тобой? Куда приведешь этот мир? Думаешь, скажут спасибо? Или разочаруешься и положишь конец неудачному эксперименту? Где гарантия, что сам не утопишь мир в крови? Иди. Подумай о сказанном. Завтра поговорим.

Признаться, мне было важно услышать это от другого. Я и сам об этом думал не раз. Но слова Генри ударили под дых. В самый неподходящий момент.

Мне было десять. Я был ребенком – справляться с чувствами было трудно. Разревелся и убежал в спальню. Дети они и есть дети… Да и Генри вел себя как ребенок. Его нужно было уговаривать, подбирать слова, чтобы снять с него груз ответственности – а вдруг что пойдет не так? А ведь могло! Если бы мое горе взяло верх, я натворил бы зла во имя добра. Видимо, этого Генри и боялся. Но желание воспитать «Спасителя мира» было в нем сильнее страха. Я был его первым и последним учеником, способным на это.

Он пустил меня через порог и определил в гостевую. Судя по ее виду, гостей он не жаловал.

На следующее утро я проснулся от запаха оладий, доносившегося из кухни. Память стерла горечь вчерашних обид, а приятная незнакомка по имени Долорес накормила меня завтраком. Генри, хоть и всезнайка, предпочел позвать соседку. Я сразу догадался: между этими одинокими людьми за пятьдесят тлели чувства, хоть они и боялись в них признаться. Теоретически, я мог стать их купидоном – одной меткой фразой раскрыть сердца. Но зная силу слова, не позволил себе вмешиваться в чужую судьбу.

Честно, Генри не был противным. Ему просто не нравилось находиться рядом с людьми. Он был социофобом, а я – чудо-ребенком, способным изменить все. Учеником, который понесет в мир его образ мысли.

Не зря среди его учеников не было взрослых. Их диапазон восприятия сформирован; они не могут научиться любить заново, открыться новому опыту. Они видят мир сквозь призму прошлых ошибок, сиюминутной выгоды. Ребенок же, лишенный пороков взросления, впитывает как губка все, что преподносят как истину в первой инстанции. Со мной было так же: эмоции для моей памяти важнее сути.

Долорес хлопотала как наседка вокруг меня и этого скряги: блинчики, омлет, бекон. Для нее я был лишь предлогом побыть рядом со стариком. Она мастерски сглаживала его прямолинейность. Они были похожи на старую супружескую пару.

Завтрак кончился быстро. Соседка ушла, а мы вышли во двор. Там не было ничего, кроме идеального газона – ни барбекю, ни качелей, ни деревца. Генри постелил два пледа, уселся на один, указав мне на другой.

– Ну, давай, рассказывай свою историю.

Повторяться не буду. Выложил все как на духу.

Закончил к вечеру. На небе зажглись первые звезды, луна заливалась багровым румянцем.

– И сколько тебе сейчас лет? – спросил Генри.

Я даже считать не стал: – Около сорока.

– Мне бы так выглядеть в свои годы. Честно? Для меня было бы честью учить тебя.

– Почему «было бы»?

Генри замолчал, его взгляд стал расфокусированным, будто он снова перебирал ночные мысли. Когда он заговорил, голос звучал устало, но с жесткой ясностью:

– Я думал всю ночь. Чему конкретно я могу научить тебя чтобы ты смог изменить мир? Мой опыт – это опыт критика. Я вскрывал проблемы, предупреждал… но ничего не изменил. Мои теории – лишь карта местности, где я обозначил пропасти. Но как проложить дорогу через них? Как строить мосты? Этого я не знаю. Не созидатель я. Не пророк.

Он сделал паузу, его взгляд стал острее, сосредоточившись на мне:

– Миру сейчас, когда старые боги мертвы, отчаянно нужны новые Творцы. Не в мистическом смысле. Творцы – это те, кто берет на себя ответственность формировать реальность, а не просто плыть по течению или разрушать. Не ждать спасителя – быть им в своей сфере. Иначе – распад. Человек должен стать архитектором своей жизни и, по мере сил, – мира вокруг. Не «богом» в золотых одеждах, а творцом-практиком. Его сила – в осознанности, воле, способности к созиданию. Без этого… он становится расходным материалом системы.

Тон Генри стал жестче, почти сухим, как лекция о неизбежном:

– Загляни в будущее. Автоматизация. Роботы на заводах, ИИ в офисах, алгоритмы в полях. Зачем системе миллиарды «лишних» людей, если их труд не нужен? Чем их занять? Как кормить? Планета не резиновая. Ресурсы конечны. Логика системы ведет к кризису перенаселения и дефицита. И кризис этот разрешится не гуманизмом, а войной. Не локальной. Войной за последнее. Той, перед которой померкнут все прошлые. Нынешние конфликты – лишь репетиция. Сначала изолируют и «усмирят» слабых, отняв ресурсы под благовидным предлогом. Потом очередь дойдет до сильных – через санкции, провокации, блокады. Это вопрос времени. Твоя стратегическая задача на десятилетия – не допустить этого сценария. Сломать эту логику самоуничтожения.

Он откинулся, его голос потерял лекторскую жесткость, став почти исповедальным:

– Все говорят: экономика первична. Это ловушка. Система заставляет нас так думать, чтобы сохранить себя. Человек стал ее функцией. Продал свою жизнь по часам, отказался от роли творца в обмен на иллюзию безопасности и прощение «в конце». Он добровольно стал винтиком. Сила людей – в сотрудничестве, в осознании общих целей. Но капитализм строится на иерархии и неравенстве. Это его топливо. Отсюда – тупик. Возможно, выход – в технологическом скачке, который перевернет все правила. Но надеяться на чудо – глупо. Надо действовать.

Генри наклонился вперед, его слова приобрели практическую направленность:

– Как действовать? Представь мир как сложную машину с «черными ящиками» – экономика, политика, общество. Ты не можешь сломать ее и собрать заново. Риск краха слишком велик. Ты должен корректировать ее работу. Изучай входные (законы, инвестиции, настроения) и выходные (благосостояние, стабильность, конфликты) сигналы. Ищи точки, где небольшое, точное воздействие – новая норма, налоговая льгота, образовательная программа – может изменить итоговый результат в лучшую сторону. Мимикрируй. Улучшай изнутри. Эволюция, а не революция. Революции топят в крови, а потом часто воспроизводят старые пороки в новой обертке. Ты никогда ничего не изменишь если будешь бороться с существующей системой. Если хочешь что-то изменить, создай новую модель, чтобы старая стала неактуальной.

Он подчеркнуто посмотрел на ребенка:

– Ключ – не в абстрактных «массах», а в людях. Конкретных. Ищи и объединяй тех, кто уже мыслит как творец-практик. Инженеров, учителей, фермеров, программистов, художников – тех, кто уже сейчас своим ежедневным трудом пытается делать свое дело и мир вокруг чуть лучше, эффективнее, справедливее. Они – твои естественные союзники. Создавай сеть таких «локальных творцов». Их совместная работа, обмен идеями, взаимопомощь – это и есть модель будущего общества и твой основной ресурс. Учи их детей. Взрослых не переделать радикально, но их действия можно направлять через понимание выгоды, стабильности, престижа. Дети же впитывают новые парадигмы как норму. Через них изменение укоренится прочно. Смени парадигму – сменишь мир. И будь гибок. Мир меняется. То, что работало вчера, завтра может стать препятствием. Твоя актуальность – твоя сила.

Ребенок не выдержал, его голос прозвучал резко, с ноткой разочарования:

– Стой! Это… это не знания, Генри! Это твои мысли, твоя… стратегия? Но где факты? Где инструменты?!

Генри усмехнулся, без веселья:

– Факты – вокруг. Инструменты? Их нужно создавать под конкретную задачу. Мои мысли – карта опасностей и возможный компас. Не более. Для реальных действий нужны: глубокий анализ данных, рычаги влияния – в политике, СМИ, бизнесе, деньги – много денег, и… команда единомышленников, готовая к долгой работе. И главное – простая, кристально ясная Идея, которая зажжет сердца не только твоих соратников, но и миллионов. Идея лучшей жизни, которую они захотят и поймут.

Ребенок с горечью:

– И на том спасибо. Очень… вдохновляюще.

– Все? Или есть инструкция к этой бомбе?

Генри вздохнул, его тон смягчился, стал почти бытовым:

– Конечно, не в одиночку. Тебе нужны руки, глаза, мозги помимо твоих. Команда. Найди их. Объедини.

Голос ребенка дрогнул, выдавая детскую беспомощность за взрослой решимостью:

– Как? С чего начать? Я же не знаю даже где искать…

Генри помолчал, его взгляд стал острым и тяжелым:

– И не спрашивай именно кто. Я не знаю имен. Но отыщи тех, кто стоит рядом со знаниями, деньгами, глобальными процессами. Кто принимает решения, тех, кто извлекает выгоду из хаоса и неравенства. Или создай их, их знания и навыки помогут. Хочешь что-то развалить возглавь, хочешь изменить, прежде чем возглавить, поработай внизу. Система слишком… целеустремленна в своем саморазрушении, чтобы не иметь направляющего центра интересов. «Они». Теневая ось. Разыщи их не для мести, а для понимания. Чтобы знать, с кем или с чем предстоит иметь дело. Иначе будешь бить по хвостам, а не по голове.

Долгая пауза. Генри вдруг выглядел невероятно усталым. Он произнес тихо, сдавленно, словно давно копил эти слова:

– Сотри во мне эту горечь проигранных битв. Убери эту жажду все исправить – она только жжет душу пеплом. Вырви корень ненависти к тем… к невидимым кукловодам этого безумия. – Голос его почти сорвался. – Дай мне… просто дожить. Без вечной ноющей боли утрат. В тишине. Со… с соседкой. – В его глазах мелькнуло что-то похожее на стыд и надежду. – Пусть твои слова… пусть они снимут с души этот груз. Проложат дорогу к… к покою. Пусть хоть одному… станет легче. – Он посмотрел прямо в мои детские глаза, и это был взгляд прощания и передачи эстафеты. – И пусть с этого малого облегчения… начнется твой настоящий путь.